История Человека в маске... (Дневник)

«Я приходил к ней домой, но Аннет отказывалась выходить. Она лишь плакала и кричала, чтобы я убирался. Тогда человеческая душа погасла в моих глазах! Я понял, что все люди внутри уродливы и эгоистичны. И их красивые тела — ничто иное, как просто маски, за которыми кроются даже ещё более безобразные твари, чем я!

Моя любовь… моя Аннет. Она предала меня, растоптала, унизила, бросила на произвол судьбы. Я был нужен ей, лишь когда имел деньги и уважение в обществе. Когда я потерял всё, включая красоту, она отвергла меня! Тогда я понял… все, кто находились рядом с Аннет, страдали. Её мать, её брат, даже соседская девчонка… »

      — Аннет, прошу! Давай поговорим! Не поступай так со мной! Аннет!       Голос срывался на крик отчаяния, паника душила горло, сдавливая его кольцевыми спазмами. Вильям и Эйра стояли на расстоянии позади Луиса, не говоря ни слова, пока тот продолжал ломиться в дверь, пытаясь возвать хотя бы к какой-то частичке жалости Аннет. Но она была непреклонна. Она боялась его теперь, как зверя, и из-за этого страха ненавидела ещё сильнее. Ненавидела за всё! И больше всего за то, что он не исчез из её жизни и продолжал в таком состоянии на что-то надеяться и претендовать. В её глазах больше не было того обворожительного Луиса, который так изящно ухаживал за ней, который был так красив, успешен, уверен в себе и ласков с ней. Весь этот образ рассыпался, как прах от порыва ветра. А это существо, которое носило то же имя — Луис — она не знала.       Аннет носилась из угла в угол, будто в дом ломился не её бывший жених, а ломилось чудовище. Она хваталась за голову, и слёзы ручьём лились по её щекам.       — Убирайся! — раздался звон разбившейся глиняной чаши о деревянный пол, — Пошёл прочь! Я не хочу тебя видеть!       Каждое её слово будто бы раскаленным железом выжигало что-то в груди Луиса. Он стал задыхаться ещё сильнее, вдруг развернулся, отчего солнечные лучи осветили его изуродованное лицо. Оно напоминало яичницу или восковую маску, потекшую от солнечных лучей и застывшую уродливым панцирем. Вильям и Эйра вздрогнули от неожиданности, но Луис этого уже не видел. Он побежал прочь, прямо через лес, затыкая уши ладонями, чтобы только не слышать, только не слышать! отвергающих его криков Аннет. «УБИРАЙСЯ!» — это звучало как проклятие, оно гналось за Луисом, разрывало его голову и душу на части.       Он не находил себе места и покоя. Бывший успешный мастер масок шатался по грязным улицам города под проливным дождём, как обшарпанный бродяга. Смех над его лицом, потешки… Дети даже кидали в него камни, но всё это не имело никакого значения. Его это ничуть не трогало, а мысли были целиком сконцентрированы лишь на образе Аннет. Такой прекрасной! Она была похожа на ангела, спустившегося к нему с небес. Она украсила его жизнь, делала его успех полноценным! Рядом с ней к нему спускалось особое вдохновение, рядом с ней появлялся смысл жить. Ради неё он был готов свернуть горы и стать ещё более успешным и влиятельным. Он потакал всем её капризам. И рядом с этим ангельским образом, как ужас со дна бездны, поселился крик «Убирайся», искаженное сначала страхом, а потом и ненавистью нежное лицо…       — Сука!       Мужчина вдруг со всей силы ударил кулаком деревянную тачку, проломив её бортик и заорав во всё горло, что сразу же привлекло внимание прохожих. Но ему было теперь всё равно. Лишь ливень и раскатистый гром заглушали его страшный рёв — рёв боли и отчаяния. Однако к этому крику прибавилось нечто ещё: всепоглощающая тьма ненависти и презрения. За этим красивым ангельским личиком всё это время скрывалась лицемерная сука, которая лишь использовала его! Он был ей нужен только когда имел деньги и влияние, был красивым…       Мужчина как пьяный пошатнулся в сторону, отчего насмешливые наблюдатели немедленно отскочили. Никто больше не решился, правда, его тронуть. Даже дети перестали дразнить, ощутив страх перед ним, как сурки перед хищником. Шаркая по лужам, Луис пошёл прочь отсюда. Теперь его глаза горели яростью, что вкупе с его уродством ещё больше внушало страха прохожим.

***

      — Луис? Луис, открой! Это Вильям.       Стоял яркий солнечный день. Старая деревянная дверь резко скрипнула, и, чуть не надломившись у петель, дрогнула внутрь. Показалось лицо Луиса, ещё более мрачное, чем обычно, если, конечно, можно теперь так говорить о его лице, в принципе. Под глазами кожа опухла, веки опустились ещё ниже, буквально давя на глаза. Мужчина сделал пару шагов назад и открыл дверь шире, пропуская Вильяма внутрь. Эту жалкую лачугу помог ему снять брат Аннет, он вообще всем ему сейчас помогал. В руке гость держал корзину, накрытую сверху белой тканью. Вильям уверенно прошёл в тёмную коморку, состоящую всего из одной комнаты. Свет сюда практически не проникал. Корзина плюхнулась на стол.       — Эйра тебе лепёшки спекла. Пресные, как всегда, но есть можно. Сама она не пришла — её мачеха завалила работой.       Луис безразлично подошёл к заколоченному окну, смотря сквозь щели на свет. Белые блики узкими полосками легли на его шрамы. Вильям в свою очередь молча наблюдал за ним.       — Луис, я всегда тебе говорил, что моя сестра — чудовище. Я говорил тебе, но ты и слушать не хотел. Кто может убить свою собственную мать?..       — «Чудовище»?.. — Луис нахмурился, опустил глаза и медленно повернулся к другу, нелепо повторяя это слово, будто недалёкий умом пытался понять его смысл. — Она словно околдовала меня… Ведьма! — серые глаза вдруг заблестели каким-то нездоровым огнём, — Она ведьма, Вильям!       — Забудь о ней.       Шатен развернулся к корзине, но Луис в два шага сократил расстояние до него, схватил за плечи и развернул к себе.       — Вильям, посмотри на меня. Разве ты не хочешь ей отомстить за свою мать?! Ты столько боли перенёс из-за её смерти, так старался вылечить её, а твоя сестра одним отваром безжалостно убила её!       — Я, как и ты, желаю ей всего зла на земле! Я даже не разговариваю с ней! Когда-нибудь судьба сама её накажет.       — Но что если мы с тобой её судьба, Вильям? Ждать наказания от судьбы? Разве ты ещё не понял, что его не будет? Пусть её накажет закон!       — О чем ты?       — Твоя сестра — самая настоящая ведьма! Она убила вашу мать, околдовала меня, а потом предала… Этот пожар. Из-за неё я лишился всего! А она лишь смеётся… Она смеётся и над тобой, Вильям! Над твоими жалким попытками воскресить свою мать. Думаешь, она этого хочет? Она потешается над тобой!       В глазах Вильяма сначала светилось непонимание, но каждое слово Луиса попадало точно в цель, прямо в его сердце и находило там поддержку. Луис подбирал слишком верные слова. Конечно, ведь это были слова самого же Вильяма, высказанные Луису в порыве дружбы.       — И что ты предлагаешь?       — То же, что делает закон с такими, как она. Пусть, наконец-то, совершится правосудие!       — Она не ведьма, и ты это знаешь.       — А что её отличает от них, Вильям? Мы скажем ту же правду, только прибавим нужное слово: «колдовство».       В Вильяме вдруг заиграла нерешительность… Сжечь собственную сестру?.. Но Луис сразу заметил это промедление и, как змей искуситель, снова схватил его за плечи, начиная пробуждать самые тёмные уголки в его сердце.       — Вильям, вспомни свою мать… Вспомни её лицо, как она тебя любила. А теперь подумай, как долго ты не оставляешь попытки её воскресить, сколько страдаешь — и всё из-за твоей сестры.       — Но Эйра? Она ведь тоже знает Аннет и очень давно! Дальше простых увлечений травами она никогда не заходила.       — Эйра? — Луис вдруг рассмеялся какой-то нелепой наивности Вильям, чуть отходя от него, — Да она первая же скажет, что Аннет — ведьма.       — Но ведь они подруги…       — Никакие они не подруги, Вильям. Эйра точит камень на Аннет ничуть не меньше нашего с тобой. Уж поверь, она тоже из-за неё настрадалась. На фоне Аннет Эйра блекнет, как мотылёк в ночи. Знаешь, сколько слёз она пролила из-за внешности твоей сестры? А Аннет только этим и пользуется.       Молчание повисло гробовай тишиной над головами двух друзей. Вильям погряз в своих мыслях, но его нахмурившиеся брови и учащающееся дыхание говорили Луису, что в нём тоже закипает ненависть. И как только она дойдёт до нужной кондиции, он немедленно скажет «да». Так и случилось.       — Я согласен. — Вильям поднял решительный взгляд на друга, — Пусть сгорит в огне и свершится, наконец-то, правосудие!       Луис снова стремительно подошёл к нему и сжал в крепких объятиях. Их объединяла сейчас великая сила — сила ненависти!       Фрагмент из дневника.       «В этот период жизни все трое мы вдруг оказались потерянными, несчастными, никому не нужными. Я убедил Вильяма и Эйру, что Аннет — одна из ведьм. Она красива, умна, вечно колдует над травами, и ни одна болезнь её не берёт. И самое главное: во всех наших несчастьях виновата она! Аннет пользовалась мной, а затем разбила сердце. Она убила свою мать. Ни один мужчина, ослеплённый красотой Аннет, не обращал внимания на Эйру. Я внушил себе, что Аннет — настоящая ведьма. Мы обвинили её в колдовстве и дали показания на суде…»       Луис был прав, чему Вильям не раз удивлялся потом в своей голове: Эйру не пришлось даже уговаривать. Хватило лишь пары правильных слов масочника, и она уже сама вспоминала множество деталей, разоблачающих в Аннет ведьму. Луис изредка скашивал взгляд в сторону Вильяма, с усмешкой про себя разглядывая его удивлённое лицо: для Вильяма это было, видимо, было откровением. Но долго брат Аннет об Эйре не думал. Им движила месть.       Втроём они пошли в здание суда и оставили обвинение в сторону Аннет. В тот же день девушку заточили в темницу и долгих два дня выбивали показания. Мучительно долгих два дня для самой Аннет и выжидательно долгих для оставшейся троицы. Слушание было совершено на третий день. Хотя какое слушание? Чистый фарс. Всё уже было предрешено. Обычно, если кого-то обвиняли в колдостве, ни разу не было такого, чтобы подсудимый смог выйти из этих стен оправданным.       Фрагмент из дневника.       «Аннет заставляли стоять в смиренной позе на коленях во время всего процесса. Ей запрещали поднимать голову и смотреть в зал… Но она всё равно каждый раз поднимала её, пытаясь взглянуть в глаза хоть одному из нас. Её взгляд кротко спрашивал, в чем её вина. Без ненависти и упрёка. Вероятно, она и сама догадывалась, где оступилась.       Председатель суда стукнул молоточком, и в зале воцарилась тишина.       — Итак, Писада Эйра, вы утверждаете, что Аннет околдовывает мужчин с помощью приворотного зелья?       Сутулая Эйра, не отличающаяся тонким умом, уже и сама искренне верила в свои слова:       — Да, она…       Но в этот момент Эйра увидела, что Аннет наблюдает за ней, и тут же умолкла, испугавшись. Председатель суда, умудреный уже таким опытом, сразу это заметил:       — Продолжайте, это отродье ничего вам не сделает: она под взглядом божьим.       И он указал на крест, что висел прямо над подсудимой. Эйра тут же ободрилась.       — Аннет постоянно что-то делает из трав.       Председателю суда этих слов хватило, чтобы сделать неопровержимый вывод:       — Все знают, что ведьмы в этом мастерицы.       По залу прошлась волна шёпота. Председатель суда снова прервал обсуждения стуком молотка.       — Мы вас услышали. Спасибо. Да благословит вас Господь.       Настал черёд Вильяма. Некоторое время он молчал: не решался опустить топор над головой сестры, рассказав о её поступке. Я наблюдал за ним и видел, как боролись в Вильяме ярость с братской любовью. Вильям посмотрел на Аннет, и в этом была его ошибка: её глаза, полные слёз, её испуганное лицо уничтожили всякую решимость. Я немедленно шепнул:       — Вильям… — он вопросительно перевёл на меня взгляд. — Она убила твою мать.       Я сказал это тихо, едва шевеля губами, но он меня понял, и огонь мщения вновь дал ему силы и хладнокровия.       — Ещё ребёнком Аннет убила нашу мать и призналась мне в этом.       Зал вспыхнул негодованием. Председателю суда пришлось прокричать:       — Тишина! Как именно она её убила?       — Дала какие-то травы.       Но тут Аннет не выдержала:       — Мама сама меня попросила!!!       — Или это был демон, с которым ты спала, шлюха? — кто-то тут же громко прокричал из зала ей в ответ.       — О чём вы говорите? — испуганные глаза Аннет искренне не понимали, о чем говорят эти люди…       — Не притворяйся! Все мы знаем, что ведьмы — любовницы демонов! Сжечь её!       Все снова разом заговорили и умолкли, лишь когда настала моя очередь давать показания.       — Когда Аннет появилась в моей жизни, всё пошло наперекосяк. Мы были близки с ней… она словно одурманила меня. А потом в моём доме случился пожар, и вот, что стало с моим лицом.       Председатель суда продолжил опрос со всем вниманием:       — Хотите ли вы сказать, что пожар устроила эта девушка?       Я посмотрел на Аннет. В её глазах читалась боль от предательства. Её губы прошептали:       — Зачем ты это делаешь…       Она строила из себя невинную овечку, считала себя ни в чём не виноватой. Даже после того, как бросила меня… эта сука считала себя святой. И тогда я ответил, и мой ответ убил её раньше, чем палач, что разжёг костёр.       — Да, это она устроила пожар, это она сотворила со мной.       Из зала тут же раздалось: «Ведьма! Ведьма! Сжечь её!» Толпе большего было и не надо.       — Нет… Прошу, нет!       Председатель снова был вынужден бить молотком по специальной дощечке, чтобы призвать всех к порядку.       — Тишина! Тишина в зале суда! Мы должны посовещаться с присяжными. — это не заняло много времени. Я следил за каждым из них, пытался считать каждую эмоцию на их лицах, расслышать, что они говорят. — Приговор! Аннет Адлен за прислужничество самому дьяволу, колдовство, попирание канонов религии, богохульство и порчу человеческих душ, убийство невинных предадут священному очищающему огню завтра на рассвете! И да накажет её сам Бог за порогом смерти».       Стук молотка положил конец этой истории. Двое солдат немедленно подняли обессиленную измученную девушку за локти, особо не церемонясь с ней. Взгляд Аннет буквально прожигал Луиса, который смотрел на неё прямо, не отводя взгляд, словно бы показывая им всю свою боль, которую он пережил из-за неё. Пусть горит в огне! Пусть это лицо станет таким же уродливым, как и его! Пусть она ощутит ту адскую физическую боль, которую он пережил и пусть сейчас ощущает ту дешёвую боль предательства, которую она причинила ему с такой лёгкостью и безрассудностью. Пусть! Это не месть, это правосудие. Каждому должно воздастся за его грехи. И пусть уродливое покажет себя во всей красе, больше не прячась за маской света и добра.       Троица не спала всю ночь. Писада всё время пыталась привлечь к себе внимание Вильяма, но тщетно. Поэтому вынуждена была до самого утра сидеть на постели Луиса и с грустью смотреть в сторону шатена. И всё же Вильям сейчас здесь, рядом с ней. Эти мысли вызывали на её лице кривую улыбку. Она правильно поступила! Без Аннет, которая всё время мешала им быть вместе, у неё, наконец-то будут шансы.       Луис же, напротив, пребывал в возбужденном состоянии. Он не мог дождаться утра, считал секунды и минуты. Он ждал этой казни нездоровым садистским желанием. Его друг был более спокойным. Он вспоминал свою мать, и тьма его душу поглощала медленно, посасывала, растворялась в нём; когда же в Луисе она бурлила, как лава в жерле вулкана. Он, действительно, был жерлом — жерлом всей этой тьмы, её инициатором.       Наступило утро. На площади не протолкнуться. Сожжение ведьмы всегда было значимым событием. Все женщины одевали на себя лучшее, ведь это был праздник! Они вели с собой детей, с ними шли мужья. Все смеялись — ещё бы, такая потеха. В те времена казнь была чем-то сродни ярмарке развлечений. Народ и понятия такого не ведал, как эмпатия. Жизнь и общество были несколько жёстче. Они и сейчас такие же, но стали больше скрываться под маской добродетели и толерантности — отвратительное слово, слишком лицемерное.       Фрагмент из дневника.       «Казнь все ждали с нетерпением. Мы пришли посмотреть… посмотреть, как наши души очищаются огнём, в котором горела эта ведьма. Я думал, что увидев, как Аннет сжигают, я почувствую облегчение… Но его не было. Аннет больше не плакала и покорно стояла у столба, позволяя связать себя».       Время подошло к назначенному сроку, но повозки с заключенной всё не было. Луис тревожился больше всех, хмурился. Он боялся, что в самый последний момент месть всей его жизни разлетится на ленточки. Но нет. Кажется едут. Шум колёс старой телеги и звон копыт. Аннет волочили привязанную за телегой, на которой сидело несколько солдат. Девушку грубо потащили к хворостовой насыпи и деревянному подмосту. Деревянный столб, в который больно уперлась её спина, станет скоро её погребальным крестом. Ей было страшно. Очень страшно. Слёзы немым ручьём текли из её глаз. Но она не кричала, не отбивалась. Руки сцепили сзади железные кандалы, ноги тоже обмотали цепью. В огромной толпе Аннет заметила вдруг знакомый взгляд. Нет, не знакомое лицо, а именно знакомый взгляд. На лице Луиса она могла теперь узнать только его глаза. Хотя нет… Теперь она и их не узнавала. Теперь они были полны ненавистью и желанием мести. Эту ярость… Она видела в них впервые. Слёзы ещё больше стали скатываться по румяным щекам.       — За что? — тихо прошептали губы.       Слишком покорно и невинно…       Священник зачитывал приговор, но она его не слышала. Аннет не смотрела ни на брата, ни на бывшую подругу, а только на Луиса. Что она хотела ему сейчас сказать? Хотела ли покаяться? Извиниться? Или же это был только страх перед грядущими муками и ужасающей смертью?       Фрагмент из дневника.       «Без капли сожаления я смотрел прямо на Аннет, совсем не чувствуя мук совести под её заплаканным взглядом. Но Вильям вдруг вцепился мне в руку.       — Она не ведьма. Мы же все это понимаем.       С тупым выражением лица Эйра безразлично пробубнила:       — Я не уверена… может, и ведьма…       — Это не так! Что мы наделали… что я наделал… Аннет!       Привязанная к столбу девушка посмотрела на него равнодушно. Её лицо ничего не выражало по отношению к нему, а затем вдруг исказилось от ненависти. Это для Вильяма оказалось худшим наказанием.       В этот момент прозвучало последнее слово священника, и огонь факела коснулся крайних прутьев хворостового холма. Огонь, как зверь, с треском стал поглощать сухие ветки, ломая их и стремительно подбираясь к долгожданной жертве. Ноздри ощутили запах дыма, всё тело вспотело. Жар… Становилось слишком жарко. Паника ещё больше охватила женское тело, Аннет стало практически невозможно дышать. Ещё жарче. Печёт. Ноги.       — Аааааааа!       Душераздирающий крик оглушил всю площадь. Лицо Аннет исказилось от боли, в миг стало уродливым. Огонь охватил человеческую плоть, пожирая её снизу к верху. Аннет забилась в агонии, крича во всё горло. Её тело билось в бессмысленных попытках выбраться, но одежда уже горела. Кожа плавилась под ядовитыми языками огня, пузырилась и слазила с мышц. Крик не прекращался! Страшный — страшный крик, который буквально оглушил меня.       — Она заслужила это. И неважно, ведьма она или нет. — наконец-то, ответил я Вильяму, наблюдая за муками Аннет, но по сути, я говорил это самому себе…       Пронизывающий до тошноты крик. Он словно проник под кожу и остался там навсегда. Даже умирая, Аннет отравляла меня…       Все замерли в каком-то благоговейном молчании и лишь художник, что стоял где-то в толпе, не прекращал творить, водить кистью по холсту, обуянный каким-то демоническим, нечеловеческим вдохновением.       В полыхающий костёр бросили корзинку с фиолетовыми цветами, что собирала Аннет. Эйра немедленно это заметила и вдруг потянулась к своему лицу.       — Что… это?       Она вытерла нос тыльной стороной ладони. Её руки были красными от крови. Я коснулся лица и понял, что у меня, как и у неё, идёт кровь. Обернулся к ничего не понимающему Вильяму и обнаружил у него такую же реакцию. Ненависть обернулась против ненавидящих. В тот самый миг мы были прокляты, но не знали об этом…»

Фрагмент страницы из дневника был вырван…

      «Какой-то художник нарисовал Аннет и людей, что наблюдали. Нас в том числе. И проклятие нашло своё пристанище в картине, забрав наши души».       Вскоре крик прекратился. Женское тело было полностью охвачено огнём… Вскоре оно почернело… Вскоре от него ничего не осталось… Разошлась толпа, но на площади ещё осталась стоять виновная троица. Спустя время ушел Вильям, за ним и Эйра… Лишь Луис продолжал стоять и бездвижно смотреть на обугленный прах. Насмехался ли он или упивался своей местью? Чувствовал облегчение или где-то внутри его грызло чувство вины, которое подсознательно заглушалось еще большим порывом ярости?       После этого дня Луис словно бы потерял всего себя. Он бесцельно блуждал по улицам, погруженный в свои мысли, до беспамятства напивался в трактирах, приходил в себя потом где-то в грязи на улицах, и снова повторял весь этот цикл. Прошло всего десять дней, а этот круговорот беспамятства всё продолжался и продолжался. Наконец, он напился на последние гроши. Больше денег не было. Среди ночи с бутылкой крепкого рома, пошатываясь, он пошёл в лес. Куда он шёл, зачем? Бесцельно… Он прикладывался к бутылке раз за разом, обжигая свое горло крепким напитком, и шёл дальше. Он дошёл до обрыва. Внизу шумела холодная река с быстрым течением. Он сел на самый край, словно бы играя со смертью. Пьяная голова то и дело кружилась от алкоголя и этой безумной высоты. Он вновь приложился к бутылке ещё раз, и ещё… Потом рассмеялся… Громко и так страшно в этом безмолвном лесу. Но этот смех был будто бы вовсе не его… Из его глаз скатились крупные скупые слёзы — последние в его жизни. Шатаясь, он встал на ноги и кинул бутылку куда-то в бездну. Он не слышал, как она упала. Истерично смеясь, он ещё долго смотрел куда-то вниз, то и дело, как канатоходец, ловя равновесие. Он сделал лишь один уверенный шаг вперёд и лёгким мешком полетел вниз, во тьму. Удар о воду оглушил, а ближайшая каменная глыба в реке тут же разбила висок, когда бездушное тело несло стремительным течением. И тело мастера масок уносило всё дальше и дальше, то и дело разбивая его о каменные выступы. В тот день Луис умер. И душа его навсегда пала под чрево проклятия. Но лишь он этого не знал.