Кислотные

      У Юты руки красивые. Изящные кисти, длинные пальцы, что всё ещё кисло-сладко пахнут травкой, которую совсем недавно методично, с ловкостью заправского курильщика спрессовывал в неровные самокрутки.       Длинным мокрым языком облизывал подушечки указательного и большого, ровняя измельчённую, сухую труху в тонкую полоску на папиро́сном пергаменте. Облизывал неровные края, скручивая остатки бумаги на конце. Облизывал губы Джонни, что так некстати оказываются вдруг слишком близко, чтобы удержаться.       Юта не удерживается. От него всё ещё несёт травкой и совсем немного цветочным шампунем (потому что его непослушные короткие прядки у виска неожиданно щекочут Джонни нос, когда он наклоняется ближе, чтобы лучше рассмотреть — пальцы — самокрутку). И на вкус Юта как пряная терпкость марихуаны вперемешку со сладостью ягодной жвачки. Его язык, горячий и упругий, оказывается вдруг у Джонни во рту, и если честно, Джонни не уверен, что не поцеловал его первым. Потому что Юту невозможно не.       Потому что у Юты руки красивые, волосы пахнут цветами и Юта помнит, что его, Джонни, любимые — подсолнухи. Потому что у них одна никотиновая тайна на двоих. Одна маленькая студия на двоих. И всего один диван, кожа которого навязчивым противным эхом скрипит в ушах у обоих, когда Юта двигается ближе и уверенно перекидывает ногу через его, Джонни, бёдра.       — Ещё, — тихим выдохом куда-то ему в подбородок, — поцелуй меня ещё, — просит, обнимая горячими ладонями податую испариной и мурашками шею. — Это действие травки или у тебя всегда такие мягкие губы?       На секунду заглядывает Джонни в глаза, сталкиваясь с абсолютно поехавшим чёрным взглядом; зрачки обоих, кажется, вот-вот поползут за рамки радужки.       — Если бы я знал, что целоваться с тобой так приятно, я бы… — сбивается с мысли, целует снова и снова. То глубоко и мокро, по́шло, то снова срывается на лёгкие касания одними губами, поглаживая большими пальцами чужие скулы. Кажется, и сам не осознаёт, что мелко покачивает бёдрами, каждый раз теснее притираясь к чужому паху.       Джонни хрипло выдыхает лаконичное «пиздец» ему в шею — Юта всё ещё пахнет так, словно фруктово-ягодное суфле по неосторожности оставили рядом с пачкой самых термоядерных сигарет. Юту хочется сожрать, облизать, а ещё лучше — вылизать. Насладиться подольше, чтоб удовольствие тянулось, будто густая липкая патока, которую Джонни с наслаждением съел бы с его, Юты, длинных пальцев.       Джонни хватается широкими ладонями за его колени, тянет на себя сильнее. Нащупывает у самого края резинки спортивных штанов выпирающие тазобедренные косточки, давит на них большими пальцами, гладит. Юта совсем неожиданно громко стонет ему в рот.       — Если бы я знал, что твои бёдра так идеально помещаются на моих коленях, давно бы сделал их твоим личным троном, — шепчет Джонни ему на ухо, едва касаясь губами влажного виска. Задымленный и пропитанный запахом травки воздух в студии кажется раскалённым, под стать их распалившимся телам и горячему, частому дыханию.       Юта внезапно разражается хохотом. Судорожно цепляется пальцами за его, Джонни, плечи, чтобы не упасть, когда по привычке запрокидывает голову назад и смеётся.       — Блядь, Джонни, это такой кринж.       Лучисто и заразительно, светит зубами и растравленным, зацелованным ртом. Джонни порывисто хочется приложить тёплую ладонь к его шее, чтобы почувствовать, как под пальцами дёргается выставленный напоказ кадык. Вместо этого он картинно хмурит брови и шутливо шлёпает Юту по вмиг напрягшемуся бедру.       — Не используй слово «кринж», ты уже давно не подросток.       Юта, продолжая улыбаться, недовольно закатывает глаза.       — Мы заперлись в студии, чтобы тайком покурить травку, — напоминает, — именно сейчас я живу свои лучшие подростковые годы. Но если тебе так нравится поучать и играть во взрослого… — лукаво тянет, снова наклоняясь к его лицу, шепчет:       — Трахни меня, дяденька?       — Блядь.       — Такой серьёзный и большой, — нарочно ощупывает бицепс на его, Джонни, правой руке, которая крепко вцепилась в его талию. Изучает, словно в первый раз видит, чертит кончиком указательного пальца линию от локтя до плеча, срывается на вздымающуюся, практически не прикрытую широкой майкой грудь. Играючи оттягивает ворот ещё ниже, заглядывает под него, словно оценивает. И смотрит прямо в глаза, когда говорит совсем хрипло, совершенно не соответствующе игривому настроению:       — Как раз в моём вкусе.       У Джонни все мысли и выдержка моментально на уровень паха скатываются, новой волной горячего, тугого возбуждения смываются. Хочется именно как попросили — трахнуть. Грубо стянуть с упругой ладной задницы, которую Юта так удачно подставляет под изучающие ладони, тонкие спортивки и прямо так посадить на член, уже готовый и давно жаждущий к себе внимание. Оставить сидеть верхом, заставить принять глубоко и так, как хочется ему, направляя лишь ладонями на оголившихся боках. Заставить двигаться, скулить и не отпустить с члена до тех пор, пока не кончит как минимум дважды…       Вместо этого откидывает голову на спинку дивана, утягивая Юту за собой в объятия, и сам позорно еле слышно стонет.       — Бля-я-ядь, — прижимает к себе, едва заметно покачиваясь тазом навстречу бесстыжим бёдрам ухмыляющегося, явно довольного собой Юты, сидящего на нём. — Издеваешься… ни смазки, ни подготовки, в какой вселенной порно ты живёшь?       Юта в ответ хлёстко лупит его ладошкой по груди.       — Мог бы и подыграть, мистер серьёзность, — наигранно недовольно морщится. — Для прелюдий и грязных разговоров смазка не нужна, знаешь ли, — цокает языком, закатывая глаза; порывается встать, когда говорит:       — Ты такой сексуальный, когда затянешься и смотришь на меня этим своим «завалю и трахну» взглядом, я рассчитывал повеселиться…       — Куда-то собрался?       Порывается встать, да, но его крепко хватают за бедро и снова сажают на себя, больно вцепившись пальцами в кожу.       — Пойти подрочить, — недовольно бубнит, отхватывая за это лёгкий шлепок по ягодице, и тут же растекается лужицей по чужой груди, когда губы Джонни оказываются на его чувствительной шее.       — Можешь подрочить тут, — тихим, хриплым шёпотом прямо в ухо.       Юта всхлипывает и прикрывает глаза, подставляя шею под смазанные кусачие поцелуи, а тело — под требовательные горячие ладони. Его практически трясёт от возбуждения.       — Я представлял тебя, — голос Юты дрожащий, лишённый былого лукавства и издёвки. Нуждающийся. — Когда запирался в душе, ласкал себя пальцами и представлял твои. Пожалуйста?       Знал бы Юта, сколько раз Джонни смотрел на него и представлял его тонкие ухоженные руки на своём теле. Сколько раз ему хотелось трогать его, Юты, жилистое поджарое тело самому. Погладить изящные кисти, провести кончиками пальцев по косточкам ключиц, сводам мышц; изучить тонкость талии и каждую линию на крыльях чернильной бабочки на бронзовой коже…       — Иди сюда.       Снова целует. Мягко и трепетно, словно испытывает на прочность. Гладит, где придётся, изучает языком раскрасневшуюся упругую кожу, ладонями — гибкость послушного тела у себя в руках. Юта низко хрипит, словно задыхается, когда оба их возбужденных члена особо удачно притираются друг к другу во время очередного движения бёдрами навстречу. Стягивает с Джонни майку, прижимаясь растравленными, вспухшими губами к его груди, и совершенно неожиданно для себя высоко стонет, когда Джонни вдруг больно кусает его под челюстью и наконец-таки запускает пальцы под резинку его треников. Дразняще ощупывает мякоть упругой задницы.       — Будь потише, — Джонни сгребает второй ладонью растрёпанные, повлажневшие у корней пряди в кулак на его затылке и заставляет посмотреть себе в глаза. У обоих взгляд блестящий, пьяный. — Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь нас услышал?       Юта смотрит на него расфокусировано, словно и не слышит. Лезет целоваться, его руки сами находят шнурок на штанах Джонни, тянут вниз. Джонни хватает его за запястья, притягивая их к своей груди, сжимает пальцами челюсть. Заставляет сосредоточиться. Юта тянет его пальцы в рот.       — Я-ясно, — хмыкает Джонни, наблюдая за тем, как Юта самозабвенно обсасывает его пальцы. Его самого несёт куда-то далеко от реальности — отзывчивый, чувствительный, нуждающийся Юта в его руках вызывает желание позаботиться о нём, ублажить.       Джонни снова хватается пальцами за его, Юты, блестящий от слюны подбородок, жмёт подушечкой большого на высунутый длинный язык.       — Хочешь кончить?       Юта тут же кивает, словно не понимает, зачем его вообще сейчас об этом спрашивают. Очевидно же, нет? И старается потрогать уже оба члена через ткань.       — Да, — говорит хрипло. — Да, пожалуйста. Хочу кончить.       Поцелуй выходит мокрым и грязным, с пальцами Джонни, периодически попадающимися под язык, укусами и вопреки всему, совсем не тихими стонами, потому что Джонни наконец-то позволяет Юте стянуть с себя штаны до середины бедра сразу вместе с трусами, и делает с Ютой то же самое.       Потому что Юта вдруг совершенно вульгарно сплёвывает всю накопившуюся во время поцелуя слюну прямо в ладонь, сцепляет пальцы обеих рук в замок и обхватывает лодочкой оба их члена одновременно. И, ну, пиздец? Джонни на секунду теряется, ибо, ну, Юта совершенно не стесняясь дрочит ему этими охуенными руками, на которые Джонни так долго залипал, раскованно двигает бёдрами, напрашиваясь на ответную ласку.       Джонни кажется, он совсем немножечко умирает, потому что кончить хочется вот прямо сейчас. Но позаботиться о Юте всё-таки хочется немножечко больше, так что он накрывает своей ладонью его сцепленные руки и помогает, направляет, задаёт ритм. Вторая рука уверенно ложится на выставленную голую задницу и, блядь, Джонни бы всё отдал, чтобы посмотреть сейчас на это со стороны.        Возможно, думает Джонни, ему не стоило позволять седлать себя; нужно было уткнуть Юту лицом в нагретую кожу дивана, вздёрнуть его задницу вверх и, как и хотел, — вылизать, а затем подрочить на вид и кончить прямо на блестящую от слюны, поджавшуюся дырку; или трахнуть его твёрдые упругие бёдра. Возможно, думает Джонни, он сделает это в следующий раз. В конце концов, диллер у них постоянный и никуда не собирается деваться, а в студии всегда можно закрыться изнутри. А пока…       — Скоро кончу, — скулит Юта ему в рот, их поцелуи уже и не поцелуи вовсе — хаотичные касания раскрытыми исцелованными губами, тяжёлое хриплое дыхание.       — Скоро кончу, — повторяет, ускоряя темп, движения становятся рваными, резкими.       Джонни сильнее сжимает ладонь на тугой ягодице, оттягивает.       — Как скоро? — спрашивает, и скользит пальцами в ложбинку, проверяя реакцию. Едва надавливает, но больше кружит подушечкой среднего вокруг, гладит горячую нежную кожу. Позволяет себе представить, насколько кипяточно было бы сейчас внутри, и едва сам не кончает, неожиданно даже для себя вскидывая бёдра. Хрипит на ухо, продолжая гладить между ягодицами.       Юта рефлекторно подаётся назад, навстречу движениям, и выстанывает ему в шею протяжное «сейчас», собирая языком выступившую влагу в ямке меж уходящих в разлёт ключиц. Джонни прикрывает глаза, позволяя и себе полностью отдаться ощущениям; говорит:       — Кончай, — и уверенно надавливает подушечкой среднего, проскальзывая внутрь всего до середины фаланги.       Юту выгибает. Он громко скулит и одновременно пытается насадиться сильнее, двинуться вперёд, в попытке продлить нахлынувший оргазм, толкаясь в их всё ещё сцепленные руки, и даже вовсе уйти от всех прикосновений, попытавшись сползти с чужих коленей.       Джонни вовремя успевает подхватить его за спину, не дав свалиться на пол, и, плотно прижав к себе, наконец-то отпускает себя тоже, кончая следом.       Их общая, смешавшаяся сперма выглядит потрясающе на его, Юты, поджаром, дрожащем вдохами животе, блестящем испариной между напрягшимися мышцами и металлической серёжкой в ложбинке пупка.       Ещё более потрясающе их общая, смешавшаяся сперма выглядит на его, Юты, пальцах.       На какое-то время в голове становится абсолютно пусто, а первое, что Джонни думает, придя в себя: кажется, он самую малость влюблён. Ну, потому что в Юту невозможно не.       И дело тут вовсе не в его умопомрачительных способностях крутить самокрутки, тонких запястьях и цветочных волосах.       Юта совершенно весь волшебно-невероятный.