Красный флаг

Се Лянь открыл глаза, с непониманием глядя в незнакомый потолок. Зашторенное панорамное окно навело его на кое-какие воспоминания — ах да, он ужинал дома у Сань Лана, и, видимо, заснул? Но этой комнаты он раньше не видел, Сань Лан что, отнёс его в спальню? Подумать только, как неловко. Но мысли текли спокойно, смутился Се Лянь несерьёзно, больше по привычке. На удивление, он прекрасно выспался и в целом чувствовал себя куда лучше, чем накануне, поэтому всерьёз сожалеть о случившемся не получалось. Ему что-то снилось, что-то, что ощущалось важным во сне, что-то связанное с прошлым и, в отличие от большинства таких вещей, не вызывающее тяжёлого осадка в душе, но что?.. Кажется, во сне он снова ловил ребёнка на съёмках рекламы "Мусорного бога", только ребёнком был маленький Сань Лан, почему-то с забинтованным лицом. Сон такой откровенно дурацкий, что Се Лянь тут же выбрасывает его из головы. На нём всё ещё тот домашний костюм, который Хуа Чен выдал ему вчера, чтобы переодеться из офисной одежды. Он немного велик, явно с чужого плеча, но на нём нет ни единой пуговицы, с которой Се Ляню было бы неудобно справляться с загипсованной рукой — Се Лянь уверен, что это нарочно. Сань Лан фантастически внимателен к деталям. И да, пижама винно-красная. В отличие от простыни. Цинсюань снова неправа, но доводить это до её сведения Се Лянь не намерен, ещё один поток безумных предположений о том, как именно он получил эту информацию, едва ли хорошо скажется на его душевном равновесии. Се Лянь недолго стоит перед закрытой дверью из спальни, делая несколько медленных вдохов и выдохов, прежде чем открыть. Уступивший свою кровать гостю хозяин спит на диване в гостиной, чёрные волосы разметались по подушке, кожа бела как снег, за исключением алеющих губ... то самое сочетание, за которое Злая Королева прокляла Белоснежку. Выражение лица тоже подошло бы заколдованной принцессе в ожидании принца — печальное и спокойное, почти торжественное. "О чём я только думаю?!" — раздражённо встряхивает головой директор Се и отворачивается от спящего. Вообще-то он искал ванную, а так пялиться просто неприлично. Се Лянь распахивает дверь, за которой он ожидал обнаружить искомое помещение, смущённо охает и чуть ли не захлопывает обратно, только в последний момент вспомнив, что стоит затормозить и прикрыть дверь тихо, чтобы не будить спящего. Он случайно влез в кладовку. Ничего особенного он, конечно, разглядеть не успел — несколько картонных ящиков да повёрнутых к стене холстов, но совать нос в чужие вещи совершенно недопустимо со всех сторон. Удивляясь, почему Сань Лан хранит картины в кладовке, когда в квартире такие пустые безликие стены, Се Лянь открывает нужную дверь. ~~~ Когда он возвращается в гостинную, Хуа Чен формально уже проснулся, но спросонья выглядит так, как будто ему нужно некоторое дополнительное время, чтобы вернуться из мёртвых. В идеале где-то год. Но при наличии кофе и некоторой удачи, возможно, он управится быстрее. Будь директор Се хоть немного честнее с собой, ему следовало бы задать себе вопрос, почему он находит это зрелище таким милым. — Доброе утро, Сань Лан, — сверкает улыбкой Се Лянь. Он уже бодр и ясен как утреннее солнышко. Хуа Чен хлопает на него глазами как застигнутая врасплох сова: — Доброе утро, гэгэ, — с явным усилием собирая мысли в кучу, он добавляет. — Тебе что-нибудь нужно? Се Лянь хихикает, невозмутимо направляясь в сторону кухни: — Сань Лан достаточно позаботился обо мне вчера. Хуа Чен поднимается с дивана и следует за ним как потревоженный дух: — Гэгэ?.. Се Лянь утихомиривающе машет на него гипсом: — Нажать кнопку на кофе-машине я могу и одной рукой, позволь мне сделать хоть эту малость. Не беспокойся обо мне. Я подожду, пока ты проснёшься в своём темпе. Выдворенный таким образом в ванную Хуа Чен по возвращению обнаруживает напротив Се Ляня кружку кофе и для себя и берёт её в руки с каким-то неверием на лице. Впрочем, быть может, дело во всё ещё растерянном со сна виде. Вся посуда в его квартире, как успел заметить Се Лянь, самая обычная, белая. На фоне керамики чёрные ногти директора Хуа выделяются особенно ярко. — У Сань Лана новый маникюр? — комментирует Се Лянь. — О, гэгэ заметил? — улыбается Хуа Чен с хитринкой. — Заметил ещё вчера, но отвлёкся на другие вопросы, — взгляд директора Се скользит мимо Хуа Чена в сторону небоскрёба "Сяньлэ" за окном, а потом возвращается: — Сань Лану идёт. — Решил, что бирюзовый всё же не мой цвет, — чуть-чуть паясничает тот, разглядывая свои ногти в утрированно элегантном жесте. — Но почему бы и нет? — Что ты хотел показать мне вчера изначально? — Резко меняет тему Се Лянь. Его взгляд снова блуждает где-то рядом с “Наследным принцем”, которого из-за стола почти не видно. — А что гэгэ хотел бы увидеть? — интересуется Хуа Чен, доверительно понижая голос и стреляя глазами из-под ресниц. — Дождевые леса, живого кита и всё, что Сань Лан готов мне показать, — светским тоном перечисляет Се Лянь, видя только разноцветные глаза напротив. Глаза расширяются. Молчание между ними натягивается как струна. Секунда, другая, третья. Се Лянь ощущает, что лёгкие начинает печь от недостатка кислорода, и резко вскакивает из-за стола. — Волосы Сань Лана растрепались со сна, м? — Выпаливает он, прислушиваясь к собственным словам с нарастающим ужасом. — Я помогу. Се Лянь скрывается в ванной в поисках расчёски, но быстро возвращается с нужным предметом к Хуа Чену, проклиная свою способность от смущения нести любую околесицу. Что будет дальше, он предложит Сань Лану косу заплести или глаза подвести? Хуа Чен, тем временем, смотрит на него с вежливым ожиданием продолжения, а Се Лянь не из тех, кто останавливается на полпути. К счастью, он неправ, поскольку смоляные пряди лежат в относительном порядке, и даже одной рукой их можно распутать, не причиняя боли. К несчастью, Хуа Чен тоже это заметил, потому что он оборачивается через плечо, чтобы бросить на Се Ляня ещё один пронзительный взгляд, на этот раз снизу вверх: — Гэгэ, что именно ты пытаешься сделать? — произносит он с лёгкой улыбкой. Се Лянь отшатывается, едва не уронив расчёску: — Больше ничего, всё уже готово, — и скрывается обратно в ванной. ~~~ Хуа Чен готовит завтрак, как и вчера, непреклонно отшучиваясь от попыток Се Ляня предложить свою помощь. — У гэгэ есть время сегодня? — спрашивает Хуа Чен, возвращаясь к теме, которая была прервана их… чем бы это ни было. — У гэгэ есть обоснованное подозрение, что если он явится сегодня в офис, то его выгонят. Это плохо для субординации, не стоит создавать прецеденты, — мило улыбается Се Лянь. — Сань Лан хотел бы куда-то поехать? — Есть одно место… Но это в пригороде, — с кажущейся небрежностью отвечает Хуа Чен, но Се Лянь подспудно чувствует, что речь идёт о чём-то важном, и соглашается на поездку сразу же. После завтрака они едут куда-то на окраины. Се Лянь не задаёт других вопросов, ему интересно посмотреть, что будет дальше. Пространство вокруг представляет собой довольно хаотичную смесь города и природы, рощи перемежаются застройкой. Се Лянь смотрит на этой с лёгкой грустью: такое беспорядочное обращение с собственной средой обитания — одна из вещей, с которыми он борется. Но зелёные участки радуют глаз, и он подставляет лицо утреннему солнцу. Огромная труба электростанции надвигается на них издалека, похожая на логово сказочного злодея. Се Лянь бросает на неё пару равнодушных взглядов, но потом до него доходит, что это впечатление не просто так. Он прилипает к окну с придушенным тихим аханьем. — Вчера я предполагал, что мы будем здесь на закате, — бросает Хуа Чен. — Но днём она тоже неплохо смотрится. Он делает широкий круг вокруг электростанции, позволяя увидеть всю композицию целиком. Се Лянь невнятно мычит в ответ, полностью поглощённый зрелищем. На трубе изображена... гора. Так Се Лянь думает в начале, но быстро понимает, что гор несколько, без удивления отмечая, что их, должно быть, четыре — число зловещее и гармоничное. Рисунок опоясывает гигантскую трубу целиком. Стиль работы отличается от того, что Се Лянь уже видел — более грубый, размашистый, экспрессивный, менее детализованный. У первых трёх гор к тому же есть имена, и они соответствуют мрачной атмосфере композиции. "Старость". "Болезнь". "Смерть". (Очевидно, масштабные арт-работы технологически отличаются от письма от руки или каллиграфии, потому что, в отличие от обычного почерка Хуа Чена, надписи читаемы, и, хотя Се Ляню кажется, что он видит в них характерную безуминку, она только подчёркивает изначальный замысел.) Последняя гора не названа никак. Это вулкан, но вырывается из него не лава, а нечто бесформенное, багрово-алое, будто бы грозящее небесам. — О, так я слышал о ней, — вдруг вспоминает Се Лянь отрешённо. Хуа Чен улыбается шально. — Правда? — Конечно. О ней столько копий было сломано. Но вживую не видел, а фотографии... не передают. Се Лянь замолкает, вспомнив и то, что этот мурал не был закрашен главным образом потому, что это посчитали слишком опасным, а как так получилось, что дерзкий художник не свернул себе шею сам, так никто и не понял (некоторые даже считали, что свернул, а тело спрятали подельники, но это мнение было опровергнуто появлением новых работ). И то, что статьи о ней обычно сопровождались единственной строкой, комментирующей работу, из блога художника. "Медная печь. Место, где страдание превращается в силу". ~~~ Хуа Чен останавливает машину в явно подобранной заранее точке, откуда открывается хороший вид на сторону мурала с вулканом, и предлагает Се Ляню выйти. Они устраиваются рядом, прислонившися к капоту. Тут только Се Лянь замечает, что один из склонов нарисованной зловещей горы покрыт распускающимися белыми цветами. Это не сделало композицию менее тревожной — что должно случиться с цветами, поселившимися у подножия вулкана? Но, странным образом, всё же овевало работу, пышущую безумием и гневом, некоторой надеждой. — Тебе было очень плохо, когда ты её делал? — неожиданно для себя вдруг озвучивает Се Лянь то, что вертелось на языке. Хуа Чен молчит несколько секунд, но потом отвечает: — После неё... стало легче. Они молчат ещё несколько минут, когда Се Лянь вдруг что-то вспоминает и возвращается в машину за своей сумкой для планшета. На капот рядом с Хуа Ченом падает пухлая папка для бумаг. — Это?.. — интересуется Хуа Чен, подняв бровь. — Итог пятилетних усилий по тому, чтобы “Наньян” перешёл на электронный документооборот, — фыркает Се Лянь, скрещивая руки на груди. — Неудовлетворительный, я полагаю, — фыркает Хуа Чен, слистывая толстую стопку бумаги большим пальцем, как колоду перед растасовкой. — Абсолютно, — серьёзно кивает Се Лянь, но после короткой паузы отвечает по существу. — Я так понял, что-то про тебя. Мои друзья посчитали нужным меня просветить. — О. — Хуа Чен осторожно оглаживает папку по краям, не открывая, — и ты?.. — Я решил, что стоит сделать это честно. — Се Лянь ловит вопросительный взгляд. — Сразу получить авторские комментарии, так сказать. Хуа Чен немного выдыхает, а потом морщится. Он, конечно, заметил, что под него кто-то копает (в смысле, кто-то новый), но проморгать этого дуболома Фэн Синя... Се Лянь листает папку почти как журнал достижений. Нормальный человек, возможно, обратил бы внимание на то, что Хуа Чен живёт тройной жизнью и в двух из этих трёх жизней имеет хронические проблемы с законом, но Се Лянь это всё уже и так знает, и просто восхищён тем, что Хуа Чен — талантливый художник, непревзойдённый гонщик и преуспевающий бизнесмен (Хуа Чен внутренне укрепляется в мысли, что Фэн Синь некомпетентен, но всё же доволен, что тот проморгал нелегальную часть его бизнеса, хотя, казалось бы, всё лежит на поверхности). Периодически Се Лянь тыкает пальцем в особенно заинтересовавшие его куски и уточняет подробности у Хуа Чена, поглядывающего в текст через его плечо: — Это?.. — Тут я даже в драке не участвовал. Се Лянь поднимает на него недоверчивый взгляд. — Только провоцировал. — Кого именно? — уточняет Се Лянь тоном следователя. — ...Всех. — со вздохом отвечает Хуа Чен. ~~~ — А это?.. — Пф, тут меня даже не было. Твой Фэн Синь плохо работает. — И поэтому, и потому, что пару ситуаций, где Хуа Чен не только присутствовал, но и активно участвовал, он вообще пропустил. ~~~ — Ого, а здесь ты что делал? Хуа Чен отвечает без промедления, но его тон полон отвращения: — Помогал полиции. — Се Лянь смотрит на него, приподняв бровь, и директор Хуа снисходит до деталей. — Они пытались накрыть сеть сбыта, поэтому я согласился на липовые переговоры и пришёл с прослушкой. Не говори никому, гэгэ, в моих кругах эта информация… довольно компроментирующая. Скорее уж смертельно опасная, если Се Лянь что-то понимает в жизни. Он так недоволен, что позволяет себе легонько хлопнуть Хуа Чена папкой по плечу, демонстративно широко замахиваясь, чтобы не было похоже на настоящее нападение: — Не рассказывай подобные вещи так легко. А что, если я не умею держать язык за зубами? — Но ты умеешь, — смеётся Хуа Чен, заслоняясь от удара руками. ~~~ — А здесь что произошло?!.. — Художественные разногласия, — холодно чеканит Хуа Чен, не заглядывая в файл. ~~~ События в досье выстроены в обратном порядке, начиная с подробностей переговоров с муниципалитетом, которые привели к появлению "Наследного принца", так что с каждой страницей Се Лянь погружается в прошлое директора Хуа, также известного как Кровавый Дождь и Искатель Цветов. Там даже есть фотографии, хотя и не очень много (Хуа Чен склонен довольно агрессивно реагировать на попытки его фотографировать, а, чем моложе он был, тем хуже контролировал агрессию, и в досье, собранном Фен Синем, эта закономерность вполне прослеживается). Се Лянь с умилением отмечает, что манера всегда носить как минимум один красный предмет одежды у Хуа Чена возникла, похоже, после "Горы Тунлу", которая была первой его масштабной работой. До неё он предпочитал чёрный цвет и, кажется, имел привычку не снимать тёмные очки ни днём, ни ночью. Се Лянь долистывает почти до конца. Его не волнуют сомнительные неподтверждённые истории, и он не подвергает ни малейшим сомнениям объяснения, которые даёт ему непосредственный участник событий. Драки и авантюры неугомонного юного Хуа Чена беспокоят его только с точки зрения травм, которые тот в них получал, и рисков, на которые шёл. Се Лянь лишь мягко журит своего собеседника за склонность к опасному поведению и просит впредь не прыгать куда ни попадя очертя голову. Но в конце концов Се Лянь долистывает до чего-то такого, что вызывает у него потрясённый вздох. Се Лянь поднимает глаза и произносит: — Ты никогда не упоминал... Хуа Чен замирает так, что кажется отлитым из воска.