Пожалуйста, вернись домой со мной

￣￣￣ Мы тренируемся, когда Урокодаки-сан показывается на горе. Его спина сгорблена, он медленно перебирает ногами, явно уставший в пути. Сабито тут же бежит к нему, и я следую за ним, быстро прыгая по камням. Один из них скользит по снегу, и я падаю лицом по склону. Всю кожу больно жжет от снега и твердой земли, я чувствую, как на щеках образуются мелкие ранки. Я все же, приподнимаю голову, тормозя руками. Еще бы секунда, и мой глаз бы наткнулся на ветку прямо передо мной, но Урокодаки-сан успевает схватить меня за шиворот и поднять на ноги. Он так быстро среагировал, хотя был столь уставшим… Урокодаки-сан определенно сильный человек. Что же он пережил в своем прошлом? — Гию, будь осторожнее. — Да. Извините, пожалуйста. Я виновато смотрю на него снизу вверх. Тот ничего более не говорит, лишь поднимается дальше, пока Сабито крутится рядом. Он словно не может выбрать, первым делом подойти ко мне или к учителю. Все же выбирает меня, отряхивая щеки от снега. Немного больно, но бережно. — Тц, ну и как так можно было. Урокодаки-сан, только посмотрите, он себе все лицо ободрал! Но он не смотрит. Идет дальше. Словно принципиально игнорирует Сабито всегда. Тот лишь кидает злобный взгляд в его сторону и еще раз смотрит на меня. — Покажи руки. Ты ведь тормозил ими? Небось еще и коленки все исцарапал… Там дырок в хакаме хоть нет? Я вытягиваю руки, пока Сабито вновь и вновь ворчит, что мне нужно было быть в разы аккуратнее. Когда заканчивает, он быстро затаскивает меня в дом. Вокруг мелькает молчаливая зимняя картина с пустыми деревьями. Словно этот лес никогда не видел человека. Словно он полностью дик. Наверное, он подходит Сабито лишь когда цветет, а вокруг стоит шум и гам. Когда птицы поют, а животные бегают туда-сюда. Сейчас он слишком холоден для него. Сабито всегда теплый. Его руки опускаются в деревянный таз с теплой водой. Белая тряпка намокает, и он ведет ей по моим щекам, рукам и коленкам. Как же щиплет! Я тихо пищу, пока Сабито при виде этой картины сжаливается и дует на ранки. Становится не так больно. Когда он отстраняет ткань от тела, я вижу кровавые отпечатки на ней. Я испачкал ее. Это неправильно, правда? Сабито, ты простишь меня за это? Мы ведь сможем вернуть ее в то же состояние, в котором она была? Он снова промывает руки в тазу. Открывает маленькую коробочку с мазью и наносит ее, после перевязывая. — Гию, если ты будешь много падать, то мне придется этой мази наваривать бочками. — Прости. Наши взгляды встречаются. Он сидит на коленках передо мной.

Жест примирения и признания противника.

Смотрит строго, дует щеки, словно я специально вынудил его заниматься этим.

Несмирение с собственной покорностью.

Дикость лесного животного.

Наконец, он завязывает последний узелок. На моих щеках красуются куски бинтов, смазанные чем-то липким. Чтобы держались. Сабито сказал, что если в мои раны попадет какая-нибудь гадость, то учитывая мое тело, он опасается того, что я заболею и умру. Мы можем умереть не только в старости. Даже сейчас. Точно. Точно. Смерть ближе. Намного ближе, чем кажется. Сабито тащит все обратно, пока я остаюсь сидеть, не зная, куда мне двинуться. Я выгляжу как беспомощная кукла, когда рядом со мной никого нет. Я могу только быть тем, кем управляют. А какой смысл мне пытаться сделать что-нибудь, если я всегда делаю все хуже? Урокодаки-сан выходит из комнаты. Его голова направлена в мою сторону, и я смотрю в пустые безликие глаза маски, вырезанные чьими-то руками, судя по всем очень давно. Они потеряли всю душу, что возможно в них даже не вкладывали. А если вкладывали, то когда она потерялась? Мои глаза имеют душу? Или они тоже потеряли ее, когда умерла мама? Или сестра?.. Кого из них можно считать тем, кто вырезал душу в моих глазах? — Чем вы занимались? Вопрос ставит меня в тупик. И что мне отвечать? Чего он ждет от меня? Я совсем не могу понять. Я не могу понять его души, не могу понять его. — Мы ходили в город… И тренировались… И все. Единственное, что я нахожу сказать. Ничего страшного, если я не расскажу о кролике, то ничего страшного не случится. Не договорить — не значит врать. А почему врать неправильно? Сестрица, скажи мне.

￣￣￣

Сабито смотрит, пока лежит в постели. Так внимательно, словно что-то разглядывая. Что ты увидел, Сабито? Ты видишь душу? А есть ли душа? Какая она? Что я? — Тебе больно? Больно? Да. Правда. Но зачем он спрашивает меня? Так непривычно и странно. Сабито действительно очень отличается от тех людей, которых я встречал в своей жизни. — Да. — Я не знаю что делать в таких ситуациях. — А что ты делаешь, когда тебе больно? Он задумывается, вертится в постели, неудобно переминаясь. После снова возвращается в то же положение, но более не смотрит в душу, а отводит взгляд в пол с некоторой неловкостью. — Ничего. И вообще, мне никогда не больно. Я сильный. Я вопросительно наклоняю голову, поджимая губы. Внимательно смотрю за поведением Сабито, что с каждой секундой словно начинает нервничать чуть больше, не в состоянии выждать и секунды моего ответа. Сабито нетерпеливый, не способный стоять на месте человек, определенно. Моя медлительность на фоне этого выглядит абсурдно. — Сабито, всем бывает больно. И сильным и слабым. Тебе может быть больно, и тебе не нужно этого скрывать. Он напрягается, снова ерзает, все еще не смотря на меня ни секунды. — Неправда. — Правда. Поверь мне. Ты же можешь мне довериться? Также резко, как всплескивается вода, он обращает на меня внимание, наконец заглянув в мое лицо. Сводит брови к переносице, старается выглядеть недовольным и возмущенным, хотя на самом деле сейчас просто растерян. — Довериться и слушать тебя не одно и то же! — А я и не говорю тебе слушать каждое мое слово. Просто поверь мне. Я делаю небольшую паузу, прежде чем продолжить. Передышка для самого себя, для своих мыслей. — Каждому, и сильному, и слабому бывает больно. И тебе тоже может быть больно. И ты останешься сильным. Я остаюсь спокойным, наблюдая за тем, как ровесник ерзает напротив меня. Он словно пытается вызвать реакцию, поймать меня, громко засмеяться и сказать, что я был не прав, но не находя никаких причин, лишь смотрит на меня лавандовыми глазами, с расширенными зрачками от общей темноты комнатки. — Нет, это неправильно. Снова отводит взгляд, недовольно цокая. В моей голове проскальзывает странная, глупая идея, которой я быстро подчиняюсь. Я медленно подползаю к нему на коленях, и еще секунда — Сабито в моих объятиях, а голова уложена на плечо. Спутанные волосы перебираются пальцами, пока вторая рука поглаживает его. — Правильно. Все правильно, Сабито. Все хорошо. Давай, если тебе будет больно… ты просто придешь ко мне, и я обниму тебя? Как сейчас. Тело не чувствует никаких движений, хотя обычно Сабито так и не сидится на месте каждую секунду. Я начинаю думать, что сейчас он отстранится и будет ругаться, но чувствую как руки ответно ложатся на мою спину, с охотой сжимая хаори. Моё лицо тут же невольно озаряется спокойной улыбкой, что я не в силах сдержать. — Ладно. Но возьми на себя ответственность. — Беру.

￣￣￣

— Да я терпеть тебя не могу! Звонкая пощечина больно дает по лицу. Я покорно стою, не произнося ни фразы. — Хватит молчать! Хватит смотреть так! Прекрати! Ты как мертвая рыба! Отвожу взгляд в пол. Сегодня он выглядит иначе. Отсырел от дождя? Нужно сказать Урокодаки-сану. — Ответь мне что-нибудь! Он может провалиться, если я не сделаю этого. — Ударь меня в ответ, закати истерику, сделай уже что-нибудь, скажи что-нибудь! Я дергаюсь от того, как меня тянут за ворот кимоно. Пожалуйста, хватит. Я хочу отвлечься от этого, даже если объектом будет пол. — Посмотри мне в глаза! Посмотри на меня! Почему никто никогда не смотрит?! Я мечусь к его глазам. К прекрасным, сильным и нежным лавандовыми глазами. Почему ты злишься? Почему я вижу, как они слезятся? Мне бы хотелось пообещать тебе, что я рядом на всю жизнь. — Тебе больно, Сабито? Он выглядит растерянным, после чего лицо напрягается еще сильнее. хватит так злиться. Я ведь знаю, что ты чувствуешь не это сейчас. — Чего ты пытаешься этим добиться? — Просто ответь мне, тебе больно? — Да, мне больно сейчас! А ты не мог представить себе?! Прежде чем он полностью произносит фразу, я обнимаю его. Прошло уже несколько лет, а я все еще помню тот разговор. Сабито, кажется, успокаивается. Я прижимаю его к себе, снова рукой скользя по спутанным волосам. — Когда тебе больно, я буду обнимать тебя как тогда. Беру ответственность. — Ты мог сделать это и другим образом, придурок. Это оскорбление больше не несет только ненависть. Спасибо за то, что принимаешь меня, Сабито.

￣￣￣

В воде отражается лунное сияние, рябью расходясь из-за того, что Сабито болтает ногами, видимо наблюдая за тем, как белые блики расходятся волнами. Я поднимаю голову вверх, желая увидеть больше, чем просто копию, но как назло начинают плыть облака, закрывая мне обзор. Приходится подождать около минуты, чтобы снова увидеть ее, раздетую и волшебную. — Луна сегодня красивая. Сабито дует губы и хмурит брови, поворачиваясь ко мне. Я, смотря на его лицо, совсем не понимаю, что сделал не так. Как красиво его лицо в холодном лунном свете. Он будто выбивается своей теплой композицией, являясь ярким и последним лучом надежды, что продирается из мглы. Сабито, ты мое спасение. Ты моя надежда. — Что такое? Он краснеет и снова отворачивается, кидая камень в воду. Я все еще гадаю, что конкретно случилось. — Это любовное признание вообще-то. Только он успевает закончить фразу, как его щеки алеют еще сильнее, и я издаю тихий смешок, отдающийся легким эхом в пустом лесу. Только на утро он оживет. — Я просто хотел сказать, что луна красивая. Да и если бы это было любовным признанием, то как бы ты ответил? — Ты совсем с ума сошел уже что-ли! Какие любовные признания от тебя ко мне! — Ха-ха, а ты смущаешься? Он плещет на меня водой, пока я продолжаю хихикать. Хотел бы я, чтобы это было любовным признанием? — Ничуть, это просто злость от твоей ну!.. — Ну чего? Хватит, хватит я уже понял — ты так сильно любишь меня, что не можешь поверить. Лицо окатывает холодная вода, и уже вся одежда мокрая. Еще весна, Сабито, недостаточно тепло чтобы ходить так. — Замолчи уже, а то всего под воду кину! ￣￣￣ Скоро последний отбор. Несколько месяцев. Сабито стал серьезнее. Это пугает. — Гию, может сходим в город? Я оборачиваюсь, слегка удивленный этой фразой. Что ему там может понадобиться? — Зачем? — Пожалуйста. Никаких вопросов более. Я поднимаюсь, встав перед ним, без сопротивления выходя из дома. Я даже не знаю, разрешал ли Урокодаки-сан это, но я не против пойти куда угодно, пока Сабито зовет меня. Как неважны последствия. Я могу умереть через несколько месяцев. Нет, я умру через несколько месяцев. Меня ждет встреча с сестрой. Нужно вспомнить все слова извинений, которые я собирался ей сказать. — Ты даже ничего не спросишь больше? Довольно опрометчиво. — Я не хочу спрашивать что-нибудь. Я доверяю тебе, и если ты чего-то хочешь — я пойду с тобой. После этой фразы я наваливаюсь на плечи Сабито, что присел обуться. Раньше он бы точно злобно закричал и оттолкнул от себя, но сейчас подозрительно спокоен. Свежая большая рана заклеена липким бинтом. У него точно останется шрам. Мне так жаль. — Я надеюсь, ты так относишься только ко мне. Конечно только к тебе, Сабито! Если бы ты попросил меня прыгнуть с обрыва я бы согласился без раздумий. Если бы дал выпить отвар из ядовитых трав, я бы согласился. Пожалуйста, будь со мной до моей смерти. Только не сейчас. Замолчи хоть на секунду. — Эй, Сабито. — Что? Слезь с меня, я уже обулся. Я не собираюсь отстраняться сейчас. Только не сейчас. — Подожди немного. Ответь мне, почему ты так поменялся? Неужели отбор так пугает тебя, что ты отходишь от своих принципов и характера? Сабито, я знаю, что ты не такой человек. Он опускает голову, словно сам разочарованный в том, что собирается сказать. Его голос звучит тихо, но я замечаю, как он кладет руку на мою. Он ищет поддержки во мне? Чувствуешь ли ты тоже, что и я к тебе, Сабито? — Мы уже не дети. Нужно взрослеть. — Повзрослеть не значит кардинально измениться в характере. — Но Гию, я… Я перебиваю его. Не хочу слышать этого. Вернись, Сабито. Будь таким же. Импульсивным, прямолинейным, только прекрати это, я умоляю тебя. — Ничего ты. Хватит. Хватит говорить так. Я познакомился с тобой таким, каким ты был. И мне всегда казалось, что ты взрослее меня, мудрее, опытней. А сейчас я вижу лишь человека, разочарованного в себе. Человека, застывшего перед обстоятельствами. Но ты ведь не такой. Ты всегда идешь вперед. Упрямо, в лоб, но ты не такой, какой есть сейчас. И эта рана, которая станет шрамом… Я провожу по бинту правой рукой. Пальцы гладко проскальзывают по текстуре тканей, невесомо касаясь их. Я помню, какая ужасная и рваная рана под ним. Я помню, как это случилось. — Как раз из-за нее я и понял, насколько мал на самом деле. Рванул к демону, думал, так будет лучше, но посмотри, Гию. Мне даже разговаривать трудно. Как обо мне может идти речь как о охотнике, если я получил такую рану от этого демона? Я кладу свою голову на его персиковые волосы. Прекрати так говорить. Хватит. Я не хочу слышать этого. — Урокодаки-сан сказал, что он съел немало людей. — И? Я хочу защитить всех, значит мне нужна бо́льшая сила. Бо́льшее количество мозгов. Если бы я только обладал такой сообразительностью, какая есть у тебя, может… — Что может? Мы держим баланс. Ты намного сильнее меня. Я могу быть твоей головой, ушами, глазами, чем угодно. Тебе не обязательно решать все в одиночку. — Я должен защищать тебя. Всегда был должен. — Какое дело до этого, если сейчас ты поник из-за этого долга? Сабито переминает пальцы. Берет камни с земли, надавливая на них со всей силы. Лишь прилипший песок сыпется на его хакама. Он действительно нервничает от этого разговора. — Прими мои слова, прошу тебя. И, Сабито… — Что? «Я думаю, я люблю тебя.» Вот что вертится на языке. Я люблю тебя. Наверное, я люблю тебя. Наверное, ты лучший человек, которого я видел в своей жизни. Наверное, я никогда не полюблю кого-то еще. Наверное, я влюбился еще после того, как ты ходил со мной в город. А может, когда увидел твои глаза? Все так смешалось в моей жалкой, душной, маленькой голове. Этим огромным теплым чувствам тесно в ней также, как тесен мир, как тесны мы сейчас друг другу. Но я боюсь сказать. Слишком сильно боюсь. Я не могу испортить тебя своими чувствами. Я отстраняюсь, больше не в силах так близко находиться к солнцу. Оно не мое. Сабито не может быть моим, не может быть со мной. Это стоило признать давно. Ему найдется хорошая жена. Умная, красивая, благоверная и терпеливая. Она сможет совладать с его нравом, сможет быть кем-то для него. Но не я. — Ты очень сильный человек. Пожалуйста, останься таким, каким ты был. Я хочу запомнить тебя на всю жизнь ярким и светлым солнцем, что никогда не потухало. Я схожу переоденусь, подожди меня, пожалуйста. Я спешно сбегаю от него, в порыве эмоций дергая ставни седзи в нашу комнату. Резко хлопаю обратно и лишь сейчас, слегка замедлившись в движениях, прилегаю к плотной рисовой бумаге спиной, спускаясь на корточки. Из глаз начинают литься теплые слезы, что тут же впитываются в ткань, собравшуюся на коленях. Я утираю лицо, хочется кричать, вырваться. Кажется, моя голова разрывается, разрывается от желания поделиться всем, от желания избавиться от одинокого груза эмоций. Но она так и не получает разгрузки, оставшись обделенной, самостоятельно разрываясь на мелкие кусочки. Я никогда не смогу ему сказать.

￣￣￣

— Эй. Сабито игнорирует меня, сидя рядом. Я толкаю его ногой, обиженный таким кардинальным игнорированием. Хватит, пожалуйста, хватит. Сабито, вернись ко мне. — Эй, эй, эй. Еще пара движений. Он выглядит раздраженным. Разозлись, покричи, шуми, будь таким, каким был раньше. — Ну чего тебе? — Поговори со мной. Сабито усмехается и кажется слегка растерянным от моего поведения. А я не знаю, как еще себя вести, чтобы увидеть хоть частичку того человека, которого я увидел той злосчастной зимой. — Удивительно от тебя это слышать. Ну и о чем ты хочешь поговорить? — Ты мог бы рассказать мне о своей семье. Напряжение на лице. Он хмурит брови, явно возмущенный поставленной просьбой. Но все равно реагирует сдержанно. Неужели один случай может так изменить человека? — Я говорил, что не хочу обсуждать это. — Ну пожалуйста, Сабито. Я падаю рядом, с пола смотря на его лицо. Хочется потеряться о его ногу, словно дворовому брошенному коту. Вспоминается Юки, оставленный нами под холодной землей. Скоро я тоже буду там. И то если повезет, и демон не успеет съесть моего трупа. — Ладно, слушай.