Hollow Purple

Что такое любовь для Юджи? У Юджи всегда были те, кому он посвящал свою симпатию: юноша собирал всех в одну кучку – начиная от родного деда, юной девушки из школы, которую он встречал ещё в средних классах, и заканчивая кумиром на экране и любимым вкусом газировки. Несравнимо, казалось бы. Но его любовь к чему бы то ни было всегда была до того искренняя, что иначе он и не мог. Для Юджи любовь была поступками – помощь, поддержка, забота и преданность. Прекрасное ощущение, греющее душу. Само чувство внутри приносило ему счастье. А если уж он получал любовь в ответ – она росла больше и больше с каждой улыбкой того, кому он своё внимание дарил. Хватит всем, вы только будьте счастливы и рядом. Но с Годжо всё было не так. С ним всегда всё было не так, как с другими. Любовь к нему была, как казалось Итадори, слишком сильной. От неё по коже ползли мурашки. Перехватывало дыхание. Тело двигалось само, без указки мальчишки или хотя бы проклятья внутри – оно просто тянулось к учителю, игнорируя все преграды: и вымышленные и реальные. Чтобы запомнить аромат. Запомнить очертания тела. Запомнить градус его тепла. Медленно повышающийся день за днём от приближения юноши. Сатору рушил всё в голове Юджи, но тут же отстраивал заново, сам того не ведая объясняя мальчишке бушующие внутри чувства, взращивая их и облачая в реальность. Он день за днём одним своим присутствием разжигал любовь к себе. Сначала Итадори не беспокоился о ней – к учителю этого ощущения было не меньше и не больше чем к новым друзьям. Ради каждого из них он готов был поставить на кон всё – для такого как Юджи, ничего необычного. Потом она начала его пугать. В эту чёртову любовь стало попадать столько новых желаний и чувств, что в голове никак не укладывалось. Почему так хочется держать его за руку? Почему так сильна жажда узнать поближе? Узнать что-то новое, что доселе почти никому не известно. Думай он так о своих ровесниках, всё ещё не переживал бы ни на секунду. Годжо не ровесник. Он сенсей. Яркий и взбалмошный, но едва ли понятный хотя бы на половину, скрывающий за своей повязкой не только глаза – всю душу целиком. Зачем Юджи так сильно хотелось узнать, чем пахли его волосы, и какими они были на ощупь? А когда, наконец, узнал – касаться их как можно больше. Вот бы быть хоть немного повыше, чтобы достать этот едва уловимый ягодный аромат от губ и белоснежных прядок. Рядом с Сатору было удивительно уютно. Такой высокий, что иногда заграждал своей макушкой солнечные лучи, и, склоняясь над Юджи, окунал его в собственную тень. Но вместо беспокойства юноша ощущал лишь уют. Словно спрятавшийся в безопасном месте зверёк. С Годжо Сатору было хорошо невыносимо, так, что горело в груди и чувства там не помещались. Жизнь с ним оказалась поистине чудесным временем, а возвращение в реальный мир, каким бы желанным оно ни было, утопило в грусти – уголок вселенной, в котором кроме Годжо и магической игрушки ничего не являлось по-настоящему реальным, исчез. Реальность ударила по затылку тяжелым кулаком Тодо. А голубоглазый маг, тем временем, таял на глазах. И молчал. И улыбался. Замыкался в себе на тысячи замочков, чтобы никто ничего не узнал. Даже Итадори Юджи, который, как казалось, ему ближе многих. Мальчишка был уверен, что это не более чем видимость. Лишь дружба и озорство, ведь он единственный позволял тактильному мужчине утолять жажду прикосновений. Взаимовыручка. Пока Годжо впитывает человеческое тепло, Юджи впитывает каждый его жест и невидимый взгляд, улыбку и объятье себе на память – чтобы, когда это всё закончится, вспомнить о том, что у него есть человек, которого он любит больше всего в этом жутком мире. Не будь Сатору таким далёким – взрослым, сильным, с прошлым настолько тяжёлым, что оно тащилось за ним с лязгом и треском, словно кандалы – Итадори непременно бы сказал о своей любви. Но чёртов Годжо каждой клеточкой своего тела показывал всем вокруг, что эта любовь ему не нужна. Ни одна её капля. Лишь пару раз, когда мужчина уходил в себя так сильно, что не замечал парнишку в дверном проёме, Юджи видел, как бесконечное одиночество, такое же необъятное как силы мага, давило на его плечи, и они безвольно опускались, и дрожали белые ресницы. – Годжо-сенсей? – робко звал юноша. – Что такое, Юджи? – мужчина вскидывал голову и смотрел прямо в глаза. Ровная спина, величаво расправленные плечи и хитрый блеск в глазах. Как и подобает сильнейшему. Юджи больно. Он совсем не тот, кому Годжо готов был раскрыть свою душу. А у Сатору в груди любовь уже не помещалась. Но он не хотел показывать свою слабость тому, кого клялся защищать. Чем сильнее юноша привыкал к совместной жизни не только с проклятьем, но и со своей любовью, тем больше замечал, как, сильно менялся сильнейший маг. Он слабел. Бледнел, затухал, словно тлеющая свеча, и тратил все силы на то, чтобы никто не замечал его мучений. Юджи наблюдал за ним и всё больше переживал, в голове пульсировал один и тот же вопрос – как долго мужчина скрывал это, что всё стало таким пугающим, и уже не получалось прятать. А потом всё за каких-то тридцать минут встало на свои места и в этот же миг разрушилось. Годжо Сатору кого-то любил. Так сильно. Убийственно сильно. Годжо Сатору считал себя до того одиноким, что любовь свою не отдавал, пусть она и стекала по подбородку. Он лучше будет сам собою проклят, чем откроет собственную душу. Годжо Сатору убивал себя от любви к кому-то – без сомнения потрясающему, раз чувство было так сильно – пока Юджи берёг и защищал свою собственную любовь к нему. Чтобы, когда маг наконец чуть больше приоткроет сердце для мальчишки, её ему подарить. И будь что будет. Итадори Юджи не знал, как быть. Когда рвался с ним увидеться, когда искал встречи, когда молился хоть кому-нибудь, чтобы мужчина был цел. Пусть Годжо любил кого-то другого, но юноша любил его – этого было достаточно, чтобы продолжать тянуться к проклятому магу с глазами небесного цвета. Юджи никому не признавался, что плакал в те несколько дней после исчезновения мужчины. Только Сукуна, довольный драмой, словно именно он её учинил, и следивший за всем с первых рядов, смеялся и злорадствовал, упиваясь эмоциями мальчишки.

– Я так сильно вас люблю, глупый вы Годжо-сенсей.

У Юджи сердце едва не остановилось, когда он сказал это вслух. Он цеплялся за свою мечту, как за последнюю возможность. Маленькое хрупкое «а вдруг» трепетало в груди, в надежде, что его чувства не позволят Годжо умереть прямо так, в его трясущихся руках. – Как... давно? – в груди трещали ветки. Кажется, это рёбра не выдерживали буйства проклятья. Его существование прямо в этот момент настоящего становилось бессмысленным и нелепым, но едва ли цветам, так пышно цветущим месяцами, хотелось так просто вянуть и покидать тепло чужого тела. В лёгких словно билась в панике целая стайка птичек. Юджи наклонил голову и пара слезинок упали с его щёк на лицо Годжо, оставляя за собой едва ощутимые ледяные дорожки. Мальчишка улыбался. Ободряюще. И заботливо. Как улыбался всегда. – Давным-давно. И каждый день всё сильнее и сильнее. Так сильно, что плакать хочется, – его пальцы нырнули в спутанные белые волосы, чтобы оставить на коже отпечатки тепла. Лишь бы не лить слёзы. Лишь бы убедиться, что мужчина не погибнет на его коленях. Сатору не смог ничего ответить. Единственное, чего он, наконец, желал – это вырвать из себя проклятые цветы. В голове от дурмана всё ещё плыло, мысли всё ещё были перемолоты в кашу и давили на мозг изнутри. Когда очередной приступ кашля настиг его, Годжо едва ли успел осознать. За всё это время таким сильным он не был никогда. К тому времени, как он вскочил, перевалившись через спинку лавочки, вся кофта мальчишки и его колени были в крови. Ребра упирались в сухие деревянные балки, так, что начинали трещать, словно это помогало цветам изнутри выбираться наружу. Цветы, покидая нутро, искрились в солнечных лучиках, взрывались, словно крошечные бенгальские огоньки и рассыпались прахом, едва достигая земли. В траве тем временем оставалась кровь, не успевавшая впитываться в почву, и кровавая гуща, что и вовсе не стремилась уходить с пригнувшихся травинок. Всё то же месиво текло и по рукам, капало с локтей, пока Годжо помогал цветочкам покидать его тело. Проклятье таяло. Он вырывал его из собственной груди словно сорняк и дышал. Дышал. Дышал. Пусть легкие выли от боли, а воздух жёг их, раскалённый огнём. Сирень, красивая, пышная пурпурная сирень гибла в уходящих солнечных лучах, оставляя блики в карих глазах, что никак не могли отвести взгляда. Годжо улыбался. Хитрая. Своенравная. Самодовольная улыбка, так подходящая к его губам. Всё ещё бедным, но он приходил в норму. Величаво расправленная спина, блестящие тьмой очки. Сильнейший маг Сатору Годжо, который недавно совершил то, что однажды – несколько лет назад – поклялся себе никогда не совершать. Он опустил взгляд, расслабил плечи и криво усмехнулся. – Эй, Юджи, – Только не это. Остановись, пока не стало поздно. Не показывай этому мальчишке, что на самом деле ты просто человек. – Я люблю тебя, Юджи. Не остановился. Душа уже нараспашку. Бесконечность. Повязка. Все блоки сорваны, пароли от всех дверей у Юджи на ладошках – он увидел, выучил и никогда не забудет. Годжо убедил себя, что ему никого нельзя любить. Чтобы быть одному, чтобы быть сильнейшим, чтобы никто не знал о том, что у него есть сердце и оно бьётся, что он, как и все, иногда устаёт и страшно тоскует. Юджи, честно признаться, было на всё это плевать. Пусть он знал это, но мужчина для него не изменился. Всё тот же: добрый, порой совсем сумасшедший, яркий и взбалмошный, заботливый и тактильный. Потрясающий, чёрт возьми, Годжо Сатору. Сильнейший маг всего современного мира. – И я тоже, – Юджи улыбнулся ещё раз. Ярче. До того счастливый, что любви снова становилось так много, что внутри не помещалось. – Я тоже люблю вас, Годжо-сенсей.