Hollow Purple

Годжо не собирался ему говорить. Ни через день. Ни через неделю. Кажется, у него помутнело в голове. Мысли стали сами на себя не похожи – они путались, менялись местами и сплетались в узлы. Все прежние цели нагло отодвинули на задний план пурпурные лепестки и удушающий аромат сирени. Юджи был юным. Очаровательным. Он заслуживал покоя, семьи и жизни, в которой ни одно проклятье не ворвётся его мир. Юджи жил в общежитии техникума, считая своей семьёй тех, кто был рядом и носил внутри себя проклятый дух. Сатору считал, что если он – одна из частичек этой странной "семьи" мальчишки – взвалит на его плечи свою любовь, она его проглотит. Сожрёт и перемелет вместе с костями, не оставив последнего крошечного шанса на счастливое будущее. Годжо прекрасно знал, что не был таким хорошим и светлым, каким видел собственное отражение в глазах юноши. Он считал, что должен был оставаться его сенсеем – ангелом-хранителем за спиной, способным уничтожить любого врага. И самого Юджи, если проклятье одержит верх. Мужчине нравилось наблюдать, как ученики становились сильнее. Через тренировки, битвы и потери приближались к его собственной цели: стать теми, кто изменит удушающий уклад старейшин магического мира. Итадори Юджи не был исключением. Юный маг набирался опыта с такой удивительной скоростью и отдачей, что любовь и восхищение росли день ото дня всё быстрее, распускаясь внутри проклятой пурпурной сиренью. Которая продолжала травить. Он тренировался каждый день, он расправлялся с проклятьями там, где верхушка магов рассчитывала на его поражение. Он улыбался. И тянулся за объятьями. Жажда прикосновений юноши выбивала из головы остатки разума – если шёл рядом, то цеплялся за руку, если садился, то так, чтоб касаться плечом. Итадори словно губка впитывал в себя все прикосновения. А Годжо осознавал, что без его согласия ничего из этого было попросту невозможно, но прекратить не мог. Бесконечность таяла. Тепло юношеских ладошек плавило преграду, которую не задевал жар вулканоголового проклятья. Тем временем скрывать своё собственное проклятье становилось всё сложнее. Он видел, как менялись взгляды окружающих при его появлении. Ему пришла в голову мысль исчезнуть, пока всё не пройдёт, но она обратилась другой в этом цветочном аромате – это не пройдёт. Сатору Годжо оказался глупцом, загнавшим себя в ловушку. – Годжо-сенсей, – юноша встал напротив, перегородив ему путь. – Наклонитесь, пожалуйста. Всего на несколько секунд. Юджи всем своим естеством ощутил, как ему в спину врезались выжидающие взгляды. – Зачем? – в мужчине слабо заискрилось любопытство. Он слишком паршиво чувствовал себя, чтобы отзываться на такие шалости. – Вы ведь не здоровы, хотел проверить температуру. – Тебе не о чем беспокоиться, Юджи-кун. – Врёте. – Нет. – Все уже это знают, сенсей. Вы побледнели, стали сутулиться. Кашляете, едва дышите. Вам очень плохо. Годжо задумчиво уставился на мальчишку. И что прикажете с ним делать? В голове шумело. Есть хотелось уже несколько часов к ряду, но тошнота не давала проглотить ни кусочка. Как отвадить от себя внимательного юношу, когда в теле сил едва хватает на то, чтобы держаться на ногах. Запереться бы дома, но вдали от Юджи и без того отвратительное состояние ухудшалось лишь сильнее. – Юджи прав, – подала голос Маки, смотря поверх очков с нарочитым равнодушием. Состояние сильнейшего мага напрягало. Подозрение, что он на самом деле вовсе не всемогущий, вызывало целую волну раздражения. – Если я позволю проверить температуру, и её не будет – ты отстанешь? – наконец произнёс Годжо. Вышло слишком холодно. Слишком нервно. – Только если докажете, что правда здоровы, Годжо-сенсей, – Итадори нахмурился. Тон учителя едва ли его задел. А вот дикое желание сбежать от помощи – задело невыносимо. Кого он пытался обмануть, находясь едва ли не в лихорадочном состоянии? Юный маг коснулся бледного лба пальцами. Горячо. Ладошка Юджи была такой обжигающей или он сам, никак не получалось разобрать. Сатору понимал, что попался. Попался в тот самый момент, когда позволил увидеть свою слабость. Тонкие брови мальчишки сместились к переносице ещё сильнее. Он вынудил его наклониться чуть ниже и едва уловимо коснулся лба губами. Лишь несколько секунд. Убедиться, что температура высока до того, что обжигает кожу. Годжо вымученно сглотнул подступившие к горлу бутоны, отправляя их в желудок. На языке осталась горечь от цветочного сока и кровавая соль. – Идёмте, Годжо-сенсей, – Юджи ухватил мужчину за запястье и потянул за собой. Где эта чёртова бесконечность? Ослабевший маг поплёлся следом, одной частью своей души желая вырваться и обратить всё в фарс, стать настоящим Годжо, а не его чёрно-белой копией. Другой частью он смирился со всем происходящим вокруг – это единственное, на что оставались силы. Вокруг, тем временем, не происходило ничего хорошего. Юноша приволок его к Сёко. А ей хватило едва ли получаса, чтобы понять, что с ним. От всех её исследований становилось мерзко. Не женщина была тому виной – ощущение, что в душу влезли и вытащили наружу самое потаённое чувство, вызвало зуд в горле. – У него ханахаки, Юджи, – Иэйри обратилась к парнишке, всё это время следившим за её работой из самого угла кабинета. Изо всех сил старался не мешать, но даже не думал выйти. – Этот дурень наслал на себя проклятие. – Э? Как так? – Итадори встрепенулся, обеспокоенный, но сбитый с толку. Годжо, отодвинутый на задний план, глухо закашлялся, приложив к губам салфетку. – Не знаешь о таком, да? – женщина следила за тем, как разгорался кашель. Ей хотелось взять образцы цветов. Упадок сил, отказ от еды, кашель и кровь, помутнение в голове – во всём этом находилось что-то помимо самой сути растений внутри, что ухудшало и без того паршивое состояние. Она была уверена, что дело в цветах. Они травили его. От них нужно было избавиться. Он должен был избавиться от них. – Это проклятье безответной любви. Человек, чья любовь не находит отклика, если его чувства достаточно сильны, может навлечь на себя эту заразу. Её источник – сам пострадавший. – Не знал, что такое возможно... – Юноша потерянно уставился на Сатору, который, отвернувшись, сплёвывал что-то в пропитанную кровью салфетку. – Возможно. Но редко. Теоретически это может сделать и обычный человек, но мало у кого хватит на такое магических способностей. Поэтому среди магов такое происходит чаще. И чем выше уровень его силы, тем злобнее будет сотворённое им проклятье, – договорив, она выдернула салфетку из цепких пальцев и оценивающе оглядела кисть сирени, перепачканную кровью. – Вот Годжо, например, травит себя. И умирает. Боишься быть отвергнутым, тупица? – в её вопросе сквозила горечь. Эмоции и смятение, скрытые за маской профессионала, просачивались наружу. Она видела всё своими глазами, но не понимала, кого так сильно мог полюбить сильнейший маг, что готов был свести себя с ума и умереть. Чей ответ так пугал того, кто, казалось ей, уже давно перестал чего-то по-настоящему бояться. Ответ пришёл спустя несколько секунд, когда Сатору, утирая остатки крови со светлой кожи, взглянул на оглушённого новостями Юджи. Он улыбнулся. А у Юджи дрожали руки. Сёко готова была убить мага прямо здесь и сейчас. – Знаешь, Годжо. Будь ты хоть немного внимательнее к чувствам других – ты бы кое-что увидел. И как мне думается давным-давно. И если вместо признания ты сгинешь – я возненавижу тебя. Мужчина кивнул и поднялся с высокой кушетки, на которой всё это время сидел. Он ушёл. А потерянный Юджи кусал щёки до крови, смотря ему в след, и впервые совсем не знал, что ему делать дальше. Проглотить палец было легче. Свыкнутся с мыслью о возможной казни было легче. Держать в узде проклятье было по сравнению с этим до абсурдности легко. После этого Годжо исчез. Юноша искал его, готовый забросить занятия и задания, но найти не мог. Никто не мог ему помочь. Маг умел прятаться слишком хорошо. Но был в этом и плюс: его невидимость означала, что он в порядке. По крайней мере, он был живым. Потом, в один солнечный вечер, он наконец вернулся. Как ни в чём ни бывало возник на пороге комнаты и позвал с собой. – Скучал, хотел побыть с тобой немного, – улыбнулся мужчина, оголив на секунду измаранные кровавой слюной зубы. Он был похож на зверя, что пришёл умереть на руках. Юджи только кивнул и поспешил к нему, прихватив с прикроватной тумбочки маленькую пачку салфеток. Годжо кашлял едва ли не каждую секунду, и уже не пытался утереть кровь. Они пришли на задний двор. Место в техникуме, где едва ли бывали чаще, чем раз в пол года – поросшее травой поле с видом на макушки деревьев и тихий пригород. Сатору мурлыкал под нос едва понятную песенку и шёл нетвердой походкой, будто хотел пуститься в пляс, но сдерживался, задевая иногда плечо Итадори. Он не мог твёрдо держаться на ногах. Стоило опуститься на лавочку, как в голове юного мага взорвался рой вопросов. Так много и все важны до невозможного, тянутся на язык, путаются в голове, смешиваясь друг с другом. Но он не мог задать ни один из них. Едва ли Годжо смог бы ответить. – Повернитесь ко мне, Годжо-сенсей, – Юджи сел полубоком и поманил его сесть так же. В руке, протянутой к губам, была мягкая салфетка – кровь и сок с пережеванных лепестков впитывались в неё, но тут же тонкой струйкой выступали снова, когда лёгкие сдавливало спазмом. – С чего вы вообще решили, что будете отвергнуты? – Юджи утирал кровь с его губ с такой невыносимой нежностью, что становилось только хуже. В ушах стоял звон, тихий и бесконечный. – Потому что я – Сатору Годжо. Со мной лучше не строить семьи, – мужчина снова зашёлся в кашле, едва не задыхаясь от вездесущих маленьких цветочков. Итадори дождался, пока очередной приступ затихнет и молча предложил свои колени вместо подушки. Отказывать не было сил. Ноги у него были тёплыми. Уютными. Годжо отложил очки и опустил голову на колени, быстро спрятав нос в складках толстовки на животе парнишки. Печенье. Свежее печенье с ванилью и шоколадом. Аромат, уничтожавший проклятую сирень. Позволяющий вдохнуть хотя бы немногим больше. – Годжо-сенсей, – послышался голос Юджи. Взглянуть бы на него, но слишком тяжело повернуть голову и открыть глаза. Сердце, измученное проклятьем, металось по груди. Лёгкие скручивало в узел. Ещё немного, и не вдохнуть больше. Никогда. Может, сказать? Вдобавок к двуликому демону взвалить на плечи ещё одно проклятье – себя самого. Уже не хватит сил. Потерпеть ещё несколько минут, пока нежные пальцы гладят по голове и пропасть. Кажется, от пыльцы в голове давным-давно помутился рассудок. – Мм? – едва слышно откликнулся Годжо, изо всех сил хватаясь за последние крупицы самого себя и реальности. Реальности, в которой он хотел исправить магический мир, прорубить дорогу новому поколению и создать таких же сильных магов, каким сам являлся. Реальности, в которой он не знал привязанностей, в которой любая его забота и проявление любви были сотворены не его сердцем – а его головой. Той реальности, в которой он не проклял себя, судорожно боясь навлечь свои чувства – которые считал не меньшим проклятьем – на какого-то мальчишку. В которой проклятье, созданное им самим, не убивало его на коленях возлюбленного. – Знаете, Годжо-сенсей, – в воцарившейся на мгновение тишине послышался полный тоски всхлип. – Я бы очень хотел быть тем, в кого вы так сильно влюблены. Сердце в груди замерло. У Юджи или у Сатору, вряд ли кто смог разобрать. Сердце боялось. Боялось, что если начнёт стучать, то переломает все рёбра. – Я так сильно вас люблю, глупый вы Годжо-сенсей.