Не по уставу

      Сигнализации были установлены и проверены, коды от панелей управления придуманы и выданы — в общем, с этим разобрались сравнительно шустро. Пришлось штробить стены, чтобы никто не смог просто обрезать провода.       Мариса загружает себя работой под завязку. Намеренно становится затычкой в каждой дырке, старается узнать всё и обо всём. Она из кожи вон лезет, чтобы оправдать ожидания Рика. Ей важно доказать не только самой себе, но и ему, что она может обеспечивать безопасность так же хорошо, как это делала Мишонн. Мариса пятнадцать лет прослужила в самой сильной армии страны, что она, с малюсенькой общиной не справится?              Она справляется.              Спустя несколько недель новый ритм жизни становится ей более привычен. Сотрудники приходят к ней с вопросами, она принимает решения, которые влияют на всех. Рик постепенно подключает её мнение к новым обстоятельствам, Мариса чувствует себя от этого важнее и как будто спокойнее. Когда занята делами, незваные мысли посещают ощутимо меньше. Она с содроганием вспоминает те жуткие первые две недели, когда была предоставлена исключительно самой себе. Нечаянная жестокость Граймса.              Рик приглядывает за Марисой. Время от времени, издалека. Когда она не видит.              После той выходки у него в офисе всё затихло, и ему откровенно неясно, что случилось. Рику боязно представлять, как она себя чувствует на самом деле, но он замечает перемену в ней так же хорошо, как замечает следы старости на себе.              В CRM ему было откровенно плевать на них, долгое время он жил лишь потому, что просто передумал умирать. Однако дома есть время и порефлексировать, и поразглядывать себя в зеркало. Он седеет. Теперь на его лице гораздо больше соли, чем перца. Он замечает, что его мысли срываются с поводка и тянутся назад, в прошлое. Пятнадцать лет уже Рик выживает в условиях конца света. Всё началось с того, что он искал свою семью, и он её нашёл, — а также друзей, соратников и новые ориентиры в жизни. Он уже не тот трусоватый коп, который избегал убийств. Новый мир — новые законы. Это было так давно... Рик часто приходит на кладбище, смотрит на мемориальную стену и думает, что скучает по старым временам. Особенно — по тому периоду, когда Карл был жив.              Мариса приглядывает за Риком. Когда у неё выдаётся свободная минута. Когда никто не видит. Это не утоляет её растущий по нему голод, только дразнит аппетит ещё больше. Проблема, которую успешно удавалось игнорировать в CRM, зацвела с новой силой в Александрии.              Марисе не хватает прикосновений. Очень. Она начинает замечать за собой, что в моменты размышлений поглаживает себя то по волосам, то по рукам. Снова начала обнимать вторую подушку, когда отходит ко сну. Старается больше времени проводить среди людей. А оставаясь наедине с собой, вспоминает проведённые часы с Риком. От этих воспоминаний становится только хуже; рана ещё не зажила, а она уже её расчёсывает.              «Заживёт ли вообще?» — частенько задумывается начальница безопасности.              Местный контингент поутих, так и не получив от неё ни одного положительного сигнала. Только Ниоба продолжает свои гляделки, уже как будто просто из вредности; бесспорный минус общей крыши над головой. Но Марису её знаки внимания не искушают.              Мариса пытается подольше сохранить последние прикосновения Рика. Не позволяет никому касаться её, если только в силу настоящей надобности. Теперь ей приходится кормить свой голод лишь фантазиями и воспоминаниями. Эффективность этого способа примерно равна попытке наесться попкорном.              На ней больше нет ни молекулы Рика.              В постели он доминировал над ней в девяти случаях из десяти. И даже если разрешал быть сверху, то всё равно каким-то образом умудрялся контролировать всё происходящее, — Мариса это в нём очень любила. Рик нёс себя так, что с ним хотелось просто отключить голову и подчиняться каждой команде. С ним не хотелось засмеяться, когда он произносил «на колени», как это было с некоторыми мужчинами из её прошлого. Мариса думает, что почти каждая женщина поняла бы, о чём она: бывает, встречаешь мужчину, а стержня нет, и слушаться его ощущается почти как неуважение к себе, раздавая команды он выглядит просто как идиот. А бывает, как с Риком: он только двинет бровью, посмотрит — а ты уже выжимаешь трусы.              Она встряхивает головой.              «Ага, молодец, Мариса. Думай о нём побольше, ты же любишь сидеть и пялиться на свои раны. Лелеешь свои страдания, будто тебе двадцать, а не в два раза больше. Позорище, а не старший сержант-майор». Потом она одергивает себя ещё раз. «Бывший». Бывший старший сержант-майор. Теперь она просто начальница службы безопасности крохотной общины на сорок одну душу.              «Предпочла долгу сердце? Расхлёбывай теперь», — надменно отмахивается червь.              В минуты спокойствия она часто оглядывается назад. И не только на тот день в CRM, а вообще. Мариса уже пятнадцать лет выживает в апокалипсисе. А ведь есть так много людей, которым повезло гораздо меньше неё.              Но повезло ли ей? Повезло ли ей на самом деле? Или судьба заставляет её балансировать на лезвии ножа, чтобы в конечном итоге просто столкнуть в бездну? Чем дольше Мариса живет, тем сильнее замечает, что её отношения со смертью терпят постоянные метаморфозы, становясь то интимными, то безразличными. Будет ли ей везти и дальше? Всё чаще Мариса ловит себя на мысли, что ей всё равно.              Она учится считать общину своей. Здесь успехи не очень. Данную Риком работу Мариса выполняет отлично, и он это замечает, время от времени искренне хвалит и благодарит, но привязанностью к местным бывшая сержант ожидаемо не воспылала. Для неё это просто один маленький курятник, который ей поручили защищать, — что она и делает. Более-менее дружеские отношения у неё сложились, как ни странно, только с Джудит.              Малявка сама начала проявлять к ней интерес. Про себя Мариса зовет Джудит именно так. Поначалу она делает это из пренебрежения — потому что ну а что подростку может быть от неё надо? Пусть не мешает работать. Но малявка оказывается невероятно серьёзной. У неё тёмные глаза и всегда немножко деловой взгляд, как будто она озабочена каким-то солидным делом. Мариса помнит, что биологически Джудит не принадлежит ни Рику, ни Мишонн — может, именно это и стало подспорьем для их сближения.              Потом пренебрежительный оттенок прозвища трансформируется в ласковый. Сначала — незаметно даже для самой Марисы. Джудит просто перестаёт вызывать раздражение. Однажды она просит научить её «драться, как в армии».              — А почему ты просишь меня, а не своего папу? — осторожно спрашивает Мариса, скрывая удивление просьбой.              — Я просила, но он ответил, что просто хочет забыть всё, что было в том месте…              «Просто хочет забыть всё, что было в том месте, — повторяет бывшая сержант в уме. — И меня тоже?»              Будет очень глупо спрашивать это у семнадцатилетней девочки.              — ...и он рассказывал о тебе, что вы долго служили вместе, так что я подумала, что это можешь сделать ты. Так научишь меня или нет?              Какая напористая. Интересно, это она такая в маму или в папу? Вспоминая рассказы Рика, Мариса ставит на второе.              — Спроси сначала у кого-нибудь из родителей, не против ли они, — отвечает она уклончиво. Ей представляется сцена, в которой Рик находит Джудит тренирующейся вместе с его бывшей, и прописывает бывшей щедрых пиздюлей за это.              — А почему они могут быть против?              Как бы Рик ни пытался сделать из Марисы второго Дэрила, с момента возвращения его правой рукой является Мишонн. Максимум, на что Мариса может претендовать, это левая. Бывшей не позволено то, что позволено «брату».              Но опускаться в объяснения она не хочет.              — Просто спроси. Это дело пары минут, а начальница безопасности не получит по шапке, что занимается самоуправством. Хорошо?              — Ладно, спрошу.              Вот так Джудит Граймс поднялась на новую ступеньку в отношениях с папиной подругой. Мариса крутая — грустная, но крутая. Круче только мама, — она и дала разрешение.              Вот так в список дел начальницы безопасности добавилась ещё одна задача. Помимо того, что Мариса сопровождает Рика в делах за пределами стен и обеспечивает безопасность стратегических объектов внутри них, теперь она ещё и учит его дочь рукопашному бою.              Ей и самой пришлось учиться, только совсем другому навыку. Езда верхом на лошади. Для большинства путешествий александрийцы используют лошадей. Поначалу Мариса даже боялась сама подходить к ним, наслушавшись от местных, как смачно те могут лягнуть. Бездушная машина с сердцем из стали, чугуна и алюминиевого сплава гораздо более предсказуема — но бензин ресурс дефицитный. Научилась, куда деваться. Она же согласилась сопровождать Рика.              В середине ноября группа александрийцев возвращалась из Хиллтопа после переговоров насчёт поставки продовольствия. Объяснив, что хочет заехать в одно место, Рик отправил всех домой, кроме Марисы, и привёл её к какому-то разрушенному мосту через бурную реку. Вокруг было серо и хмуро, шумела вода, солнце стояло высоко, но скрывалось за низкими тучами, — в общем, угрюмый день.              — А это — свидетельство моей слепой наивности, — знакомит Рик, и его лицо становится печальным. — Я пытался объединить Александрию, Хиллтоп, Спасителей и Оушенсайд для строительства моста, который сам же в последствии и взорвал. — Он ненадолго замолчал. — Как можешь видеть, не объединил. Я должен был умереть здесь... Но Джедис помешала.              Мариса видит мост впервые, но знает, о чём говорит Рик. В прошлой её жизни он рассказал. Это место наверняка имеет какую-то ценность для него, — Мариса же, уставшая, видит только рухлядь.              «Я тоже должна была умереть, — думает она, — но помешал ты. Мы рады, что выжили? Или не очень рады?»              — И ты рассказываешь мне это, чтобы?..              Граймс со вздохом спрыгнул с лошади, подошёл ко краю и взглянул на шумевший внизу поток воды. Долго молчал.              — Не знаю, — наконец, ответил он и повернулся к начальнице безопасности. — Я в последнее время… много думаю.              — Больно с непривычки?              Рик цокнул языком и закатил глаза.              — Об этом я тоже думал. О твоём поведении. Но я так понимаю, ты об этом говорить не хочешь.              Мариса хмурится.              Не хочет. Она бы накинула на него лассо, погрузила бы на круп коня и ускакала в закат — подальше от этой тошнотворно мирной Александрии, подальше от этих кошмаров по ночам и ежедневных испытаний её силы воли. А говорить — не хочет. Рик уже сказал ей всё, что можно, больше не надо. Если не желает забирать слова назад, то пусть не сотрясает воздух почём зря.              — Что не так с моим поведением? — спрашивает она, даже не скрывая вздоха раздражения.              Рик ответил сразу. «Готовился заранее», — на глаз определяет начальница безопасности.              — Ты выглядишь очень подавленно в последнее время. Особенно, когда думаешь, что тебя никто не видит.              — Я хотя бы не хожу на кладбище несколько раз в неделю.              «Два дурня, — думает Рик. — Следим друг за другом вместо того, чтобы просто поговорить. Как дети малые».              Под его ласковым взглядом Мариса немного смягчается. Прячет колючки и приоткрывает пластины панциря.              — Как я, по-твоему, должна выглядеть, Рик? Счастливой? Радостной?              Рик сразу услышал, что она не произнесла вслух.              — Ты такая трудолюбивая и тихая, что я забываю о... твоей ситуации. Тебе по-прежнему плохо?              Мариса поджала губы. Отвела взгляд и чуть кивнула.              «Мне и всей жизни не хватит», — сказала она после того, как дала слово не вредить Мишонн. Может, Рик действительно хочет от неё больше, чем она в состоянии дать? Любое месторождение рано или поздно истощается, если бездумно — бездушно — забирать у него.              Рик понимает её. Ему тоже плохо. И он тоже не имеет права показывать это. Ему стоит быть даже осторожнее, чем Марисе: Мишонн уже спрашивала, был ли у него кто-то в CRM. А Мариса соврала ради него. И хотя вопрос вполне логичный, это же целых восемь лет, — Рику было бы гораздо спокойнее, если бы Мишонн спросила лично у него. Почему она вдруг решила спросить у Марисы? Наверное, он сам виноват: проглядел что-то, не учёл, подорвал её доверие.              Рик забрался в седло и развернул лошадь обратно. Мариса последовала его примеру.              — Просто нужно больше времени, — сказал Граймс, натянуто улыбаясь. — Время всё лечит.              ...и понял, что убеждает самого себя. Рик очень сомневается, что дело во времени. Пока он будет видеть Марису и пока Мариса будет видеть его, никто из них не успокоится до конца. С тем же успехом можно бороться с аллергией на котов в кошачьем приюте.              — Сильно оно тебя вылечило после смерти сына?              Взгляд Рика мгновенно обледенел, рот дёрнулся.              — Ты сравниваешь вещи, которые нельзя сравнивать. Он был семьей!              — Ты тоже был семьёй, — ответно процедила Мариса.              — Я тебе не семья! — вдруг гаркнул Рик.              Мариса вздрогнула, не ожидав такой реакции, растерялась. В горле неприятно сдавило. Сама виновата, нечего было приплетать его сына.              — У меня уже есть семья! Это моя жена и мои дети, тебя в ней нет! Возьми себя в руки, наконец, ты же не маленькая девочка, сколько можно меня мучить?              Рик смотрел, будто ждал, что она начнёт спорить. Желваки пропали с его челюстей, но складочка между бровями осталась. За то, что наорал на неё, его начала колоть вина, и дискомфорт лишь усилился из-за её огорчённого взгляда.              «Ах, это тебя здесь мучают, — подумала Мариса, чувствуя, что к обиде медленно, но верно добавляется злость. — Ты и Мишонн просто два главных мученика у нас будете».              Чего она вообще ожидала, упоминая Карла? Что Рик поймёт её? Он не в состоянии понять, каково ей, а она не состоянии понять, каково ему. Дура.              Мариса приоткрыла рот и прочистила горло. Легонько подхлестнула коня стременами, и тот глухо застучал подковами по грунтовой дороге.              — Поехали домой... Мне здесь надоело.              Рику оставалось только потрусить следом.