Кислотные

      — Хё-о-он!       Откровенно наглеет. Канючит, словно ребёнок, выпрашивающий конфету. Коим, собственно, и является. Просит, правда, отнюдь не сладость. Выпячивает свои истёрзанные нервным языком и зубами губы, ярко-розовые, с отшелушивающейся плёнкой и ранками, дует щёки. Ну, святая невинность.       Ёнджун на это не ведётся. Ладонь так и чешется дать подзатыльник и всучить в совсем не по-детски огромные ладони тюбик с восстанавливающим бальзамом: наверняка же схлопочет потом и от визажистов, и от кого постарше за непривлекательную картинку в кадре. На счёт привлекательности Ёнджун бы, конечно, поспорил, но…       — Хён! — насупился весь, шагает ближе, а в глазах такой упрёк, словно вломился к нему в зал с просьбой связку помочь разучить, а сонбэним вот такой плохой, отказывает и прогоняет. — Ну, тебе сложно что ли?!       Отказывается и прогоняет, да.       — Ну, что такого?       Наивный до не могу. Упрямый. В упор не видит проблемы и наверняка думает, что хён его просто ломается или ещё что. В силу возраста, конечно. В силу того же возраста, Ёнджун понимает: проще сделать и забы(и)ть, чем объяснить, почему «нет». Вздыхает.       — Ну, так и попросил бы кого из своих, раз ничего такого.       Тянется за стоящей рядом водой, потому что по вискам и шее всё ещё течёт от прерванной наглым малолеткой интенсивной тренировки. Подумав, сам садится на пол и расслабленно сгибает ноги в коленях, опирается ладонями на твёрдость паркета за спиной — всё равно смотреть авторитетом свысока не светит, хоть стой, хоть — падай — сиди. Вымахал дылдой, подросток-переросток, блядь.       — К своим не могу, — как-то тушуется весь, дёргает непослушные прядки в попытке убрать с раскрасневшегося лица, сам в одно слитное движение присаживается напротив, скрещивая под собой ноги. Вся спесь разом осыпается, точно пылинки со взбитой подушки. — Они же, ну, свои. Кроме…       — Кроме?       — Я обещал, — заявляет, упрямо поднимая взгляд. Видимо, всё-таки решает, что игра стоит свеч и надо делиться. От этого, конечно, смущается не меньше, когда наконец говорит:       — Сону, ну, он тоже не умеет…       Ёнджун изучает взглядом, усмехается.       — Ну, так и научились бы вместе.       Глаза напротив распахиваются, увеличиваются едва не в два раза, ресницы трепещут. А скулы по цвету не отличишь от плетённых красными нитями фенечек на его запястье.       — Ты что! — едва не вскакивает. — Он же мне нра… — запинается, нервно сглатывает слова. — А ты…       — Нет? — услужливо подсказывает, всё ещё усмехаясь.       — Нет! То есть, да! — Ники вздыхает, плечи поражённо опускаются. — Ты красивый, хён.       — Так ты пришёл ко мне, потому что я красивый?       — Я хочу знать, что делать, когда… ну, ты понял. А ты опытный. Наверное.       Он опытный, ха. Уморительно. Ёнджун прикусывает уголок губы, чтоб не засмеяться.       — Так, а чего ко мне?! Надо было сразу к Намджуну-сонбэниму, чтоб наверняка.       Позволяет себе лёгкий стёб, который конечно же не просекают. Воробушек напротив нахохлившийся весь, трясётся, клипает своими огромными, влажными глазами в неверии. Руками в неопознанном жесте дёргает.       — Ты сдурел?!       И зачем-то опасливо на дверь косится, словно верит, что от одного упоминания, названый Намджун-сонбэним тут же материализуется и отругает их за дурные мысли и негожее поведение.       — Расслабься, — Ёнджун только удивляется: и куда, спрашивается, подевался тот наглый, упёртый мальчишка с охреневшей просьбой, прущий напролом, как танк? — Ну, хорошо, допустим… — тянет задумчиво. — Но почему, всё-таки, я?       Увлажнившиеся доселе глаза вскидываются на него с надеждой. Даже приосанивается.       — Я просто почему-то подумал, что ты… не станешь осуждать?       Ну, Ёнджун так-то и не осуждает. Охреневает — да, но не осуждает, все были нецелованными малолетками, плавали — знаем.       Только, подождите, это ему так доверие выказывают, что ли?! Ники к нему не из-за «ты красивый, хён», а как к старшему, получается? Потому что верит, что не прогонят и не осудят… Всего секунду развлекается с мыслью, что сказал бы Намджун-хён, если бы с подобной просьбой пришли к нему, ну вот тот же Ёнджун в своё время, например. Хмыкает. Получается, это теперь его работа, как сонбэнима: обучать и направлять мелких, чтоб не натворили глупостей?       А его самого кто от этих самих глупостей оградит?       Ёнджун отстранённо рассматривает синяки и ссадины на чужих угловатых голых коленках, виднеющихся сквозь истёрзанные неугомонными, нервными пальцами порезы на джинсах. Рассматривает и сами пальцы, большие ладони, длинные руки, ноги, узкость бёдер, широкий разлёт плеч. Генетика постаралась на славу, но весь длинный, острый пока ещё, не до конца оброс мышцами, не укоренился, растёт. Вот годика через три-четыре…       Фетиш у него на дылд что ли?! О чём только думает…       — Хорошо, — в конце концов выдыхает. — Но это одноразовая акция, ты быстро смекаешь, что к чему и больше ко мне с подобными просьбами не суёшься. Уяснил?       Напротив поражённо всхлипывают. Напирал, но не верил в подобный исход? Ха.       — Уяснил, — быстро кивает болванчиком, соглашается, пока не передумали. Ёнджун даже если хочет — заднюю давать уже поздно. — Так?..       — Так, — вздыхает, вытирает о штаны почему-то вспотевшие ладони. — Ладно. Иди сюда.       Манит пальцем, призывая придвинуться. Цепляется за рукав — под натиском крепкой хватки шелестит и поскрипывает водонепроницаемая ткань мальчишеской спортивной куртки. Оглушает.       Смотрят друг на друга, оба нервно облизывают губы. Ники шумно сглатывает, пуская подвижный кадык верх-вниз по горлу. Ёнджун зачем-то замечает. И тянется. Осторожно касается шершавой мякоти чужих губ, отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. Ни один не закрывает.       — Ты вообще ни разу?       — Вот так — нет. У тебя мягкие губы.       — У тебя нет, — несерьёзным упрёком. — Перестань их кусать.       — Это разве не составляющая хорошего поцелуя? — Ники игриво дёргает бровями, а Ёнджун расслабляется. Ну, наконец-то, отмер — вот это воробушек, которого он знает.       — Правда что ли? — смешком. — Быстро же ты переобулся.       В ответ ему невозмутимо пожимают плечами и сами тянутся поцеловать. Ёнджун прихеревает: это его сейчас так мастерски-актёрски склонили к нужному решению или... Что там «или» додумывать не успевает, потому что ему вдруг горячо выдыхают в рот и хватаются огромной, холодной ладонью за затылок. Ну, точно никаких «или», манипулятор мелкий! Дать бы ему хороший подзатыльник сейчас, а ещё лучше — под зад и за дверь за такие фокусы, но Ёнджуну не дают отстраниться и нагло затыкают языком — мокро и слюняво. Подростки…       Закатывает глаза, пихается.       — Не торопись, ты ж не слюнявая, нетерпеливая псина. В петплей я не ввязывался.       — А?       Взгляд напротив откровенно поплывший, хлещет эмоциями, дозволенностью, новизной ощущений.       Ёнджун смеётся:       — Этому я тебя учить не буду. Потом погуглишь. Если вспомнишь.       Перенимает инициативу, мягко отстраняет, сам убирает с мальчишеского лица растрепавшиеся пряди волос. Обнимает за плечи.       — Давай, — подбадривает, — просто губами.       Этот поцелуй выходит более менее сносным, следующий — ещё лучше. Ёнджун старается держать подростковый нрав в узде, направляет; Ники постепенно учится слышать чужие тихие выдохи, в какой закономерности двигать губами, когда напереть сильнее, когда наоборот — коснуться едва ощутимым касанием.       Подстраивается под ритм, но всё равно норовит сорваться, проскользнуть языком, грубее сжать пальцами. Ёнджун позволяет, подспускает поводок, и только удивлённо вскрикивает, когда в какой-то момент чужие распалённые ладони хватаются за его бёдра и тянут к себе на колени. Воу. Вау.       Заметно сбившееся дыхание Ники оседает на щеке горячей тяжестью, его руки крепко опоясывают талию, не отпуская. Ёнджуну приходится сесть удобнее и успокаивающе погладить по плечу.       — Хорошо-хорошо, ты альфа, — покладисто соглашается, улыбаясь. Хрен с ним, пусть учится, раз уж начали, от Ёнджуна не убудет на чужих костлявых коленках посидеть. — Не переусердствуй только.       Ники в ответ ему широко и довольно улыбается, и тут же победно больно цапает за нижнюю губу.       — Ай! — Ёнджун пихается в плечо.       — Ну, Хё-о-он, ну прикольно же.       — От Сону своего куски отгрызать будешь, а меня раз взялся — нормально целуй, прикольно ему, — возмущается больше для проформы, чтоб мелкий не зарывался, хотя губа и вправду начинает ныть.       Впрочем, Ники тут же извиняющеся гладит по выпирающим позвонкам под футболкой, снова целует так, как Ёнджун учил — неторопливо, тягуче, оба закрывают глаза, обмениваются вздохами.       — Кажется, у тебя уже неплохо получается, — выдыхает Ёнджун ему на ухо, мягко перебирая пальцами отросшие волосы на мальчишеском затылке.       — Правда?       — Правда, — улыбкой в возобновившийся поцелуй. — Пора сворачиваться, уже поздно.       — Ещё минутку, хён, — Ники тычется растравленными мокрыми губами в щёку, сгребает в объятия теснее. — Просто вот так посидим.       — Хорошо, ещё минутку.       Минутка не затягивается, но её хватает, чтобы в воцарившейся тишине дверь за их спинами угрожающе пискнула открывшимся электронным замком, а в проёме ошеломлённо застыла чужая, высокая фигура.

***

      Ники вылетает из тренировочного зала теперь уже с по-настоящему горящими щеками, кажется, ставя новый рекорд в книге рекордов Гиннесса по бегу на короткие дистанции. По пути умудряется споткнуться о забытую, так и оставленную бутылку воды, едва не утыкается носом в чужие ботинки с тихим:       — До свидания, Субин-сонбэним.       Субин поражённо провожает его спину взглядом и с затаённым подозрением вперивается в поднявшегося на ноги Ёнджуна.       — Мне придётся это разгребать? — буднично интересуется, словно ничего такого не произошло.       — Нет.       Ёнджун не ведётся, слишком хорошо его знает. Вот сейчас…       — Но ты сидел у него на коленях, — Субин прищуривается, критически осматривает его лоснящиеся, ещё более вспухшие губы с растравленным контуром. Недовольно цокает языком, морщится. — И вы сосались.       — Это несерьёзно. Он попросил…       Не договаривает, потому что взгляд Субина вдруг темнеет, плечи деревенеют, распрямляются. Сверху припечатывает громогласно-язвительным и почему-то злым:       — А ты со всеми сосёшься, кто попросит?       Удерживают взгляд секунду, десять. Субин играет желваками на скулах, Ёнджун моргает, облизывается.       — А ты попроси и узнаешь.