Дурная кровь

«Я никогда ему не проиграю» — такой девиз сложился у Мии Ацуму с детства. А возможно с рождения, в тот самый момент, когда Осаму первый появился на свет. Эти слова крутятся в его голове постоянно, но особенно часто эти мысли настигают его, когда Ацуму смотрит на своего брата-близнеца. А смотрит он на него каждый день. И даже сейчас взгляд Ацуму прикован к лицу Осаму. К лицу, которое он знает наизусть; которое почти как две капли воды похоже на его собственное; лицо, которое Ацуму иногда ненавидит. На самом деле, они не так уж и похожи внешне, как все вокруг говорят, просто люди не хотят приглядываться. Им проще думать, что они абсолютно одинаковые. Но Ацуму-то знает, что у Осаму сероватые, пасмурные, как осеннее небо, глаза и темно-русые волосы, немного отдающие смолью, когда на них падает солнечный свет. У него самого радужка была карего цвета с проблеском янтаря, а волосы — каштановыми. У Осаму было много родинок на теле, и Ацуму никогда не сможет забыть этот факт, потому что в пятилетнем возрасте его любимым занятием было пересчитывать их. Ацуму удивлялся каждый раз, когда тёмных пятен у Осаму становилось всё больше. Порой, когда у Осаму было хорошее настроение, он позволял своему брату брать смывающийся маркер и соединять родинки между собой, образуя созвездия. Однажды Ацуму смог вывести созвездие большой медведицы, и радовался этому так сильно, что Осаму даже подумал почаще разрешать ему делать это, даже несмотря на то, что иногда фломастер плохо отмывался, даже с мылом, и ему приходилось по полчаса стоять в ванной. У Ацуму же родинок почти не было, от силы две-три штучки где-то на руках, но его кожа была чуть бледнее. Люди этого не замечали. Ацуму в очередной раз смотрит на своего брата, скользит глазами по его лицу и уже собирается отвести недовольный взгляд в сторону, как внезапно натыкается на маленькое, еле различимое пятнышко над губой. Наверняка никто даже не знает о его существовании, но Ацуму столько раз был чертовски близко к Осаму, спал с ним лицом к лицу, столько раз видел его, что уже наизусть помнит расположение. Осаму — слишком неотъемлемая часть его жизни. И это немного раздражает. Осаму, как всегда, выглядит невозмутимым и безмятежным, от него веет уверенностью в себе. И откуда это в нем? Сам Ацуму спокойствием похвастаться не может. Почти в большинстве случаев его эмоции берут над ним верх, и они разрушительны. И как бы он не старался их сдержать, ничего не выходит, а если быть честным до конца, то Ацуму и не старается. Не в его стиле. Если ему что-то не нравится, если что-то не устраивает, если какая-то нелицеприятная мысль относительно окружающих крутится в голове, он обязательно произнёсет её вслух — просто не умеет держать язык за зубами. И Ацуму не хочет молчать. Осаму же не такой — он хорошо контролирует свои возмущения и недовольства, но только по отношению к другим людям — Ацуму же он никогда не побрезгует сказать пару ласковых слов. Осаму тактичен, обходителен и вежлив. Осаму может улыбаться тем, кто ему не нравится. Эти различия между ними видят все. Абсолютно каждый. На сегодняшней тренировке Осаму прилагает достаточно усилий, даже делает вид, что старается, но на самом деле, это не так. Осаму не видит смысла делать что-то сверх положенного. Но даже так у него все равно всё получается гораздо лучше, чем у Ацуму. У Ацуму, который из кожи вон лезет, чтобы догнать брата, чтобы ни за что не отстать от него. Ацуму себе этого никогда не простит. Он не готов смотреть в спину своего брата, который отдаляется от него. Но не успевает Ацуму моргнуть, замешкаться лишь на секунду, как его беззаботный братец без особых стараний уже сделал три шага вперёд, в то время, как он сам, всего один — и с каким трудом. Каждая победа Осаму — это одновременно повод для гордости (как бы не хотелось это признавать, но Ацуму где-то в глубине души восхищается своим братом), и одновременно огромная пропасть между ними. А ещё тянущая в груди боль. «Я лучше его» — одними губами шепчет себе Ацуму. И не важно, что верит в это только он сам. Ацуму слышит, как тренер хвалит Осаму — в последнее время это происходит довольно часто — и говорит, что тот будет связующим, хотя это Ацуму должен им быть. Он хочет им быть. Он может. Осаму усмехается — Ацуму уже давно привык к этой ухмылочке, но отчего-то бесить она меньше не стала — и гаденько говорит: — Связующими играют только лучшие. Но да ладно. Эту мерзкую, нахальную улыбочку с лица брата хочется стереть любой ценой, но Ацуму лишь хмурится, сдерживает себя, злобно скалясь и сжимая руки в кулаки. — Заткнись, тупой Саму, — шипит он. И Ацуму хочется топнуть ногой по полу, а вообще желательно по ступне брата, чтобы отдавить ему все пальцы, чтобы ему было больно, но понимает, что это уже совсем ребячество. Ацуму, и так, довольно часто показывает себя в невыгодном свете перед тренером. Слишком избалованным и неугомонным. Ацуму еле заметно ехидно улыбается: он сделает это, но только дома, когда не будет лишних глаза и можно почти безнаказанно насолить Осаму, а сейчас можно, как бы случайно, запустить волейбольный мяч прямо ему в лицо, а потом бегать от Саму по спортивному залу. Все к этому уже привыкли. Но Ацуму все равно чувствует жгучую обиду, когда тренер снова отмечает заслуги Осаму и как-то по-отцовски хлопает по плечу, крепко сжимая. Смотря на это, Ацуму не может не морщиться. Порой и Ацуму перепадает похвала, но все же старшему близнецу тренер отдаёт большее предпочтение. Впрочем, как и все окружающие их люди. У Осаму есть друзья. И это очередной повод для зависти, в котором Ацуму себе никогда не признается. Одноклассники и мальчишки с волейбольного клуба тянутся к Осаму. А тот улыбается рядом с ними и не той едкой ухмылочкой, которой удостоен Ацуму, а настоящей, искренней улыбкой, от которой внутри Цуму все неприятно сжимается. Бесит. Ацуму никогда не были нужны друзья. Он в этом уверен. В школе у него были знакомые, на уроках они иногда разговаривали и шутили, но проводить с ними время после занятий или на перемене, Ацуму не собирался. Не хотелось. Тем мальчишкам, в общем-то, тоже — они никогда не звали Ацуму с собой. Зато Ацуму почти каждый день видел, как Осаму выходил из своего класса, а за ним шло несколько его одноклассников, что-то увлечённо рассказывая ему. Ацуму в это время стоял один в коридоре, наблюдая за этим со стороны. Стоял так, чтобы Саму его не заметил, чтобы не подошёл и не позвал с собой, потому что от этого Ацуму почувствовал бы себя униженным. Ему ведь и одному было хорошо. Ещё были ребята по команде, и вроде бы можно найти общий язык, скорее даже нужно, ведь в волейболе необходимы хорошие отношения между одногруппниками, но Ацуму им не очень-то нравился — вообще Ацуму это совершенно не волнует — но смотря на Осаму, на то, как ему весело с этими людьми, становится как-то предательски одиноко. Саму же доброжелательный, в отличие от него самого, и он подумает несколько раз, прежде, чем что-то сказать, прежде, чем оскорбить кого-то. Поэтому у него есть друзья и интересы, помимо волейбола. У Ацуму ничего этого нет. У него вообще ничего нет, кроме волейбола и самого Осаму. И может все было бы не так уж и плохо, и Ацуму мог бы смириться со всей этой ситуацией, но даже природа оказалась настроена против него и умудрилась испортить Ацуму жизнь с самого его рождения, ведь Осаму был представлен как альфа, а он сам как омега. У Ацуму слишком много проблем. *** Они знали свой вторичный пол с самого детства. Мать рассказала сразу же, как только они начали хоть что-то понимать. Когда им исполнилось пять лет, близнецы впервые услышали эти два слова: «альфа» и «омега», но тогда, что Ацуму, что Осаму, было всё равно и все они пропустили слова матери мимо ушей. Раньше их принадлежность к определённому виду не была проблемой. Тогда у близнецов ещё не было видимых отличий во внешности, соответствующих их вторичному полу, запахи были едва заметны, гормоны не бунтовали — всё было просто. Осаму соответствовал своему статусу альфы с детства: он был рассудительным, более спокойным, ответственным и всегда следил за своим непутевым братом. Ацуму был другим. Ранимым и истеричным. Громким и капризным. Уязвимым. У него эмоции всегда били через край. Упал, разбил коленку до крови — сразу слезы и крики, хотя на деле маленькая царапина. И Осаму, который всегда рядом, помогал Ацуму подняться, а затем успокаивал, нежно гладя по голове. Мама не дала игрушку — та же реакция. Осаму ни на шаг не отходящий от брата, привыкший к его поведению, тут как тут, подходит и обнимает своего маленького близнеца, что обиженно утыкается носом ему в плечо. Сам того не замечая, Осаму смотрел на маму осудительно. Его взгляд так и говорил: «почему ты отказала Ацуму?» Их мать всегда умилялась с этого. Но по правде говоря, как только близнецы переросли отметку в семь лет, идиллия в их отношениях исчезла навсегда. Ацуму разбил её словно стекло своим отвратительным характером. Хитоми с усмешкой говорила, что Ацуму растёт маленьким дьяволом и для полноты образа не хватает только рогов и красного остроконечного хвоста. Любимым занятием Ацуму с тех пор было портить брату жизнь. Оно осталось и по сей день. Ацуму нравилось выводить обычно сдержанного Осаму из себя. И Ацуму знал, что ничего так не бесит Осаму, как то, что кто-то берет его вещи: мать, он сам, одноклассники, их сокомандники или редкие гости в их доме. Поэтому Ацуму делал это так часто, как только мог. Поначалу Осаму это терпел, понимая, что его близнец несколько недалекий. Поэтому Осаму вежливо попросил Ацуму перестать так себя вести, надеясь, что тот поймёт, хотя в глубине души догадывался, что это не поможет. Осаму слишком хорошо знал своего брата. И это было правдой — Ацуму даже не думал останавливаться, и почти каждый день Осаму видел, как Ацуму снова и снова надевает на себя его одежду, берет его портфель, ручки, карандаши, карманные деньги, покупая на них себе сладкое и даже пишет в его тетради, как будто это нормально. И черт возьми, Ацуму делал это так ловко, что Осаму не сразу замечал пропажу своих вещей. Осаму злился. Злился так сильно, что порой жалел, что у него вообще есть брат-близнец. Порой он его ненавидел. Как только в руках Ацуму Осаму в очередной раз замечал свою вещь, он подходил и грубо вырвал её из тонких, цепких пальцев омеги, злобно скалясь и выплевывая оскорбления. «Придурок». «Ублюдок». «Тупоголовый идиот». «Сколько раз можно просить тебя не брать мои вещи?!» «Ты меня уже достал». Ацуму обижался так, будто вообще не был виноват, огрызался в ответ и уже через несколько секунд завязывалась драка, из которой их обычно разнимала мама. Она клеила им пластыри на ссадины, мазала синяки и причитала о том, что её сыновья оба дураки. Потом стало ещё хуже — непонятно откуда у Ацуму появилась привычка врать. «Мам, это не я смотрел телевизор ночью; не я съел последний кусок пирога, который мы обещали отнести соседке (хотя это вряд ли было ложью); не я случайно сжёг твои любимые шторы; не я пролил сок на ковёр и не стал убирать; не я уронил горшок с цветами; не я разбил окно в зале волейбольным мячом и огромное количество других оправданий. Это всё Осаму.» И Ацуму говорил так честно, искусно складывая слова и преданно смотря в глаза, что ему хотелось поверить. Если бы Осаму не знал, что его брат лжет, он бы точно поверил. Слишком хорошо Ацуму говорил, а взгляд был таким невинным. «Мам, мне плохо, я сегодня не пойду в школу», — жалостливо звучит утром из-под одеяла, и Хитоми позволяет ему остаться дома. Но Осаму прекрасно знает, что к тренировке по волейболу Ацуму магическим образом выздоровеет. «Осаму, я не брал твои деньги; твои вещи; твой телефон» Осаму понимает, что брат врёт, поэтому даёт ему подзатыльник и снова начинается драка. Кажется их мама тоже догадывается, и Ацуму порой получает по заслугам за свою ложь, но не так часто, как Осаму хотелось бы, и все равно большинство шишек сваливается на него. Даже несмотря на то, что женщина знает, что зачинщик драки или конфликта скорее всего Ацуму. Осаму же альфа. Он должен нести ответственность за брата. — Не бей Ацуму так сильно, он же омега, — с некоторым укором говорила Осаму мать после очередной их ссоры. Смотрела строго, но когда Осаму кивал, как бы показывая, что он её понял, она смягчалась и нежно трепала сына по волосам. Тогда они оба не воспринимали слова матери всерьёз. И даже не понимая, почему она так говорит, Ацуму всё равно чувствовал какое-то унижение и от этого проказничал ещё больше, и страдал от этого, конечно же, Осаму. «И что такого, что я омега?» — недовольно думал Ацуму, — «я ничем не хуже Осаму» «Почему я не могу ударить его, если он меня раздражает», — думал Саму, морщась, — «мне нет дела до того, что он омега» Так Осаму говорил на протяжении семи лет, до тех пор, пока им не исполнилось четырнадцать. И тогда всё резко изменилось. Особенно для Осаму. И Ацуму совершенно не хотел понимать почему. Они начали взрослеть, и внезапно, как же Осаму раньше этого не замечал, он увидел разницу между ними: Ацуму, по сравнению с ним, стал казаться несколько хрупким, более миловидным; был на пару сантиметров ниже, хотя Саму казалось, что они одного роста и от Ацуму стало вкусно пахнуть. Сладким ароматом шоколадного торта. И однажды наступил тот день, который окончательно переломил их отношения в худшую сторону. Привычки Ацуму не менялись вместе с его внешностью — он решил вновь подпортить брату жизнь и ради собственного удовольствия вывести его на эмоции. По правде говоря, Ацуму нравилось ссориться с Осаму; он чувствовал азарт, когда Осаму терял контроль над собой — что он скажет в этот раз, как сильно и насколько больно ударит; сможет ли Ацуму победить в драке (обычно он проигрывал, но сдаваться не намерен). Ацуму ощущал удовлетворение, когда спокойная, отрешенная маска брата разбивалась вдребезги, показывая миру его истинное лицо. Враждебное, агрессивное, злое. Осаму слишком много притворяется. Ацуму то точно знает его настоящего. Ацуму подумал, что сегодня мало просто взять толстовку Осаму. Нет, её надо испортить. Сначала Ацуму пролил на вещь какой-то острый соус, затем нарисовал маркером посередине небольшой мужской половой орган и подписал снизу чёрным маркером «у тебя такой же мелкий причиндал в штанах?», и мерзко улыбаясь зашёл в их комнату и гордо предстал в таком виде перед Осаму. — Ну, как тебе, братик? — мило прошептал Ацуму и подмигнул, — скажи, лучше же стало. Он натянул толстовку за подол так, чтобы было видно, что Ацуму сделал с ней. Лицо Осаму исказила гримаса ярости и он резко подорвался с кровати. Ацуму злобно усмехнувшись, решил долго не ждать, зная, что драка в любом случае будет — резко подскочил к брату и ударил по лицу, а затем сделал шаг назад. Осаму зашипел и замахнулся в ответ — Ацуму понимал, что сейчас будет больно, у Осаму рука тяжёлая, и знал, что не успеет увернуться. Ещё секунда и.. Осаму почему-то замедлился и внимательно посмотрел на Ацуму. И что-то в нем было не так. Испуганное лицо, о котором сам Ацуму даже не догадывался, но крепкая стойка, показывающая, что он готов принять удар и эта чёртова толстовка, что немного висела на его плечах. Ацуму выглядел.. Милым? Осаму вдруг понял, что не хочет бить Ацуму в ответ. Просто не может. Осаму опустил руку вниз и тяжело выдохнул. Ацуму так и не почувствовавший боли, в непонимании нахмурился и поднял на брата нечитаемый взгляд. — Какого черта ты не ударил? — злобно выплюнул он. Осаму отшатнулся от него, словно отталкиваемый волнами чужого осуждения и просто не знал, что ответить. Не захотел? Впервые увидел в тебе омегу и понял, что не могу ударить? Точнее нет ответа, который Ацуму бы устроил. — Какого черта? — закричал Ацуму и со скоростью света приблизился к своему близнецу, хватая его за грудки, с силой дергая на себя, — ударь меня! Я специально испортил твою любимую толстовку. Какого хера ты стоишь столбом?! Осаму смотрит на Ацуму, молчит, поджав губы, и в этот момент, разглядывая чужое лицо — красивое и такое родное — ужасная мысль приходит в голову. «Я не хочу бить его. Я хочу его.. обнять» От этой мысли Осаму содрогнулся. Внутри все похолодело. — Не буду, — ответил Саму и схватив брата за руку, отцепил его тонкие пальцы от своей одежды. Лицо Ацуму исказила ещё большая ярость, а в глазах засветилась явная обида. Ацуму определённо первый человек, который расстроился, что его не ударили. — Да пошёл ты, — раздражённо прошипел он. Возможно Осаму показалось, но он увидел блестящие слезы в глазах Ацуму. Ацуму начал почти истерично стягивать с себя толстовку Осаму, немного путаясь в рукавах, а затем, наконец сняв её, демонстративно кинул на пол. С чувством кинул, отчаянно зло. Ацуму опустил голову вниз, и обиженно пронёсся ураганом мимо Осаму, специально задевая его плечом. Сильно, так что Саму пришлось даже сделать шаг назад, чтобы не упасть. Ацуму вышел из их комнаты, громко хлопнув дверью. Осаму тяжело вздохнул, почти обречённо закатывая глаза под веки, а потом поднял вещь с пола. Он отряхнул её, а затем, словно под действием какой-то необъяснимой силы, зачем-то поднёс к лицу, зарываясь носом в ткань. Пахнет Ацуму. А ещё каким-то острым соусом, который Цуму пролил на толстовку. Осаму даже себе не может ответить, зачем это сделал. Этот эпизод замялся и кажется, даже забылся — только для Осаму, для Ацуму же этот день стал почти что предательством брата. Их отношения начали становиться всё хуже. Когда им исполнилось пятнадцать Ацуму перестал наконец брать его вещи, но теперь Осаму об этом жалеет — ему почему-то начало нравиться видеть Ацуму в своей одежде. И главное, от неё потом так сладко пахло. Ещё Осаму заметил, что альфы стали обращать на Ацуму внимание. И это бесило. Глупо, конечно, но казалось, что единственный альфа в жизни Ацуму — это он. Просыпалась ревность, объяснение которой Осаму дать не мог. Он ведь не должен ревновать своего брата близнеца. Но сердце всё равно болезненно кололо каждый раз, когда чужой, оценивающий взгляд был обращен на Ацуму. И каждый раз осознание этого неприятно давило на ребра. Осаму чувствовал себя странно, когда инстинкты просили почти что убивать тех, кто слишком близко подошёл к Ацуму, особенно если это были не омеги и девушки. И Осаму немного начал бояться, что однажды может не сдержаться. Но радовало одно — интерес альф чертовски злил Ацуму. Ему это не нравилось и не льстило их внимание, лишь вызывало явное отвращение. От этого Осаму становилось спокойнее. Инстинкты, желающие чужой крови, отступали. И главное Осаму знал, что Ацуму сильный, стойкий, и, сколько Саму себя помнит, агрессивный и конфликтный. Поэтому на любой косой взгляд в свою сторону или нелепую пошлую шутку, Ацуму реагировал бурно. Кричал, матерился и посылал, не скупясь на выражения, но это была злость, которую Ацуму мог сдерживать. Но если он слышал хоть одно слово, брошенное в адрес его омежьей сущности — в эти моменты лицо Ацуму становилось кровожадным, глаза полыхали огнём, а губы обиженно поджимались, — Осаму сразу же понимал, что Ацуму устроит драку. Раньше это выражения лица было посвящено Осаму. «Маленькая омежка Ацуму прячется за спиной своего брата-альфы». «Омегам нечего делать в спорте». «Такие, как ты — ошибка природы». «Шлюха». «Тебя по кругу пускает вся команда? Вряд ли от тебя есть хоть какая-то польза, кроме раздвигания ног». После этих слов Ацуму было сложно остановить. Но Осаму почти всегда был рядом, и когда злость Ацуму достигала своего апогея, и было видно, что его последнее терпение исчерпано, он оттаскивал брата от тех, кто его оскорбляет. Хотя бы пытался — не хотел, чтобы у Ацуму были неприятности с учителями, а дома разборки с мамой. А ещё не хотелось видеть синяки на его красивом лице. И хоть Осаму знал, что Ацуму и сам может справиться с обидчиками, все равно ничего не мог с собой поделать — животные инстинкты заставляли действовать, тело само рвалось вперёд: защитить, не дать в обиду, спрятать за свою спину. Одна лишь мысль о том, что кто-то может причинить Ацуму вред, была невыносима. Ацуму же это бесило. — Отстань. Я сам могу за себя постоять, ублюдок, — кричал Ацуму на весь коридор, а потом рвался обратно, чтобы найти тех парней, но их уже там не было. Когда такие ситуации происходили, к счастью очень редко, Ацуму потом был недоволен почти весь день, постоянно бурчал что-то себе под нос, с Осаму не разговаривал, на любую попытку завести диалог огрызался, а на волейболе принципиально пытался попасть брату мячом по лицу. Ближе к вечеру Ацуму успокаивался и забывал о произошедшем — внешне забывал, но внутри чужие слова грызли его и не давали покоя, поэтому на тренировках он выкладывался максимально, насколько мог. Почти до изнеможения. Чтобы доказать себе и всем, что он достоин места в этой жизни, в этой команде, что он лучший. И что его статус никак не влияет на его достижения. Сейчас к омегам почти не было предвзятого отношения, но естественно найдутся индивиды, которые будут унижать за сущность, и почему-то именно Ацуму «повезло» встретить таких людей. Но даже если глупые стереотипы канули в лету и это было прекрасно, лично у Ацуму была ещё одна проблема — его брат близнец. Альфа. Тренер относился к Ацуму нормально, но всё равно отдавал своё явное предпочтение Осаму. Даже несмотря на то, что Ацуму делал гораздо больше, чем его брат. Возможно, тренер немного не доверял Ацуму, потому что у него не складывались хорошие отношения с обществом. Да и команда относилась к нему с подозрением и даже не скрывала этого — Ацуму вечно ловил на себе презрительные взгляды; за спиной они называли его высокомерным и наглым, но до всего этого Ацуму дела не было, и он со спокойной душой подавал этим людям пассы. Но порой их слова задевали: «ты слишком дерзкий для омеги» и Ацуму начинал очень злобно огрызаться. Знал, что если в очередной раз устроит драку, его могут выгнать из команды. Больше всего бесило то, что сокомандники почему-то уважали Осаму, и когда он вмешивался в их разборки (почти всегда), они извинялись именно перед ним за то, как обращаются с его братом. — Хватит доставать Ацуму, — сказал им Осаму. Ребята хотели ответить недовольное «ладно», но в этот момент их перебил Ацуму: — Не лезь в мои дела, тупой Саму, я сам могу разобраться. Команда закатывала глаза на эти слова Ацуму. И так было всегда. Вскоре, совершенно непонятным Ацуму образом, у Осаму начали появляться другие интересы, помимо волейбола. Он начал вскользь читать кулинарные книги, искать какие-то рецептики в интернете и иногда готовить, на что Ацуму лишь презрительно хмыкал, но все равно ел то, что Осаму сделал своими руками. И черт возьми, это было вкусно, что бесило Ацуму ещё больше, но признавать он это не собирался. Осаму смешило глупое упрямство брата, но он видел, что Ацуму нравится как он готовит и ему это льстило. Также после тренировок, Осаму уходил гулять с девчонками или друзьями, в то время, как Ацуму почти постоянно находился в спортивном зале, тренируясь. Злобно кидая мяч в стену, Ацуму думал о том, что его бесит, что Саму стал уделять ему меньше внимания. Конечно, порой тот надоедал своими заботой и волнением, и отчасти Ацуму сам виноват в том, что они стали менее близки — все же он начал отстраняться первым — но всё равно было обидно. После прогулок Осаму приходил довольный, счастливый, и снова улыбался так искренне, как никогда не улыбался Ацуму. В его телефонной книжке всё росло количество чужих номеров — у Ацуму же их было всего несколько: мамы, брата, бабушки, тренера, учителей и парочки ребят из школы. Явное ощущение одиночества начинало раздражать всё сильнее. Осаму, сидя за столом в их комнате, чувствовал исходящие от брата волны ревности и обиды. Ужасно признавать, но Осаму это нравилось, и он не знал почему, но хотелось ещё больше. Ещё больше чувств Ацуму, больше его эмоций. Хотя бы таких. Потому что его не хватало. Пропасть между ними росла всё больше и больше с невиданной скоростью. Поэтому приходя домой — от Осаму всегда несло чужими запахами — он даже не переодевшись в домашнюю одежду, нагло забирался в постель брата и обнимал со спины, прижимаясь вплотную. — Отвали, — злобно шипел тогда Цуму, несильно дёргался, пытаясь спихнуть Осаму на пол. Но если Ацуму бы действительно хотел этого, он бы скинул его. Но даже не делая этого, Ацуму не брезговал больно ударить острым локтем брата между рёбер. Осаму хмыкал, но не отвечал на такие провокационные действия Цуму, лишь утыкался носом в шею своего близнеца, вдыхая его сладкий аромат. — От тебя воняет твоими шмарами, — недовольно выплевывал Ацуму, чувствуя как ноздри бередит чей-то приторный цитрусовый аромат. — Они не шмары, — смеялся Осаму, — и бет и альф в компании было больше, чем омег. — Мне похер. Отстань, — шипел Ацуму, уже серьёзно желая, чтобы Осаму ушёл. Почему так обидно? Почему Осаму уделяет так много времени этим людям? — Цуму, от тебя пахнет шоколадным тортом, — восторженно шептал Осаму, сильнее обнимая брата, — я хочу пропахнуть тобой. От его горячего дыхания по коже Ацуму бежали мурашки. После такого высказывания Ацуму замирал и молчал, не зная, что сказать. Было странно слышать такое, и Ацуму понимал, в словах Осаму было что-то неправильное и нехорошее, но почему-то близость брата всё равно была приятна. И больше не хотелось его отталкивать. Становилось так спокойно и тепло — Осаму не забыл про него, он рядом — что Ацуму расслаблялся и проваливался в сон, напоследок думая, что ему не хватает драк с Осаму, но объятия, на самом деле, тоже были хороши. Когда Цуму засыпал, Осаму все ещё лежал рядом с ним, наслаждаясь моментом близости, слушая его размеренное дыхание и нежно поглаживал кончиками пальцев его волосы. Это было трогательно. Осаму не хватало брата от слова совсем. Дышать без Ацуму было тяжело, а с каждым годом они все больше и больше отдаляются друг от друга. — Я не хочу тебя потерять, — прошептал Осаму, сильнее прижимая Ацуму к себе. Цуму начал легонько улыбаться во сне. Осаму ещё не знал, что больше таких моментов у них не будет. Им исполнилось шестнадцать. И все стало ещё хуже. Гораздо хуже. Омежья сущность Цуму, наконец, проявила себя полностью. Ацуму знал, что этот день однажды настанет и заранее его возненавидел. Его первая течка. В школе рассказывали о симптомах, но больше информации Ацуму узнал именно из интернета — омерзительные видео, в которых омеги теряли голову от похоти и творили отвратительные вещи — и о боже, как же это было мерзко. Ацуму тошнило от одной мысли, что это произойдёт и с ним. К огромному счастью его первая течка началась дома, когда там была только их мать, и спасибо всем существующим и несуществующим богам за то, что в тот момент Осаму уже ушёл гулять. Ацуму знал, что ему будет плохо, но не предполагал, что настолько. Сначала просто поднялась температура, и тело охватил жар. Голова начала кружиться. Единственное, что немного спасало это прохладные простыни под спиной и мокрый платок на лбу, который Ацуму положила мать. Впрочем, тряпка очень скоро стала тёплой и пропиталась потом. Через полчаса из заднего прохода начала течь смазка, и если бы Ацуму был способен нормально соображать, он бы подумал, что это отвратительно, что он жалкий и слабый. Он бы в очередной раз проклял свою омежью сущность. Даже несмотря на то, что Хитоми дала сыну обезболивающие, они помогли слабо, и Ацуму начал метаться в бреду, сгорая в агонии похоти и навязчивом зуде, что постепенно перерастал в боль. Силы и рассудок покидали Ацуму с каждой секундой, кожа покрылась испариной и горела огнём, дышать было сложно, а возбуждение сжирало изнутри. Хуже всего, что в комнате пахло альфой. Нет, даже не так — хуже всего то, что в комнате пахло Осаму. Пахло так сильно, что его аромат забивался в лёгкие, вытесняя оттуда кислород. Ацуму уже не думал, просто не мог думать, и единственное, чего ему сейчас хотелось — это чтобы брат сейчас был рядом, обнял его и сказал, что всё будет хорошо. Поэтому не контролируя себя, Ацуму немного стянул боксеры с бёдер и обхватил член рукой, тихо простонав. Чёртово имя: Осаму. Осаму. Саму. Когда течка закончится и Ацуму вспомнит об этом, он будет себя ненавидеть. И пока Ацуму самоудовлетворялся, их мать в это время, не пускала Осаму даже на порог дома. Женщина заметила, как хищно раздувались ноздри у Осаму, когда он стоял у входной двери. Заметила, как взгляд её сына заволокла томная дымка. Он точно чувствовал запах Ацуму, и реагировал на него. — Стой тут, — сказала Хитоми старшему близнецу, и пригрозила ему пальцем, — я сейчас вынесу твои вещи и отвезу тебя к бабушке. Осаму кажется почти ничего не услышал, настойчиво пытаясь хотя бы заглянуть в прихожую, а если повезёт, то и зайти внутрь, чтобы посильнее вдохнуть этот божественный аромат. — Но Цуму.. Он.. — слова застряли в горле, — Я.. Хочу.. — У него течка, — уже немного на повышенных тонах сказала мать и нахмурилась, — и мне желательно поскорее вернуться к нему, так что возьми себя в руки, сядь в машину и не мешайся мне. Не заставляй своего брата страдать. — Ему больно? — обеспокоенно спросил Осаму и поднял на мать плывущий взгляд. — Скорее всего, да, — покачала головой Хитоми, — это же у него впервые. От её слов сердце Осаму неприятно кольнуло. Ацуму плохо, а он ничего не может сделать. Альфа внутри Осаму завыл. — Иди в машину, — прошипела мать, а затем захлопнула дверь их дома. Осаму, собрав всю волю в кулак, заставил себя отойти к автомобилю. Он сел на переднее сидение, печально смотря в лобовое окно, думая о том, что не хочет сейчас никуда ехать. А хуже всего было то, что ширинка штанов Осаму красноречиво топорщилась, и ему пришлось положить ногу на ногу, когда мать села за руль, чтобы она не заметила его возбуждения. Осаму было так стыдно, что его скулы покрылись румянцем. В машине воцарилась неловкая атмосфера. Осаму отвернулся от Хитоми, чтобы чувствовать себя не так смущенно. Он желал, чтобы стояк поскорее исчез, поэтому пытался думать о чем-то мерзком и отвратительном, но предательское сознание подкидывало картинки того, что Ацуму сейчас делает с собой, как нуждается.. В нем. «Я должен быть сейчас рядом с ним. Я должен ему помочь. Я хочу облегчить его страдания. Я хочу его», — эти мысли навязчиво крутитились в голове. Хочу. Хочу Хочу. Осаму постепенно начал терять контроль над собой. Ему было жарко, дыхание стало поверхностным, а взгляд поплыл. Он начал судорожно думать о том, как сейчас, откроет дверь машины на полном ходу, и игнорируя полученные травмы, побежит к Ацуму. Осаму ворвется в их комнату, запрет дверь на щеколду, чтобы мать не смогла им помешать, а затем подойдёт к кровати своего нуждающегося брата. Он возьмёт лицо Ацуму и потянет на себя, и тот обязательно подчинится, потому что Осаму альфа. Ацуму позволит соединить их губы в поцелуе. Ацуму будет умолять об этом. Осаму заберется руками под одежду Ацуму, коснётся ладонями его наверняка горячего тела, ведя все ниже и ниже, и… Машина резко подскочила на камне и Осаму ударился лбом об стекло. Разум на секунду прояснился. Осаму словно сквозь толщу воды услышал, как его мать посмеялась над ним. Осаму нервно помотал головой в разные стороны и тоже улыбнулся, чувствуя, что его сознание немного пришло в норму. Странно, но во рту был сильный металлический привкус. Только через пару секунд Осаму понял, что его клыки немного удлинились из-за накрывшего возбуждения и он прокусил себе нижнюю губу до крови. Внутри Осаму всё похолодело — он испугался своих грязных мыслей. Какого черта он вообще.. Как он смеет так думать об Ацуму? О своём брате? Возможно к лучшему, что мама решила увезти его. Осаму признал это. И хорошо, что Хитоми не заметила его неадекватного состояния, а может просто решила тактично промолчать. ___ В полубреду, услышав как повернулся ключ в замке их входной двери, Ацуму собрав последние силы в кулак, вымотанный и истощенный, не имеющий возможности даже спать, кое-как встал со своей кровати и на негнущихся ногах подошёл к постели Саму. Он рухнул на неё, словно это было единственное спасение. Свежий глоток воздуха. Ацуму с ненормальным наслаждением уткнулся носом в подушку брата, вдыхая его аромат — кофе с имбирем и корицей. Слишком приятно. Уютно. Тепло. Ацуму завернулся в одеяло Осаму, словно в кокон, подтянул ноги к груди, и в тот момент, ему было абсолютно все равно что под ним уже лужа и что своей смазкой он пачкает кровать брата. Только в постели Осаму, Ацуму смог успокоиться и наконец уснуть. Мать, которая приехала поздно ночью домой, и зашла в комнату, чтобы поставить на стол поднос с едой, увидела эту картину, но ничего говорить не стала. Ни сейчас, ни потом. Скорее всего, она подумала, что Ацуму становится чуть лучше от запаха альфы, а животным инстинктам все равно кровный родственник это или нет. В таком темпе прошло пять дней: Ацуму спал и мастурбировал в кровати брата, шепча его имя и ни разу не вышел из комнаты; Хитоми носила ему еду и воду. До этого женщина позвонила в школу и волейбольную секцию, сказав, что мальчики приболели. Перед возвращением Осаму, женщина специально подождала ещё день, когда Ацуму полностью оклемается, а потом поехала в магазин и купила на кровать Саму новый матрас, простыни и подушки. Ацуму, смотря на то, как мать укладывает постельные принадлежности, сгорал от стыда и отвращения к себе. Благо, он ещё не всё помнил. Знал бы Осаму, что Ацуму вытворял в его кровати, наверняка возненавидел бы его. Ацуму женщина вручила календарь, сказав внимательно следить за своим циклом, а ещё ласково потрепала по голове, как бы поддерживая. Лучше особо не стало, но то что мама его не осуждает, всё равно приносило некое облегчение. Когда Осаму зашёл в их комнату, Ацуму готов был провалиться сквозь землю. Впервые Цуму не был рад, что его брат вернулся домой. Осаму сразу же почувствовал сладкий запах, даже несмотря на то, что Хитоми проветривала помещение. Альфа прекрасно знал, кому он принадлежит, и даже в такой слабой концентрации аромат туманил мысли. Зрачки Осаму немного расширились. Что было бы, если бы Осаму ощутил его в полной мере? Просто отвратительно, но Осаму хотел проверить. Осаму хотел бы провести течку Ацуму рядом с ним. На протяжении пяти дней, Осаму обдумывал свои чувства и на удивление, он с лёгкостью принял тот факт, что его тянет к Ацуму. На самом деле, чем больше Осаму думал об этом, тем сильнее приходил к выводу, что иначе быть и не могло. Они всегда были вместе, с самого детства. Альфа и омега, рождённые друг для друга. И совсем неудивительно, что их чувства выходят за рамки платонических. Осаму хватило всего несколько дней, чтобы осознать это. Он любит Ацуму во всех смыслах и хочет, чтобы омега тоже принял их связь. Осаму сделает все, чтобы Ацуму принял его, хоть и знал, его брату будет трудно смириться с этой ситуацией. Ацуму ведь всегда и всё усложняет. Ацуму чувствовал себя ужасно после своей первой течки. Он был морально и физически истощен. И единственное здравомыслящее решение, что пришло ему в голову, чтобы ему стало хоть немного легче — избегать Осаму. Потому что младший Мия хоть и не помнил все досконально, но то, как спал на кровати брата, как дрочил, тёрся задницей об матрас и как стонал его имя, помнит прекрасно. Он трахал себя пальцами, думая об Осаму. Ацуму было мерзко от самого себя. Он такой отвратительный. Такой жалкий. На Осаму смотреть было просто невозможно. А тот, как назло молчал и прожигал глазами Ацуму, пытаясь встретить его взгляд. Но Ацуму неотрывно глядел в пол. В комнате с каждой секундой росло напряжение и оно скручивало тугой узел в животе Ацуму. От одной мысли, что Ацуму делал в кровати брата, становилось плохо: метался на простынях, изгибаясь в невероятных позах; трахал себя пальцами, изнемогая от желания; думал об Осаму, когда его накрывал оргазм. Ацуму затошнило. Серьёзно. Ацуму почувствовал как по пищеводу что-то поднимается, на языке уже был отвратительный привкус. Он закрыл себе рот рукой и быстро сорвался в уборную, даже не замечая обеспокоенного взгляда Осаму, что устремился ему в спину. Упав на колени перед унитазом, Ацуму выблевал горькую желчь. Из глаз потекли злые слезы, горло начало гореть, будто наждачкой натерли, а внутри разворачивалась целая эмоциональная буря, пережить которую у Ацуму не было сил. — Чёрт, — истерически выкрикнул Ацуму и ударил стену. Кулак обожгло болью. В приоткрытую дверь постучались. При желании Осаму мог заглянуть внутрь, но не стал. Это многое о нем говорит. — Всё в порядке? — донесся знакомый, родной голос, который сейчас слышать совершенно не хотелось. От него тошнило ещё сильнее. — Уйди, — прохрипел Ацуму, склоняясь над унитазом. Горячие слезы срывались вниз, в мерзкое месиво. — Цуму, — нежно. Боже, от детского прозвища стало ещё хуже. — Убирайся, блять, Осаму! Оставь меня в покое! — проорал Ацуму, благо мать была на работе и можно было кричать, не сдерживаясь, — убирайся! С той стороны послышался отчаянный, грустный вздох, а затем удаляющиеся шаги. Ацуму закрыл дверь на щеколду, едко думая о том, какой Осаму тактичный. Бесит. Ацуму тошнило минут десять, под конец уже выходил лишь мерзкий желудочный сок. Живот сокращался, пытаясь выдавить ещё хоть что-то из организма, но ничего не получалось и Ацуму лишь истошно кашлял, роняя горькие слюни и слезы на белый кафель. Когда его чуть отпустило, Ацуму поднялся на ноги, вытер салфеткой рот, нажал на кнопку смыва и вышел из туалета. Он вернулся в комнату и продолжил придерживаться своей изначальной тактики — полностью игнорировать Осаму. И плевать, что Осаму смотрел на него, плевать, что наверняка заметил его красные глаза и что определённо точно хотел что-то сказать, но к счастью молчал. Потому что Ацуму уверен, что от звука его голоса, его бы снова начало тошнить. В последующие дни они вообще не разговаривали, и больше всего Ацуму бесило то, что он даже к зеркалу не может спокойно подойти — в отражении он видит лицо Осаму. Такое похожее, но одновременно такое чужое. Каждый чёртов день видит и Ацуму уже кажется, что в его теле живёт не он один — Осаму где-то на задворке его мозга, вечно рядом, наблюдает и чего-то ждёт. Это сводит Ацуму с ума. Но он кое-как находит выход из ситуации — делает пропасть между ним и Осаму ещё сильнее. Ацуму покупает краску для волос и с огромным трудом и потерей нервов, вырванными волосами, заляпанным зеркалом и раковиной в ванной, все же перекрашивается в рыжевато-блондинистый цвет. На карманные деньги идёт в салон и прокалывает уши. Чем меньше сходства, тем лучше. Становится чуть легче и Ацуму уже не чувствует такого давящего присутствия Осаму в своей голове. Ацуму думает, что нужно сделать ещё один отчаянный шаг. И он точно поможет избежать ошибок прошлого. Ночью Ацуму украл паспорт матери из её сумки и заказал в интернете сильные подавители запаха и течки, указав данные Хитоми — несовершеннолетним эти таблетки не продают — и доставку на дом в тот день, когда матери не будет дома. Через три дня пришёл курьер — Ацуму специально притворился больным и в школу не пошёл. Ацуму с таким восторгом бежал открывать ему дверь, что чуть не упал с лестницы со второго этажа их дома. — Здравствуйте, — сказал молодой парень. Он внимательно посмотрел на Ацуму и с усмешкой произнёс: — Э.. вы же не Хитоми Мия? — Курьер прочитал имя с бумажки. — Я её сын, — как можно более мило сказал Ацуму и улыбнулся, — мама сказала, что придёт курьер, так что я готов получить посылку. Вот деньги, — Ацуму протянул несколько купюр (честно накопленные карманные деньги). Курьер недовольно нахмурился и закатил глаза, но ничего не стал говорить, как будто уже привык к такому. Он протянул коробку и уведомление, чтобы Ацуму расписался за доставку. — Эм, спасибо, — сказал Ацуму. Его руки задрожали, когда он взял посылку. — Пожалуйста, — парень смягчился, — до свидания. — До свидания, — ответил Ацуму и закрыл дверь. Когда он разрезал чёртов скотч, Ацуму готов был задохнуться от счастья — эти таблетки так спасут его. Ацуму больше никогда не переживёт ещё одну постыдную течку. Ацуму перестанет ненавидеть себя за отвратительную реакцию своего тела. Ему стало буквально легче дышать, когда он забросил в рот первую таблетку. С того дня Ацуму ещё больше погрузился в волейбол. Если это вообще было возможно. У Ацуму появилось ещё одно правило — ни в коем случае не давать Саму себя трогать, а в частности обнимать. Потому что к мерзким воспоминаниям о его первой течке, прибавилось ещё одно: спустя две недели их молчания и игнорирования друг друга, Осаму не выдержал. Он внезапно подошёл к Ацуму сзади, который рылся в своём шкафу, и прижался к его спине тёплым телом, практически упираясь пахом в задницу. Ацуму вздрогнул, когда его близнец обвил сильными руками его талию, прошептав на ухо «пожалуйста, хватит отдаляться от меня». Горячее дыхание Осаму опалило его шею, а запах корицы и кофе забрался в лёгкие. У Цуму по коже побежали мурашки. А ещё у него встал. Лицо Ацуму тогда покрылось красным цветом, дышать стало тяжело, а внутри начали подниматься волны паники, а затем ярости. В тот момент Ацуму вырвался из объятий брата, ударив его по рукам и убежал из комнаты, громко хлопая дверью. Осаму непонимающе посмотрел ему в след. Это было.. Обидно. Это было больно. Да, у них и раньше были плохие отношения, но так резко Ацуму никогда его не отталкивал. Сейчас все стало слишком критично. Ацуму, добравшись до ванной, сразу же закрылся на щеколду и прислонился спиной к двери, чувствуя, что ещё немного и сердце выпрыгнет из груди. Его снова тошнило. А ещё чёртово возбуждение, что так внезапно появилось, никак не спадало. Ацуму ощущал, что даже сзади немного намок. Из-за Осаму. Чувствуя ужасное отвращение и ненависть к себе, Ацуму пришлось раздеться, залезть в душ и удовлетворить свое тело самостоятельно, потому что даже холодная вода не помогла его члену упасть. Взяв всю волю в кулак, омега запретил себе думать об Осаму во время дрочки. Не то, чтобы это получилось так просто. Кончил Ацуму с именем брата на губах. После этого дыра в груди стала ещё больше. Когда Ацуму вышел из ванны, он не стал возвращаться в их комнату, потому что смотреть на Осаму сейчас просто бы не смог. Омега пошёл на спортивную площадку и вернулся только вечером, ужасно уставший, измученный и с пустой головой. Отсутствие сил помогало не думать. С этого дня, Ацуму стал принимать ещё больше подавляющих средств, и единственное, что теперь связывало Ацуму с Осаму — это редкие драки. И волейбол. И, как обычно, начинал их Ацуму: молча дать Осаму подзатыльник за то, что садится слишком близко, пытается обнять, докоснуться или предлагает в шутку понести портфель; пнуть Осаму ниже пояса; ударить по спине, потому что он раздражает. Да что угодно, лишь бы никакой нежности. Осаму это расстраивало. Ему хотелось близости. Ацуму словно его отвергает. Но по ночам, когда Цуму уже спал, а он сам боролся с бессонницей, Саму подходил к кровати брата, садился на колени перед ней, и ласково пальцами перебирал крашеные волосы своего брата, отмечая, что они стали жёстче, а перед тем как уйти снова к себе, целовал его в макушку, вдыхая запах шампуня. Только после таких махинаций, Осаму мог заснуть. Потому что чувствовал себя немного ближе к Ацуму. Конечно, ему хотелось коснуться кожи брата, например, провести по щекам, шее, бедрам или приоткрытым губам, но Осаму не позволял себе перейти грань. Он просто возвращался в свою кровать и с какой-то надеждой смотрел на Ацуму до тех пор, пока не уснёт. Осаму слишком сильно его не хватало. До боли.