Дружба сильнее тайн

      Серый конь, тихо пофыркивая, неторопливо шагал вверх по каменистой дороге. Всадник, полноватый молодой джентльмен лет двадцати пяти, устало потянулся и подавил зевок. Хвостик его парика слегка подпрыгивал при каждом шаге коня, потёртую треуголку он сдвинул на затылок, и она открывала круглое лицо с голубыми глазами. Несмотря на усталость, ему не удалось как следует выспаться в придорожном трактире, и он, не торопясь, продолжил путь ещё затемно.       День только-только вступал в свои права, и кое-где в низинах ещё стлался туман, цепляясь за одинокие деревья. Впереди, насколько хватало глаз, не было видно ни конного, ни пешего. Кто знает, была ли тому виной долгая дорога, беспокойный сон и ранний подъём или же промозглое утро, обволокшее всё серой хмарью, но настроение одинокого путника было угрюмым. По правую руку сквозь туман виднелись невысокие зелёные холмы, по левую же обочина круто обрывалась в нескольких ярдах в сторону от тракта, и далеко внизу шумели волны.       Это место удручающе отличалось от того края, откуда путник был родом. Особенно неприветливым казался океан. Простирающийся на несчётное количество миль, говорящий на непонятном языке, беспощадный. «И холодный», — подумал он, поёжившись, и плотнее закутался в широкий плащ, к низу которого то тут, то там прицепились мелкие сухие колючки. Далеко внизу приглушённо раздавался то нарастающий, то затихающий монотонный шум, и если осторожно встать на край обрыва, то с головокружительной высоты можно было увидеть, как тёмные, истончающиеся до зеленоты у самого берега, волны снова и снова набрасываются на причудливо изрезанный узкий пляж перед отвесными скалами, то пряча, то открывая острые камни. Ветер крепчал, его порывы всё чаще доносили водяную пыль — то ли срывая её с пенящихся гребней, то ли вырывая из низких серых туч, они бросали мельчайшие холодные брызги сразу и в лицо, и за шиворот, отчего всадник поспешил надвинуть треуголку обратно на лоб.       Ему вспомнился рейд в Плимуте, продуваемый всеми ветрами, и корабли, покачивающиеся на волнах, как птицы — лебеди, цапли, пеликаны, утки, нырки, — скрипящие, стонущие, жалующиеся, поющие, говорящие о чём-то своём, уносящие далеко-далеко от родного дома. И подумав о том, что на палубу одного из них он уже совсем скоро поднимется, второй лейтенант Корабля Его Величества, фрегата пятого ранга «Артемида», вздохнул и слегка нахмурился. Звали его Огастес Эдвард, но он предпочитал сокращение от второго имени — Нэд. Первое было уж чересчур вычурным, да и отец внёс свою лепту — медленно и торжественно обращался он к сыну, используя это звучное имя, стараясь внушить почтение к славной военной истории их незнатного рода и побудить единственного наследника достойно продолжить её.       Нэд не любил ни моря, ни службы, ни самой «Артемиды», в которой ему чудилось что-то недоброе. Но вязкая нужда, в которую медленно и неотвратимо погружалась его семья, не оставила выбора.       Всё ещё шла война, как на море, так и на суше, а завтрашний день мог как принести славу и приз, так и не наступить вовсе. Будучи в море, он считал месяцы, недели и дни, оставшиеся до возвращения к родным берегам. Немногое скрашивало его будни: книги, письма из дома да дружба с третьим лейтенантом. Ему некому более было выговориться, когда становилось тяжело на душе, а без дружеского участия пришлось бы совсем худо. Раз, ещё на прошлом корабле, от напавшего усталого отчаяния он даже задумался, как лучше застрелиться, случайно задержав взгляд на пистолете, и это заставило его похолодеть пару мгновений спустя.       А третий лейтенант, совсем ещё молодой офицер, превосходно умел слушать и развеивать тяжёлые мысли, да и книги любил те же, что и Нэд. Он часто бывал молчалив, мало рассказывал о себе и никогда не жаловался, но после разговора с ним — на палубе ли, в таверне, Нэд ощущал себя приободрившимся, в службе отыскивались положительные стороны, и откуда-то появлялись силы жить, а не просто тянуть лямку.       Охлаждение между друзьями наступило незаметно и без особой, как казалось Нэду, причины. Но не наделённый достаточной уверенностью, он молча казнил себя, убеждённый, будто виноват именно он, неявно и ненамеренно совершив или сказав что-то неприятное. Тем не менее, Джордж простился с ним в порту весьма любезно и неожиданно для Нэда пригласил погостить к себе в Корнуолл. Нэд, к сожалению, не мог приехать надолго: почти всё его время на берегу уже принадлежало родителям и сестрицам, они возлагали большие надежды на давно запланированную поездку в Лондон. Но едва на юном, с приятными чертами, лице Джорджа проступили разочарование и грусть, как Нэд тут же прибавил, что будет очень рад заехать к нему на обратном пути — когда им обоим придёт время отправиться обратно в Плимут, где на рейде будет ждать «Артемида».       И вот, в тоскливом и нервном расположении духа, усиленном хмурой погодой, Нэд думал, как бы лучше прояснить недоразумение, досадуя на себя самого.       Он решил было не торопиться, рассчитав, что приедет уже в приличное для визитов время, разве что на пару часов раньше предполагаемого, но стылое и ветреное утро, пропахшее выброшенными на берег водорослями, не располагало ехать медленно, так что он плотнее закутался в плащ и поторопил коня. Сейчас, вспоминая о пламени большого очага в общей комнате, запахе жаркого и раскрасневшейся миловидной служанке, натиравшей полы, высоко подоткнув юбки, он почти жалел, что покинул трактир так рано.       Совсем рядом плавно пролетали то ли низкие облака, то ли клочья тумана. Где-то очень далеко и высоко открылся клочок чистого неба, обещая погожий день.       Но вот наконец очередной поворот дороги остался позади, и Нэд увидел дом, куда держал путь.       Двухэтажный, из серого камня, на высоком холме над морем, он был открыт всем ветрам. В высоких окнах с частым белым переплётом не горел свет, но из труб на двускатной крыше вился лёгкий дымок и, подхватываемый ветром, тут же уносился вдаль. С одной стороны от дороги, проходящей мимо него, белела простая деревянная калитка, по другую же сторону узенькая тропинка едва заметно вилась в траве вниз по склону, к океану. За домом зеленел небольшой сад.       Нэд выпрямился в седле и заставил коня ускорить шаг. Он уже совсем продрог и надеялся, что Джордж извинит его неучтивость приехать так рано. Дорога вильнула вправо, поднимаясь, и путник вдруг заметил в саду фигурку в светлом платье и тёмном плаще, слегка склонившуюся к цветам. Но друг не упоминал ни сестру, ни кузину, ни жену в редких рассказах о доме… Тут конь всхрапнул и замотал головой, отчего сбруя зазвенела, и фигурка тут же выпрямилась, вскинув голову, и повернулась к дороге. Дом скрылся за поворотом, и Нэд снова пришпорил коня. Но когда дом показался снова, в саду уже никого не было, и он раздосадованно вздохнул.       Спешившись и привязав коня, он бросил взгляд на неспокойный серый океан внизу и открыл калитку в низкой изгороди из тёмных, поросших снизу мхом булыжников. Она поддалась с тонким коротким скрипом, и под слегка участившийся стук сердца Нэд пошёл к дому по узкой дорожке среди травы.       Сложенный из грубого камня, под тёмной черепичной крышей, кое-где позеленевшей от времени, дождей и туманов, дом сейчас представал в его воображении не творением человеческих рук, но порождением этого таинственного края, плоть от плоти молчаливых высоких скал, смотрящих на океан уже не одну сотню лет. Безмолвие, нарушаемое лишь далёким шумом волн внизу, усиливало это впечатление.       Тишина показалась Нэду особенно глубокой, едва он отпустил тяжёлое холодное дверное кольцо, глухо постучав. Через несколько мучительно долгих секунд за дверью наконец раздались шаги, и она распахнулась: на Нэда пристально смотрел высокий старик с бронзовым от загара лицом. Наряд его состоял из старой матросской куртки, тёмных штанов, толстых шерстяных чулок и грубых башмаков с медными пряжками. Волосы с обильной проседью были убраны в просмолённую косичку. — А-а-а, мистер Эдвард! — воскликнул он, отходя с порога и жестом приглашая гостя войти, едва тот успел поздороваться и представиться. — Добро пожаловать! Позвольте, провожу вас к огню! Завтрак уж скоро будет, а пока не желаете ли выпить чего-нибудь? На улице зябко.       Нэд с удовольствием согласился, и едва слуга, забрав его шляпу, плащ и шпагу, проводил его в маленькую гостиную, сел в простое деревянное кресло перед камином и протянул руки к весело пляшущему огню. Дом встретил его едва ощутимым запахом дерева и тем трудно поддающимся описанию, но таким приятным для всякого путника духом тёплого, недавно прибранного жилища. Чисто выскобленные доски пола и окна, сверкающие прозрачными стёклами, вызвали в лейтенанте смутное ощущение, будто он на палубе корабля, готового к утреннему смотру. Высокие оконные ставни, такие же белые, как и рамы, были полузакрыты, так что по углам и под потолком царил полумрак, нехотя отползая от тёплых отсветов пламени, в свете которых гость успел заметить резные шкафы тёмного дерева и небольшую горку, глянцевито поблёскивающую толстым волнистым стеклом, с зеленоватыми бокалами на высоких ножках и белыми тарелками с голубыми пейзажами. На одном из шкафов темнота сгустилась особенно плотно, и Нэд безуспешно напряг зрение, пытаясь разглядеть, не сидит ли там кот.       Тишину в гостиной нарушал только шорох пламени и тихое потрескивание дров, но откуда-то из-за дверей приглушённо раздался женский голос, заглушаемый звяканьем посуды: — Ох, мистер Том, даже и не знаю! Доктор говорит, внутрях это что-то, мол, с сердцем, оттого я и бледнею… но давайте уж, попробую этот ваш… фальзам!.. — Вылечит всё в лучшем виде! — в едва слышном из-за двери голосе старого слуги Нэду почудилась флиртующая нотка, — я когда по морям ходил, только этим и лечился, никакая хворь не устоит! — Вот вскоре как стала я недавно сюда ходить, так и началось!.. — продолжала женщина где-то в недрах дома, скорее всего на кухне, — ещё бы, в такую-то гору то и дело карабкаться!.. Что-то звякнуло, раздалось фырканье, но после этого женский голос подобрел: — Ух!.. Продирает, но греет хорошо!.. Ну бывайте, мистер Том, доброго здоровья!       Где-то захлопнулась дверь, раздались шаркающие шаги, и вскоре слуга появился с бокалом грога. Нэд, от души поблагодарив, с удовольствием сделал глоток. Старый Том тем временем раскрыл белые деревянные ставни, впустив скудный утренний свет, и внимание гостя привлекли причудливые раковины и бутылка с забавным неуклюжим корабликом на каминной полке. Нэд сразу же вспомнил, как Джордж собирал эти сокровища, с любопытством рассматривал их, разложив их на койке у себя в каюте, перед тем, как поосторожнее разместить в рундуке. — Мистер Джордж сейчас спустится, сэр, — Том, громко стуча башмаками, направился было к двери, ведущей к маленькому холлу, откуда поднималась лестница наверх и через который Нэд вошёл в дом, но с другой её стороны послышались быстрые лёгкие шаги, и через мгновение молодой хозяин уже входил в гостиную.       Третий лейтенант совсем не изменился с тех пор, как они расстались в Плимуте: всё такой же худой, камзол застёгнут на все пуговицы даже дома, белоснежный шейный платок повязан высоко и тщательно — болезненно аккуратный, сказал бы Нэд. И такой же бледный, как и в тот день, когда они распрощались, сойдя на берег, что сразу заставило второго лейтенанта задаться вопросом о его здоровье. — Нэд! — с радостной улыбкой воскликнул Джордж, увидев гостя. Голос у него был высокий и немного резкий.       Неловкость, овладевшая Нэдом, едва он переступил порог этого дома (будто он вдруг стал меньше знаком с другом), тут же рассеялась. Он с живостью поднялся с кресла, сделал порывистый шаг вперёд и широко улыбнулся, видя, что Джордж в хорошем настроении. Тот выглядел так, словно ему было неловко, и слегка смутился, видимо, не ожидая столь тёплой встречи, но радостно улыбнулся в ответ. — Завтрак сейчас будет, — он кивнул в сторону другой двери, из-за которой слышался приглушённый звон посуды, — Извини, что пришлось ждать… Как дорога? Ты так рано — нет-нет, ты нисколько меня не побеспокоил!.. — заверил он, видя, что на лице у гостя проступило немного виноватое выражение. — Я никак не мог уснуть на постоялом дворе, потому решил выехать пораньше и не торопиться. Но, признаться, по пути совсем замёрз и подстегнул коня… Ничего, — гость увидел, что хозяин захотел что-то спросить, — я уже отогрелся!       Джордж одобрительно кивнул, и тут же вошёл Том доложить, что завтрак накрыт.       Они прошли в маленькую столовую, и Джордж гостеприимным жестом указал Нэду на наиболее удобное место у окна. Едва молодые джентльмены уселись, как Том разлил кофе по чашкам, а потом поставил на свежую льняную скатерть вазу с белыми розами.       Нэд с аппетитом ел ломтики розовой грудинки, после каждого отправляя в рот кусок яичницы, так что довольно скоро показались синие деревья и цветы на плоском донышке тарелки. Этот простой завтрак показался Нэду очень вкусным, и он предоставил Джорджу рассказывать о поездке в Бристоль, лишь кивая время от времени. Наконец он отодвинул пустую тарелку и с наслаждением отпил кофе. Поставив чашку на стол, встретился глазами с другом и поблагодарил за завтрак. — Рад, что тебе понравилось, — улыбнулся Джордж, — И рад, что ты принял моё приглашение.       Перед ним всё это время стояла лишь чашка кофе, к которой он так и не притронулся, и время от времени он бросал на Нэда чуть более долгий и внимательный взгляд, чем обычно, будто пытаясь угадать, не держит ли Нэд на него обиды. — А как жизнь тут? Помимо Бристоля? — начал приободрившийся Нэд, думая, как бы повежливее спросить друга о здоровье.       Но он, видимо, чересчур внимательно разглядывал Джорджа, отчего тот догадался, о чём его хотят спросить. — Всё хорошо, только вот утомился из-за хлопот перед отъездом, — как-то глухо ответил он, забарабанив по столу тонкими пальцами.       Нэд хотел было возразить, что уже давно заметил его бледность, но счёл это невежливым и промолчал, борясь с дурными предположениями. Он слышал, что от чахотки сгорают за несколько месяцев.       Увидев, что Нэд допил свой кофе и посмотрел по сторонам, Джордж поднялся. — Я принесу ещё. Том наверняка уже прилёг отдохнуть, он сегодня очень рано встал, — понизив голос, сказал он.       Джордж ушёл на кухню, чтобы вскоре вернуться с кофейником, и Нэд с готовностью подставил чашку. Он уже успел согреться, но от чистых белых стен было как-то зябко, и он с удовольствием сделал ещё несколько глотков. Над ним по-прежнему довлело неразрешённое беспокойство, но подходящего момента для вопросов или объяснений всё не было, да и он слишком устал с дороги.       Увидев, что гость как будто что-то хочет сказать, Джордж спросил: — А что же ты? Всё ли хорошо дома? Как ваша поездка в Лондон? — и отодвинул свою чашку с уже остывшим кофе.       Постаравшись отогнать тяжёлые мысли, Нэд ответил, что все, слава Богу, здоровы, что сестёр он едва узнал, так они повзрослели, а потом завёл рассказ, как они проводили время в Лондоне — и про вечер в Друри-Лейн, где знаменитый Гаррик играл Ричарда Третьего, и про «Оперу Нищего», которая всем очень понравилась, и про сады Воксхолл — и фонтаны, и зеркала, и музыка, и скольких знакомых они там встретили.

Were I laid on Greenland's Coast, And in my Arms embrac'd my Lass; Warm amidst eternal Frost, Too soon the Half Year's Night would pass.

— негромко затянул Нэд и потом добавил, что эта песня, пожалуй, скрасит ему время службы, мечтательно было улыбнувшись.       Пел он хорошо, и голос у него был приятный. «Over the hills and far away» — негромко добавил Джордж. При этих словах на лицо Нэда сразу же набежала грустная тень, и он вздохнул. Но тут ему на ум весьма кстати пришло ещё несколько историй из поездки, и он продолжил делиться впечатлениями. Умолчал лишь о том, что поездка всей семьёй была полностью на скопленные им деньги и служила цели возобновить старые знакомства, чтобы быстрее подыскать сёстрам достойные партии. Джордж слушал внимательно и, лишь когда Нэд закончил, задал несколько вопросов, предварив это тем, что давно не был в Лондоне.       Нэд рассказал про охоту в имении соседа, с которым его отец когда-то служил. — А там были дамы? На самой охоте, верхом?.. — спросил вдруг Джордж.       Стараясь отвечать как можно более небрежно, Нэд бросил, что да, дамы были, но его сестры не составили им с отцом компании, потому что не любят подобных развлечений. Он не хотел говорить, что его семья не может себе позволить лошадей для девочек, да и никто не учил их ездить верхом. — А! — ответил Джордж и тут же непринуждённо перевёл разговор. Спохватившись, предложил Нэду ещё кофе и пододвинул молочник со сливками.       После завтрака они отправились в гостиную. Комнату уже наполняло несмелое утреннее солнце, пробившись сквозь хмурые облака: лучи заплясали на широких досках пола, упали на полку над камином, и солнечные зайчики от начищенных подсвечников и бутылки с корабликом внутри, притаившейся среди раковин и кораллов, преобразили комнату. Внимание Нэда привлекла ещё одна ваза с розами на столике у камина, и он вспомнил, о чём ещё хотел спросить друга. — Твой слуга ещё и садовничает? Ну, розы?.. — спросил он. Ему было очень любопытно, что за женщину он заметил с дороги. — А, ты видел мою сестру в саду!.. Она вышла срезать роз как раз перед твоим приездом. — Джордж потёр кончик носа и крепко сцепил пальцы в замок.       Нэд снова ощутил прилив неловкости. Девушки были его слабостью. Но обычно, когда он пытался ухаживать за кем-то из дочерей соседей или знакомых джентльменов, то стоило ему заговорить, как мысли разбегались, приготовленные фразы терялись, и Нэд казался себе ужасно глупым и неинтересным, — хуже — иногда даже смешным. Однажды он прочёл молодой леди, по которой давно вздыхал, сонет собственного сочинения, но после её молчания и вежливой холодной улыбки он больше не читал девушкам стихи. Другой раз, набравшись смелости, он поцеловал в оранжерее дочку соседа, сквайра, которая, как ему казалось, отвечала на его ухаживания благосклонно, и хотел поцеловать её ещё, но она, прыснув со смеху, выскользнула из его объятий и убежала. А когда он увидел её чуть позже, шептала что-то подруге, отчего та покатывалась со смеху. Нэд изо всех сил пытался быть галантным и остроумным, но после каждой неудавшейся попытки ухаживаний впадал в отчаяние. Впрочем, исключением была дочь другого соседа, того самого товарища по службе его отца, с которой они знали друг друга с детства. Всегда приветливая, она смеялась шуткам Нэда и помнила рассказы, которыми он её пытался развлекать. Но Нэд после всех неудач был твёрдо убеждён, что она так держит себя с ним только из доброты и любезности. Матушка и сестрицы убеждали его, будто бы Каролина действительно выделяет его среди своих поклонников, однако Нэд твёрдо уверился, что они лишь пытаются его утешить. Служанки в придорожных трактирах вряд ли могли в полной мере оценить его стихи, пахли они совсем не так, как леди, и не вызывали такого глубокого волнения в душе, но они могли помочь развеять дурное настроение одиноким вечером, и с ними было куда проще.       Таким образом, идея о знакомстве с сестрой друга вызвала в душе Нэда некоторое смятение. Джордж, словно почувствовав волнение гостя, сказал, всё ещё не расцепляя плотно сжатые пальцы: — Извини, я всё забывал рассказать. Мы близнецы, — он очень внимательно посмотрел на пламя в камине, — её зовут, как и меня… я имею в виду, она Джорджиана. — Ты упоминал, что твои родители умерли, и я решил не расспрашивать… Ты не говорил, что у тебя есть сестра…       Джордж, всё ещё не смотря на него, продолжал, нахмурившись: — У меня есть ещё троюродная тётушка, вдова… К сожалению, она больна, и почти не выходит из комнаты. Сестра терпеливо ухаживает за ней, — он вздохнул, — тётушка капризна, как и многие в её положении. Она хочет, чтобы сестра почитала ей одну книгу, потом другую, потом поправила занавески — солнце слишком яркое, потом вернула обратно — в комнате стало слишком темно! Тётушку раздражают все, кроме сестры. Она ворчит даже на горничную, которая приносит еду и стелит постель. Слуги обычно приходят к нам днём, а вечером уходят в деревушку, к своим семьям. Она бодрствует ночью, но засыпает днём, и бедняжка Джорджиана вынуждена придерживаться того же распорядка. Так что, боюсь, — заключил он, — я не смогу представить вас друг другу сейчас.       Джордж закончил и перевёл дух, и когда он наконец поднял на гостя светло-серые глаза, то выглядел немного виноватым. Он то и дело коротко потирал свой нос с едва заметной продолговатой горбинкой, чуть вздёрнутый на конце. Нэд немного завидовал другу (иногда посмеиваясь из-за этого над собой), такая форма казалась ему красивой, не то что его нос, мягкий и ничем не примечательный. На миловидном лице Джорджа появилось выражение, делавшее его похожим на нашкодившего мальчишку. Нэд, впрочем, в глубине души обрадовался, что сейчас не надо будет пытаться придумывать темы для светской беседы и, конечно, позориться в очередной раз. Джордж наверняка рассказывал об их приключениях, что, если Джорджиана думает о нём, Нэде, гораздо лучше, чем он есть на самом деле? Но вместе с тем Нэдом завладело любопытство, ему захотелось увидеть прямые острые черты Джорджа на девичьем личике, а ещё лучше посмотреть на брата и сестру рядом. Узнать бы, чем она живёт в этой глуши, как держит себя…       Но бессонная ночь, несмотря на кофе, давала о себе знать, и Нэд зевал всё чаще. — Прости, я совсем забыл про обязанности хозяина, — сказал Джордж, когда гость зевнул третий раз за пару минут, — заговорил тебя, а комната уже готова.       Нэд подумал, что его товарищ, должно быть, очень редко принимает гостей — для того всё это было словно немного в новинку, и он явно радовался, что гостю приятно в его доме.       Кивком пригласив за собой, Джордж вышел в маленький холл, и они поднялись по старой скрипучей лестнице, прошли по узкому коридору до конца и остановились у приподнятого окна. Заметив, что Нэд поёжился, хозяин опустил раму и открыл дверь в приготовленную комнату, пропуская его вперёд.       Комната с белёными стенами встретила их холодной свежестью. Убранство её составляли кровать, комод из тёмного дерева и стул, где уже лежала дорожная сумка Нэда. Единственное окно выходило на море. — Чай будет к четырём, но если хочешь поспать подольше, я подожду. Сам я буду собираться, моя комната — последняя на другом конце коридора, слева, со стороны моря. Если замёрзнешь, спускайся в гостиную, к огню. Я приказал поддерживать его весь день, в комоде возьми плед, — Джордж выдвинул ящик, — если захочешь выпить чего-нибудь, то тебе стоит лишь сказать Тому. Ну вот, кажется, и всё. Приятного отдыха! — хозяин слегка улыбнулся, явно радуясь тому, что устроил гостя со всеми удобствами, и направился к двери.       На пороге, впрочем, он остановился и обернулся к уже снявшему камзол и расстёгивающему жилет Нэду. — Не встретил разбойников по пути сюда?..       Не отрываясь от своего занятия, тот отрицательно покачал головой. — Что ж, если ехать засветло, можно и не встретить. Да и тут, на побережье, больше промышляют контрабандисты, — задумчиво ответил Джордж. — Ну ничего, у нас есть пистолеты, так что до Плимута, надеюсь, доберёмся без особых приключений.       Он кивнул и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.       Нэд зевнул и потянулся, чувствуя усталость — сон сейчас был бы очень кстати, даже то, что так и не получилось сразу объясниться с Джорджем, отошло на второй план. Сняв парик и положив его на комод, он разделся до рубашки и нырнул под тяжёлое одеяло, поёжившись от холодных простыней, едва пахнущих лавандой, и почти сразу заснул.