Красный флаг

— Так значит, Сань Лан не вернётся до самой вечеринки? Хуа Чен раскачивается на стуле дальше обычного, медленно бесшумно выдыхает и старается не выискивать нотку разочарования в тоне Се Ляня с такой голодной жадностью. Гэгэ очень хорошо воспитан. Нотка если и есть, то слабая.  Напустив на себя немного непринуждённости, Хуа Чен тянет в телефон: — Гэгэ будет скучать? — Уже скучает, — легко бросает Се Лянь, и Хуа Чен снова шатает стул с опасной амплитудой. — Но пусть это не отвлекает Сань Лана от работы. — Тогда, может быть, гэгэ сделает для меня кое-что? — Кто-то другой мог бы назвать этот тон обольстительным.  Хуа Чен называет его эффективным. — Д-да?.. — Чуть запинаясь, произносит Се Лянь. Очаровательная запинка. Вот, что обольстительно. Хуа Чен прикрывает глаза. — Согни и разогни мизинец правой руки. Медленно. — Сань Ла-а-ан... — укоризненно тянет Се Лянь, но таким Хуа Чена уже не прошибёшь. — Гэгэ, — его голос ровный, но на контрасте с тем, как он разговаривал только что, звучит почти строго. Се Лянь вздыхает как обиженный ребёнок. Хуа Чен знает, что это означает капитуляцию. В очередной раз. Он позволяет себе короткую гордую улыбку. Медленно, не очень стабильно и не без борьбы, но всё же они продвигались по плану упражнений для руки, присланному Ши Цинсюань. ~~~ Повесив трубку, Хуа Чен некоторое время бессмысленно смотрит в потолок номера отеля.  Честно говоря, эта поездка не была такой уж необходимой. Он просто... не выдержал. Страх был слишком силён — страх того, что в любую следующую минуту Се Лянь может посмотреть на него с узнаванием. С жалостью. С отвращением. Каждая минута рядом с ним была драгоценностью слишком дорогой для того, чтобы Хуа Чен мог позволить себе иметь. Его судьбой должно было быть довольствоваться малым, если вообще хоть чем-то. И всё же... Всё же. Только глупец станет отказывать богу в ответ на прямо высказанное пожелание.  И, раз Се Лянь хочет его видеть… он придёт. Он вернётся точно к этой треклятой вечеринке и будь, что будет. ~~~ И-и-и-и… вот он здесь. Хуа Чен скучающе стоял, облокотившись на стеклянный парапет крыши отеля, выбранной в качестве места проведения обещанной вечеринки “Мусорного бога”. Тёплый весенний ветер играл с волосами, а тёплый свет только что зажжённых праздничных гирлянд — с блеском украшений. Гости пока собирались. Хуа Чен знал многих, но не был рад видеть никого. Но всё же скользил взглядом по толпе, находя знакомые лица и делая мысленные заметки. Высокопоставленный банкир (изменяет жене). Хозяин радиостанции (так обращался с женой, что лучше бы изменял; к счастью, женщина уже в безопасности, не без некоторой информационной поддержки анонимного доброжелателя, поэтому уважаемый в обществе бизнесмен вынужден с застывшей болезненной улыбкой раз за разом объяснять кому-то, почему он сегодня один). Крупный городской чиновник (оставляет в казино слишком большие суммы для честного госслужащего).  В сторону последнего, впрочем, Хуа Чен посчитал нужным оскалиться с фальшивым дружелюбием. Пусть знает, что директор Хуа прекрасно помнит и его самого, и его ставки, и шум, который он поднимает, когда проигрывает. Чиновник ожидаемо сбледнул с лица и немедленно скрылся из виду, не дожидаясь, пока хозяину подпольного игорного дома взбредёт в голову подойти к нему пообщаться, заставив всех присутствующих задуматься о том, откуда у уважаемого сотрудника мэрии такие знакомства. Хуа Чен спрятал свою настоящую — злорадную — улыбку в бокал. Заняться на вечеринке “Мусорного бога” пока было совершенно нечем, поэтому он развлекал себя наблюдением и мысленной ревизией своей внутренней картотеки грехов сильных мира сего, то и дело попадавшихся ему на глаза.  Грехов у сильных было предостаточно, и наличие глубоких познаний в этом вопросе полностью укладывалось как в представления Хуа Чена о ведении бизнеса, так и в его жизненную философию.  Удовольствия всё это, впрочем, никакого не приносило. Его голова хранит ворох неприятных фактов о неприятных людях, и среди всего этого… Взгляд Хуа Чена пронёсся по толпе, примагничиваясь к грациозной фигуре в белом, занятой обменом любезностями со всем этим сборищем с такой самоотдачей, как будто всё это сборище хоть чуть-чуть того заслуживало. Среди всего этого — Се Лянь. В том числе, поэтому Се Лянь.  Тот, чьё имя было смешано с грязью больше раз, чем имена всех присутствующих на этой крыше вместе взятых, и, по иронии судьбы, наименее повинный хоть в чём-то из них всех.  Кажется, когда люди говорят не знакомиться со своими кумирами в реальной жизни, они имеют в виду что-то другое. Разочарование в собственной фантазии, неизбежное, поскольку фантазия всегда будет лучше реальности. Всегда, когда речь идёт о ком-то другом. Хуа Чена мог дать разумное объяснение всему, включая собственные чувства.  В конце концов, испытывать жалость к нему в детстве не было чем-то удивительным, потому что он и был... жалким. Для нормальных людей, а не тех маргиналов, у которых его забрали, считалось естественным обратить внимание на постороннего неблагополучно выглядящего ребёнка на грани слёз. А то, что его самого после этого замкнуло на образе красивого юноши с тёплой улыбкой, объясняющего ему, ради чего стоит жить... С таким лицом и голосом, как будто ему правда важно, что Хуа Чен чувствует в эту минуту... Что в этом удивительного. Психотерапевт даже сумел убедить Хуа Чена в том, что ничего плохого в этом тоже нет. Какая разница, что ему помогает, если это не наносит никому вреда.  И если ему с детства помогает рисовать конкретную знаменитость и коллекционировать его фотографии (даже, помилуйте небеса, ту фотосессию для "Нежных объятий" с частичным обнажением, в целом, почти целомудренную по меркам издания, которую Се Лянь зачем-то сделал в двадцать, и которая так (не)удачно пришлась на разгар пубертата Хуа Чена, дав ему очень много новой информации о себе)... Что ж, лучше быть тихим помешанным, чем человеком, который оставался совершенно нормальным до того момента, пока его не пришло время вынимать из петли. Главное — чётко различать фантазию и реальность. И придерживаться определённых рамок.  Когда-то Хуа Чен проводил грань по линии "не искать встречи с объектом своей одержимости, не пытаться вмешиваться в его жизнь и никогда даже не задумываться о том, что между ними что-то могло бы быть". Фанатский сталкинг — это смешно и дико. Эта система разлетелась в щепки, стоило Се Ляню пересечь кабинет главы "Призрачного города".  Деловым партнёрам ведь позволено больше, чем детям, которым когда-то перепала пара минут внимания звезды, не так ли? Никогда не знакомьтесь со своими кумирами.  Се Лянь действительно был неравнодушным к чужим проблемам и горел всем, что делает, — и, как правило, это включало в себя чужие проблемы тем или иным образом. Обладал тонким чувством иронии и здоровым — самоиронии. Прекрасно выглядел и после бессонной ночи, и только проснувшись, и на грани панической атаки, и когда его без сознания извлекали из повреждённой машины, а Хуа Чен ловил тахикардию рядом... словом, всегда. Почти не был высокомерным — точно не больше, чем может позволить себе божественное существо в теле человека — и совершенно точно не был надменным.  Ему нравилось абсолютно всё, чем Хуа Чену было важно с ним поделиться, это было видно невооружённым взглядом. Как и то, как явно он смущался от приближения Хуа Чена. И к тому же периодически он говорил вещи, от которых Хуа Чен сгорал изнутри и осыпался пеплом к его ногам. Совершенно невыносимо. И совершенно безнадёжно. Хуа Чен увязал, как бабочка в смоле, которая тем больше обречена, чем сильнее трепыхается. …Хуа Чен медленно прикрыл глаза, обрывая собственный захлёбывающийся внутренний монолог, когда в очередной раз почувствовал, что сверлит не замечающего его директора Се слишком уж пристальным взглядом.  Лучше быть тихим помешанным, с которым вполне возможно общаться по-дружески, чем кем-то, кто получает запрет на приближение. — Что за вечеринка без выпивки?! — В мысли Хуа Чена резко вторгается возмущённый голос ещё одного колоритного гостя, разносящийся гораздо дальше, чем в том есть необходимость. Как и слухи о его похождениях, впрочем. Компромат на директора холдинга, владеющего приложением знакомств hoho;), Пэя можно было отгружать вагонами, что, собственно, автоматически обесценивало данную информацию в качестве компромата. Если бы это была сознательная стратегия поддержания имиджа, то это можно было бы считать гениальным, но, скорее всего, то был просто характер. — Не позорь себя и меня, — холодный женский голос существенно тише речи собеседника, но слова разобрать можно. — У них всё есть, просто на дальнем столе.  Лин Вэнь. Тут насчёт компромата всё было даже интереснее, хотя большая часть касалась работы, а не личной жизни. Будучи гением в юриспруденции, Лин Вэнь принимала самое деятельное участие в сокрытии тёмных дел множества своих клиентов. К сожалению, у неё на Хуа Чена тоже кое-что имелось, поэтому воспользоваться этим богатством было весьма затруднительно.  Адвокат Лин обменивается с директором Хуа сумрачным взглядом, который говорит, что она подумала в точности о том же, о чём и он, и увлекает своего броского спутника к дальнему столу.  Хуа Чен приподнимает бровь. Разве с ними не должно быть третьего?.. — И позвони уже брату!! — Тут же доносится до него очередной выкрик шумного директора Пэя. По звенящему от напряжения голосу Ши Цинсюань можно догадаться о внутренней борьбе между нежеланием устраивать публичный скандал и природным темпераментом. Но у Хуа Чена хороший слух, а держать темперамент в узде Ши Цинсюань не особенно удаётся, так что её ответ он тоже слышит: — Позвоню, когда он будет нормально со мной разговаривать!.. То есть, не ваше дело, директор Пэй! Ах да, вот и объяснение. Ши Уду не пригласили во избежание семейной сцены. Впрочем, сцена всё равно назревает, с ним или без него.  Хуа Чен покачивает лёд в бокале (с ближнего, безалкогольного стола). Поспорив с собой пару секунд относительно того, его ли это дело, он всё же отлипает от ограждения и движется навстречу разгорающемуся скандалу.  — Ассистентка Ши? — Обращается он, притворяясь глухим, слепым и абсолютно неспособным читать контекст. — Вам не кажется, что на том столе не хватает салфеток?.. Ши Цинсюань оборачивается к нему с недоумением на лице, в то время как Хуа Чен спотыкается об едва заметную ступеньку, скрывающую какой-то проложенный по крыше кабель и... окатывает директора Пэя содержимым своего бокала прямо в лицо.  Хуа Чен восстанавливает равновесие, оценивает дело рук своих и удовлетворённо хмыкает себе под нос. Получилось даже удачнее, чем он рассчитывал — если бы пострадала рубашка, извиняться пришлось бы дольше. — Простите, директор, очень неаккуратно с моей стороны, — произносит он без малейшего намёка на раскаяние или удивление и снова обращается к Ши Цинсюань: — Так вот, я совершенно уверен, что проблема требует немедленного решения. Ши Цинсюань глубокомысленно кивает, не сводя глаз с опешившего (и обтекающего) Пэй Мина: — Верно, проблема с салфетками. Как я могла забыть. Они удаляются за угол, Хуа Чен слышит за спиной приглушённую ругань мечущегося в поисках тех самых салфеток директора Пэя, в которой "криворукий наглец" самый мягкий эпитет из использованных, и ещё более тихое шипение Лин Вэнь: "Дурак, он тебе помог". …Ши Цинсюань смеётся так, что ей приходится вцепиться в "проблемный" стол, чтобы устоять на ногах и, осторожно, чтобы не повредить макияж, промокая глаза салфеткой (которых более, чем достаточно), с трудом произносит: — Ох, директор Хуа, как я рада, что вы пришли. Я и так была рада, конечно, но теперь... Хуа Чен скрещивает руки на груди и разглядывает свою неожиданную собеседницу. Она одета в какой-то мятный гипюровый ужас, который оскорбляет в Хуа Чене художника, но вызывает чувство солидарности как у человека, собаку съевшего на эпатаже окружающих при всяком удобном случае. Поскольку сегодняшний случай был достаточно удобен, сам директор Хуа носит такое количество дизайнерского серебра, будто готовился в одиночку уничтожить целую семью вампиров крайне взыскательного вкуса. Он даже немного позвякивает при ходьбе. — А почему, кстати? — Вдруг интересуется он. — Остальные друзья Се Ляня меня терпеть не могут. Отсмеявшаяся Ши Цинсюань смеривает его продолжительным нечитаемым взглядом. — Серьёзный вопрос — серьёзный ответ, хах? — Наконец произносит она, что-то решив для себя. — Всё дело в том, как мы познакомились. — Мы познакомились? — Поднимает брови Хуа Чен. Их с Ши Цинсюань представил Се Лянь на парковке рядом с офисом “Мусорного бога”. Ровным счётом ничего примечательного в ту встречу не произошло. — Мы с Се Лянем познакомились, — поправляет ассистентка и рассказывает: — Се Лянь лет с четырнадцати лет учился заочно, потому что был загружен делами “Сяньлэ” как батрак в полях. С его мозгами ему и это удавалось неплохо, но в восемнадцать он упёрся и вытребовал у родителей, чтобы ему дали пожить нормальной студенческой жизнью хоть чуть-чуть. Поэтому его отпустили на один семестр в колледж. Он даже настоял на том, чтобы жить не в одиночестве, а с соседом по комнате, и чтобы это был не телохранитель, а такой же студент. Я. Она молчит несколько секунд, возможно, ожидая вопросов или комментариев. Но Хуа Чен просто ждёт продолжения, уже примерно догадываясь, что последует дальше. — Так и вышло, что он был первым человеком, которому я сказала, что я женщина. Нервничала жутко. А он рассмеялся и так легко ответил, что как раз стал думать, что женщины его не интересуют. Или, может быть, он вообще асексуал. А потом решил, что получилось как-то грубо, как с ним обычно бывает, и начал извиняться. Но это не было грубо. Это был один из самых нормальных моих камин-аутов в жизни. Она ловит взгляд собеседника. Сине-зелёные глаза сверкают ненадёжным речным льдом. — Я приму любой выбор, с которым он будет счастлив, до тех пор, пока он будет с ним счастлив. С тех пор, как вы начали общаться, он улыбается больше. Вот и всё. Хуа Чен молчит, теперь уже не выжидающе, а ошеломлённо. Конечно, он знал о крупнейшем скандале в семье Ши за пару поколений, но такой откровенности не ожидал. Во всех отношениях. Он изо всех сил старается не принимать близко к сердцу то, что она говорит о Се Ляне — в конце концов, они договаривались верить друг другу, а не другим людям, и какая разница, по какому вопросу? Но сердце игнорирует его усилия и ускоряется. Ши Цинсюань же вдруг расплывается в улыбке и добавляет совсем другим тоном: — Кроме того, вы тааааак чудесно смотритесь вместе, это что-то! Жду ваших свадебных фотографий сильнее, чем своих!! Ассистентке директора Се удалось то, что не удавалось никому другому уже целую вечность.  Заставить грозного Хуа Ченчжу, Кровавого дождя и прочее, прочее, поперхнуться от неожиданности. И, судя по самодовольному выражению, мелькнувшему на её лице, она прекрасно отдавала себе в этом отчёт. Но Хуа Чен тут же забывает обо всём этом нелепом разговоре, стоит только мелодичному голосу коснуться его ушей. — Ты пришёл!