Пожалуйста, вернись домой со мной

— Иди, Гию. Давай. Скорее, пока не услышал. Старшая сестра открывает седзи, пускающие внутрь холодный ветер. Она поглаживает мои щеки, смотрит такими же синими, как и у меня глазами в душу, нежно и грустно улыбается. Эта картина пробуждает невероятную пустоту внутри, выедая все, что когда-либо было там. — Почему ты не можешь пойти со мной? Из уст звучит шепот, но голос истерически срывается от невероятно быстро катящихся слез. Затруженные руки сестры промокают, соскальзывают с моего лица. — Он знает, что тут есть люди. Точно просто так этого не оставит. Я не хочу ставить тебя под опасность, Гию. Я лучше останусь тут и защищу тебя. Беспомощное мычание выходит из моего рта. Звук шагов звучит все ближе и ближе, Тсутако быстро накидывает на меня свое алое хаори, нежно целует в щеку. — Нээ-сан, я люблю тебя. — И я тебя. Беги скорее. Руки последний раз касаются смолянистых волос, прежде чем я начинаю отчаянно бежать. Я не могу перевести взгляда на сестру снова, лишь слышу как закрываются ставни седзи, а успев убежать дальше — женский крик. Руки накрывают глаза, я не могу сдержать слез, затыкаю рот руками, лишь бы не начать проклинать все на белом свете из-за смерти родной сестрицы. Если я издам шум прямо сейчас, то ее смерть станет напрасной. Снег хлопьями падает на землю. Я бегу и бегу, задыхаясь, босиком по ледяному снегу. Знакомый чайный дом перед глазами, я наконец-то кричу. Отчаянно, падаю на землю, больше не в силах переживать произошедшее в тишине. Кажется, из дома кто-то выходит, пытается поговорить, но я ничего не слышу. Даже когда меня поднимают продолжаю рыдать в безысходности, голос затихает лишь когда появляется сухой кашель, что затыкает меня. С влагой струящейся из глаз он, к сожалению, не может проделать того же самого. Меня заводят в дом, пытаются снять мокрое хаори, но я цепляюсь в него так крепко, будто это последнее что вообще осталось в мире. — Гию, тише, я просто переодену тебя, как только хаори высохнет отдам обратно, ну же… Наконец-то я поднимаю взор на лицо человека, уже подозревая кто это. Махиру, лучшая подруга Тсутако и дочь владельца этого чайного домика. Воспитывалась как "идеальная жена", но на деле была довольно придирчивой и язвительной. Редко от нее можно было услышать такую заботу, но прямо сейчас она будто понимает, что этому нет места в такой ситуации. Нехотя я все же отдаю ей хаори сестры. На моих плечах в свою очередь оказывается другая одежда, белая и сухая. Повесив хаори сушится, она собирается уйти, но я хватаю ее за рукав раньше. — Извини, я хотела пойти попросить маму сделать тебе травяной отвар. Ты не хочешь оставаться один, да? Я кротко киваю, и она берет меня за руку, направляясь к матери со мной. Как сама Махиру сказала мне, оба родителя девушки уже не спят, отец ушел успокаивать людей вокруг, а мать осталась на всякий случай уже не в состоянии уснуть. Махиру обозначает свою просьбу и через недолгое время передо мной стоит что-то похожее на зеленый чай, но, как говорят обе, это «отвар из разных трав, что поможет тебе успокоиться». Вкус оказывается не самым приятным, но я впихиваю его в себя, чувствуя обязанность перед людьми, что стараются для меня. Да и мне правда становится легче от него. — Гию, скажи что случилось. Голос взрослой женщины мягок и ласков, хоть и строит она предложение в требовательном наклонении. От малейшей попытки прокрутить все у себя в голове на глаза вновь наворачиваются соленые капли, а к горлу подступает ком, но слезы больше не струятся из глаз. Лишь из левого глаза, как назло не спрятанного челкой, вытекает маленькая капля, тут же падая и испаряясь. — Матушка, не заставляй его говорить прямо сейчас. Видишь же. Прежде чем они продолжают разговор между собой, я быстро мотаю головой. — Я... сестрица и отец они... мы. Мне тяжело подобрать слова. Невероятно тяжело. Меня не смеют перебивать, видимо боясь обрушить последние нотки решимости во мне. — Отец уже спал, мы с сестрицей были в другой комнате. мы тоже готовились ко сну… Тсутако она… она рассказывала мне сказку, но… мы вдруг… Дыхание сбивается. Этот момент моментально встает перед глазами. Вокруг кромешная темнота, я держу сестру за руку, она совсем тихо и ласково говорит, поглаживает мою голову, как вдруг раздается крик. Это точно не могло быть просто кошмаром отца, даже если он просыпался от них, то никогда не кричал, вообще никогда не кричал так. Тем более ночью. Потом странные звуки, насмешка, грозный голос за седзи. Тсутако моментально подрывается, словно тут же понимает что к чему и спроваживает меня. — Отец вдруг закричал из соседней комнаты, и там были странные звуки, голос, и Тсутако сказала мне бежать. Я резко выдаю это на одном дыхании прежде чем лишиться его вовсе. Вокруг лишь тишина, меня обнимает мать Махиру. Я машинально отдергиваюсь, словно никто больше не имеет права трогать меня, раз сестрицы больше нет, и к себе прижимает желая успокоить не она. Женщина же удивляется, но не упрекает, лишь начинает говорить с мерзкой жалостью. — Наверное, это был медведь шатун… Мы говорили твоей маме что выбирать дом на том месте не самая хорошая идея из-за этого, но она не послушала и сделала так как хотела. Этого бы не случилось, если бы. — Все, хватит, матушка! Мы с Гию пойдем ляжем спать, тебе тоже следует. Схватив за руку, девушка резко выводит меня в комнату. Наконец я начал ее узнавать, до этого момента она словно была совершенно другим человеком. В комнате она укладывает меня на футон, глубоко вздыхает. — Извини матушку. Она не в себе после того как Томиока-сан умерла, до сих пор думает что она виновата в том, что не спасла ее от болезни. Не злись на нее. — Угу. Единственное что я могу выдать на ее слова, хотя она правда обеспокоенно смотрит. Явно волнуется о моем состоянии прямо сейчас, хотя ей вероятно и самой тяжело слышать о смерти лучшей подруги. Или она еще сама не успела осознать и принять эту информацию. Тяжелые веки закрываются, и я практически сразу засыпаю. Утром просыпаюсь от невероятного жара. Неудивительно, я бежал босиком по снегу долгое время. Следующие дни проходят практически в бреду, я только и делаю, что сплю, Накамура-сан не отходит от меня ни на шаг, из-за чего я утверждаюсь в правдивости слов ее дочери. Видимо, она не хочет, чтобы по ее вине погиб еще и я. Особенно учитывая то, что в моей семье фактически больше никого нет с этого дня кроме моей тетушки. В первый день, когда я могу подняться на ноги, меня сразу ведут в офуро. Жар наконец-то перестает быть таким сильным, не зря я пил все мерзкие отвары в эти дни. По возвращении обратно мы садимся вместе за стол. Как оказывается — ужинать. Все время до этого я ел в комнате и даже успел подзабыть о том, насколько роскошен этот дом по мере маленькой деревушки, а тем более нашего совсем крошечного дома. — Гию, мальчик, ты можешь жить с нами, не переживай об этом. Моя дочка и твоя сестра были близки, и для меня будет кощунством оставить тебя на произвол судьбы. При этих словах на лице Накамуры-сана возникает недовольство, но он ничего не говорит, продолжая есть. — Это все трудно, я понимаю, но ты можешь жить так, будто ничего и не было. Все будет хорошо… Она не успевает закончить мысли. Меня прорывает, хотя я всю жизнь редко выражал злость или сопротивлялся чьим бы то ни было решениям. — Мою милую сестру и отца съел о’ни, а я должен спокойно жить после этого? Это уже кощунство по отношению к ним! И никакой это не медведь шатун, я явно слышал голос и шаги! Женщина прикрывает рот рукой, округляя свои морщинистые глаза. Ее муж проглатывает свою пищу, выглядит еще более разъяренным. — Мы предлагаем тебе жилье и нормальную жизнь, а ты смеешь возникать?! Моя семья заботилась о тебе пять дней, хотя могла выбросить больного на улицу умирать! И какие о’ни, это просто детская легенда чтобы гулять ночью не ходили, замолкни уже. — Ни черта это не легенда! Моя сестра погибла из-за этого! Лицо его наливается красным румянцем, словно он много выпил, хотя саке рядом не присутствует. Брови сводятся к переносице сильнее. — Ты дурен на голову! Все же, я отказываюсь от этого. Мы, как и задумывали изначально, отведем тебя к твоей тетке и будешь жить с ней. Она хороший лекарь, выбьет из тебя эту дурь. Меня как кипятком ошпаривает. Я не смогу прожить с ней больше дня. Она невероятно сильно недолюбливала меня с самого детства. Тсутако один раз по секрету призналась, что это из-за того, что она так и не смогла за четыре раза родить мальчика, а ее сестра была «одарена» богом им, но воспитывала не так, как нужно. Мужчина должен быть мужчиной, женщина — женщиной, так уж водилось везде. Я под стандарты, естественно, ничуть не подходил. Девушки не возникли под гнетом грозной главы семьи. В итоге все случилось так, как он и сказал, а следующим же утром мы с Махиру направляемся к моей тетушке в крупный город. Меня завертывают в несколько слоев белой траурной одежды, но позволяют забрать хаори сестры. Я невероятно счастлив этому. В мой дом ходили пока я был в бреду, так что тапочки и некоторая моя одежда возвращены. Сейчас я сижу и медленно натягиваю обувь на свои ноги. Махиру ничего не говорит, но в ее лице читается явная злость, из-за чего даже когда мы прошли несколько часов, я так не осмеливаюсь заводить с ней разговоров. Было мучительно идти целый день с моими стертыми больными ногами и легким жаром, но к моему счастью скоро мы останавливаемся в деревушке, располагающейся далековато от нашей. Мою голову ранее посещали дурные мысли о побеге, и я было уж приготавливаюсь, когда Махиру уходит за едой, но так и не набираюсь смелости даже открыть седзи. Решаю бежать ночью, но и тогда не решаюсь, по итогу пол ночи пролежав на футоне, рыдая из-за своей беспомощности. Девушка поднимает меня рано, кажется, даже солнце не успевает открыть свои очи от оков сна. А мы шли и шли и шли… В этот раз дольше. Обосновывается это тем, что кошелек не резиновый и, в связи с этим каждую минуту останавливаться по пути в гостиничных домах неразумно. Я не сопротивляюсь. — Что сказала Тсутако в последний раз? Неожиданный вопрос вырывает меня из рассматривания каждого оголенного дерева и размышлений. Он заставил меня озадачиться, но я все же дал ответ. — «Я тебя тоже люблю. Беги скорее» Грустная усмешка вырывается изо рта девушки, и больше она не произносит ни слова до самой следующей остановки. В этот раз я решительнее настраиваюсь на ночной побег, так что, как только убеждаюсь в том, что девушка спит, поднимаюсь на ноги. Страх и чувство вины сковывают, но я все же выхожу на ватных ногах и бегу что есть мочи. На улице, к моему удивлению, множество людей, но мой взор зацепляет лишь один мужчина. В красной маске тенгу и голубом хаори с волнами он выглядит удивительно завораживающе и пугающе. Маленькому мне удается буквально спрятаться за ним от снующего рядом солдата и выйти из города. Я намеренно иду в другую сторону от мужчины. На самом деле, я и понятия не имею, что и как мне делать. Карманы полностью пусты, у меня нет и сены на еду или проживание, мой единственный шанс скитаться и искать человека с доброй душой, что примет сироту. Я сирота. Эта фраза начинает звенеть в ушах, не выходя из головы. У меня правда больше никого нет. Мое тело резко падает под чьим-то весом. Я не понимаю происходящего, мои мысли все еще находятся где-то не там, но когда на лицо капает мерзкая теплая слюна, я резко дергаю головой, смотря на тело нависающее надо мной. Ужас сковывает. Это демон. Демон. — Милая девочка, маленькая, вкусная. Я хочу двинуться, закричать, но могу только с огромным ужасом смотреть в его пустые, жестокие глаза. Огромная, голодная улыбка на все лицо. Он смотрит на меня как на огромную миску риса с жареной сочной свининой, а не человека. С безобразного лица продолжают стекать гадкие слюни, падая прямо на мои щеки, ничем не защищенные. Я умру? Здесь? Сейчас? Видимо, боги так распорядились. Не ясно, зачем дали мне побегать с надеждами на жизнь, но я в любом случае не выражаю сильного сопротивления. Я не представляю жизни без Тсутако, убежал от Махиру, и теперь моя жизнь пахнет безнадегой в любом случае. — Воняешь смирением… Такие дети не столь вкусны, бойся смерти, девчонка! Мне все равно на эти слова. Я просто хочу, чтобы все кончилось скорее. Огромные клыки, кажется ставшие только больше, тянутся к моему беспомощному телу, но резко из темноты раздается звук, что появляется при вытаскивании клинка из ножен. Еще секунда, и голова страшного чудовища лежит рядом. Я должен вздохнуть с облегчением, но в голове витают неутешительные мысли. Ко мне подходит тот самый мужчина в маске тенгу, поднимает меня с земли. Достает из рукавов хаори платок, утирая им мои слезы и жидкости демона. Он лежит рядом и со скулежом распадается на крохотные пылинки, словно его тело сжигают наживую. — Что ты делаешь на улице в такой поздний час, дитя? Я ничего не отвечаю. Отвожу глаза в сторону, боясь произвести и звук. Мужчина настойчив, кажется, смотрит практически в самую душу, несмотря на то, что его глаз не видно. — Отвечай. Резкий вдох. Я пугаюсь его строгости. — Мне некуда идти. — Ты осиротел? — Мою старшую сестру и отца съел о’ни. Я решаю умолчать часть, где меня посчитали больным на голову, отправили лечиться к тетке, и я сбежал, пока меня вели к ней. Мало ли что он сделает, а я точно не хочу снова сбегать от Махиру, тем более, под более пристальным наблюдением. Мужчина склоняет голову, я чувствую, как он смягчается в тоне, меняя его на сочувственный и более нежный. — Я могу научить тебя давать отпор им. Ты можешь стать сильным мечником и овладеть дыханием воды. Ты хочешь этого? Ты сможешь жить и есть в моем доме. Я ничего с тебя за это не попрошу. — Правда? На мои глаза снова наворачиваются слезы. Мне казалось, что раз сестра погибла, то никто кроме нее больше не будет так добр ко мне, так что сейчас я был ошарашен и очарован людской благодетелью. — У меня нет причин врать тебе. Не выдержав, я прижимаюсь к нему и обнимаю, плача в украшенное волнами кимоно. Он не отталкивает меня, обнимает в ответ, оглаживая запутанные волосы и приговаривая, что все будет в порядке. кажется, он невероятно хорошо понимает горечь утраты. мои глаза жжет от боли, но я улыбаюсь, надеясь, что он не врет.