Не по уставу

      Рик надел протез в тот же день. В коробке была инструкция, напечатанная на машинке. Принцип работы бионики в том, что в местах соприкосновения с кожей находятся датчики, принимающие электрические сигналы от мышц культи. У каждого пальца свой мотор.       Он вовсю привыкал к новому протезу, снимал только на ночь. Ещё не приноровился до конца, однако уже спокойно застёгивал пуговицы и молнии, мог беспроблемно перелистнуть страницу. Рик прожил без левой кисти более четырёх лет, а изготовленным CRM протезом мог только убивать или придерживать что-то. Человеку, который не лишался конечности, не понять, какой глубокой может быть радость от обретения возможности снова совершать элементарные ежедневные действия.       «Хорошо, что Портленд уцелел», — ловит себя на мысли Мариса, когда видит, как Рик перебирает бионическими пальцами в воздухе. Он немного похож на ребёнка, которому купили долгожданную игрушку.       Мариса не может побороть это тепло в груди. Гордость. Ведь именно благодаря ей Рик теперь функционирует практически как раньше. Он рад, и ей от этого искренне приятно. Наедине с собой можно отбросить ложную скромность: да, Мариса оказалась в радиорубке благодаря Р-Джею, но это она попросила Лесли устроить всё. И Мариса сделала это лишь потому, что хотела Рика обрадовать — не потому, что надеется таким образом расположить его к себе. Протез ей для этого не нужен.       Следующие несколько дней община была сосредоточена на установке солнечных панелей. Мариса намеренно проходила мимо площадки время от времени: всегда приятно поглазеть, как трудятся другие. А ещё установкой руководил Рик… на него поглазеть было приятно вдвойне.       Она много думает в свободное от работы время. Рефлексирует и анализирует то, что было сделано. Базы нет, Джонатана нет, Рик вернулся к жене и детям, как и хотел, а она не умерла. Думала, что умрёт, и не от ран или отравления, а просто без него, — но так и не умерла.       Рик сделал ей больно. Когда она слишком долго прокручивает события того дня, то злость поднимается из глубин, как песок со дна потревоженного озера... но потом Мариса вспоминает, как он читал ей вслух в лазарете и держал за руку. Вспоминает, как они разговаривали у пруда, как ехали на белом пикапе только вдвоём... Как спасла ему жизнь, потому что в тот момент это было единственное, что казалось ей важным. Мариса вспоминает, как он сказал, что хочет присматривать за ней. Рик дал ей дом, власть и обязанности, благодаря ему она снова чувствует себя человеком. Равнодушный так не поступает. Эта мысль немного утешает Марису. Рик пытается искупить перед ней то, что сделал… как может.       Мариса по-прежнему думает только о нём, когда засыпает и когда встаёт: о том, как он раскрывал глаза утром и как говорил своим сонным голосом, о том, что заставляло их смеяться, плакать и совместно молчать. Разве их прошлого недостаточно, чтобы тосковать? Чтобы иметь право на эту тоску? Рик так глубоко осел в ней. Лившуюся шесть лет реку не иссушить за месяц.       Для неё так важно, чтобы кто-то принимал её со всеми монстрами и ангелами. Чтобы она не имела нужды скрывать, кто она есть на самом деле. С Риком это было легко, как дышать. В мире, где мёртвые пожирают живых, Рик был её убежищем, как родная комната, был её штилем и штормом. И пусть провалятся под землю те, кто считал, что он ей «просто нравился». С ним Мариса была не способна на жалкую бутафорию по имени «увлечение». Это для слабых духом. Для неё Рик это жажда, алчное желание, необходимость. В мире по-прежнему сохраняются прекрасные вещи, но если бы Мариса зашла в музей Лувра или галерею Уфи́цци, она бы всё равно смотрела на Рика, а не на картины.       И она дала ему ключи от квартиры, и вносила его в каждый план, и доверяла ему полностью — потому что иначе какой тогда смысл? Если любовь имеет меру, то какой в ней смысл? Любить нужно так, чтобы видеть совместное будущее, либо не любить вообще.       Мариса знает, что со временем простит его. Простит. Потому что она представляет, что он исчез из её жизни — и лишь от мысли об этом ей становится во сто крат хуже, чем от его действий в CRM.       Её лишили возможности любить в открытую, однако это не значит, что она перестанет присматривать за ним (тоже).       Поэтому Мариса и пошла следом. Ей хочется всегда знать, где находится Рик. Ей хочется, чтобы он всегда знал, где находится она. Марисе известно, что надежды лишают рассудка, что они выбивают почву из-под ног… и всё равно надеется. Навсегда резервирует для него столик в своём маленьком кафе и надеется, что когда-нибудь он зайдёт внутрь и попросит меню.       От мысли, что теперь она должна смириться с новой реальностью и просто жить дальше, у неё возникает тошнотворное ощущение, похожее на зубную боль. В Александрии неплохо, спору нет… Но неужели ей следует просто закрыть рот и стоять в стороне, пока Мишонн гордо занимает её место?       Иногда её настигают подлые сомнения, и Мариса малодушно думает: «может, это я нагло занимала её место?.. Может, это я всем мешаю?» Она давит этих мальков в зародыше. Она вспоминает, сколько раз Рик не побоялся продемонстрировать уязвимость перед ней, сколько раз он искал утешения именно в её объятиях и сколько раз делился радостью именно с ней.       В моменты сомнений Мариса думает: «а вдруг мне просто жалко потраченных усилий и времени?» Что, если это не ревность, а до тошноты банальная досада жрёт её, когда она видит Граймсов за их внутренними семейными делами? Мариса не очень-то успешно привыкает к тому факту, что смотрит на женатого мужчину. Тупая ситуация. Пока Мишонн не нашла его, Мариса искренне считала, что поймала в жизни удачу: Рик смотрел на неё, будто она что-то значит. Не так-то просто оставить это позади.              Она знает, что должна сделать, но желания тянут её в другую сторону. Если поступать в соответствии с неписанными законами морали, то она должна просто по-человечески отстать от Рика. Хочет он её защищать, опекать, встаёт ли у него только от мысли о ней, представляет ли он её на месте Мишонн или представляет Мишонн на месте неё, — всё равно; должна отпустить.              Но Мариса ловит себя на том, как часто о нём думает, и в который раз убеждается, что сделана не из стали. Жизнь услужливо ткнула её лицом в этот факт, когда Оскар неожиданно подошёл к ней с разговором. Ещё и момент такой выловил, падла, застал её уязвимой — когда она втихаря глазела, как Рик налаживал отношения с Младшим. Он уже был похож на человека: постригли, побрили, выдали одежду, — в общем, даже уже не хотелось блевать от его вида.              — Когда он со мной в тюрьму спустился, я думал, что там же и прикончит.               Мариса вздрагивает, услышав рядом с собой голос. Кровь приливает к её лицу, а руки наоборот холодеют, как если бы полицейский застал её прямо над взломанным сейфом. Она оборачивается и видит спасенного ею же хирурга. Накидывает равнодушное выражение, хотя подозревает, что всё равно поймана с поличным.              — Не прикончил же. У нас тут общество, Оскар. Если человека отводят в подвал, то не затем, чтобы привязать к трубе и пытать. Отвыкай уже, — холодно говорит она.              Слова вызывают нужную реакцию — Оскар пристыженно опускает взгляд.              — Чего тебе? — чуть мягче спрашивает Мариса, закатив глаза. — Случилось что-то?              — Да нет… Просто решил подойти и спросить, как твои дела. — Он потёр ладонью заднюю часть шеи и перенёс вес с ноги на ногу. — Как твои дела? После, ну... подвала.              Может, дело в том, что это последняя неделя перед менструацией, думает Мариса. Может, виноват тот факт, что Оскар увидел её в один из самых уязвимых моментов жизни и попытался (хоть и на отъебись) помочь. Но она говорит совсем не то, что следовало бы.              — А ты как думаешь? — Получается озлобленно. Похожим образом шипит уличный кот, у которого отняли еду.              Оскар перевёл взгляд на Рика с Р-Джеем. Его глаза задержались на мальчике, увлеченно рассказывающем про что-то своё. Марисе не слышно, о чём именно они говорят, но это наверняка что-то искренне детское, что могут разделять только члены семьи.              — Он не твой муж, да?              Вопрос вызывает злость, стыд и досаду одновременно — превосходная комбинация, чтобы Мариса вспыхнула как спичка.              — Какой ты наблюдательный, — язвит она. — Скажи ещё что-нибудь! Небо голубое, трава зелёная, вода кипит при сотке! Давай.              Он ёжится от её едкого тона, но не уходит. «Привык к тому, что его штрыкают все, кому не лень», — на глаз определяет Мариса и чувствует что-то похожее на укол вины.              — В тюрьме он сказал, чтоб я не смел упоминать, что было в подвале, и вообще забыл про тот день. Я сначала подумал, что это из-за Штефана, а теперь понимаю, что из-за тебя... Чтобы жена не узнала. Это та тёмненькая с дредами, да?              «Он что, издевается надо мной?» — думает Мариса сердито.              — Ты чё от меня хочешь? Отняли возможность копаться в людях, так теперь за души принялся?! Он сказал тебе даже не дышать в мою сторону, — раздражённо гаркнула она. Провела рукой по лицу и вздохнула. Грудь болит, голова болит, с утра подташнивает, конфетку какую-нибудь отыскать не удастся даже с ищейкой — дерьмовый день, в общем; ещё и этот отброс приебался. — Да, это та «тёмненькая с дредами»! Никакой он мне не муж! Хотя я в лепёшку расшиблась, чтобы этого добиться... Он как раз собирался со мной окончательно порвать, когда твои ебанаты-друзья на нас напали. Получается, спасибо вам всем должна сказать!              Перед глазами снова возникло тело Джонатана на полу его кабинета, а потом и тот тёмный подвал с трупами немцев. Неправильно думать, что Рик что-то должен Марисе за спасённую жизнь, кроме простой человеческой благодарности. Она каждый раз останавливает себя, когда червь точит ей рёбра своими дьявольскими происками: «Ты же ему ВСЁ — а он тебе что в ответ?»              — Сказал... — Оскар неохотно кивнул. — Но я просто заметил, что вы мало времени проводите вместе, а на ночь вообще уходите в разные дома. Что не отменяет того факта, что ты на него смотришь. Я так понял, что… — он запнулся, подбирая наиболее мягкие слова.              Грудину ей вскрыл и теперь копался там грязными руками. Стало гадко. Мариса поддалась импульсу и схватила новенького за куртку, толкнула об забор так сильно, что аж грохнуло.              — Ты думаешь, меня ебёт, что ты там понял?! — шипит она. — Думаешь, раз я не дала ему пристрелить тебя прямо в той крысиной норе, то я здесь самая милосердная? Что у меня «доброе сердце»? Я открою тебе секрет: Рик наврал, нихера оно не доброе! Он вообще языком мелет так, что майка заворачивается. Говорит одно, думает второе, а делает третье!              «Куда делась старая я? — хочется ей спросить у кого-нибудь. — Куда делась моя стальная воля?! Почему я больше не могу взять себя в руки и переступить через эту трагедию, как всегда делала?! Что со мной, сука, случилось?»              Но спросить не у кого.       Глаза начинает щипать, Мариса прекрасно понимает, что перебарщивает как с реакцией, так и с количеством информации. Оскар не смеет пошевелиться и уж тем более поднять против неё руку, просто стоит и слушает, уставившись на неё и вжавшись спиной в ограждение.              — Мариса, я только… — боязливо начал он.              — Хуиса! — рявкает Манхур. — Что ты вообще ходишь и вынюхиваешь тут? Что вам всем надо от меня, блять?! Эта лесба никак не отъебётся, теперь и ты туда же?!              — Нет, я бы не-              — Ну так что ты спрашиваешь у меня хуйню всякую?!              — Мариса?              Она вздрагивает, услышав голос за спиной. Выпускает куртку Оскара из рук и оборачивается через плечо.              — Всё в порядке? — спрашивает Мишонн настороженно, держа руку на хольстере.              «Только тебя для полного счастья не хватало!»       На секунду Марисе становится по-настоящему страшно. Что, если Мишонн слышала всё от и до?       — Пикнешь — присоединишься к своим дружкам, понял? — почти что беззвучно произнесла Мариса хирургу. Оскар едва заметно кивнул, и она отстранилась от него. — Топай, что встал? Заняться нечем, работу тебе найти?!              Оскар стартанул в сторону сада. Мишонн проводила его взглядом, ничего не сказав, затем подошла к Марисе и погладила по локтю, заметив её кислое лицо.              — Ты в порядке?.. Чего он хотел?              Мариса вытирает две мокрые дорожки, предательски выскочившие из-под век, и воровато заглядывает Мишонн в глаза. Отодвигается на шаг, подавляя вздох облегчения. Слава богу. Не слышала.              — Да так… Тупые вопросы... Захотелось узнать, как я себя чувствую после подвала того.              Начальница безопасности не врёт, просто оправдывается — только не перед Мишонн, а перед самой собой. Будь она в CRM, она бы не позволила себе так сорваться на каком-то идиоте. Пошла бы и выбила всю злость в спортзале. Сбила бы в кровь руки, отправила бы в нокаут напарника по спаррингу, израсходовала бы коробку патронов в тире. В конце концов, просто вымотала бы себя на задании так, чтобы хватило сил только на снять одежду и рухнуть в кровать...              ...выбери она Джонатана, а не Рика.              От этой мысли зубы сжимаются так, что на челюстях вспухают желваки, Мариса не удерживает влагу в глазах. Мишонн замечает это. Сначала колеблется, но затем мягко пригребает к себе за плечи. Лучше бы ударила. Против агрессии защититься несложно — а от сострадания защищаться сержант Манхур так и не научилась.              «Я в аду», — думает она. Сострадание врага — это же ад?              Как Мариса допустила, чтобы её утешала соперница? Как она допустила, что любимый человек убил всё, что было ей дорого? Как она позволила это?!              «Если бы ты знала, как всё закончится, ты бы всё равно выбрала Рика? — нашептали из глубин. — Если бы ты знала, как больно будет потом, ты бы поступила точно так же?»              — Рик сказал мне в общих чертах, что там с тобой произошло, — мягко произносит Мишонн. — То, что вам… тебе пришлось пережить… это отвратительно. Мне очень жаль, что это с тобой случилось. Я могу что-нибудь для тебя сделать?..              «Просто уйди, чтоб глаза мои тебя не видели», — мечтает сказать Мариса.              Чёрт побери, она бы год жизни отдала, чтобы хоть раз законно врезать Мишонн. И это было бы заслуженно! Если не за Рика, так хоть за то, что надоумила его стереть CRM с лица земли. Досье ей было мало, нужно же стать героиней чужих детей, которые об этом даже не узнают. Она думает, что она ферзь, и ей всё можно? Ходить куда угодно, забирать что угодно?..              «А кто тогда я?» — внезапно думает Мариса.              «А то не догадываешься, лошадка, — захохотал червь. — Ло-мо-вая! И покататься на тебе можно, и работать заставить, и даже на мясо пустить в чёрный день. На все случаи помощница! Самый ценный сотрудник».              Дерьмо. Просто дерьмо. У неё нет аргумента против, и это злит ещё больше.              Марисе хочется плюнуть Мишонн в лицо и уйти отсюда к чёртовой матери, залезть под кровать, спрятаться в шкаф, чтоб никто не видел её такой жалкой. Как бы сильно не выпрыгивал при виде неё из штанов, Рик достанет её из норы за шкирку и всыплет за сделанное по первое число. Мариса не любовница в прямом смысле этого слова, однако их отношения деградировали именно до такого уровня: женатый мужчина и другая женщина. Марисе стоит привыкнуть, что это она теперь другая женщина.              В сухом остатке, после CRM мало что поменялось. Она по-прежнему номер два.              Конечно же, Мариса никуда не плюёт. Смиренно прислушивается к голосу разума, связанная по рукам и ногам данным Рику словом. Принимает попытку утешить.              Уже слишком много шестерёнок крутится, чтобы ломать этот налаженный механизм. Рик дал ей дом и работу, портить отношения с его женой Мариса не станет. Мишонн искренне пытается подружиться с ней (хотя мотив Марисе не ясен): время от времени зовёт на чай и обед и даже поделилась, что Джудит считает её «невероятно крутой» за то, что спасла её папу. В хорошие дни Марисе даже немного стыдно, что она не может ответить Мишонн тем же.              Но в такие дни, как сегодня, она может только накидывать очередную цепь на своих бесов и надеяться, что та их удержит.              Мишонн отвела Марису к себе домой и предложила стакан воды. Воду та выпила, однако дальше скамейки на крыльце не сунулась. Сидела, сжавшись в комок, и считала себя жалкой.              — Наверное, это не лучший момент, — произносит Мишонн после долгой паузы, — но я уже давно хочу кое-что узнать.               Тон её голоса заставляет Марису почувствовать лёд за воротом. И в этот раз ощущение троекратно хуже, чем с Оскаром.              «Вот ты и попалась! — завопил червь. — Нечего было обжиматься с ним по всем углам!»              — Насчёт чего? — спрашивает Мариса глухо.              Мишонн отвела взгляд, упёрла руки в бока. Носок её ботинка едва слышно топал по террасе.              — Насчёт чего? — чуть увереннее повторяет Мариса. У неё сейчас сердце из груди выскочит, а самурайка никак мысль сформировать не может?!              — Насчёт Рика.              «Ну всё, хана тебе! — пищит червь трусливо. — Сейчас Мишонн пропишет тебе оздоровительного пропиздона!»              Мариса смотрит на неё, стискивая стакан в пальцах.              — Ну?              Видно, что миссис Граймс чем-то омрачена. Слова даются ей тяжело.              — Рик. У него… Я имею в виду… Ты же могла видеть, как у него дела, да? Вы же так долго служили вместе. Извини, что я сейчас лезу со своими вопросами, я вижу, что тебе и так хреново, но… Просто ты единственная, у кого я могу спросить... И я уже давно хочу спросить.              Она надолго запнулась. Мариса застыла, уже зная, что услышит.              — У него был кто-то в CRM? Я так не хочу оскорблять его этим вопросом... Но это не даёт мне покоя с того самого момента, как мы вернулись. Рик пробыл там в три раза дольше, чем здесь… Он сказал, что никогда не переставал меня любить, но… Но он вначале был такой деревянный. Глухой! Что бы я ни сказала, он твердил, что должен остаться! Даже когда я сказала, что у него помимо дочери есть ещё и сын, знаешь, что он выдал?! Чтобы я отдала ему радиомаяк!              «Да что ты, — думает Мариса. — Бедненькая. Ты у себя дома, при муже и детях, и я тебя пожалеть должна?»              Значит, не соврал, действительно думал остаться. Это привносит толику какого-то извращённого удовлетворения. Как сдирать корку с царапины.              — Он сказал, что мы сбежим вместе, подготовил меня. А потом я прихожу на место, а там только записка! А его нет! Написал мне, что если я люблю его, то уйду... Хотел устроить мне побег. Объяснил это тем, что сбежать можно лишь в том случае, если кто-то внутри останется и затрёт следы. Чтобы я? Сбежать! Без него?! — Мишонн раздражённо плюнула себе под ноги.              «Ты никого не жалеешь, Рик, да? — думает Мариса отстранённо. — Наносишь раны всем, кто тебя любит».              Ей плевать на подробности их отношений. Она просто хочет всё это остановить. Делать ей больше нечего, как заново переживать те дни — теперь ещё и с перспективы её соперницы.              — Мишонн, я не...              Та не слышит. Слишком погружена в обиду, которую Рик ей нанёс.              — Я даже предложила убить Джедис и забрать досье. Потом мы увидели, что вертолёт, который нас перевозил, разбился, а это значит, что нас считают мёртвыми, и мы могли сбежать прямо в тот же день. И ты знаешь, что он сделал? Всё равно талдычил мне, что не уйдёт! Что хочет изменить CRM изнутри! Начерта ему CRM, которая удерживает его против воли, если у него есть семья? Дом! Оправдывал это тем, что боится, что они придут сюда, что печётся о моей и детей безопасности… Какого-то Окафора приплёл, какую-то там миссию… — Мишонн вдруг наклонилась к Марисе, вяло следящей за её рассказом со скамьи, и положила руки ей на плечи. — У него было что-то с той женщиной? Которая преградила нам путь уже в конце. Торн.              Мариса подаётся назад из-за дискомфорта, вызванного такой близостью, подавляет вздох облегчения. С плеч сошла целая лавина. Она ещё раньше поняла, что Мишонн её не подозревает, но теперь может быть спокойна до конца.              «Ложная тревога, mea culpa, — оправдывается червь. — Но ты можешь её обрадовать! Скажи, что есть проблемка поближе… Хочу посмотреть на её лицо, когда она поймёт, кому плачется на Рика! Скажи, чё ты ссышь! Ну, пожалуйста!»              — Нет. — Мариса помотала головой. — Думаю, нет. У них ничего не было.              — Точно? — Мишонн тычет ей по игле в зрачки. — Точно?! Они как-то вывезли меня куда-то за пределы территории… в какой-то разбомбленный город. Торн допрашивала меня, кто я такая, как я его нашла и почему помогла. Сказала, что Рик ей как семья... Так не говорят о ком попало. Я знаю, какими жестокими становятся мужчины, когда перестают любить. Их перестают интересовать даже собственные дети… Рик не такой, но… я тогда подумала: а вдруг именно такой?              Пёрл допрашивала Мишонн, потому что её попросила Мариса. Потому что она ещё тогда чувствовала, что с новенькой что-то не так — и оказалась совершенно права.              — Точно. — Мариса мягко убрала с себя её руки и поднялась на ноги, оставив стакан на скамье. — Ничего у Рика с Торн не было. Не переживай так… У неё был возлюбленный в Африке, она тосковала по нему всё время, что прослужила. — Она поднимает ладонь, гладит соперницу по плечу. Перекручивает свое сердце через мясорубку и выдаёт шедевр: — Почему ты об этом думаешь? Рик же вернулся сюда с тобой. Убил ради этого столько людей, что ему предложили бы почётное место в аду… если бы тот существовал. Человек совершает подобное только ради чего-то по-настоящему важного. Или кого-то.              Мишонн смотрит в пол, потом на неё. Явно хочет сказать что-то ещё.              — И что, он… вообще? Вообще-вообще ни с кем? За все восемь лет?              Мариса чуть слышно вздыхает — с ноткой раздражения. Как женщина она понимает недоверие Мишонн к её словам, редко какой мужчина умеет любить так, что возьмёт обет воздержания.              Рик, например, свой не сдержал, — но его жене знать об этом совершенно не обязательно.              — Мишонн… он горевал по тебе так, что на него без слёз было не взглянуть. Пытался сбежать четыре раза, руку отрубил в последний. А потом просто смирился, что сбежать не получится даже у него. CRM очень ревностно оберегает свои секреты… Оберегало.              Она вспоминает секрет, которым когда-то поделился с ней Рик. Он не требовал молчать, но и не давал разрешения делиться. Мариса мгновение думает, сказать ли Мишонн, что её муж хотел покончить с собой от тоски по ней. Решает оставить тайну себе.              — Он подался в армию только потому, что смирился, что его сил недостаточно для побега. И он стал хорошим солдатом. Одним из лучших. Вот и всё. Я провела там пятнадцать лет, ты не служила, ты не знаешь, что это такое. Рано или поздно армия проглатывает тебя, и ты остаёшься у неё в желудке навсегда. Со мной было то же самое.              Вот так, Мариса. Заверни маленькую ложь в большую правду, и тебе поверят.              Сомнения понемногу тухнут в глазах Мишонн. Она чуть кивнула, всё ещё не до конца успокоенная, заглянула Марисе в лицо.              — Почему ты тогда пошла с нами? Рик же… Мы же буквально взорвали твой дом. Там были твои друзья и… всё остальное. Ты должна нас ненавидеть.              Манхур не удивляется. Она ждала этого вопроса гораздо раньше. Ответ был готов ещё в момент смерти Джонатана.              — Потому что… — Мариса отводит взгляд в сторону, глаза увлажняются, как по команде. Ей даже не нужно изображать скорбь, та сама всплывает на её лицо. — Умер очень дорогой мне человек. Только ради него я и присоединилась к CRM, он спас мне жизнь. А я… не смогла его спасти. Чего мне было оставаться после этого? Чтобы умереть? В том, чтобы оставаться на стороне проигравших, чести нет. Рациональнее присоединиться к победителю… которым вопреки всем законам логики оказались вы. Вот так я решила тогда. Что всё равно хочу жить. Я совру, если скажу, что не злилась на вас, я чуть не умерла… но не умерла же.              «Вот это да, — гордо хвалит червь, — стелешь не хуже Граймса. Два сапога пара, Чёрта запиздите».              Мишонн смотрела, будто ждала ещё чего-то, а потом вдруг обняла её за плечи.              — Спасибо… За то, что избавила меня от назойливых мыслей. И за то, что пошла с нами. — Она выпустила Марису из объятий и улыбнулась, её лицо выражало настоящее облегчение. — Мне правда очень жаль, что я тебя ранила, я надеюсь, ты не держишь на меня зла за это.              Держит ли? В тот день произошло столько дерьма, что её укольчик изменил ровно ничего. Конечно, в момент Мариса не выдержала и психанула. Больно же, кровь течёт. Наверняка это добавило работы медику, который её с того света вытаскивал. Но держит ли Мариса злость на Мишонн именно за эту мелочь? «Пожалуй, нет», — решает она для себя.              — А ты? Ты зла на меня за то, что Рик отдал мне твою должность?       Мишонн удивлённо взглянула на неё, улыбка медленно исчезла с её лица.       — Я понимаю, почему он так решил. И я доверяю его решению. Если он считает, что так будет лучше, то...       — Я спросила не это. — Мариса улыбнулась, пытаясь сгладить своё излишнее любопытство, но вышло только хуже. — А то, злит ли тебя его решение.       «Ну и чего ты выёбываешься? — спрашивает червь. — Она поставила тебя на место ещё тогда, когда Рик ей кольцо на палец надел. Что ты пытаешься доказать? Что ты лучше неё? Даже если так, для Рика это ничего не значит!»              Миссис Граймс присела на край скамьи, словно разговор её по-настоящему утомил, и рассеянно покрутила в руках стакан Марисы.       — Нет, не злит, — она качнула головой. — Это было неожиданно, но зла на тебя я не держу. Я же не служила в армии, не знаю, что это такое. Если он считает, что твой опыт будет полезнее, значит, на это есть причины. Я наоборот рада, потому что у меня теперь гораздо больше времени на семью. Мы стали проводить заметно больше времени все вчетвером.       Мариса хочет поморщиться, как от зловония. Чего она хотела добиться своим вопросом? Ответ только сильнее напомнил о её навсегда второй ступеньке. Раздосадованная, она собирается откланяться, как услышала очередной вопрос.              — Тот дорогой тебе человек… Кто он был?              Мариса думает, соврать ли. Можно выдумать долговременного любовника или даже любовницу, и тогда у неё появится дополнительное алиби, которое Мишонн не сможет проверить. А можно сказать правду в дань уважения Джонатану.              — Он заменил мне отца. — Мариса отворачивается к улице и опирается на руки, наклонившись над деревянными перилами террасы. Пару мгновений думает, что сказать, а что упустить. — Я пыталась покончить с собой, он помешал. Привёл меня в CRM, отряхнул и сделал солдата. А потом… доверился не тому человеку, и тот убил его у меня на глазах.              — Мне очень жаль, — сочувственно выдохнула Мишонн. — Хоть я и не одобряю того, что делало твоё руководство, ты… мне нравишься. Ты сильная и выносливая. И необычная.              Откровение удивляет Марису. Она оборачивается через плечо, её брови приподняты. Мишонн прикидывается или это шутка такая?              — Необычная?              Она не говорит, что этим словом нередко прикрывают эпитет «ебанутая».              — Ты была не на стороне добра, но сделала так, что оно победило.              — Это ты себя с Риком считаешь добром? — спрашивает Мариса. Губы невольно кривятся в подобии ухмылки. Мишонн не отвечает ей, прекрасно понимая, что её собеседница намекает на полторы тысячи новых мертвецов в штате Пенсильвания — но потом та вдруг сглаживает угол. — Ни добра, ни зла уже давно нет. Только практичность и хаос… и время от времени одно перетекает в другое.              — Прагматичный подход, спорить не буду… Но я думаю, что в этом мире по-прежнему есть место добру. И злу. И время от времени одно прикидывается другим.              — Такое мнение тоже имеет право быть. — Мариса пожала плечами и невольно приосанилась, увидев на другом конце улицы Рика с Младшим. — Твой ненаглядный идёт. Получается налаживать контакт с сыном? Я так понимаю, первые дни были сложными.              Зачем она это спрашивает? Да чёрт его знает. Лучше бы свалила подобру-поздорову.              Мишонн проследила за направлением её взгляда и улыбнулась, увидев мужа с сыном. Марисе стало тошно.              — Как ни странно, нет. Я побаивалась, что возникнут трудности, но они сразу нашли общий язык. — Мишонн откинулась на скамью и задумалась о чём-то. Чуть нахмурилась. — Хотя Рик сам по себе какой-то трудный стал... Грустный и задумчивый. Особенно когда думает, что его никто не видит.              «Я даже знаю, почему», — думает Мариса мрачно. Мишонн вдруг взглянула на неё, и складочка у неё между бровями разгладилась.              — Хотя он стал заметно больше улыбаться, когда получил протез. Спасибо тебе ещё раз, что договорилась с Портлендом. Никогда бы не подумала, что нечто подобное могут изготовить посреди конца света. Видишь, не зря мы его спасли.              — Не за что. Хорошо иметь знакомства, — небрежно ответила Мариса, махнув рукой, и проигнорировала последнее предложение полностью. — Трудный, говоришь? Дай ему ещё время. После восьмилетнего отсутствия приходится привыкать даже к дому. Может, он просто почувствовал здесь, насколько постарел. У вас же тут так спокойно. Есть время на размышления... которые не всегда приятные.              По сравнению с CRM в Александрии действительно очень мирно. Четыре десятка человечков просыпаются по утрам, каждый делает свои дела, никто не стоит над душой. Даже слишком мирно. Мариса догадывается, что в основу этого спокойствия легло очень много жизней.              Приближаясь к дому, Рик заметил её и Мишонн на террасе. В груди кольнула тревога, которую он с силой приструнил. Обе разговаривали о чём-то и затихли, когда он подошёл достаточно близко, чтобы их слышать. Р-Джей поздоровался с Марисой и зашёл в дом, а Рик остался снаружи, обошёл пристроившуюся на перилах начальницу безопасности и сел на скамью рядом с женой.              — О чём секретничаете, девчонки?              — Обсуждаем мальчиков и маникюр, — ответила Мариса и хитро улыбнулась. — Как с панелями дела? Сегодня не закончат?              — Скорее всего, уже завтра. Так не терпится покомандовать кем-то?              Рик замечает пустой стакан для воды и странное выражение лица Мишонн, но решает не спрашивать. О чём она могла разговаривать с Марисой без него? Лишь бы не о нём. Но скорее всего о нём. Он выловит Марису позже и обязательно спросит.              — Да нет. — Она пожала плечами и отделилась от перил. — Просто отсчитываю последние часы праздности. Я пойду, пожалуй. Спасибо за разговор, Мишонн.              — И тебе.