резонанс

Something isn't right, babe: I keep catching little words but the meaning's thin. I'm somewhere outside my life, babe I keep scratching but somehow I can't get in. So we're slaves to any semblance of touch. Lord we should quit but we love it too much.

блэк никогда не думал, что мог бы о чем-то пожалеть. он вообще считал сожаление чем-то низменным, недостойным какого-либо внимания чувством. и никогда не верил в тот факт, что подобное может буквально сжирать душу, скручивать тело похуже брошенного от злости круциатуса. но сейчас именно сожаление пожирало его бледное тело, высасывало все силы и зацеловывало душу, словно блядский дементор. регулус был готов кричать, использовать чертов сонорус, лишь бы его оставили в покое. он, словно в бреду, думал, что убийство грейнджер решит все его проблемы, но, как ни странно, их наоборот прибавилось. теперь девчонка будто приходила к нему во снах, поглядывая своими глупыми оленьими глазами, заставляя просипеть заветное мне жаль. но регулус знал, что она его точно не услышит. бренное тело маленькой грязнокровной куколки тлело в земле, спрятанное охранным заклинанием, вычитанным в какой-то книжке. крохотная могилка где-то в полях летней резиденции блэков стала словно его чертовым святилищем. там не было ни камня с надписями, ни поминальных венков. лишь несколько веток асфоделя, служащих для блэка непонятным знаком. регулус не мог действительно сказать, что ему жаль грязнокровку, и ее смерть имела весомый отпечаток. хотя, черт возьми, именно эти слова вертелись где-то на подкорке уже несколько недель. уже несколько недель он замечал подозрительно-опустошенные взгляды сириуса и всей его отвратительной компании. они словно превратились в его негласные тени, словно чувствовали его вмешательство и тихо оплакивали их почившую подружку. регулус точно знал, что каждый надеялся на лучшее и даже по профессорским лицам было заметно, что пропажа ученицы доставляет им немалый дискомфорт. от осознания этого у него внутри что-то мучительно сжималось, а по телу разносилось предательски-приятное ощущение мнимой свободы и знания. всякий раз его тело сковывал безудержный, даже несколько алчный смех, а к кончикам нервных окончаний доносились импульсы, словно напоминая: ты, ты, ты.

ты причастен.

холодный пот, медленно скользящий вниз по спине, был теперь постоянным спутником блэка. всякий раз проходя по школьным коридорам он ощущал, как удушливые тени вновь тянут ледяные щупальца к нему, захватывая в тугие объятия. теперь регулус не сопротивлялся. он знал, что уже намертво погряз во тьме: на руке теплилась темная метка, а в голове засел скрипучий голос волдеморта, раз за разом напоминающий о содеянном. иной раз регулус даже начинал мечтать об обливиэйте, в тысячный раз слушая, как лорд возрождает в его голове ублюдские воспоминания. в очередной раз показывает, как глупая девчонка цеплялась ноготками за его руки, словно выцарапываясь из рук смерти. грейнджер явно не ожидала получить такую гибель, и именно этим блэк был доволен. все произошло так глупо, странно, по-маггловски, как и подлежит чертовой грязнокровке. регулус даже ощущал некоторое всевластие, смакуя момент, как девчонка с надеждой глядела на него, плавила зрачки и буквально молила о том, чтобы он разжал пальцы, давая доступ к спасительному глотку кислорода. а блэк, словно сам мерлин, держал ее жизнь в своих руках. но что-то останавливает его от чертового триумфа. и он пока не может понять, что именно. то ли взгляды брата, буквально кричащие: ты виноват. или же матушка, присылающая несколько двусмысленные письма, заглавия которых постепенно складываются в ту же фразу.

ты виноват. виноват. виноват.

в голове звучат тихие оправдания: причастен, но не виноват. или регулус сам пытается убедить в этом свое сознание. к ним вновь присоединяется шипящий голос лорда, бурчащий о правильности действий, и регулус наконец задумывается, как же черт возьми он его слышит, как он слышал его во время убийства. — нет, — шепчет про себя блэк, — избавления. он даже спрашивает братьев лестрейндж и пишет письмо люциусу, но получает лишь односложные, отрицательные ответы: — нет, мне никогда не слышалось ничего подобного, тебе кажется. регулус чувствует, словно он попал в западню, словно на миг оказался зверем, загнанным в ржавую клетку. на миг не ощущает себя больше всевластным палачом, а лишь крохотной фигурой в чьем-то плане. и это ощущение больше не проходит. привязывается, как вязкое чувство мнимого сожаления, как ощущение влажных кудрей и ледяной кожи на собственных ладонях, как запах чертового персика, засевший где-то в глубине. и регулус понимает, что самостоятельно загоняет себя в ловушку, своими же руками повязывает призрачную петлю на шее. осознание неизбежности стучит в его голове тяжелым молотком, отбивает одной из матушкиных позолоченных печатей: убийца. регулус давно понял, кем он теперь является, но когда в один из промозглых ноябрьских дней в его голове раздается до жути знакомый шепот, он буквально валится с ног. словно забивая гвозди в его покалеченную черепушку, грейнджер шепчет:

убийца, убийца, убийца.

и регулус практически чувствует призрачное теплое дыхание и аромат магнолии где-то под ухом. это коробит, буквально перечеркивает, перерезает все прошлые домыслы, заставляет замолчать даже шепелявый голос волдеморта. словно стоя у него за спиной, как блядский проповедник, грязейнджер нашептывает:

ты убийца, регулус, убийца, признай это.

призрачно хватает за тонкие плечи, оставляет мириады мурашек, оседающих, словно пепел на мраморной фигуре. блэк пытается это игнорировать. не посещает библиотеку, не желая наткнуться на знакомый запах, неприятно мутящий рассудок. не наносит визиты кузине белле, лишь бы не видеть буйных кудрей, которые в тот момент удивительно мягко ложились в холодные ладони. не смотрит больше на брата, по-прежнему питающего призрачные надежды на возвращение грейнджер. регулус даже замечает в этом не только дружеский подтекст, но отбрасывает глупые мысли в сторону, хотя черт в его голове нагнетает, опутывает сознание, показывает мутные картинки грязнокровки и его старшего брата, веселящихся вместе. блэку кажется, что это ничего не значит, но в очередном порыве костяшки оказываются сбиты, а узловатые пальцы дрожат, будто после крепкого круцио. все это по-прежнему коробит, режет тупым ножом по оголенному, запятнанному предплечью, по остаткам нервных клеток и глухой надежды на что-то. регулус даже в глубине души не хочет, не может признать, что стало отправной точкой всего этого. прокручивает в голове все воспоминания, и вновь останавливается на том самом. словно вновь чувствует, как касается сухих грейнджеровских губ, ощущая, как в животе закручивается непонятное, чуждое ощущение, порождающее глупое тепло. в этот же день девчонка вновь появляется в его сне. оставляет на его теле ледяные касания, очерчивает острый подбородок и скулы, на пальцах ощущает, как нервно дергаются его желваки. едва касается губами его щеки, а затем ведет призрачно-липкую дорожку к его уху, вновь шепча:

признай, признай, признай.

блэк медленно кивает, а гермиона продолжает движение ледяных ладоней по бледному торсу, обводит синеватыми пальчиками ключицы и спускается вниз, задевает чувствительные ребра, обводит живот и опускает ладони прямо на его спальные штаны, заглядывая блэку в глаза. зрачки у грейнджер, как и хрусталик, неестественно черные, но регулус ее не останавливает: пусть в ее голове сидит хоть чертов дьявол, ее легкие, массирующие движения слишком приятны для нетронутого тела. гермиона продолжает движение пальцами, забирается под резинку трусов и обхватывает его член, мягко проводя пальцем по основанию. грейнджер не делает ничего особенного, но под его полупрозрачными веками начинают сверкать искры, когда она ритмично увеличивает скорость движения, выбрав какой-то особенный угол. блэку до жути приятно и одновременно странно, но пребывая в туманном блаженстве он не может до конца понять, что же его гложет. словно сквозь воду регулус слышит тихий голос и открывает глаза, натыкаясь взглядом на грейнджер, наклонившуюся прямо над ним. белки ее глаз задернуты черной поволокой, постепенно превращающейся в густые, липкие слезы, с влажными звуками падающие прямо на его лицо. блэку хочется встать, смахнуть неприятную жидкость со лба, но он остается на месте, ощущая глухое бессилие. на лице девчонки, склонившейся над ним, то самое отчаяние — она точь-в-точь повторяет задушенные слезы и хрипы, смотрит на его реакцию. конечно, блэку не все равно, но от ощущения смены положений в горле начинает неприятно першить. словно уловив направление его мыслей, грейнджер опускает ледяные ладони на его шею, оплетая ее пальцами, словно паутиной. он чувствует, как она медленно поскребывает ноготком его сонную артерию, а затем едва ощутимо надавливает. несмотря на количество поступающего кислорода, блэк словно находится в вакууме, сквозь невесть откуда взявшийся шум волн слышит, как она вновь бормочет:

признайся, пообещай мне, что все расскажешь.

и регулус отчего-то слушается, хрипит что-то неразборчивое в ответ, и грейнджер отпускает. невесомо касается краешка его губ, размазывая вязкие слезы на его лице, и исчезает. блэк просыпается. в комнате невыносимо душно, на его лбу проступают капельки пота. он проводит пальцами по лицу и ощущает неприятную влагу. тотчас подскакивает, распахивая тяжелый балдахин. кровати его соседей пусты, а на тумбочке лежит непонятный сверток. регулус шлепает ногами по полу и обхватывает руками зеркало, наблюдая на лице засохшие дорожки от слез. не черных, как во сне, но не менее ощутимых. слова, прошептанные грейнджер, набатом бьют его по голове, приводя в дрожь. все произошедшее там кажется чем-то невозможным, эфемерным, но регулус словно наяву ощущает прохладные поцелуи и может очертить дорожки едва ощутимых прикосновений. все это оставляет до ужаса двоякие чувства. даже шуршащий голос лорда в его голове упрямо молчит, впервые вверяя возможность выбора самому блэку. не звучит даже голос грейнджер, лишь брошенная ею фраза: признайся, пообещай мне, что все расскажешь. и блэк решает сдержать свое слово, навлекая на себя верную смерть. хотя теперь регулус знает, что даже смерть не решит всех его проблем.