резонанс

I feel alone, all of the time Я чувствую себя одиноким все время. It's still quite, lurking inside Все еще довольно, прячется внутри. I'm a walking contradiction Я ходячее противоречие. Everything I say is an affliction to him Все, что я говорю, — это страдание для него. Somebody help me before it's bad Кто-нибудь, помогите мне, пока не стало плохо. Somebody help me before I end up dead Кто-нибудь, помогите мне, пока я не умер.

регулус аппарирует на ставшее привычным место. подмерзшая трава тихо шуршит под ногами, крохотные льдинки разбиваются на осколки, прямо как остатки его выдержки и его заблудшая душа. нужный квадрат, словно специально, регулус находит не сразу. гуляет по просторным полям резиденции, даже не пытаясь приблизиться. дует промозглый ветер, вздымая вверх влажные пряди. пожалуй, блэку все равно, заболеет ли он, или в конец сляжет, заставив старика кричера удушливо вздыхать. никакие микстуры или таблетки уже не спасут его. дойдя наконец до засохших соцветий, регулус останавливается. глухо втягивает носом воздух. время словно замедляется, хватает его за озябшие конечности, не давая двинуться дальше. поборов себя, блэк неловко усаживается на колени. внутри звучит крикливый голос матери: «чистокровному волшебнику не пристало стоять на коленях». но регулус его заглушает. смотрит на пожухлый асфодель, которому наконец-то нашел истинное значение. а внутри все пылает, словно кто-то пустил инсендио. нет, ебаное адское пламя. блэк легко касается цветков, а затем выдирает их с корнем. внутри что-то ломается. несколько месяцев назад он также «выдрал» грейнджер из жизни. с таким же остервенением душил ее, как тонкие ветки, обхватывал грейнджеровскую шею. регулус кладет ладони на грубую землю, словно на миг соединяется с обветренными и сухими пальчиками гермионы, пытающейся сохранить себе жизнь. блэка все еще трясет. то ли от усиливающегося ветра, то ли от удушливых терзаний. предплечье неприятно ноет, а в голове вновь появляется едва слышный, неуловимый шепот:

признайся, пообещай мне, что все расскажешь.

и вновь регулус соглашается. с остервенением разгребает землю, заставляя ее частички забиваться под ногти. на его шее будто вновь затягивается удавка — чем ближе он становится к простецкому деревянному ящику, тем меньше кислорода поступает в его надрывающиеся легкие. под конец регулус все же использует магию: отходит подальше и удушливо шипит асцендио, наблюдая, как хлипкие деревяшки вылетают из земли вместе с неизвестными корешками и разваливаются, оставляя на виду бездыханное тело. даже под стазисом грейнджер выглядит меньше, чем когда либо. на синеватом лице маска бесконечного спокойствия, а в теле ни капли скованности. она будто спит, слегка запутавшись в рукавах белесой ночнушки. блэку нестерпимо хочется прикоснуться к ней, но одновременно с этим его пронзает желание уничтожить ублюдское тельце, которое он зачем-то сохранял долгие месяцы. ответ наверняка кроется где-то на поверхности, но его сознание сейчас напоминает черное озеро — такое же темное, и на вид безжизненное. на мгновение блэк все же оступается — подходит ближе, очерчивая заостренный подбородок пальцами, и тут же отдергивает руку. грейнджер слишком холодная.

не такая.

осознание этого настигает легкими волнами, но регулус старается отвлечься. смотрит потухшими глазами на небо, не замечая ни единого облачка. лишь серость и призрачный туман. лишь наполнение его грязной души. осознавая это, блэк усмехается. едва ли он мог сказать это о себе несколько месяцев назад. это словечко относилось совсем к другим людям, а точнее к конкретному человеку. но теперь грязная вовсе не она. регулус вновь опускает взор на бездыханное тело. в голове мелькает мысль похоронить ее поближе, где-то в семейном склепе. блэк не понимает, зачем, да и сомневаются, что остальные поймут. горькой патокой в голове тянется мысль: и сириус наверное должен увидеть похороны своей любимой грязгрейнджер. это коробит, жжет внутренности похлеще круциатуса. он вновь на втором месте. вновь блядского сириуса предпочли ему. вновь плюнули в душу, даже того не замечая. регулус смотрит на грейнджер уже со злостью. внутри что-то клокочет, медленно наполняет осунувшееся тело. но все быстро стихает. он уже совершил одну ошибку, которую ему никогда не простят. больше теперь непозволительно. мысли путаются, но необходимо что-то решать — блэк постепенно замерзает, впрочем как и тело грейнджер, волосы которой уже покрылись тонким слоем инея. идея в воспаленном мозгу возникает стремительно. летняя резиденция, которую он всякий раз использует как ориентир для перемещения, сейчас пустует. значит никто и ничто ему не помешает, не собьет его хрупкое спокойствие. хотя присутствие даже бездыханной грейнджер здорово коробит. и регулус по-прежнему не желает осознавать почему. хотя сознание совсем не услужливо подсовывает его непонятные сны, позволяющие чувствовать что-то кроме апатии. блэку одновременно хочется и не хочется брать грейнджер на руки. она кажется причудливо маленькой и блэк знает, что с легкостью ее поднимет. но внутренний голос, внезапно заглушающий голос девчонки, шепчет иное. возвращает к прежним убеждениям, заставляя брезговать очередным прикосновением.

и в этот раз блэк ему вновь поддается.

хватает палочку, шепчет вингардиум левиоса и быстро идет, практически бежит к запыленному поместью. легкие нестерпимо горят, в лицо неприятно хлещет ветер, но регулусу плевать. также стремительно он пересекает полосу защитных чар и наконец останавливается. сил практически нет, но ему это и не особо нужно. с трудом регулус взбирается по скользким ступеням, чувствуя, как капельки ледяного пота медленно стекают по позвоночнику. его практически лихорадит. то ли от долгого пребывания на холоде, то ли от давящего предвкушения. грейнджер это даже не коснулось. такая же бледная она висит в воздухе с растрепанными волосами, постепенно снижаясь — силы регулуса действительно на исходе. блэку хочется прилечь, отоспаться на остаток собственной жизни. ведь если его не убьет ублюдок-братец, то наверняка бросит аваду разгневанный чем-то волдеморт, ведь каким бы чистокровным ни был регулус, для него он всего лишь щенок. маленький, одинокий, менее одаренный мальчишка. по сути никто. как впрочем и для нее. но сейчас времени на самокопание не было. ему нужен был старик кикимер, одолженный волдеморту для каких-то великих дел. где-то внутри регулус успел уже сотню раз пожалеть, что согласился одолжить домовика, но снаружи сохранял подобие холодного покоя. доверие лорда было не просто каплей в море. это был целый океан. океан возможностей, сплетен, новых знакомств. океан, в котором он медленно, но верно тонул. как бы регулус не пытался, старый домовик и не думал отзываться. какое-то скользкое, неприятное предчувствие начинало растекаться по позвоночнику. наконец блэк что-то почувствовал. через мгновение перед ним приземлился эльф. на скрюченном существе практически не было живого места, все его тело покрывали кровавые нарывы. — кто сделал это с тобой? — в ужасе прошептал регулус, начиная смутно догадываться. — л-лорд, — обессилено прохрипел домовик, начиная бормотать полную историю. постепенно цепочка событий складывалась в воспаленном сознании регулуса, разрывая, разрушая, круша едва восстановившиеся доверие и осознанность. он вновь допустил ошибку. доверился, последовал не за тем человеком. и сейчас пожинал плоды. легкие почти не работали, словно мозг блокировал доступ спасительного кислорода, избирая более легкий путь: сдохнуть в запыленном поместье в обнимку с окровавленным домовиком. и рядом с грейнджер, - вновь «услужливо» добавляло сознание.

легче не становилось.

с трудом разогнувшись, регулус стал лихорадочно вспоминать известные ему целительские заклинания, глухо сетуя на собственную оплошность — такими темпами он действительно быстрее умрет сам, даже нет необходимости даже дожидаться авады, играючи брошенной лордом. лордом, который оказался заносчивым ублюдком. ублюдком, настолько боявшимся смерти, что убить кого-то, дабы продлить собственную никчемную жизнь, не являлось чем-то сложным. — «крестраж», — промелькнуло в сознании у блэка, заставляя затхлые шестеренки яростно работать. он должен был узнать. должен был сказать, кому-угодно. простофиле диппету или даже чертовому дамблдору, не важно. но сейчас он не мог. сейчас он залечивал кровавые надрывы на крохотном морщинистом теле и удрученно размышлял. идея написать брату уже не казалась такой правильной, здоровой — регулус знал, что братец точно убьет его, едва услышав о содеянном. и он не был слишком против. мысли путались уже настолько, что легче было бы действительно устроиться мертвым телом где-то в земле, подальше от напыщенного фамильного склепа. регулус ясно осознавал — так он лишь пытался сбежать от проблем, которые стремительно его настигали, словно чертовы дементоры по кусочкам лишали его души и ясного сознания. но сбегать — не выход, блэк это уже выяснил. отправив старого домовика домой, блэк вновь опустился на прохладный пол. стазис с грейнджер начинал потихоньку спадать, о чем свидетельствовали капли, гулко падающие с влажных прядей. необходимо было действовать. на дрожащих ногах он поднялся вверх, скользкими пальцами обхватывая палочку. делая рваное движение, блэк с немым благоговением начал наблюдать, как бездыханное тело постепенно окутывается шелковыми тряпками, опускается в бархатистый ящик, словно фарфоровая кукла в дорогую коробку. ему не нравилось слово гроб, слишком прямо намекающее о чьей-то смерти. а грейнджер сейчас выглядела действительно мертвой — бледная, легкая, воздушная, но все же мертвая. и ему это не нравилось — ему неосознанно хотелось думать, что вот, сейчас, тонкие губы дернутся, выдавая очередную колкость, или, как ему больше нравилось, она улыбнется и призрачно прошепчет что-то теплое, как она любила. а еще он знал: грейнджер любила магнолии. любила каждую не заслуживающую того псину, каждого оборванца, нестерпимо любила знания и, наверное, что-то еще. любила все, кроме него. и сейчас регулусу хотелось эгоистично думать, что в последний момент своей жизни она думала именно о нем — не вспоминала кого-то из своей компании или, что хуже, его ублюдочного брата. он был чертовым триггером — такой же, как он, но блять лучше во всем: увереннее, энергичнее, ярче, ближе к ней. и это раздражало, ужасно раздражало. но сейчас, сейчас он был на шаг впереди. на несколько шагов ближе к грейнджер. но и на несколько непростительных ошибок дальше. так странно, совсем непостоянно и даже глупо.

отвратительно.

как и он сам.

он окружил ее сотнями, тысячами крохотных магнолий. розоватые цветы сильно контрастировали с бледной кожей и платьем, но невесомо оживляли ее, придавали призрачную яркость белесым щекам и губам. один цветок он даже вплел в спутанные локоны. мнимо-молчаливое признание того, во что регулус по-прежнему не мог поверить. теперь оставалось лишь самое простое. и одновременно до ужаса сложное — сообщить брату, с которым они не пересекались практически с самого поступления в хогвартс. которого он чертовски ненавидел, которому завидовал, по которому в глубине души скучал. и вся эта какофония, вся эта неопределенность чертовски выматывала. он даже не представлял, что могло бы заставить его согласиться прийти сюда. регулус не хотел, чтобы об этом визите знал кто-либо еще. не мог прямо написать о грейнджер, но и не мог мучить старика кричера, лишь недавно вернувшегося из «вакантного» путешествия с лордом. не мог он и вызвать патронуса, ведь воспоминание об убийстве или обрывок какого-то сна априори не могли быть счастливыми воспоминаниями. не мог даже связаться с братом по чертовому зеркалу, ведь еще на его четвертом курсе тупица-сириус уничтожил свой экземпляр, не желая иметь с регулусом ничего общего. тогдашнего регулуса это до жути ранило, раздробило его крохотное сердечко, раскроило душу на миллионы осколков. но спустя пару лет он все собрал, все до единого. но появилась грейнджер, и все повторила, рассекла старые шрамы, расколола, даже не касаясь. а теперь они оба должны были быть рядом. даже мертвая, грейнджер продолжала давить на его сознание, а теперь прибавлялся еще и до жути взбешенный сириус, и так обладавший не самым спокойным характером. но делать было уже нечего. вызвав заклинанием пергамент и перо, блэк принялся писать. руки дрожали, а мысли путались, поэтому все выходило неразборчиво-скомкано. нацарапав еще пару строк, регулус прикоснулся палочкой к конверту, бормоча имя сириуса, а затем заставил письмо исчезнуть. он не любил обращаться к семейной магии, но так письмо открылось бы лично его брату, проклиная непрошенных читателей. он не сомневался, что сириус поймет его прозрачный намек, но надежда на то, что он вообще решит прочесть письмо и поверит ему, было мало. поэтому усевшись на запыленный стул, регулус принялся ждать. практически с самого утра сириуса что-то беспокоило, но он так и не мог понять, что именно. непрошенное волнение сбивало как на уроках, так и даже на тренировке по квиддичу, из-за чего сириус несколько раз получил квоффлом по лицу и заслужил непонимающий взгляд джеймса. но что-то все-таки должно было проясниться. и он наконец осознал, что именно. падая от усталости на кровать, сириус вытащил из-под себя чуть смятый конверт. не поддаваясь подозрениям, он поддел ногтем печать, принимаясь читать искривленные буквы.

здравствуй, сириус. наверняка ты не ожидал меня услышать получить это письмо. мне жаль глупо противно это говорить,

но я знаю, где твоя обожаемая «г». если хочешь увидеть ее напоследок, жду тебя там,

где мы раньше проводили лето с цисси. редж.

мне правда жаль.

вновь и вновь перечитывая рваные строки, сириус пытался все осознать. наверняка его ублюдочный братец причастен к исчезновению гермионы. но что значило это «напоследок». скомкав пергамент, блэк запихнул его в задний карман джинсов, накидывая теплую мантию. воспоминания о летней резиденции были не слишком четкими, но сириус все же решил аппарировать. спешно покидая замок, он не замечал ничего — ни холода, медленно сковывающего его тело, ни странных взглядов, бросаемых на него сокурсниками. сейчас ему было слишком важно узнать, что же случилось с гермионой, что натворил ублюдок-регулус. добредя до границы защитного барьера, он наконец аппарировал. наверняка старик-дамблдор будет недоволен, но сейчас это волновало его в последнюю очередь. появившись прямо на ступенях поместья, сириус чуть было не упал — головокружение после аппарации и дезориентация явно играли свою роль. смахнув растрепавшиеся волосы со лба, сириус медленно отворил тяжелую дверь. в старинном доме ощущалась затхлость и аромат. цветов. аромат подозрительно знакомых цветов. быстро проскочив небольшой коридорчик и еще одни двери, сириус наконец увидел регулуса. мальчишка был очень бледен, под глазами залегли темные круги, а лицо осунулось. — на кой черт ты меня вообще сюда позвал? — брезгливо пробурчал сириус, исподлобья глядя на брата. тот будто на мгновение сжался, стал ниже и щуплее. а потом взглядом указал на что-то рядом с ним. посмотрев чуть ниже, сириус обомлел: там, прямо рядом с его братом, стоял темно-бордовый гроб. на негнущихся ногах подойдя поближе, он увидел грейнджер. она лежала, словно погруженная в стазис. темные кудри были убраны с лица, а губы слегка приоткрыты: словно они сейчас приоткроются, и грейнджер зашепчет что-то адресованное всем и одновременно никому. гермиона лежала в гробу, словно с любовью укутанная в цветочное одеяло и наспех поцелованная в приоткрытые губы.

легкая, воздушная и мертвая.

осознав это, сириус молча опустился на колени. от него словно грубо отсекли, отрезали что-то важное, разбили зеркало его души на миллион осколков. его постепенно наполняло опустошение. тягучими волнами оно растекалось по телу, соединяясь с кипучей злостью. в мозгу словно что-то щелкнуло. рывком поднявшись, сириус вперил взгляд в брата. выблядок молча смотрел на него, мнимо раскаиваясь. наверняка он был причастен к смерти гермионы. чертов утырок! это молчаливое безразличие раздражало. очень раздражало сириуса. наконец он решил действовать. преодолев короткое расстояние между ними, он с размаху ударил брата по лицу. регулус практически не пошатнулся и продолжал по-прежнему молчать. лишь поджал тонкие губы, словно насмехаясь. рассердившись еще больше, сириус ударил еще. и еще. и еще. его кулак постепенно окрашивался кровью, а братец продолжал молчать, принимая удары, как тряпичная кукла. сириус начинал окончательно терять терпение. вывернув брату руку, он схватил его за горло, начиная хрипло шипеть ему на ухо: — не молчи, тварь, отвечай! это ты сделал? брат по-прежнему молчал, размазывая кровавые разводы по лицу. ударив мальчишку кулаком в живот, он вместе с ним осел на землю. очертив ногтями полосу на шее регулуса, он вновь прошипел: — отвечай, расскажи мне все, черт возьми! — да. да! это был я. это блять был я. — наконец начал говорить регулус в ответ, широко открывая глаза и пытаясь убрать руки брата от себя. — этими же чертовыми пальцами я душил грейнджер. она так мило отбивалась и надеялась, что я ее все же отпущу, — продолжал маниакально бурчать блэк, а затем словно стушевался: — но я сожалею, теперь я правда сожалею. — я бы убил, тоже задушил тебя, маленький ублюдок, но не хочу марать руки, — с остервенением пробормотал сириус, начиная дрожать. его брат явно сходил с ума. — а о грейнджер ты был значит не против руки замарать. да и не только руки, — невпопад буркнул регулус, борясь с клокочущей злостью. вновь получив кулаком по лицу, он стал отплевываться от крови, пытаясь не задохнуться. — твои грязные намеки не уместны, мразь, мы были исключительно друзьями. — фыркнул сириус. он готов был собственными руками придушить брата, наслать ебаное круцио, наблюдать как редж корчится от боли, как наверняка мучилась малышка-грейнджер. — надеюсь, твой ублюдочный лорд разможжит твою черепушку и заставит тебя страдать также, как это сделал для меня ты. — ты думаешь я не страдаю? — вырвалось у блэка. — ты думаешь я не слышу каждую ночь ее голос во сне, ее просьбы все рассказать. ее воспоминания о тебе и всей твоей отвратительной компании. — меня не волнует, как там тебя мучают, и как ты страдаешь. я надеюсь, ты сдохнешь в какой-нибудь затхлой подворотне в лютном. наверняка матушка будет сильно страдать по своему сыночку-убийце, да, маленький ублюдок? — в очередной раз ударил сириус брата, наблюдая, как воротник его рубашки постепенно окрашивается в ярко-алый. регулус неуклюже распластался на полу, дыша через раз. сириус развернулся, чтобы наконец уйти, и заметил на платье грейнджер капли крови, неопрятно разбрызганные на белой ткани. они сверкали, словно яркое напоминание о том, кто это сделал, кто за это получил, и кто в будущем за это ответит. легко целуя девушку в лоб, и внутренне вновь содрогаясь, сириус наконец вышел. словно в агонии, регулус барахтался на ледяном полу. тело и лицо жутко саднило, а разбитый нос позволял дышать лишь через раз. у него явно было сломано несколько ребер, получено сотрясение мозга, а еще окончательно разъебана его душа. но с маниакальным удовольствием регулус понимал — сириус теперь чувствовал то же самое. он тоже потерял кого-то близкого, ценного для него. вот только сейчас у его брата был кто-то, кто мог бы его поддержать, а в тот момент у регулуса не было никого. вот только грейнджер сейчас умерла, а тогда сириус просто сделал вид, что его брата не существует. поступил как чертова змея, выбрал путь, с которым долгое время пытался бороться. и это доставляло регулусу до отвратительного приятное ощущение. теперь уже его братец облажался, теперь уже он почувствовал горечь потери. и регулус был готов вытерпеть избиение еще десяток раз, лишь бы вновь увидеть настигающие сириуса боль и отчаяние. с большим трудом поднявшись, блэк опустился на забрызганный кровью стул. сил уже совсем не было. но необходимость наконец похоронить грейнджер в положенном месте все же оставалась. решив подумать об этом позже, регулус, похрипывая, поцеловал грейнджер в лоб, оставляя кровавый отпечаток, а затем задвинул крышку бархатистого ящика, медленно опускаясь на дощатый пол и засыпая.