Дружба сильнее тайн

      После того, как Джордж вышел, Нэд непослушными пальцами стащил с себя всю одежду, кроме рубашки, положил на стул, бросил сверху парик, задул свечу, завернулся в одеяло, не успев даже продрогнуть, и тут же уснул, едва голова коснулась подушки.       Но спал он плохо: его мучили кошмары. Как будто бы молния освещает всё небо, и в мертвенно-бледной вспышке далеко в океане вспучивается сначала огромный гладкий водяной бугор, а затем из воды медленно поднимается колоссальная бесформенная фигура, порождая чудовищно огромные волны вокруг, выворачивая нутро океана, раскрывая чёрные глубины, и приближается медленными, тяжёлыми движениями. Вот уже о берег разбились первые валы, вот следующие с бурлением достигли уже вершин высоких скал, а за ними следовали ещё…       Нэд вздрогнул и резко поднял голову от подушки, чувствуя, как колотится сердце. По крыше шелестел дождь. Он несколько раз глубоко вздохнул, улёгся поудобнее на другой бок и закрыл глаза. Но несмотря на сильную сонливость, уснуть теперь было не так-то просто: винные пары постепенно развеялись, оставив лишь головную боль и чувство изнеможения. В голову полезли спутанные мысли и воспоминания, становящиеся тем беспокойней, чем старательней Нэд пытался их отгонять, но вскоре сон всё-таки начал окутывать его хрупкой паутиной. Паутина эта то и дело разрывалась, и Нэд, просыпаясь, точнее сказать, приходя в себя, не мог бы сказать, посещали его теперь посланники той страны, откуда приходят к нам чудеснейшие грёзы и диковинные кошмары, или же это были всё его воспоминания.       Его разум осаждали то бескрайние чёрные волны под странно низкими тучами, то перламутровые облака нежнейшего оттенка, светящиеся изнутри на равномерно светлом небе, на котором нигде не было видно солнца; виделись портовые города, со змеящимися узкими улицами, с шумными пёстрыми рынками, где из-за ярких занавесей порой мелькало то узкое девичье личико, то гибкая маленькая рука, прекрасные на первый взгляд, но вызывающие чем-то чувство непонятного отвращения.       Он вспомнил тот день, когда «Артемида» медленно шла в густом тумане, таком плотном, что даже волн не было видно с палубы. Прошло много часов, как ему казалось, но ночь всё не наступала: всё это время они шли в серовато-синих сумерках. Почти безветрие, почти полная тишина, только редкие всплески снизу. И клоки тумана, влажные и тяжёлые. Компас тогда словно сошёл с ума: стрелка вертелась как бешеная, не останавливаясь. И капитан со штурманом, мистером П., от которого едва ли за день можно было услышать слово, много часов не покидали палубы. Похожий на огромную чёрную птицу (он ведь был в широком плаще?), нахохлившись, мистер П. одному ему ведомым способом находил путь в тумане, когда все навигационные инструменты оказались бесполезны, то и дело поводя огромным острым клювом. Нет же, это был край его старой треуголки. Нэд помнил это отрывками: когда он с отяжелевшей головой поднялся на палубу в следующий раз, якорь уже был брошен и горели все фонари. По обеим сторонам он видел на отдалении другие корабли, почти скрытые туманом: маленькие и большие, они тоже стояли на якоре, зажгя все огни. Выстроившись в линию, безмолвные: то ли охраняющие то, что осталось позади, то ли встречающие что-то, что должно появиться из тумана?.. То была не его вахта, и Нэд ушёл спать, не в силах бороться с тяжело навалившейся сонливостью. Когда он проснулся, на ясном небе беззаботно сияло солнце, ветер наполнял паруса, из синей воды то и дело выпрыгивали летучие рыбы, а команда занималась своими обычными делами.       Сейчас он ощущал себя муторно, им владела изматывающая усталость и внезапно наступившая бессонница. Прикосновения подушки и простыней стали неприятны, он не знал, как повернуться, чтобы устроиться удобнее. Воспоминания о том, как он предпочитал игнорировать то странное и страшное, что видел и слышал раньше, теперь вызывали раздражение и усталость от самого себя. Пожалуй, пора признаться себе, что зрение и слух не обманывали его. Он не будет пока размышлять, чему обязано существованием то, от чего порой по спине пробегал холодок, но будет честным с самим собой. И утром же прямо спросит Джорджа, что с ним сталось.       Успокоенный этими мыслями, Нэд с удовольствием заметил, как его начинает клонить в дрёму. Слушая стук дождя в окно и приглушённый гул океана, он подумал о прошлой ночи, проведённой в придорожной маленькой таверне. Он перевернулся на другой бок, вспоминая ту девушку, прислуживавшую в общей комнате. Она несла кружки с пивом и едва заметно улыбнулась, сдув со щеки прядку волос, когда заметила, что молодой путник то и дело смотрит на неё. Её незатейливые ласки скрасили холодную ночь и прогнали уныние, и Нэд на время забыл обо всех терзавших его опасениях, сожалениях и тревогах, целуя её горячие обветренные губы. Наутро он подарил ей два шиллинга, жалея, что не может подарить больше. В таверне было не так чисто, как в этом доме, но голоса людей, нестройные песни и стук кружек внизу вселяли успокаивающее чувство после холодной тёмной дороги, хоть посетителями были обычные забулдыги да мрачноватые рыбаки: жили в окрестных деревеньках, да и во всём Корнуолле, небогато.       Далее его мысли унеслись назад к родному дому и милому сердцу краю, а вскоре всем его существом снова завладели воспоминания о Каролине. Она занимала в его мыслях и сердце совершенно особое место, и он был готов поклясться, что ещё ни одна женщина не вызывала у него подобных чувств.       Раскат грома ворвался в его мысли и вернул к действительности. Он сонно потёр глаза и подумал, что следовало бы написать письмо с самого утра, перед завтраком, уповая на помощь Джорджа даже не столько в составлении фраз, сколько в поддержании решимости.       Грёзы о Каролине медленно рассеивались под глухой рёв океана и раскаты грома. Мысли закрутились вокруг совсем недавних событий: фехтования, разговоров с Джорджем, его рассказов о сестре. На последнем предмете он остановился, и, вспоминая все рассказы друга, попытался было представить её внешность и собрать образ воедино, чувствуя, как снова мысли становятся всё более путаными.       Джорджиана приснилась ему дерзкой девицей, покрикивающей на брата и лупящей его туфлей.       Он проснулся от холода: одеяло сползло на пол. Вино уже выветрилось, оставив лишь некоторую тяжесть в голове. Нэд какое-то время поднимал одеяло, укутывался и пытался согреться, стуча зубами, прежде чем понял, что сна уже нет ни в одном глазу. Было темно, луна не заглядывала в окно, скрытая большими тёмными тучами, и, несмотря на шум волн, комнату наполнила какая-то особая, бархатная тишина, в которой каждый скрип, шорох, вздох и стук так отчётливо слышны. Ночью всё кажется другим, и Нэду стало немного не по себе. В голову полезли мысли о призраках, о маленьком народце, живущем под этими округлыми древними холмами, в конце концов, совсем рядом, внизу, шумел разошедшийся в своей ярости океан — кто знает, что выходит на берег из его глубин в штормовые ночи! И все жуткие подозрения относительно друга тут же снова завладели разумом Нэда. Стоило ему перестать шумно устраиваться в постели, как оказалось, что старый дом полон звуков — скрипы, поскрёбывания, шорохи. Нэд прочёл «Отче Наш», но молитва не принесла ему умиротворения и сна. Он закрыл глаза, стараясь прогнать из головы неприятные мысли, но те лезли, как нарочно.       Вдруг его слух уловил, как где-то открывается дверь, а потом по лестнице приглушённо простучали каблуки. Сердце Нэда тут же забилось чаще. Это наверняка должна быть Джорджиана, та самая, что бежала из дома дядюшки, не побоявшись пожара и улиц ночного Лондона! Любопытство тут же снова овладело Нэдом и заставило его вскочить, и быстро одеться — он не помнил, где лежит кремень, чтобы зажечь свечу, поэтому одевался на ощупь. Торопливо застёгивая пуговицы на кюлотах, пытался придумать, как лучше начать разговор. Он не был представлен молодой леди, и это делало ситуацию мучительно неудобной, что, впрочем, не остановливало его. Надеясь, что выглядит прилично, Нэд тихо отворил дверь, натянул сапоги и, стараясь не топать, пошёл по коридору. Лестница почти не скрипела под его ногами, когда он спускался. Из гостиной лился еле заметный тёплый свет, но когда Нэд зашёл, то у камина никого не было, лишь на столике рядом с графином, полным вина, и уже виденной Нэдом стопкой книг лежали пяльцы и несколько кусков белой ткани. Свечи были потушены.       Стараясь не поддаваться нахлынувшей нервозности, Нэд опустился в кресло. Едва он было протянул руку к книге, как снова раздался тот самый взволновавший Нэда быстрый лёгкий стук каблуков, шорох платья, и в гостиную вошла девушка. Она шла так быстро, что юбка облепила её панье и ноги спереди, развеваясь по бокам, и мурлыкала под нос какую-то мелодию, показавшуюся Нэду знакомой. Но едва увидев гостя, девушка резко остановилась, и мелодия оборвалась. Её панье закачалось под платьем от внезапной остановки, колыша юбку и приоткрывая пряжки туфель. Нэд, немного разбирающийся в модах лишь благодаря недавним походам с матушкой и сёстрами по модным лавкам и портным, разобрал, что простое платье на ней, из светлой материи в мелких цветах, расходящееся от талии спереди на две части и приоткрывающее тёмно-синюю юбку, называется платьем на английский манер — за спиной девушки не было видно шлейфа, характерного для платья на французский манер.       Нэд тут же вскочил на ноги. — Мисс Стюарт! Простите, если напугал вас, я ни в коем случае не хотел доставить ни малейшего неудобства… — О, нисколько! — ответила Джорджиана.       Сперва было она показалась Нэду дурнушкой: прямые и резковатые черты на худом личике (Джорджиана была копией брата, включая его нос), впалые щёки, светлые до водянистости глаза. Но приветливое выражение и лёгкая улыбка придавали её лицу приятную живость.       Нэд спохватился и представился, поклонившись, что, как ему показалось, было сделано неловко. — Ваш брат сегодня неоднократно говорил о вас, так что я осмелился считать себя заочно знакомым с вами, — сказал Нэд после того, как поцеловал прохладную гладкую руку мисс Джорджианы. — Очень жаль, сэр, что у Джорджа не было возможности представить нас друг другу лично, но не беспокойтесь, — в глазах девушки сейчас загорелся тот же живой, весёлый огонёк, что Нэд порой видел у Джорджа, а её голос был похож на голос брата, разве что говорила она слегка медленнее и мягче. — Я смогла спуститься вниз с тётушкой только сейчас, — она повернулась в сторону, и Нэд запоздало увидел, что в гостиной появилось ещё одно кресло, стоящее поодаль от камина, почти скрытое темнотой.       В кресле сидела пожилая леди в тёмном платье, закутанная в шаль, и, не отрываясь, смотрела на гостя. Её тонкие синие губы застыли в подобии очень широкой улыбки.       Не заметить в гостиной родственницу хозяев дома! Нэд, едва отошедший от переживаний о своей неучтивости, ещё глубже рухнул в катакомбы досады.       Джорджиана повернулась к пожилой даме: — Тётушка, это наш гость, товарищ Джорджа, — в её голосе, как и у брата, звучали какие-то весёлые нотки.       Нэд представился и поцеловал руку почтенной леди. Кисть её напоминала птичью лапку — иссохшая, костистая, оплетённая венами. Вдобавок она пахла пылью. — Добрый вечер, мистер Нэд, — её голос звучал как скрип половиц, — как вам в до-о-о-ме? — и она странно растягивала некоторые слова, что Нэд принял за печальное проявление болезни. — О, я давно не был в таком гостеприимном и уютном доме, как этот! — воскликнул Нэд, и это было от души.       Удовлетворившись, по-видимому, ответом, пожилая леди прикрыла глаза и откинула голову назад, всё так же не отрывая взгляда от гостя. — Надеюсь, вы простите меня, мистер Нэд, что я не смогла в полной мере исполнять мои обязанности хозяйки… Хорошо ли вы устроились? — Мисс Стюарт, поверьте, лучшего я бы и желать не мог, — горячо возразил Нэд. — Надеюсь, я не побеспокоил вас или вашу тётушку?.. — О, нисколько! Чувствуйте себя, как если бы вы были дома, сэр. — просто ответила девушка и зажгла свечи в подсвечнике.       Когда она наклонилась, Нэд разглядел маленький кокетливый чепчик, похожий на медузу, едва прикрывающий макушку и часть затылка, украшенный тонкой полоской кружева. Светлые волосы Джорджианы, хоть и не напудренные, были также убраны по моде: слегка взбиты в маленькую волну надо лбом, а сзади заплетены в косу, приколотую к затылку, конец которой скрывался под чепчиком. — Гости у нас очень редки, а другу моего брата мы всегда рады. Прошу вас, угощайтесь. — она посмотрела на графин на столике.       Нэд поблагодарил и налил немного вина.       Джорджиана, опустившись в кресло, взяла было в руки книгу, но тут же спохватилась. — Я никак не могу побороть привычку браться за несколько дел сразу, — улыбнувшись, не разжимая губ, ответила девушка, заметив любопытный взгляд Нэда, брошенный на книгу и на её шитьё. Она тут же положила книгу обратно и взяла в руки кусок ткани с иглой, чтобы иметь возможность занимать гостя разговором.       Она наконец повернулась к Нэду, и тот, встретив её спокойный взгляд, увидел, что в светлых глазах пляшут странные искры. По его телу было прокатилась прохладная волна, но тут он понял, что это отблески от свечей, что располагались точно между ними, да отблески пламени в камине, и выдохнул. Он не хотел даже подумать, что эта леди, сестра его друга, имеет отношение к тому странному, что тревожило его. — Как ваше путешествие, мистер Нэд? Не слишком ли утомила вас дорога? — спросила Джорджиана. Теперь, когда свечи дополняли мечущийся свет камина, Нэд увидел, что розы на её личике были побеждены лилиями: несмотря на лёгкое прикосновение румян, она была бледна без всякой пудры, что казалось неудивительным при её образе жизни с больной родственницей. — Вовсе нет! — соврал Нэд, — Я бы назвал это скорее долгой прогулкой.       Джорджиана снова улыбнулась. — И никаких знаменитых корнуолльских разбойников. — Ни одного, мисс Стюарт. — Такую глушь, как наша, даже они обходят стороной, — и Нэд улыбнулся, услышав лёгкий смешок Джорджианы.       Девушка принялась ловко подшивать распустившийся край шейного платка (судя по длине и ширине, кусок белой ткани был именно шейным платком Джорджа), быстро делая один стежок за другим, но её внимание, как того и требовало гостеприимство, принадлежало Нэду. — Брат упомянул, что вы были в Лондоне со своей семьёй. Как вам там понравилось?       Нэд принялся снова рассказывать о путешествии и развлечениях, и так постепенно поборол смущение. — Заодно я купил несколько книг с новыми стихами и поэмами, чтобы почитать в свободное от вахты время. — Нэд украдкой продолжал разглядывать сестру друга.       Он подумал, что природа всё-таки обделила бедняжку — её грудь, приподнятая и стиснутая корсетом, образовывала совсем короткую ложбинку, а ключицы проступали, на его вкус, чересчур. — Но вы же ещё и сами пишете стихи? — бросив на гостя быстрый взгляд, спросила Джорджиана и снова опустила голову к шитью. — Да, но это так, несерьёзно… Я бы не посмел назваться поэтом, — на Нэда снова напало смущение. — Джордж отзывался о них очень хорошо, — девушка слегка улыбнулась, — я доверяю его вкусу. Пожалуйста, мистер Нэд, я была бы очень рада услышать их. Нэд откашлялся и прочёл сначала одно стихотворение — о заре и облаках, потом другое, о шторме, потом стансы к некоей леди…       Мисс Стюарт положила шитьё на колени и слушала, склонив голову набок и прикрыв глаза. Когда Нэд закончил, она медленно выпрямила шею, её лицо было задумчивым. — У вас трогающие, красивые стихи, мистер Нэд. — Признаться, мисс Стюарт, я не хотел идти на флот, и долгое время единственным, что меня радовало, было возвращение домой. Но в какое-то мгновение я вдруг понял, что мои мысли поглощены суровой красотой моря передо мной, и это было совершенно неожиданно для меня, ибо моря я не любил. Стихи я начал писать ещё до того, как попал на службу, но море совершенно неожиданно подарило пусть и короткое, но новое вдохновение. И я начал поэму, уже написал начало, — взволнованно заговорил офицер, — про сражение с пиратами!.. — Да, Джордж рассказывал мне и об этом тоже, — Джорджиана сосредоточенно рассматривала недавние стежки, — практически обо всём, что происходит в мире, я узнаю от брата… — Надеюсь, его рассказ не слишком заставил вас волноваться?.. — Всё ведь уже позади, когда он рассказывает, — девушка очень сосредоточенно принялась вдевать новую нитку в иголку. — Теперь я посмотрел немного другими глазами на это. Среди пиратов был помощник главаря, и, признаться, он заинтересовал меня потом. Джордж рассказывал, будто один из пиратов спьяну проболтался, якобы тот был раньше офицером — можете себе вообразить? Я хочу показать его в стихах как трагическую фигуру, как человека, сделавшего в прошлом нелёгкий выбор, и теперь расплачивающегося за это, страдающего… — Что же, грабёж и убийство невинных людей, которые он совершал снова и снова — и из-за чего вы едва не погибли — разве это не тот самый его собственный выбор, который он продолжал делать после того, как стал пиратом?.. — мисс Стюарт резким движением вонзила иглу в ткань и, вздёрнув подбородок, посмотрела на Нэда.       Этот поворот головы и выражение лица вдруг настолько напоминали Джорджа в тот момент, когда он, едва отойдя от удара по лицу, с кровью из угла рта, с презрением и отвращением посмотрел на ударившего его пирата, что Нэд вздрогнул. — Да, конечно, но представьте, что могло твориться в душе бывшего офицера, ставшего тем, кто совсем недавно был его врагом?.. — Судя по тому, что рассказывал брат, тот пират не очень-то страдал от угрызений совести. Скорее, наоборот, получал удовольствие ото всех тех гнусностей, что они хотели… — губы девушки исказили отвращение и презрение, и она резко замолчала, сцепив пальцы в замок так, что костяшки побелели. — Но представьте, каково это, осознавать, как низко ты пал!.. Когда все от тебя отвернулись, когда твои бывшие товарищи смотрят на тебя как на преступника!.. — И продолжать. — Джорджиана скрестила руки на груди, и льняные оборки сорочки у её локтей, выглядывающие из-под рукавов платья, подпрыгнули. — Да, но вообразите себе этот характер! Опуститься на самое дно и оттуда пробить себе путь, стать не простым пиратом, а почти командиром, которого слушают и уважают! — Нэд оживлённо жестикулировал, — Это замечательно интересный персонаж. — Он был бы ещё замечательнее, если бы болтался на рее, — бросила Джорджиана, — не хотите ли сложить стихи про это?       Нэд застыл на месте с поднятыми руками и приоткрытым ртом, уставившись на неё. Девушка тут же приложила кончики пальцев ко рту, но было поздно. Кашлянув, она было снова принялась было за шитьё, но тут же отложила его на колени и повернулась к гостю, не поднимая, впрочем, на него взгляда, сосредоточенно смотря куда-то мимо. — Я дочь моряка и… сестра моряка, мистер Нэд. — Джорджиана слегка улыбнулась, то ли задумчиво, то ли грустно, и вздохнула. — Поверьте, я не питаю никаких иллюзий по поводу пиратов и их характеров. Я несколько раз — случайно — слышала обрывки разговоров отца с его друзьями, и скупые рассказы брата, но этого было достаточно, чтобы составить представление о том, что это за люди и чего они заслуживают.       Нэд сглотнул и медленно опустил руки, растерянно смотря на Джорджиану. — Простите меня, пожалуйста, за этот резкий выпад. — она снова вздохнула, но скорее с досадой. — Я полагаю, что дело в моём чересчур живом воображении — всё, что видел брат, я… словно пережила сама. И… я всего лишь хотела сказать, что человек делает выбор сам, и это определяет его больше чем что-либо другое. — Всё в порядке, мисс Джорджиана, — кашлянул Нэд, — Я понимаю, каково это — переживать за кого-то из своей семьи… Море полно опасностей.       И сразу же погрузил нос в бокал с вином. Джорджиана невесело улыбнулась, а Нэд отчаянно попытался придумать новую тему для разговора, но ничего, как назло, не шло на ум. Он был неприятно изумлён теми словами, что сорвались с нежных губ мисс Джорджианы, но не мог не сочувствовать ей, понимая переживания за брата, объясняя этим её колючесть. Бросив на неё взгляд, Нэд увидел, что она опустила голову ниже обычного: белая кружевная медуза поникла. Но губы Джорджианы были упрямо сжаты, и Нэд подумал о том, что пережила она сама — смерть родителей, жизнь в этом угрюмом уединённом месте с капризной больной тётушкой, вдали от людей. Трудно было однозначно судить о молодой девушке, на чью долю выпало столько испытаний, в конце концов, она росла без матери! Пожалуй, её недавняя резкость была главным образом следствием обстоятельств, подумалось Нэду.       Он всё мучительно размышлял, о чём же заговорить, как она сама прервала тишину — спросила о чём-то, относящимся к театру, и Нэд воспользовался случаем побыстрее забыть недавнюю неловкость за новым разговором. Джорджиана закончила шитьё, отложила его, наклонившись к столику, и до Нэда долетел еле слышный аромат роз.       Он не помнил уже, в какой момент замолчал: вино и усталость снова дали о себе знать, и он незаметно провалился в забытье, склонив голову набок, под потрескивание поленьев и завывания штормовой ночи за окном. Последним, что он заметил перед тем, как задремать, была игла Джорджианы, быстро замелькавшая над тканью, растянутой на пяльцах, на которой как живые плескались и резвились диковинные морские чудовища, когда сама девушка принялась едва слышно мурлыкать песенку себе под нос.       …Второй раз Нэд проснулся так же внезапно. Камин почти догорел, плавно колеблющиеся огоньки свечей с трудом разгоняли тьму, которая, словно живая, протягивала свои руки к слабому свету то с одной, то с другой стороны. Первым делом спросонья Нэд попытался вспомнить, как же давно он заснул, как вдруг увидел, что в соседнем кресле, придвинутом совсем близко к огню, неподвижно сидит причудливая чёрная фигура. Нэда прошиб холодный пот, и дыхание замерло в груди, его единственной мыслью было лишь желание, чтобы эта фигура не повернулась, хотя почему-то ему казалось, будто его уже услышали. Через несколько мгновений оцепенение спало, он шевельнулся в кресле, отчего оно предательски скрипнуло. Снова внутри у Нэда всё оборвалось, но безмолвная фигура даже не шевельнула чёрной головой, по-прежнему смотря, как медленные языки пламени изредка облизывают почти догоревшие поленья. Лейтенант не знал, что предпринять. Он не был трусом, но ночь в одиноком доме на высоком холме над штормовым морем, да всё тяготившие его вопросы и подозрения окрашивали происходящее в мрачные тона.       Тут фигура бесшумно соскользнула с кресла и опустилась перед камином, отчего Нэду на ум пришли мысли, что это кто-то оттуда, из холодной дождливой ночи и чёрных волн, перекатывающихся огромными глыбами и атакующих берег в бессильной ярости, появился здесь, в человеческом жилище, влекомый теплом маленького огня, единственного на мили вокруг… Нэд не удивился бы, увидь он свисающие с плаща водоросли и костлявые руки со струпьями или чешуйчатые лапы или отвратительные щупальца, протягивающиеся к огню из-под бесформенного одеяния.       Тёмная фигура протянула руку, бледную и тонкую, и взяла кочергу. Сдвинувшись в противоположную от Нэда сторону так, что камин теперь отбрасывал багровые тени на неё спереди, она сняла капюшон плаща и пошевелила вспыхнувшие сказочными рубинами угли.       Нэд, окончательно проснувшись, шумно выдохнул, когда отблески от тлеющих углей упали на бледное лицо Джорджианы. Она подняла глаза, из-за причудливой игры света похожие сейчас на два пылающих уголька. — Простите, если разбудила вас, — девушка, склонившись к камину, опустила голову вниз, и лейтенант, почти не видя её губ, задержал взгляд на её ресницах. — Я выходила в сад, там снаружи такая гроза, что я испугалась за новую розу — я пока не успела пересадить её в землю из горшка, и подумала, что буря может уронить его, и цветок сломается…       Словно подтверждая её слова, снаружи мелькнула молния, а через несколько секунд по округе прокатился мощный раскат грома. Дождь настойчивее застучал по крыше. — Вы выходили в такую бурю! Вы могли бы совершенно не бояться разбудить меня, я бы с радостью помог!.. — Спасибо, мистер Нэд! Это пустяки, я не хотела вас беспокоить, — девушка подняла голову и улыбнулась, всё так же скромно, не разжимая губ.       Вытянув руку, чтобы поворошить кочергой угли ближе к Нэду, она наклонилась ниже, и Нэд снова задержал взгляд на её груди. — Позвольте… — он деликатно, но твёрдо хотел было забрать кочергу из её руки и на миг соприкоснулся с её пальцами: они были холодны, как лёд. Джорджиана было потянула кочергу к себе, и Нэда поразила неожиданная для девушки сила, с которой она это сделала. Но тут же она расслабила руку. — Ах, да, извините. — Джорджиана выпустила кочергу. — Да вы совсем замёрзли!.. — он немного растерялся, не ожидая встретить сопротивление. — Пустяки, — слегка нахмурившись, рассеянно отвечала Джорджиана, смотря, как Нэд яростно ворошит угли отобранной кочергой. — Я привыкла к непогоде и холодным вечерам… — Так и до пневмонии недалеко! Я принесу ещё дров! — Нэд вскочил на ноги и тут же вспомнил, что не знает, где они. — Если вы мне скажете, где их найти…       …Несмотря на принесённые Нэдом дрова, огонь по-прежнему едва освещал гостиную. Темнота вступила в свои права и упорно не желала уступать ни дюйма, заполняя углы, выглядывая из-за шкафов, укутывая почти всю комнату целиком. Тени, как живые, расплывались, изгибались, тянулись к камину — то ли чтобы согреться, то ли чтобы набросить на него своё покрывало.       Джорджиана, снова усевшись в кресло, протянула к огню руки, и Нэду показалось, что вместе с ней темнота также потянулась к камину полупрозрачными лапами, крыльями, прядями, струями. Тётушка, склонив голову совсем низко, дремала в кресле на краю зыбкого круга света. Джорджиана какое-то время молча смотрела на огонь, а потом, не поворачивая головы к Нэду, медленно спросила: — Каким вы находите Джорджа теперь? Брат сильно изменился с тех пор, как вы расстались в Плимуте? — Джордж изменился, это так. Я бы сказал, он стал держаться… воодушевлённее.       Нэд боролся с тем, чтобы высказать свои подозрения или даже прямо спросить Джорджиану, не заметила ли та чего-то странного, но тут она заговорила первой. — Одно время Джордж очень переживал из-за того, что будто бы он не так хорош, как кажется окружающим, — произнесла Джорджиана. — Он думал, что он и недостаточно хороший друг вам, мистер Нэд.       Нэд по-доброму усмехнулся: — Не далее как этим вечером мы беседовали об этом, и у меня сложилось впечатление, будто я смог убедить его в обратном. — Да, Джордж давно не был в таком воодушевлении, как сегодня! — девушка сдержанно улыбнулась. — Он очень надеялся, что вы приедете, и что ваша дружба останется прежней. — Я был счастлив сегодня убедиться в этом! — ответил Нэд.       Подумав, он всё же решил что лучше спросить обо всём самого Джорджа напрямую. — Спасибо, — негромко сказала Джорджиана, — Эта мысль очень беспокоила его с тех пор, как он вернулся из прошлого плавания: будто некоторую часть себя лучше не открывать, ибо это способно лишь разочаровать и оттолкнуть — никто не захочет иметь такого в друзьях… Но, признаться, я не нахожу брата таким ужасным, каким он мог бы расписать себя.       Она встала с кресла и подошла ближе к камину, задумчиво смотря на пламя. — Как и я, — отозвался лейтенант, — и разве не для этого есть друзья, чтобы открывать им душу?..       Он помолчал, а потом, чувствуя, что обстановка располагает к откровенности, признался: — У меня другая беда: на меня порой находит, что я никому не сдался таким, какой есть, что я чудовищно скучен. Что будь я другим, я бы добился куда больше признания — и на службе, и в обществе. И у отца, — тихо добавил он. — Я знакома с вами совсем недолго, в основном лишь наслышана о вас, мистер Нэд, но судя по рассказам брата и тому, каким я успела вас узнать, вы достойный человек. Джордж очень ценит ваше общество, а он… привередлив, — губы девушки тронула лёгкая улыбка.       Нэд согласно кивнул головой. Джорджиана встала и, взяв второй подсвечник с каминной полки, зажгла в нём одну свечу и прошла в другой конец гостиной. — Брат хотел взять с собой некоторые книги, я совсем забыла.       Домом наравне с темнотой завладела особая ночная тишина, которую звуки не прогоняют, а лишь подчёркивают, и она особо пронзительна сразу после того, как замолкает человеческая речь. В глухой мягкий покров её вплетались ставший редким стук дождя в окна и по черепице да тихий треск дров в пламени камина. Сухой приглушённый стук поставленного подсвечника, тонкий скрип дверцы шкафа и шуршание платья Джорджианы лишь немного нарушили ночное безмолвие.       Вернувшись к камину, девушка положила на столик две книги, взяла ещё одну с вершины уже лежавшей там стопки, и положила отобранное на самый край. — Могу я?.. — Нэд вопросительно посмотрел на Джорджиану, потянувшись было к книгам. — Конечно! Все книги здесь — в вашем распоряжении… — Благода… А-а-ах, чёрт…! — Нэд резко отдернул руку и замахал ей в воздухе.       Он слишком поспешно попытался взять верхнюю книгу, и вместе с ней невольно захватил и ткань с вышивкой, среди складок которой торчала игла, и она до половины вонзилась ему в палец. Джорджиана тут же подошла к гостю, рассматривающему красную точку на пальце, быстро набухающую красными каплями. Он зачем-то надавил на палец, и кровавая капля, оставляя дорожку, медленно поползла вниз, блестя в свете камина. — Позвольте-ка, — Джорджиана быстро оторвала узкую полосу ткани и обошла кресло так, чтобы столик не мешал ей подойти к Нэду, который хотел было встать. Она остановила его и, немного склонившись, отчего до него снова долетел едва уловимый запах роз, взяла его руку выше обшлага камзола. И замерла на пару мгновений, смотря на красную извилистую дорожку, влажно поблёскивающую в неверном свете. Нэду вдруг показалось, будто у этих тоненьких пальчиков неожиданно крепкая хватка. Скосив глаза, он увидел, как Джорджиана быстро облизнула нежные губы розовым язычком и, слегка помедлив, принялась сноровисто перевязывать палец Нэда, изредка задевая другие его пальцы своими холодными пальчиками. — Я не слишком сильно затягиваю? — спросила она, не смотря в глаза гостю. — О, вовсе нет!.. — ответил Нэд.       Он украдкой разглядывал Джорджиану, пока та занималась его пальцем. Теперь она уже вовсе не казалась ему дурнушкой: всё-таки черты её лица были тонкими и нежными, стан и руки не лишены изящества, а живость, с которой она двигалась и которую выражали её глаза, располагала. «Вот если бы она только почаще улыбалась», — подумал Нэд, — «не кривила так губы и не хмурилась», — смотря, как тень от узкого кружева на сорочке, едва видневшегося из-под выреза платья, слегка подрагивала на её коже от неверного света. «Наверняка унылая жизнь в этой глуши наложила свой отпечаток, а светские развлечения и любовь могли бы преобразить её…»       Как будто бы запах дождя, прохлады, влажных от росы камней — запах самой ночи едва уловимо донёсся до обоняния Нэда сквозь слабый аромат роз. По спине непроизвольно пробежали мурашки, и он подумал, что всему виной, должно быть, сквозняк из окон. Вдруг его ужалила мысль, что грудь Джорджианы за всё то время, что она перевязывала его палец, так и не шевельнулась: пусть немного, но она должна была вздыматься от дыхания… Резко сжав подлокотник кресла пальцами другой руки, Нэд напряжённо пытался понять, чувствует ли он её дыхание на своём лице. Прошло бесконечно много времени, прежде чем он наконец увидел, как её грудь слегка поднялась и опустилась, и лёгкое прохладное дуновение коснулось его щеки. Девушка вдохнула и выдохнула ещё, незаметно для Нэда наблюдая за направлением его взгляда какое-то время, едва скосив глаза.       Покончив с перевязкой, Джорджиана вернулась в своё кресло. Она медленно сняла нагар со свечей, поправила выбившуюся прядь, задумчиво посмотрев на пламя и нахмурившись. — Вы скучаете по Лондону, мисс Стюарт? — спросил Нэд, тут же мысленно выругавшись на себя за глупый вопрос. Ему хотелось чем-то заполнить тишину. — Я родилась и провела детство там… Но что хорошего в том, чтобы жить в Лондоне, когда всё, что ты видишь, неделя за неделей — это церквушка, да угрюмый дом, где ты как будто похоронена заживо, только не в гробу, а словно в тёмном пыльном ларе для хлеба, где лежит лишь пара окаменевших крошек, да дохлая муха?.. Простите, это первое, что приходит на ум, едва я вспоминаю о доме дяди, — Джорджиана невесело улыбнулась одной стороной рта. — Пожалуй, это было неблагодарно с моей стороны… Но поставь меня судьба снова перед тем же выбором, я бы сделала то же самое.       Она тряхнула головой, не давая Нэду времени для ответа — да тот и не знал, что сказать, и перешла к другому предмету, не отворачиваясь от камина. — Возвращаясь к нашему разговору, мистер Нэд, я полагаю, то, что мы есть, выраженное во многих выборах, что мы совершаем, и привлекает к нам других. И разве не наши дела, идущие от сердца и определяющие нас, имеют большее значение, чем то, какими мы порой кажемся со стороны?.. — Но предстань мы тем, чего ожидают другие от нас, семья в первую очередь…       Джорджиана взяла подсвечник и поднялась с кресла, быстро, но плавно развернулась, и чёрный плащ окутал её стан, ниспадая складками, из которых струились тени, поднимаясь от её ног, медленно растворяясь у лица, как тончайшая вуаль. Она держала подсвечник совсем близко к себе, и багровые отблески камина и пляшущие огоньки свечей, отражающиеся в её серых глазах, создавали впечатления, будто те слегка светятся изнутри. — … мы рискуем потерять себя, — голос девушки прозвучал так, словно она улыбнулась, — Полностью себя не изменить. Да и не стоит.       Сверкнула молния, и в мгновенной её вспышке лицо Джорджианы вдруг показалось Нэду внезапно жёстким и хищным. Но меньше чем через секунду, когда молния исчезла и, как прежде, воцарился один лишь мягкий свет тихого пламени, лицо её снова выглядело спокойным и миловидным. — Как ваша рука? Кровь… остановилась?       Нэд лишь коротко кивнул. Ему вдруг стало неуютно, и он, признаться, был с одной стороны рад, когда Джорджиана снова отошла к книжным шкафам, а с другой стороны, его смутно тревожили тихие, едва слышные шаги в темноте за его креслом.       Списав эти чувства на бессонницу и усталость, Нэд решил занять себя и взял верхнюю книгу из стопки, это были «Регуляции и инструкции…», документ, определяющий порядок жизни и несения службы на военном флоте. Нэд был знаком с содержимым, но что-то подтолкнуло его открыть книгу. Это было издание девятое, с дополнениями, совсем новенькое. Он рассеянно листал страницы, чувствуя, как голова снова начинает медленно тяжелеть, но пока ещё боролся с сонливостью — в конце концов, до утра уже оставалось совсем немного, короткий сон лишь оставил бы его с разбитой головой поутру.       Нэд рассеянно пролистывал страницы. Он пробежал глазами положение о командующем флотом, потом об упражнениях с парусами, зевнув, задержал взгляд на размере жалования в зависимости от ранга, как его взгляд выхватил параграф про ежедневный рацион: «Каждый живой человек, служащий на Корабле Его Величества, должен быть обеспечен ежедневным рационом в соответствии со следующей таблицей». Ниже была представлена обычная таблица рациона, где на каждый день недели было расписано, сколько полагается фунтов бисквитов, мяса, пива и другой провизии. Но далее, вместо второго параграфа про сокращение рациона в случае необходимости по усмотрению командира эскадры, было продолжение. Рацион «несвоевременно погибших людей и существ, служащих на борту Корабля Его Величества, на те дни, когда оные обретают в этом необходимость». Нэд, не веря своим глазам, перечитал снова — ну да, всё так и есть. Он помотал головой и закрыл глаза, чувствуя в них жжение и усталость. Должно быть, он снова начал засыпать. Но тут же второй лейтенант решил наконец не игнорировать очередную странную вещь. Около его кресла было темновато для чтения, и пока он протирал глаза свободной рукой, перед тем как подвинуться ближе к свету, палец его другой руки соскользнул с книги, и несколько других страниц перелистнулись, пока он не задержал их. Лейтенант продолжил просматривать «Регуляции», зевая и потирая глаза ещё чаще. Обязанности матросов, обязанности вахтенного офицера… И снова, в «Правилах Лечения Больных и Раненых Моряков», только привычный заголовок параграфа дополняли слова: «Временно Погибших». Дополнительные строки были в первом параграфе про размещение «Временно Погибших, не требующих длительного лечения после следующего за полуночью возвращения к службе»: их требовалось разместить не в лазарете, а в кубрике, который они обычно и занимали. Нэд непослушными пальцами перелистывал страницы, желая убедиться, что всё это ему не мерещится. В 38 пункте в обязанностях капитана вместо запрета брать на борт женщин или иностранных офицеров, если не было приказа от Адмиралтейства, Нэд прочёл, что запрещается брать на борт живых смертных, как женщин, так и мужчин, и иностранных офицеров, кроме как по приказу… Он захотел было перечитать и убедиться, что всё понял правильно, но буквы расплывались перед глазами, веки тяжелели, и вот он впал в забытье, склонив голову набок и уронив руку с «Регуляциями» на колени, так и не успев подвинуться поближе к свету.       Очнулся Нэд от затихающего звука шагов и шелеста платья. Камин ещё не догорел, из чего он рассудил, что дремал совсем недолго. Дождь уже не стучал по крыше, но редкие порывы ветра всё ещё заунывно стонали снаружи. Джорджианы в гостиной не было, а её тётушка по-прежнему сидела в кресле, закрыв глаза, сильно сгорбившись и низко склонив голову. Нэд подумал, что не помешало бы немного освежиться и выветрить дремоту. К тому же он почему-то был уверен, что Джорджиана снова вышла на улицу, и он мог бы предложить ей свою помощь в чём-нибудь. Стараясь не шуметь, он положил упавшие «Регуляции» на стол, думая о том, что надо бы утром спросить Джорджа о странных параграфах, задул свечи, оглянул гостиную перед тем, как уйти. И вдруг ему показалось, что тётушка смотрит на него широко раскрытыми глазами, вывернув шею, как сова, так что голова словно бы полностью лежала на боку. Но стоило лейтенанту проморгаться, как он понял, что это лишь снова игра проклятых теней, а почтенная леди мирно дремлет.       Пытаясь не споткнуться в неверном лунном свете, он пересёк гостиную, маленькую столовую, почти наощупь прошёл через кухню, ступая по каменному полу как можно тише, чтобы не разбудить старого Тома. Узкая дверь, выходящая в сад, была приоткрыта, и в узкой лунной полоске на плитах пола была видна каждая трещинка и щербинка.       Нэд медленно открыл дверь, и в лицо ему дохнуло холодом, влажностью, запахами мокрой травы и океана, смешанными с едва уловимым ароматом роз. Небольшой сад, посеребрённый лунным светом, сонно колыхался под стихающим ветром. Поёжившись, Нэд посмотрел по сторонам, но Джорджианы нигде не было видно, и он ступил на узкую, выложенную камнем тропинку, убегающую в глубь сада, под сень невысоких перекрученных старых деревьев.       Шаги здесь звучали приглушённо, а листва почти полностью заслоняла луну. Но порывы ветра порой качали ветви, и холодный свет, причудливо дробясь, падал на поросшую мхом дорожку. Вскоре деревья сменились кустами роз и можжевельника. На листьях и цветах блестели крупные капли то ли дождя, то ли росы. Бледные лунные лучи подсвечивали розы: и бутоны, и только начинающие раскрываться, и пышно цветущие, так, что те казались светящимися изнутри.       До сада едва долетал монотонный, шелестящий, медленно рокочущий звук — дыхание океана. Ветер тихо и протяжно пел в листве, шелестел ею, сбрасывая холодные капли. Эти извечные голоса складывались в медленную симфонию, и сад медленно качался ей в такт. Луна постепенно заходила, небо начинало еле заметно бледнеть.       Нэд остановился около розовых кустов, вдыхая прохладный влажный воздух, чувствуя, как медленно уходят тяжесть в голове и сонливость. Тут ему показалось, что впереди, около одинокой яблони, среди высоких, почти в человеческий рост, кустов мелькнул силуэт. Он готов был поклясться, что то была Джорджиана — вот только что она склонилась к цветам, вот подобрала подол плаща… Он поспешил вперёд, но там никого не оказалось. Тропинка петляла среди тёмных кустов, сапоги Нэда сделались совершенно мокрыми от росы, но он поспешил дальше — туда, где резко покачнулась пышно распустившаяся белая роза. Он сделал ещё несколько шагов и наконец увидел Джорджиану. Их разделяло несколько футов, быть может, пятнадцать или двадцать, и несколько кустов роз, разросшихся так широко, что он едва мог видеть её. Тонкий аромат цветов стал сильнее и кружил голову, причудливо сочетаясь с запахом выброшенных на берег водорослей. Джорджиана, по-видимому, не слышала Нэда. Он отчего-то не стал окликать её — что-то будто предостерегало его от этого — и, пригнувшись, медленно отвёл рукой несколько жёстких колючих стеблей.       Джорджиана склонилась к кусту, обильно усыпанному шиповыми розами, руки девушки плавно двигались среди бледных цветов. Её лицо, шея и грудь казались жемчужно-белыми, почти прозрачными, светящимися в лунном свете, и чёрный плащ, небрежно наброшенный на её плечи, оттенял их бледность.       Розы, слегка колеблясь на ветру, то и дело скрывали её из вида, и когда налетел очередной порыв ветра и алая роза, пылающая даже в неверном лунном свете, заслонила Джорджиану, лейтенант досадливо отвёл рукой тонкий колючий стебель. И тут же едва удержался, чтобы не издать восклицания: длинные шипы вонзились в его руку, и по его пальцам снова покатились капли крови. Нэд, кляня себя за неуклюжесть, потряс рукой, пытаясь опять найди взглядом Джорджиану, но она уже ускользнула неверной тенью, лишь розы тихо покачивались под слабеющими дуновениями влажного ветра.       Потом, много лет спустя, Нэд часто вспоминал игру света и тени, вздохи океана, мокрую траву, нежные розы с острыми шипами под лунным светом в этом таинственном саду, задумчивую девушку, казавшуюся призраком из другого, загадочного, мира и медленную песню ветра, как странный и причудливый сон наяву.