Несколько раз, когда Птице было больно

      У Сережи сбитые коленки и наскоро заклеенная царапина на костлявом плече. Уставшие, не по возрасту, глаза и непонятное скребущееся чувство в душе. Вероятно, что кошки, не раздавайся в леске неподалеку тихий шелест перьев.       Судьбы, вроде бы, не существует, а если существовала бы — давно бы умерла от гнета недовольных людей. Не все решения выигрышные, не все что делается — к лучшему. Простые истины даются с трудом, чужое-своё сердце бьется слишком быстро, тревожно, а Птица недовольно, почти понимающе, забыто, хмурит густые брови и зарывается когтистой лапой в шелковую медь волос.       Разумовскому хочется беречь все и всех, кроме себя, у Птицы планы сугубо противоположные. И пластырь на новый синяк наклеить, и гаркнуть что-то нецензурное, когда маленький дурак полезет кошку с дерева доставать, которая неожиданному спасению обрадуется слишком сумбурно — оставив на веснушчатой щеке пять кровивших полос.       С пустоты не увидит, просто так не заметит.       Старые часы кое-как отсчитают на циферблате двенадцать ночи, хлипкое окно раскроется, выдует весь теплый воздух и с оглушающим звоном дребезжащих стекол захлопнется обратно. Ноги замерзнут, нет бы в одеяло закутаться, отвернуться к облупленной стене и поймать тонкой ладошкой остатки уходящего сна, да все не то — мальчик просыпается, закрывает форточку и всматривается в коридорную даль. Непонятную, мутную и беспросветно черную — сердце совершит болезненный кульбит, по пальцам мурашки проползут и разойдутся дрожью по всему телу. Люди темноты не боятся, давят в себе страх, что за резким поворотом кто-то их все же ждет.       Птица не ждала, а лишь наблюдала, как на него пялятся заспанные глаза. Так было всегда — сущность приходила, охраняла и наблюдала из темноты, сохраняя чужой-свой покой. Расправляла пушистые крылья, укрывала от лунного света и лишь иногда чудила — трепала от скуки занавески или пинала тапочки под кровать. Не ожидала лишь, что ее будут бояться.       Бояться и нервно озираться. Мальчишка вжался спиной в подоконник, да там же и осел, хватаясь пальцами за худую подушку. Что испытывает человек, находясь в заложниках у собственных страхов? Пол холодный, в комнате пахнет озоном из-за грозы, кто-то из воспитателей на ночном дежурстве уронит книжку на расстроенное фортепиано — вот тогда точно конец. Ты все еще один и поддержать тебя некому, впереди только беспросветная чернь и неясное будущее, а еще удушающий комок в горле, что вдохнуть мешает.       Окошко, вопреки всему, все-равно откроется, старая щеколда ничего не держит, а дождь только набрал силу. Сережа не заметит ни мокрых волос, ни образовавшуюся на полу лужу. Только пересилит себя и кинет в дверной косяк мягкую игрушку в слепой надежде на лучшее.       А у Птицы лишь один вопрос:       — Заметил, что-ли?