Свидание со смертью

8 июля.

      Это прохладное летнее утро отличается от всех предыдущих в этому году тонким слоем инея на сочной молодой траве и молочным туманом, что неспешно покрывает фасады малоэтажных домов Лоствуда. Домашний скот дремлет, спит и солнце, лучи которого с девственной стеснительностью выглядывают сквозь густые серые облака и вновь прячутся за ними. О начале дня оповещает ворон, вспорхнувший на промозглую ветвь дикой яблони. Стволу дерева положено расти строго вверх и крепнуть, наращивая на основу кольца и образуя пышную крону с толикой небрежности. Однако яблоня перед домом Туше, потомственных гробовщиков, прорастает изогнутой линией с узловатыми ветвями, что зимой немало напоминают тянущуюся к небу ладонь.       Рядом с вороном на свободные сучки приземляются его черные собратья. Зеленые листья яблони, не такие яркие из-за отсутствия солнца, и сочный белый налив смешиваются с темными каркающими пятнами, отчего становятся все более тусклыми. Птицы перемещаются по дереву короткими шажками, либо высокими прыжками. Дверь похоронного бюро, что и является домом Туше, открывается с мелодичным звоном колокольчика и на террасе появляются его владельцы. Возгласы воронов смолкают.       Иордан Туше выступает вперед, к яблоне, опускает глубокий капюшон черной мантии на макушку, скрывая лицо под непроглядной тенью, и оборачивается к отцу. Яаков Туше, мужчина средних лет, подверженный седине и неглубоким морщинам, обеими руками протягивает сыну косу, замотанную в старые свертки с чернильными письменами. Иордан кланяется отцу и принимается разматывать пожелтевшие от времени бинты, нашептывая молитву о спасении души. Лезвие, освобожденное от намоток, стремительно чернеет на морозном воздухе, но это никак не сказывается на чуть затупленной кромке. Иордан останавливается, заканчивая молитву, но не до конца раскрывает косу.       — В последние месяцы мадам Перес не покидала свой дом и никто из родных не навещал ее, — Иордан отвечает на немой вопрос в глазах отца, — думаю, она согласится прогуляться со мной и угоститься яблоками. — Иордан обхватывает пальцами черенок косы и блик от ее лезвия заставляет одного из воронов вновь вскрикнуть.       — Пусть будет так, — Яаков согласно кивает и все же вкладывает косу в обе руки сына, — но ей, — сухая ладонь мужчины проходит по черенку, — нужен опыт, чтобы заостриться. — Отец дожидается понимания сына и отпускает косу. — Помни об этом.       Дом мадам Перес находится напротив похоронного бюро, но чуть возвышается на опушке, что хоть немного отделяет его от территории гробовщиков, помимо стертой в пыль дороги. Пожилая женщина никогда не принимала приглашение Туше зайти в гости и попить чаю, говорила, что придет время и тогда сама придет к ним. Тем не менее, мадам Перес часто просила помощи Иордана по уборке сада или починке мебели, а взамен угощала их с отцом домашней выпечкой и делилась семейными рецептами праздничных блюд. Не сказать, что Иордан рад навестить мадам Перес именно сейчас, но он готовился к этому дню еще с тех пор, как впервые принял из рук отца косу с затупленным лезвием.       Миновав запустелый сад, Иордан заходит в дом. Кухня, совмещенная с гостиной, сразу встречает его прелестным запахом тушеных овощей и грибного супа, но он не останавливается и проходит дальше, в гостевую комнату, оставляет косу у двери.       Мадам Перес читает книгу, уютно устроившись в вельветовом кресле. Она укрыла ноги шерстяным пледом и подвинула ближе напольную лампу с тканевым абажуром, которая едва-едва может помочь старушке дочитать роман российского писателя. Рядом с креслом стоит небольшой столик с уже прочитанными томиками на нем, чашкой чая и кусочком меренгового рулета на расписанном гжелью блюдце. Кажется, мадам Перес за чтением вовсе не замечает появления гостя. Иордан покорно ждет, не отвлекая ее от книги.       Он долго наблюдает за перелистыванием страниц и как один и тот же разворот вновь оказывается под взглядом мадам. Но стоит ей отвлечься на приготовленный десерт и чай, как слабая иллюзия ускользает из пальцев пожилой, подобно ушку чашки, за которое невозможно ухватиться. Мадам Перес поджимает тонкие губы и недовольно мычит, сетуя на старческую неловкость, но вскоре тяжело вздыхает и все же поднимает уставший взгляд из-под очков на гостя.       — Ты так вырос, Иор, — мадам Перес едва слышно смеется, с улыбкой глядя на Иордана. — Я помню тебя еще совсем крошечным.. хотя нет же, ты был крупным ребенком! Ох, совсем память меня подводит.       — Но вы все равно меня узнали, — Иордан улыбается в ответ и прячет кисти рук в широкие рукава мантии.       — Конечно, кто же еще позаботится о такой старушке, как не сын Туше? — Смех становится громче, но все равно доносится будто бы издалека. — Твоя мама была такая гордая, когда показывала богатыря в простынке! А отец твой..! — Мадам Перес прикладывает руку к сердцу, — Благодарил жену и Господа каждый день за такого безупречного наследника. — Старушка замолкает и опускает руку с груди на книгу. Четвертый том, четвертая часть.— Дети и правда — цветы жизни. Тебе нужно беречь своего отца и не обижаться на него ни в коем случае.       — Как скажете, мадам.       Маленькая ладонь, покрытая пятнами и вздутыми венами, ласково гладит разворот. Иордан выпускает кисти из рукавов и протягивает ладонь мадам Перес. Ее пальцы в страхе поджимаются, складываются в маленький кулачок с выступающими острыми костяшками.       — Мы можем еще немного подождать? — Линзы очков на переносице мадам сверкают, улавливая не то блик от лампы, не то от незашторенного окна. — Моя дочь обещала навестить меня. Она такая занятая, но я так хочу увидеть ее..! — Иордан всматривается в пожилое лицо, утратившее все краски, и убирает руку. — К тому же.. — Мадам снова пробует перевернуть страницу, — Я не дочитала роман. Доченька подарила на мой юбилей — привезла коллекционное издание.       — Конечно, — Иордан наклоняется к мадам Перес и осторожно переворачивает страницу книги, скрывая размытые пятна типографии на плотной, чуть влажной, бумаге, — нам некуда торопиться.       — Спасибо, Иор…

12 июля.

      Теплая земля рассыпается на крышке гроба, постепенно укрывая его. Под почвой прячутся возложенные белые тюльпаны и христианский крестик, расположенный над сердцем усопшей.       Прочитаны молитвы и встречена семья. Исполнено прощание и закопана могила. Мадам Перес смотрит на своих детей: дочь в объятиях мужа и двух внучат погодок, которые навещали ее на каждых каникулах между тяжелыми семестрами.       — В наше время деткам тяжело учиться. Так много информации и все надо впитать, как губкам, — воркует мадам, с болеющим сердцем наблюдая, как плачет ее семья. — Зато смотри какими умными и красивыми растут! Старший пошел в отца, в будущем станет инженером, а младший больше похож на мать и тяготеет к музыке и творчеству в целом. Его тоже все хотели перевоспитать под математический склад ума, но я настояла, чтобы родители не обрезали сыну крылья и позволили ему заниматься тем, к чему лежит душа.       — Вы мудрая женщина, — отвечает Яаков, — но и детям нужно прислушиваться к родителям. Все же старшие видят картину целиком, а дети могут пойти по ложному пути и заблудиться, все дальше отдаляясь от своего истинного предназначения.       — Глупости какие, — мадам Перес не часто с кем-то спорила при жизни, но и ей было присуще отстаивать свое видение, — посмотри на своего: высокий, статный, красивый. Умом отличается от других мальчишек, про него я могу сказать, что он знает много больше, чем говорит.       Сын, о котором разговаривают взрослые неподалеку, молча наблюдает за печалью едва знакомой ему семьи. Когда гости редеют, он подходит ближе к дочери мадам Перес и протягивает ей последний том книги, тот самый, который не успела дочитать мадам.       — Именно так. Идеальный наследник похоронного дела Туше.       — Опять же, глупости, — услышав вновь упрек в голосе мадам Перес, Яаков поджимает губы, отчего густые усы изгибаются гармошкой и становятся на упитанную гусеницу, — ты когда-нибудь интересовался, чем Иор любит заниматься? — Яаков не отвечает, только складывает руки на груди. — Кем хочет стать? Кто ему нравится?       — Людям, возможно, и надо мучить себя подобными вопросами. Но у иных есть обязательства, которым они должны непременно следовать и не давать себе вольностей и послаблений. — От пронизывающей строгости в голосе Яакова, всегда приветливого с мадам, старушка чуть робеет и в ответ лишь тяжело вздыхает, прекращая спор. — Если не Иордан и все не последующие за ним сыны и дочери, то кто тогда будет провожать людей в конечный путь?       — Не он, так кто-нибудь другой, — через минуту-другую проговаривает мадам.       — Здесь... опять же, сложнее. Не как у вас, людей. — Яаков смягчается.       Дочь мадам Перес находит закладку из гербария на промокшей странице и та намокает вновь. Дрожащим голосом, стоя подле могилы ушедшей матери, дочь продолжает чтение:       — «Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, — сущность его, в его глазах очевидно уничтожается — перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый — ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения».

17 июля.

      День уже ведется к вечеру, за ним наступает следующий и так до тех пор, пока не прочитывается последняя часть романа, а вместе с ней и эпилог. Мадам Перес проводит время с близкими, все не решаясь зайти в дом Туше, пусть двери для нее давно открыты. Когда же дети покидают родительский дом, повесив табличку о продаже, Иордан вновь навещает ее. Снова находит на том же месте, в уютном кресле, но уже без книг и без чашки чая, с потухшей лампой. Протягивает ей руку и мадам, принимая помощь, поднимается, идет за ним.       Черное лезвие косы чуть выглядывает из намоток — Иордан и сегодня не стал снимать их, чтобы не пугать старушку, но та все равно боится, стоит солнечному зайчику отскочить от острой смерти. Вдвоем они переходят пыльную дорогу и останавливаются у той самой яблони у похоронного бюро.       Иордан протягивает руки к самой наполненной плодами ветке и срывает с нее округлое, наполненное жизнью яблоко. Светло-желтая кожура с тонким вкраплением точек аппетитно блестит на жарком солнце, привлекая больше воронов к их дому. Один из них садится на плечо юноши и каркает, жадно засматривается на недоступное ему яблоко.       — Почему не поделишься с птицей? Ты ведь добрый мальчик, — мадам Перес чуть отходит от Иора, но тот делает широкий шаг к ней навстречу.       — Потому что это яблоко предназначено вам.       — Знаешь, твоя мама однажды принесла несколько яблок, чтобы я сделала из них шарлотку. Но пирог получился таким кислым, что невозможно было сдобрить его сахаром и съесть. — Иордан спокойно слушал историю из прошлого Перес, чуть крепче сжал в пальцах плод, вспомним образ своей матери. — Думаю, такой пожилой даме, следует поберечь свои зубы и желудок, мало ли, вдруг на том свете пригодятся. — Мадам смеется, жестом отказываясь от угощения.       — В то время они еще не поспели... — Иордан раскрывает ладонь и яблоко наливается милым румянцем. — Моей маме тоже не нравилась эта яблоня, но когда отец угостил ее, то сказала, что это было самое вкусное яблоко в ее жизни.       Мадам Перес с затаенным дыханием смотрит на плод и все же принимает его, тихо, совсем неслышно, благодаря Иора.       — Мы можем.. еще немного подождать? — Мадам отнимает взгляд от угощения и смотрит на Иора кротким увлажнившимся взглядом. — Думаю, мне будет спокойно, когда я увижу кто поселится в моем доме. Совершенно незнакомые люди. Я их не знаю и дочка, уверена, тоже Надо же познакомиться, ведь так?       — Ведь так.

Начало августа.

      У Иордана нет причин торопить мадам Перес и ему некуда торопиться самому. Он стоит рядом со старушкой в ожидании появления жильцов, слушая ее рассказы и старые воспоминания о матери.       Солнце в этот день слабо, но все же припекает, а потому даже место, которое никогда не покидает густой туман, немного прогревается. И все же мадам Перес зябко обхватывает яблоко ладонями, словно оно способно хоть как-то согреть ее.       Около полудня в Лоствуд въезжает старенький седан, еще минут через двадцать он поворачивает на улицу Рестпис и останавливается в самом ее конце у столетнего дома из красного кирпича напротив похоронного бюро Туше. Из машины выходит семья из трех человек. Иор со спокойствием наблюдает за ними, а мадам Перес беспокойно переминается с ноги на ногу, подминая носками лаковых туфель опавшие листья.       Отец семейства хлопает дверью «Тойоты» и облокачивается на нее, окидывая взглядом новый дом. Его жена приобнимает его, наслаждаясь видом нового семейного гнездышка. А единственный сын угрюмо смотрит в сторону похоронного бюро, вложив руки в глубокие карманы спортивных штанов.       — Встретим их? — Предлагает мадам Перес, все это время находившаяся по ту сторону своей изгороди, чтобы не было соблазна остаться в родном доме навсегда. Иордан молчит. — Надо бы подойти к ним ближе. Поздороваться-то в конце-концов! — Но он не отвечает. — Ох... я же... уже ни с кем не поздороваюсь... Совсем забыла.       На их стороне — туман и зябкость пронизывают хрупкие души, заставляя их мерцать от любого воздействия воздуха и света. На стороне живых — жаркое летнее солнце, что путается в упругих каштановых кудрях юноши возрастом чуть младше Иордана, а может и его ровесника. Взрослые что-то обсуждают между собой и зовут к себе сына, но тот не торопится присоединяться к ним, продолжает смотреть на бюро Туше. Иордан сразу запоминает худые и острые черты лица, столь правильные и симметричные, припухлые в правильных местах и угловатые в других. Но он не сразу замечает встречный взгляд на себе. Пронизывающий. Иор сжимает в руках черенок косы, отчего бинты на нем скрипят, чуть обнажая древесину умершего дуба, и поджимает пересохшие от жажды губы.       Парня снова подзывают, и он, скучающе, отводит взгляд, а после скрывается за изгородью вслед за родными. Показалось?       — Иор, мы можем еще немного… задержаться? Какое-то у меня странное предчувствие насчет этих незнакомцев. Может, дочка все же передумает насчет продажи дома и вернется в Лоствуд? Тогда я бы была спокойна, все же, хранила дом для ее семьи и будущих поколений.       — Мадам Перес, — со дня похорон Яаков не вмешивался в дела своего сына, но сейчас ему все же приходится вступиться, — когда вы захотите познакомиться с новыми жильцами, вам захочется понаблюдать за их жизнью и убедиться в том, что они хорошо обращаются с вашим домом.       — Верно, я должна убедиться, что с ним все будет в порядке… — Она собирается продолжить, но Яаков мягко подступает ближе к ней.       — Затем вы засомневаетесь, правильно ли поступила ваша дочь, — мадам кивает, ведь сама озвучила свои переживания буквально только что. — Одно сомнение порождает другое. Одно желание влечет за собой второе. И так может продолжаться до бесконечности, пока не уйдет из жизни последний родственник, который помнит вас.       Яблоко в руках мадам Перес алеет, становится все аппетитнее на вид и кажется, будто медовый сок сам вот-вот истечет ей в руки. Но плод все еще не кажется старушке настолько привлекательным, чтобы хотя бы пронзить его кожурку и отломить кусочек. Она дрожит, прижимая яблоко к груди, задумывается над словами Яакова, но в то же время гонит их прочь.       — Там вас тоже ждут. Ваша мать, отец и муж, ушедший из жизни первый сын. Бабушки и дед. Весь род Перес. Ваши подруги и бывшие одноклассники, первая любовь, пусть он и был при жизни тем еще козлом. — Яаков берет мадам за руки, гладит морщинистые пальцы и те не так сильно сжимают плод. — А когда придет время, вы также, в хорошем месте, под защитой Господа, будете ждать тех, кто остался здесь. Как же дочь найдет путь к свету, если мать останется здесь и будет наблюдать за чужими ей людьми?       На руки стариков падают слезы.       — Яблоко… и правда, поспело. Оно сладкое, как и мои воспоминания о семье…       Иордан провожает мадам Перес в свой дом, но их ноги наступают не на деревянный пол и не на ковер с низким ворсом. Туфли мадам Перес опускаются в высокую траву, что сразу же щекочет гладкую и ровную кожу здоровых ног. Потускневшая юбка в этом месте кажется совершенно новой, пусть с нее испаряется всякая краска и ткань становится белоснежно чистой и мягкой, как изо льна. На поясницу мадам Перес падают длинные локоны вьющихся волос, к ним спускаются соцветия мелкой ромашки, которые женщина любила в юности.       Навстречу к ним, по яблоневой аллее, идет высокий и статный мужчина в военной форме США сороковых годов. Мадам Перес останавливается, прижимая тонкие изнеженные руки к груди, и вновь кусая яблоко. Последний кусочек. Она оборачивается к Иору и улыбается ему доверчиво, по-девичьи, но в ясных голубых глазах сохраняется мудрость прожитого века.       — Иор! Я правда полюбила свою жизнь и теперь не жалею ни о чем. Я буду покорно ждать здесь своих детей, и их детей, и детей их детей! Но и ты меня пойми — отведенный человеку век слишком короток, и лучше провести его с дорогими сердцу людьми. Не забывай, что людей тоже надо впускать в свою жизнь, беречь их, наслаждаться каждым прожитым моментом. Обещаешь?       — Я... — Иордан кланяется мадам Перес, но поджимает губы. То, что описала мадам — привилегия живых, людей, и к нему это мало как относится. И все же желание достойно проводить добрую соседку из дома напротив их бюро — сильнее честных слов. — Обещаю.       Мадам Перес оборачивается и спешит в объятия мужа, который ждал ее так долго.       Яблоневая аллея скрывается за туманом, а вскоре и он растворяется в реальности. Иордан стягивает с плеч мантию, вешает затупленную косу на ее законное место и возвращается к отцу. Яаков подготавливает чай, сервирует стол десертами, но, завидев сына, которому определенно есть что сказать по поводу сегодняшних проводов, прикладывает палец к губам.       Дверной звонок отвлекает от печальных размышлений. Иордан открывает дверь и видит перед собой ту самую семью, что переехала в старый дом напротив.       — Добрый день, мы ваши новые соседи и хотели бы познакомиться с вами! — Женщина держит в руках горячее блюдо и протягивает его Иору, но тот не видит перед собой ничего, потому как нарочно отводит взгляд от живых, что находятся так близко.       — Динь-дон? — Молчание прерывает ее сын, и Иор, вскидывая голову, улавливает лукавую улыбку и странный скучающий вздох. Он отходит в сторону, пуская семью внутрь, где встречает их отец.       — Проходите, дорогие соседи, мы вас ждали.