Небосвод

Когда всё это началось, он не знал. Просто однажды утром, проснувшись, уставившись в белый потолок, слыша, как за окном начинают заводить свою трель птицы, а рассвет только зарождался, своими лентами ложась в комнату Камадо, окрашивая в приятный розовый оттенок, похожий на заколку Незуко, он понял, что хочет признаться в чувствах своему учителю истории, Ренгоку Кёджиро. - Убей! Убей это! – вопил Зеницу, прячась за спину Камадо. Его метла со звоном упала на пол, а сам он чуть не снёс телом все сложенные парты в углу. Сегодня был один из тех дней, когда ученики наводили порядок в кабинетах: мыли полы и окна, подметали, выбрасывали мусор. И как бывает по закону мировой подлости в этот момент просыпается и появляется вся мелкая и крупная живность, которая своим одним видом пугает не только девочек, но и мальчиков – таких же трусишек, как Зеницу. Он вопил пуще девочек, которые тоже отошли в сторону, прижимая к груди тряпки, не смея ближе подойти к какой-то букашке, на вид больше мизинца. Иноске успел уже их попугать, нося его за лапку перед лицами всех ребят в классе, пока не пришёл их классный и не выгнал в дисциплинарный комитет за неподобающее поведение. Теперь же это крохотное создание сидело на стене, лапками потирая свою усатую мордашку. - Зачем же её убивать? – Танджиро покачал головой. – Она так же, как и ты напугана. И хочет домой… Зеницу! Не вопи так и отлепись от меня наконец!.. – не выдержал он. - Она прыгнет на меня?! – кричал Зеницу, не отходя от друга ни на шаг, клещом приклеившись к спине. - Не прыгнет! Перестань кричать, и она не прыгнет! Блондин перестал ныть и плакать, и даже отпустил друга, позволив ему подойти к жуку. На благо у одного из его одноклассников оказался пластиковый стаканчик, и парень с лёгкостью посадил его туда, прикрыв отверстие листом бумаги, чтобы безопасно вынести создание на улицу. На миг ему показалось, что все вздохнули от облегчения, а потом задержали дыхание вновь, когда Танджиро направился к двери. Все вокруг отошли от него достаточно, чтобы дать дорогу, словно происходила некая процессия, как это бывает на время фестивалей, где позволяют оркестру, одетым и накрашенным людям идти вдоль дороги, танцуя и напевая песни. Так как их кабинет находился на втором этаже, парню пришлось тащить несчастного жука до самого выхода из помещения, хотя кто-то на его месте просто выкинул бы через окно. Ветер бы подхватил и унёс его, но на улице стояло душное лето, и намёков на какой-либо прохладный поток с севера или запада не наблюдался. Да и слышал парень о том, как одной девочке на голову свалилась многоножка, которая чуть ли не довела её до инфаркта. К тому же, жуку очень страшно падать, он может разбиться, так и не прожив свою полноценную жизнь насекомого. - О! Летние жуки проснулись! – Камадо вздрогнул, услышав громкий голос человека, который так тревожил его в последнее время и не давал спать уже какую ночь. Он поднял свою голову, встретившись с большими глазами преподавателя и его широкой довольной улыбкой. – Это был юный Агатсума-кун, да? - А! Да… Извините за шум, - отпустив насекомое на свободу, произнёс парень, коря себя в это же время за то, что позволил себе засмотреться на человека, задавшего ему вопрос. Да и сам он не понял, как это произошло: он просто посмотрел на Ренгоку и не мог не затаить дыхание от его сияющей улыбки. – Мы не хотели быть такими громкими. - Не стоит волнений, Камадо-кун! – задорно произнёс учитель, уперев руки в бока. – Это нормально бояться таких созданий, как насекомые. Танджиро улыбнулся в ответ. Учитель был как всегда полон сил и энергии; иногда он задавался вопросом, бывает ли Ренгоку грустным, обиженным, раздражённым, злым? Чем-то озабоченным настолько, чтобы никого вокруг не слушать, сосредоточившись на решении своей проблемы, вот как он сейчас, когда сердце неустанно билось всё быстрее и быстрее, а слова, скопившись комком в горле, не смели выйти на свет, явить ту правду, которую он уже так долго взвешивал. Попробовать сейчас?.. Не будет ли слишком опрометчиво? Да и Ренгоку-сан выглядит довольно занятым сейчас, и нагружать его посторонней пищей для размышления – это взвалить большую часть ноши на его плечи, а хотелось ли ему сейчас нагружать учителя? Пожалуй, что нет. Однако, когда стоит улучить возможность и признаться ему? И готов ли сам он произнести три заветных слова так легко, как он рисовал это в голове? Ответа на этот вопрос он не находил. - Что-то не так? – спросил Кёджуро, вглядываясь в лицо ученика, от чего тот вздрогнул, словно отойдя от сна. - Нет, нет. Всё в порядке, - заторопился он, кланяясь в извинениях. – Мне надо уже идти, помогать одноклассникам… - Будьте осторожны, когда будете расставлять на места парты и не затягивайте с работой, - кивнул головой мужчина, проходя мимо, хлопнув дружески по плечу Камадо, как он это всегда делал. А когда всё пошло под откос? Когда ему стало неловко находиться наедине с учителем? И нормально ли вообще это, когда сердце бьётся быстрее при виде его улыбки и взглядов? Не смотря на то, что он внимательно слушал на уроках истории, на своё удивление он мог выхватить внезапную деталь, как Ренгоку идут очки, как он внимателен к своим ученикам, как он, задумавшись, вертит в пальцах кусочек мела… Разве может это быть нормальным? Вполне, да – постоянно приходил он к этому итогу. В той или иной мере каждый ученик смотрел на него, обсуждал, хвалил, либо порицал, особенно, когда он задавал слишком много для подготовки к экзаменам. Их уроки были весёлыми, познавательными и интересными; когда урок заканчивался, начиналась длительная перемена, Танджиро с Зеницу и Иноске подолгу обсуждали с Ренгоку то или иное историческое событие, направляясь в то же время на крышу, где золотое трио вместе обедало, но, если Зеницу и Иноске потом удирали наверх, подкалывая друг друга фразами, спеша насладиться едой, что приготовили им родные, Танджиро продолжал беседовать с учителем, учитывая конечно рамки поведения: не стоит тратить время преподавателя, ведь у него есть и другие ученики, задачи на день. Однако же, никогда Кёджиро не прерывал ученика, внимательно выслушивая его знания, интерес к теме, что с одной стороны радовало Камадо. Положив голову на тетради, парень прикрыл глаза, думая о том, как легче всего сказать «Вы мне нравитесь», однако, представляя это в голове, как он, вытянувшись, как струна, стоял перед Ренгоку и говорил всё, что чувствовал – это всё вызывало дикое смущение и холодок по коже. Мотыльки у горевшей лампы совершали мудрёные танцы, совсем близко касаясь горячей лампочки. Они бились постоянно то о друг дружку, то о лампу, совсем не понимая, что могут обжечь свои крылья или усики. Сейчас он, прям как они. Летает у огня, ощущая, как жар пробивается сквозь кожу, не смея подобраться ещё ближе, но не улетая дальше яркого светила. В доме уже была полная тишина, только Танджиро не спал. Закончив со всеми домашними делами, уложив всех своих младших братьев и сестёр, он сел за домашнее задание, которое надо было подготовить на завтра: прочесть, выучить, записать, вновь решить – скоро ведь экзамены, отвлекаться совсем нельзя, но именно сейчас его уставший мозг решил вспомнить дневной сюжет дня, когда он и учитель Ренгоку совсем немного, но поговорили о жуках. Ему было совсем чуждо это внезапное чувство. Нормально ли это, что его сердце качает так много крови, когда он рядом с ним? Нормально ли то, что они – представители одного пола? Нормально ли вообще это, что он так часто о нём думает? Вспоминает его голос, улыбку, глаза… Подняв уставшую голову, парень потёр глаза, всматриваясь в расплывчатые контуры тетрадей и учебников. Сколько так уже длится? Месяц или всего несколько недель? Камадо иногда задумывался, а что было бы легче: знать, когда всё это началось, считать день за днём, словно доктор проверять пациента и его ежедневные симптомы? Или знать тот день, когда всё это закончится? Закончится ли… Уснул он слишком поздно, в часу третьем, когда последняя тетрадь была закрыта, а там, поспав с полтора часа, был снова на ногах, в их маленькой пекарне, где уже занимался выпечкой. Мать ещё спала; постоянные визиты в больницу к отцу, и работа по дому выматывали её, поэтому, пока отец не поправится, Танджиро решил взять большую часть обязанностей на себя. Незуко помогала с приготовлением ужина и стиркой после школы. Как старший сын он заботился о всех членах семьи, следил за тем, чтобы все братья и сёстры заправили свои кровати и почистили зубы – это обязательно. Постоянный ритм жизни не позволял парню думать о Ренгоку и своих чувствах к нему, поэтому он продолжал усердно работать, учиться и выкладываться на полную, не жалея своих сил и здоровья. Что такое влюблённость? И почему она хочет кричать постоянно? И почему просто не оставит в покое? - О чём думаешь? – спросил Зеницу, смотря на друга и поедая свой обед. Иноске громко храпел рядом, разложившись звездой, позволяя съеденному усвоится нормально, как и положено. - Ни о чём, - покачал головой Танджиро, беря палочками омлетный рулет, однако, аппетита не было, и он просто опустил палочки, смотря на еду. - Ты не съел ни кусочка, как мы сюда взобрались! – возмутился парень. – И так уже не первый день!.. - Зеницу, что для тебя испытывать к кому-то чувства? - Испытывать чувства к кому-то? – озадаченно посмотрел на него блондин, а потом расплылся в широкой мечтательной улыбке, которая дала понять Камадо, что зря он задал этот вопрос именно Агацуме. – Незуко-чан для меня, как луч света! Когда она улыбается, мне хочется быть рядом и улыбаться вместе с ней. Когда она грустит, хочется чем-то развеселить её… - Но разве это не то же самое, что и дружба? - Нет, - Агацума, когда ему задавали такие вопросы, становился важным настолько, что мог быть похожим на павлина, который гордится своим шикарным оперением. Начитанный всевозможной литературой, испытанный не одной пощёчиной, Зеницу знал о чём говорил, и говорил он искренне. – Тут дело в том, что ты не забываешь об этом человеке, постоянно тянешься к нему и тебе очень комфортно рядом с ним. Тебе хочется желать ему каждый день всего самого прекрасного, проводить каждую секунду вместе, дарить подарки каждый день… - А какие-то физические проявления?.. - Ты имеешь ввиду сердцебиение? Когда влюбляешься, сердце трепещет, как бешеное, а сам ты смущаешься, не находя себе место… - парень вздохнул, посмотрел на еду и внезапно выпалил: - Я скучаю по Незуко… Так ты видел её сегодня утром, отметил про себя Танджиро, удивлённо смотря на друга. - А с чего ты так спрашиваешь? – глаза блондина загорелись не по-детски любопытным огоньком. – Нравится кто-то? - Я не знаю, - опустив голову, Танджиро покачал головой. – Я не знаю. На выходных, когда магазин был закрыт, а все члены семьи отправились в город в торговый центр походить по магазинам, накупить всего полезного и интересного, обновить гардероб и поесть мороженого в одном из кафе, Танджиро решил заглянуть в книжный магазин, где считал он сможет найти письменное подтверждение всего того, что происходит сейчас в его душе. Слова Зеницу ещё больше убедили его в том, что он всё-таки испытывает к своему учителю истории что-то вроде симпатии, влюблённости, которая так и рвалась в последнее время быть высказанной. Вчера он чуть не сделал этого, окликнув Ренгоку на одной из перемен, когда вокруг было никого, но тут же пожалел об этом, поклонился и ушёл, точнее убежал, пряча своё покрасневшее лицо. Куда исчезла его храбрость – непонятно. В книжном было прохладно; пахло свежестью и начищенной до блеска чистотой, которая так и била в глаза, стоило только посмотреть на пол или на потолок, где свет ламп бил яростно ярким для бедных глаз. Людей было много, особенно подростков, комками сгруппировавшись у полок с мангой. Первым делом туда направился Танджиро: сестра попросила купить новый том одной истории, за которой она следила каждую неделю, после школы заходя в магазин, читая очередной журнал Shonen Jump. К счастью обнаружив, что её осталось достаточно, не смотря на то, что эта манга очень популярна, а людей вокруг не так много, чтобы проталкиваться и пилить всех локтями, а может лбом, он захватил книгу и ушёл в другой отдел литературы, где столкнулся с проблемой. Забитые полки со всевозможными названиями для привлечения покупателя смотрели на него широко распахнутыми глазами, которые сверлили его неприятным, противоречивым чувством, что здесь он лишний. Повернув голову то в одну, то в другую сторону, парень натянул кепку на глаза, моля, чтобы никто его не увидел – в частности он молил о том, чтобы сюда не заглянул Ренгоку. Ведя пальцем по корешкам, Танджиро в итоге сдался. Ну прочтёт он это всё, и что случится? Появится храбрость в том, чтобы всё это сказать, что лежит на его душе, а что будет дальше? Разве эти справочники и пособия могут сказать, примет ли его чувства Ренгоку или нет? Конечно нет. И зачем я вообще сюда зашёл? – подумал про себя Танджиро, сняв кепку, потирая глаза. Необъятная грусть совсем запутала его и ему ничего не хотелось, кроме как вернуться к своей семье и провести с ними время, лишь бы не думать. Просто забыть и не думать ни о чём. Положив в сумку кепку, уложив примятые волосы и дав себе по щекам, тем самым вспугнув нескольких покупательниц, парень прошёл к кассе, где застыл, увидев в отделе с классической японской литературой Ренгоку в кампании с красивой женщиной, одетой в длинное лёгкое платье. Она внимательно, даже слишком серьёзно выслушивала своего партнёра, когда он протягивал какую-либо книгу, вероятнее всего говоря что-то про сюжет. Мир не завертелся вокруг него, не сгустились тучи, не настала звенящая пауза, как это всегда описывают в манге или книгах. Он просто встал, не смея сделать и шага, смотря на пару не мигая, однако, когда из его рук с громким шлепком упала книга, он очнулся, быстро её поднял и прошёл к продавцу, отвернувшись от всех, хотя затылком, спиной он чувствовал, что на него смотрят. А кто именно? Может просто люди. Может он. Может они. Отец выглядел достаточно хорошо, хотя из-за постоянных лекарств и специального рациона он достаточно похудел: проступили острые скулы, ключицы, а на руках синими линями показались тонкие паутинки вен, по которым бегала здоровая кровь. Он лежал в постели, а длинные трубки капельницы пристали к его рукам, подобно щупальцам осьминога, вливая в тело витамины и лекарства. Мужчина мог спокойно сидеть в кровати и общаться, иногда гулять в парке при больнице. Длинные красные волосы, которые унаследовал Танджиро, были завязаны в хвост; передние прядки, прям как у сына, ложились по обеим сторонам лица, слегка оттеняя его. Танджиро был рад видеть отца в добром здравии, хотя только вчера он пережил приступ сильного кашля и подъём температуры, которую врачи вовремя опустили. В последнее время старшему сыну не так часто приходилось заглядывать в больницу к отцу, и сейчас, сидя у его постели, он с широко открытыми глазами счастья говорил о последних новостях, произошедших в его школьной жизни. - Ты выглядишь неважно, Танджиро, - сказал Танджуро, коснувшись прохладной рукой лба сына, когда он прекратил говорить. – У тебя очень уставший вид. Мать, сидящая с другой стороны кровати, перестала чистить яблоки и подняла свою голову. Она, как и муж, видела, что в последнее время сын их чем-то обеспокоен, от чего мало ел и даже спал. Тени пролегли на его лице, делая его опечаленным и потерянным. - Тебе не стоит брать на себя слишком много дел, Танджиро, - произнесла Киэ. – Мы благодарны за то, что ты делаешь, но мы волнуемся за твоё здоровье. - Не стоит идти по моему пути, Танджиро, - улыбнулся мужчина, похлопав сына по голове. – Бывать в больнице – это достаточно неприятное времяпровождение. Ты – молод, здоров и не стоит тебе так много работать сейчас. У тебя есть младшие сёстры и братья, которые хотят тебе помочь, не стоит проживать свои школьные годы, ломая спину над работой. Ты – прилежный мальчик, но даже таким, как ты стоит отдыхать. Парень кивнул, опустив голову. Некоторое время в палате висела тишина, пока Киэ не высказала желание поменять воду в вазе для цветов. Сложив яблочные обрезки в пакет, а начищенные фрукты, готовые к употреблению, красиво уложив на тарелке, вышла, придерживая к груди сосуд. Уставший от разговоров или от сиденья, мужчина прислонил спину к приподнятой спинке кровати, прикрыв глаза. - Папа, - начал Танджиро, но слегка замялся. – Как… как ты понял, что влюбился в маму? Танджуро открыл глаза и повернул голову к сыну. Уголки его губ дрогнули в улыбке. - Когда-то она потеряла своё золотое колечко, что подарила ей бабушка, в весеннем поле, когда трава достигает выше талии, а, присев, можно было спрятаться, и тебя никто не найдёт, - мужчина говорил медленно; его тёплый голос приятной патокой наливался в прохладной комнате, словно сказочник, создавая волшебство. - Она очень много плакала; когда я к ней подошёл, она не всхлипывала, но её глаза сильно покраснели, как и расцарапанные о траву руки и коленки. Я тогда возвращался из храма, увидел её, и не мог не спросить, что случилось, что она одна сидит в этом поле и плачет. Вместе мы до самого вечера внимательно рассматривали землю в поисках хоть какого-то проблеска золота, но постоянно натыкались на битое стекло или монетку. Когда сумерки только начинали ложиться на поле, я проводил её домой, сказав, что колечко поищем завтра утром, однако, как только она закрыла за мной дверь, я побежал домой… Помню, как постоянно спотыкался, чуть не сбивал идущих мне навстречу с ног, но всё же добрался до дома, где захватив велосипед и фонарик, отправился вновь на поле. Пробыл я там, думаю, часов три или два – уже не очень помню, не считал, - мужчина улыбнулся, - но я нашёл её потеряшку. Весь в пыли, вечерней влаге, с изрезанными в кровь щиколотками и ладонями, я ввалился к ней домой, протягивая отчищенное рубашкой кольцо… Она была счастлива, начала меня обнимать, хотя я был грязный и в крови, - глаза Танджуро светились счастьем, словно он снова оказался тем мальчишкой на том поле, встретив на своём пути темноволосую девочку с необычными тёмно-фиолетовыми глазами. – С того момента, видя её радостной, грустной, злой, довольной... В моей груди начала рождаться тёплая к ней забота и желание быть рядом, помогать и защищать. Я стал ей другом, спутником, а потом… - он тяжело вздохнул; Танджиро заметил, что отец достаточно утомился разговорами, но мужчина не останавливался, борясь с усталостью, рассказывая историю. – Потом мы поженились… Танджиро… тебе кто-то нравится? Камадо кивнул, опустив взгляд. - Любовь – она тяжёлая штука, и не сразу может проявить себя, как что-то серьёзное. Это может быть лишь симпатия, короткая интрижка, а может и быть крепким чувством, которое давит на тебя, сжимает в тисках с этим человеком, не позволяя ни о чём не думать, кроме него… Ты ведь испытываешь последнее, я прав? – прищурил добро свои глаза Танджуро. Поднявший на отца взгляд, парень не мог улизнуть от него, солгать – всё равно за него это сделает кислое, скривленное в неприятной гримасе лицо, поэтому он кивнул, чувствуя, как уши начинают наливаться цветом, словно яблоки на солнце. - Я не знаю, кто это, и спрашивать… Думаю, это будет весьма грубо с моей стороны, - засмеялся мужчина, по-прежнему лежа, от чего смех казался звонче и задорнее, словно в грудь вшили кнопку неудержимого смеха. – Однако, Танджиро, ты не должен тянуть с этим, ведь мы не знаем, что станет с нами завтра, поэтому всё, что так долго созревало внутри тебя, - Танджуро взял сына за руку, сжав в своей большой, но худой ладони его тёплую, загоревшую от постоянной работы за выпечкой у огня. В этом рукопожатии было что-то особенное, по-семейному нежное и оберегающее, успокаивающее все думы и невзгоды, - скажи этому человеку… Не ищи специальных знаков и моментов, говорящих, что лучше сейчас, или лучше завтра. Не бойся нарушить между вами преграду, так как страх, он нас путает, вкалывает в нас сомнения, от чего нам становится хуже, и мы просто тонем, всё рушим сами своими словами и поступками. Возможно, переступив эту преграду, эту стену, ты увидишь бесконечный путь впереди себя, который ты разделишь с любимым тебе человеком. С твоим человеком… - О чём это вы тут разговариваете? – Киэ вошла в комнату, а Танджиро пытался поспешно одной рукой убрать с глаз выступившие слёзы, которые ещё не побежали вниз по щекам и не упали каплями по подбородку, оставляя солёный след. - О самой чистой вещи, которую когда-либо познал человек, - ответил Танджуро, продолжая держать сына за руку. Ночью, лёжа в кровати, сомкнув на груди руки, он думал, постоянно проворачивал в голове мысли о том, кто могла быть та женщина. Она была слишком молода и красива. Ростом она была небольшого, достигала всего лишь плеча Ренгоку, но её развёрнутые плечи, спокойное, светлое лицо и несгибаемая спина возвышали её и перед Кёджиро, и перед ним. Он знал её давно – это было видно по тому, как он на неё тепло смотрел, как по-детски улыбался ей в ответ. Сам он неловко улыбнулся, перекатившись на другую сторону кровати, складывая ладони под щёку. Улыбка Ренгоку всегда была полна добра, света и нежности, от которой щемило сердце, от которой было так уютно, словно ты падаешь в осеннюю листву, нагретую солнцем и смотришь в небо, видя, как белые облака уплывают вдаль. Откинув одеяло, он сел и задумался вновь. Может это сестра? – подумал он, но, вспоминая её образ, он отложил в сторону эту мысль. Они были не похожи друг на друга, может только разрезом глаз… Упав опять на постель, парень закрыл глаза, прислушиваясь к сердцебиению, посторонним звукам за открытым окном, к каким-либо шорохам, которые могли послышаться со стороны двери, но всё было тихо. Ночь была длинная, приятная и не столь жуткая, чтобы напугать маленького Рокуту – сегодня он уснул быстрее, а ласковое пение Незуко утихомирило всех демонов и монстров, которые могли пробраться в дом и напугать детей. Похоже, что её пение подействовало и на него: в скором времени он уснул. Ещё утром, поднявшись на ноги и замешивая тесто, Камадо почувствовал лёгкое головокружение, которое не принял за что-то серьёзное, свалив это на жаркий воздух в комнате. Выйдя на улицу, кладя в школьную сумку на ходу мобильный телефон и платок, он почувствовал себя знатно лучше, однако, только переступив стены школы, оказавшись в знакомом ему кабинете, он почувствовал себя хуже: тряслись руки, а глаза постоянно слипались, что мешало сосредоточиться на уроке. Даже на уроке истории: всё плыло перед глазами, меняя чёткую картинку исписанной доски на мутную, еле видимую. - Камадо-кун? – Ренгоку поднял голову на Танджиро, заметив, что тот не начал читать положенный ему абзац. – Всё в порядке?.. Может в медпункт сходишь? - Извините, я задумался, - Танджиро встал с книгой и начал читать, как и должно было быть. На крыше, сидя в тени, смотря, как улетают прочь кустистые облака, Танджиро с трудом мог проглотить свой обед, словно сил не хватало поднять палочки, взять еду и положить её в рот. Зеницу и Иноске в отличие от своего друга уплетали свой обед за обе щёки, словно они соревновались, кто первый доест и очистит до крошки коробочку для обедов. - Если ты не хочешь есть омлет, съем я! - Хашибира выхватил из бенто Камадо жёлтый и ароматный рулетик, с наслаждением проглатывая его. - Как ты так можешь поступать, Иноске! – завопил Агацума на друга. – Ты хоть заметил, как похудел Танджиро в последнее время! Ему надо много есть!.. Да ведь, Танджиро?.. – блондин посмотрел в глаза парня, уследив за тем, куда они направлены: во внутренний мир, в неведомую ему границу мыслей. – Танджиро? - Извините, у меня нет аппетита, - честно сказал Камадо, опустив руки. - Ты сегодня какой-то понурый, Компачиро, - произнёс с набитым ртом зеленоглазый, держа в руках обед друга, который он отдал ему. – Помер кто? - Да как ты можешь?! – вновь раздался голос Агацумы, разнёсшийся над всей школой, пугая учителя искусства, который только-только хотел закурить, но обронил сигарету за пределы окна, а учитель химии, чуть не опрокинув на себя и на Канроджи поднос с чаем, поклялся, что создаст химикат, способный утихомирить это кричащее и ноющее существо. Агацума, который знал, что отец Танджиро болен, старался не подымать темы о болезнях, в отличие от Иноске, который часто забывал об этом, выбрасывая словечки, которые бесили и выводили из себя не столько Камадо, как Зеницу, что побуждало его так истошно кричать на Хашибиру, оглушая всех и каждого. Даже собаки не могли терпеть это, находясь рядом с ним и, скуля, убегали прочь. Закончив с обедом, завязав пустые коробки, Зеницу, Иноске и Танджиро направились в свой кабинет, весело обсуждая шутку, прочитанную в одном из журналов, которые Агацума принёс с собой в школу. Камадо, следуя за своими друзьями, внезапно почувствовал, как земля уходит из-под ног, а все люди вертятся так, словно его посадили на карусель. Отдалённый звон становился всё ближе, как и нарастающая тьма, что застилала взор. Она душила, била по конечностям, не давая даже и минуты сопротивления. Словно находясь в другом пространстве, он ухватился покрепче за поручень, силясь сделать шаг, но ноги были ватными, непослушными. Руки не слушались тоже, хотя он сжал их крепко так, что ногти впивались в плоть. Вереница звуков и тьмы не утихала, утаскивая его сознание за собой, в конце концов одолев его. Когда Танджиро открыл глаза, он не сразу сообразил, где он может находиться, пока его взор не стал чётче, а глаз не ухватился за занавеску, которая прятала учеников от солнца, ветра, посторонних в медпункте. Он лежал у распахнутого окна. Галстук был развязан, пара пуговиц не душила шею, позволяя нормально дышать. Пиджак висел на вешалке. Голова гудела, но тело уже не было слабым. Щурившись от закатного солнца, что проникало в комнату, ложась на него всей своей яркой палитрой, парень потёр глаза. - Вижу, ты проснулся, - приоткрыв занавеску, улыбнувшись, произнесла Шинобу, школьная медсестра. Волосы у неё, как всегда, были убраны на затылок и собраны заколкой-бабочкой, белый халат наброшен поверх свободного светло-голубого платья, слегка подчёркивающего её округлый живот. В скором времени она должна была уйти в декрет, позволив себе отдых и прочие приготовления к появлению новой жизни в её семье. Женщина присела на кушетке, ощупала лоб парня, взяла в свои нежные маленькие руки его запястье, прощупав пульс. - Как ты чувствуешь себя? – продолжила она смотреть на него с улыбкой, которую вряд ли можно было охарактеризовать, как доброжелательную, но она всё же была, и это давало хоть малый шанс на то, что всё хорошо. - Голова гудит и немного кружится, но намного легче, - произнёс он, аккуратно приподымаясь с кровати. Галстук лежал на тумбочке рядом с стаканом воды. - Выпей это, - протянула она таблетку, указав на стакан. – Она должна помочь унять дрожь и слабость. Голова тоже пройдёт, но не сразу, так что тебе придётся потерпеть, - честно ответила медсестра; будь кто-то вместо неё, он бы давно раскланивался в том, что лекарство непременно должна помочь в считанные секунды. - Что со мной произошло? – спросил он, оставив стакан в сторону. - Ты упал в обморок. Причиной тому: недостаток сна и питания, изнеможение, усталость. Всё это и привело к тому, что в конце концов ты должен был сломаться. - А где Зеницу и Иноске? - Они были слишком шумными, поэтому я их выгнала… Ты провёл здесь часа два, - произнесла женщина, встав с кровати, положив ладони на поясницу, чтобы облегчить себе участь ноши. – Мне стоит позвонить твоим родителям, чтобы они забрали тебя домой. Сейчас ты слишком слаб, чтобы уходить одному. Я не знаю, что может случиться с тобой по дороге… - Не звоните родителям! Пожалуйста… - внезапно громко произнёс Камадо. На лице его выразилось беспокойство. – Мой отец в больнице, а мама занята в пекарне… Я не хочу их тревожить… - Ладно тогда, - женщина вздохнула. Выйдя за штору, она сделала пару шагов и прокричала негромко, но достаточно, чтобы её услышали. – Ренгоку-сан, не могли бы вы отвести Камадо домой? Если вас это не затруднит… Танджиро вздрогнул. Ренгоку-сан? С чего это ему тут делать? - Он принёс тебя сюда, пока Агацума и Хашибира визжали тут, как два потерпевших, - Кочо посмотрела на юношу, понимая, что угадала с вопросом, который готов был слететь с его губ. – На благо он был рядом, потому что я не знаю, в каком состоянии бы они приволокли тебя сюда. - Не стоит… - начал было Камадо, но, появившейся рядом с миниатюрной Шинобу Ренгоку заставил Танджиро замяться. Как бы ему не хотелось поговорить с учителем о всём, что так долго скопилось в голове и на сердце, сейчас – это не лучший вариант, ведь он просто обязывает Кёджиро тащится с собой до дверей дома, когда он мог бы отправиться по своим делам. - Ты действительно неважно выглядишь, Камадо-кун, - сказал Ренгоку не столь бодрым голосом, как бывает, сомкнув на груди руки. – Шинобу-сан права, тебе не стоит идти самому. Давление толпы, длительный путь от школы до дома может привести к новому обмороку, а там – к неожиданной травме. Да, не приятно было бы узнать семье Камадо, что их сын попал под колёса автомобиля из-за обморока. Такая мысль, которая слишком живой представилась в воображении, не очень обрадовала парня, поэтому он согласился на то, чтобы учитель проводил его до дома. - Можешь встать? – Шинобу отошла от кровати, чтобы дать юноше пространство. Ренгоку не двинулся с места на тот случай, что Камадо могло стать плохо вновь. Однако, Танджиро смело встал с постели, хотя коленки и руки его ещё тряслись, а сам он выглядел ещё прилично бледным и нездоровым. Казалось, что всё напряжение вырвалось одним сплошным пятном на нём, нависло грозной тучей у глаз, у линии губ, сделав его похожим на отрешённого жизнью человека. – Вот и отлично. Твою сумку и принадлежности принёс Агацума… - Уроки уже закончились? – спросил ошарашенно парень, смотря на наручные часы. Действительно, уже было достаточно поздно. - Твои друзья очень переживали, так что не забудь позвонить им, сказать, что с тобой всё хорошо, - Шинобу села за свой рабочий стол, доставая лист бумаги. – Завтра можешь не приходить в школу. Я выпишу тебе справку о твоём плохом самочувствии, так что никаких проблем не будет, что тебя не будет на уроках. Ренгоку-сан этому свидетель. Мужчина, стоявший рядом с парнем, кивнул головой, произнеся что-то наподобие «уму», что означало «да» или «ага». Танджиро собрал все свои вещи, надел галстук, не сильно прижимая его к горлу, оставляя двум верхним пуговицам быть расстёгнутыми. Пиджак он повесил на сумку, напялив её на плечо. - Хорошего вам вечера, Шинобу-сан! – выходя из медпункта, произнёс Ренгоку, убедившись, что ученик может идти и всё, что надо было собрать, было собрано. - Простите за доставленные неудобства, - поклонился Танджиро перед женщиной, которая просто улыбнулась ему, пожелав хорошо отдохнуть и не загнуться на выходных. Улицы и впрямь были шумные. Закатное солнце иногда било по глазам, путая голову и взор, от чего слабое тело Камадо немного шатало и уводило его то в одну сторону, то в другую. Поток машин длинной рекой усыпал дороги, сигналами и светом показывая нетерпимость своих владельцев наконец добраться домой. Очень много гуляло и женщин, и мужчин, которые возвращались домой после работы. Они неизменно несли в руках пакеты с продуктами и мобильный телефон, быстрым шагом, преодолевая малое или большое расстояние. Солнечные лучи согрели Танджиро и взбодрили его. Ближе к дому он уже не чувствовал себя слабым, хотя голова оставалась тяжёлой, но не гудела, что было очень хорошо. - А ты далеко живёшь, Камадо-кун, - заметил учитель истории, осматривая тихую улочку с домами по обеим сторонам. Длинная вереница проводов над головами уносилась вдаль, опоясывая столбы с лампами, которые должны были скоро зажечься, освещая путь более поздним гостям своего пути. У некоторых домов было слышно, как лают собаки, заслышав шаги незнакомцев. Блудливая кошка пробежала мимо, не дав себя потискать или пригладить. Похоже, что она торопилась по своим делам. Закатное солнце грело в спину и затылок, обрисовывая и удлиняя тени идущих до неузнаваемости. В детстве он часто смеялся над тем, как удлиняются его конечности. Сейчас это его так же смешило, хотя теперь большую часть веселья забрали его младшие братья и сёстры, которые придумывали самые различные игры и истории, какие могли подойти к этим серым и чёрным сгусткам на земле. Они шли, ничего не говоря друг другу. Ренгоку просто шёл рядом, готовый, если понадобится подхватить Танджиро, если ему станет плохо или почувствует некую слабость. С какой-то стороны парень был рад тому, что мужчина ничего не говорит, ибо сейчас он вообще понятия не имел, о чём можно поговорить с учителем на обратном пути домой, а в голове навязчиво появлялись мысли о том, чтобы сказать то, что так долго пыталось вырваться наружу. - Не думаю, что сейчас будет это уместно, - сказал Камадо, не понимая, что сказал он это в слух, тем самым обратив на себя внимание Ренгоку. – А! Извините, пожалуйста… Я слишком громко подумал… - Всё в порядке. Если ты о чём-то хочешь поговорить, я тебя выслушаю, - посмотрел на него Ренгоку, улыбнувшись. В отличие от других учителей, которых он встречал на своём пути, Кёджуро носил вместо сумки обычный чёрный рюкзак, закинутый на спину. И даже эта маленькая деталь нравилась Танджиро. А что, если попробовать? Вокруг никого, а другого шанса уже не будет. Так и сам Ренкоку-сан разрешает высказаться, поговорить, о чём налегло на душе. И Камадо поддался этому, постепенно замедляя шаг, в конце всё же остановившись. Мужчина заметил это. Он остановился и посмотрел на юношу, готовясь задать вопрос, но Танджиро поспешил сказать первым: - Очень долгое время… Очень долгое время я… Смотрел на вас и восхищался, совсем не замечая того, что стал видеть в вас больше, чем просто учителя истории… Мне нравится, когда вы улыбаетесь, как вы заботитесь о своих учениках, как подаёте свой материал и… Мне нравятся ваши странности и привычки… Даже то, что вы носите рюкзак вместо сумки, а рукава закатываете до локтей… - парень потупил взор, боясь столкнуться с ним взглядом, прочесть страшное: быть отвергнутым, но он переборол себя и всё же поднял голову, смотря ему в глаза, смотря ему в лицо, стараясь что-либо прочесть, хотя бы уловить, не смотря на то, как сердце гулко отзывалось в груди и в ушах, а руки покрывались холодным потом. – Вы мне нравитесь, Ренгоку-сан! Нравитесь, не как учитель, а как личность, как мужчина… Наконец-то выпалил. Неужели? Взял и выпалил? Да ладно, смог… Почему так тяжело сказать эти слова? Они, как опухоль, растут, давят, не дают нормально жить и дышать, постоянно напоминают о себе, а потом всё заканчивается скальпелем-языком, который наконец срезает её из головы, освобождая от тугих цепей своего счастливчика-пациента. Танджиро чувствовал, как щёки горят от смущения, а руки, сложив в кулаки, он сжал до боли, и теперь ему казалось, что каждая выступившая венка напряжена, как струна сямисэна. Ренгоку ничего не сказал, но улыбка с его лица сползла, словно маска, чьи ленты были не так плотно связаны, чтобы держать прекрасную основу. Он даже не сделал и шага, просто потупил глаза, задумавшись. Ветер даже вечером не появился. Он стоял лишь плотным воздухом, густым, нагретым солнцем, где каждая травинка, камушек, частица земли или песка пищала от нехватки воды, прохлады и долгожданной стужи, которая должна была выйти на сцену ночью и закружиться в танце, обнимая и хлопая ладоши каждое существо, что молилось ей и благоденствовала. Как и душный воздух, стояла такая же и тишина, но она была звонкой, бьющей по сердцу, как молоток по наковальне. Камадо чувствовал, как на лбу выступили капли пота; он боялся вздохнуть, боялся упустить тот момент, когда на лице Ренгоку проявится ещё что-то кроме ошарашенной задумчивости, и он под напряжением этого наблюдения совсем не ожидал громкого голоса учителя, который был таким внезапным, что Танджиро резко вздрогнул: - Парк! Обсуждать это здесь, на дороге – крайне неуместно, поэтому мы должны найти другое место! - Да! – в ответ, так же громко вторил Танджиро. Детская площадка была пуста. Здесь уже сгустились сумерки; синими красками кисть мазнула по кустам и скамьям, спрятав под шлейфом фиолетового и пыльно-розового игрушки, о которых вспомнят завтра дети. Мячики, куклы, стаканчики для песка, лопатки – это всё ещё хранило в себе следы утренней игры; на кончике маленькой красной лопаты до сих пор оставались засохшие крупицы песка, а рядом лежала бесформенная куча, напоминающая больше на холмик, чем на прекрасный замок. Истоптанные горки и карусель уже остыли, не издавая и звука, но, если бы тут прогуливался ветер в своей манерной широкополой шляпе, эти детские домики для пряток и веселья запели бы своим скрипучим и неприятным голосом, пугая своей призрачностью и пустотой. Они сидели на качелях, цепи которых иногда издавали звуки, когда один из них старался поудобнее ухватиться за металлические подвесные ручки или, сидя, попытаться ботинком что-то нарисовать, может просто закопать маленький, упавший с неба листик. Танджиро понурил голову, смотря себе под ноги, не смея выпускать из рук цепей, чувствуя, как металл начинает нагреваться под ладонями, не принося им той прежней прохлады, которая успела их коснуться первыми. Сейчас он сожалел о том, что сказал. Когда они пришли сюда, из их уст не выпало ни слова; они просто сели, как будто, так и должно было быть. Он боялся поднять глаза на Ренгоку, думая о том, как опустился в глазах учителя, ведь он же совсем не подозревал, что Камадо, один из его лучших учеников, возьмёт и скажет что-то наподобие такого. Перед глазами вновь встал образ той красивой женщины, а за ним глуховатые слова, которые ножницами режут его душу и сердце на кусочки, бесформенные, которые потом, сшив вместе, будут вдоль и поперёк испещрены длинными узлами и торчащими нитками, так как аккуратно не будет возможности подобраться, сделать всё в лучшем свете, чтобы не болело. - Простите меня! – не выдержал юноша, опустив голову, так и не подняв глаз. Серьги, с которыми парень не расставался с того самого дня, когда они были ему переданы отцом зимой после фестиваля, качнулись, издав лёгкий звук. – Я… Мне действительно жаль, что так вышло… Я не хотел обременять вас… - парень поднял голову, увидев… Добрую улыбку и прищуренные глаза Ренгоку. Он смотрел на Танджиро в упор, как и всегда, но в них, даже при такой нараставшей тьме, царило спокойствие, счастье и благодарность. - Тебе не стоит извиняться за то, что испытываешь, - сказал Ренгоку. Он так же, как и Камадо держался за цепи качелей, но тут он отпустил одну, протянув руку и погладив по голове парня. – Я уверен, что ты долго думал о том, чтобы сказать мне эти слова, и в этом случае, думаю, стоит извиниться мне, так как я оказался причиной твоего самочувствия. - Ренгоку-сан… - Ты – хороший ученик, отличный друг, любящий брат и сын. Ты постоянно улыбаешься, идёшь на встречу и поддерживаешь разговор, воодушевляешь и защищаешь других людей. Однако, ты порой забываешь про самого себя, истрачивая весь свой запас энергии, заставляя беспокоиться людей вокруг тебя. Видя тебя уставшим, они начинают корить себя за то, что не могут снять с тебя той нагрузки, которую ты повалил на свои плечи. Они просто не могут тебе помочь, Камадо-кун. Им остаётся только наблюдать, слушать и искать возможность подобраться к тебе ближе. Твои чувства, твои заботы и тревожные мысли… Позволь мне их разделить с тобой, Камадо-кун. Одному горящему солнцу не понести весь небосвод на своей спине, поэтому ему необходимо при себе иметь ещё одно, чтобы сделать мир ярче, выше и счастливее. Танджиро, который, казалось, не дышал, теперь обмяк, а лицо усыпали слёзы, что градом катили по щекам. Можно ли считать это облегчением? Можно ли наконец вздохнуть от этих мыслей, выйти на свободу, вырваться из цепких оков беспокойства и волнений? Можно ли позволить себе вот так сидеть здесь, на этой опустевшей площадке, где не было ни одной души, кроме них, где воздух был пропитан ночью, поднявшейся пылью и засохшей листвой, плакать, оттирая то одной, то другой рукой солёные слёзы, размазывая их по тёплым щекам? Конечно, можно. Рядом зазвенели цепи. Сидящий, не совсем пришедший в себя, Танджиро был поднят на ноги и прижат к тёплой груди Ренгоку, который гладил его по волосам, давая ему вдоволь выплакаться, испустить из себя всю горечь и яд. Они стояли в объятиях друг друга до тех пор, пока Камадо не стало лучше. Высвободившись от объятий учителя, он оттёр вновь лицо, извиняясь вновь за доставленные неудобства, от чего Ренгоку покачал головой, смеясь. Он достал из сумки новую, ещё не открытую бутылку воды и протянул её, севшему на качели Танжиро, чтобы тот восстановил водный баланс. - Думаю, что будет довольно проблематично, если нас кто-нибудь поймает в школе, - произнёс спокойно Ренгоку, скрестив на груди руки, стоя и смотря куда-то вдаль. Танджиро, который не ожидал таких слов от своего учителя, поперхнулся и зашёлся в кашле, благодаря мысленно, что сейчас достаточно темно, и мужчина не видит его покрасневшего лица. Посидев с пару минут в парке, Ренгоку и Танджиро вышли на дорогу, которая вела к дому Камадо. Свет ламп ярко освещал дорогу, освещая им путь, не позволяя запутаться в маршруте. Глаза Танджиро слегка зудели от слёз, и он понимал, что сейчас они красные и слегка вспухшие. Ренгоку, когда они вышли из парка, только один раз поинтересовался его самочувствием, а потом продолжал идти молча рядом, закинув на спину свой рюкзак. - Ренгоку-сан, а та женщина… Я видел вас на выходных в книжном магазине и подумал, что вы на свидании, - нарушил тишину Камадо, держа в руках почти выпитую бутылку воды. - А! Тогда! – он повернул голову в сторону парня, и Танджиро невольно сравнил его сейчас с совой, которая внезапно залетела в их небольшой город, любопытно осматривая всё вокруг. – Это была моя матушка, – он улыбнулся, а парню стало некомфортно за столь некорректный вопрос и такое неправильное восприятие картины. – Ей надо было в город по делам, поэтому я решил составить ей кампанию. Я видел тебя, но ты поспешно убежал, так что я не успел тебя представить… - Извините, что я не так подумал! – поклонился и громко отчитался Танджиро. – Ваша мама… Она очень красивая! Ренгоку кивнул головой, издав своё излюбленное «уму», полностью соглашаясь со словами юного Камадо. Стоя у дверей в дом, Танджиро решил пригласить на ужин Ренгоку, поблагодарив за то, что проводил его до дома, но мужчина покачал головой, сказав, что сейчас Танджиро надо хорошо отдохнуть в кругу родных людей, поесть и поспать, напомнив, что завтра он не должен идти в школу, полностью сосредоточившись на отдыхе. - Наберись сил, Камадо-кун! Не за горами экзамены! – бодро сказал Ренгоку, как и всегда заряжая парня энергией и солнечным светом, не смотря на довольно позднее время суток. - Спасибо вам ещё раз, - улыбнулся Танджиро, хотя улыбка вышла довольно уставшей. Ему действительно надо было сейчас поесть и поспать, не забыв конечно сообщить Иноске и Зеницу, что с ним всё в порядке. Завтра точно после школы они вбегут, задавая вопрос за вопросом, завидуя тому, что их друг сидит дома, а не на уроках, на которых они готовы клевать носом. Они принесут с собой угощения, которые будут считать полезными для поднятия сил, особенно Агацума, дедушка которого в какой-то мере разбирался в этом. У Иноске же бабушка могла через него передать чайные травы и куски мыла, которые успокоят тело, уняв усталость и стресс. – Пожалуйста, будьте осторожны по дороге домой. Ренгоку кивнул и направился в сторону своего дома, провожаемый самым счастливым взглядом Камадо, сердце которого наконец обрело свой покой.