The Sin

      —Рома, вставай. Рома! — голос, вырывающий из царства Морфея, явно имел в себе нотки настойчивости и нетерпения.       — Что?.. — мда, нелегко продирать глаза утром после вечера долгих размышлений. Надо было хоть переодеться, что ли.       — Рома, утро уже. Вставай, пожалуйста, побыстрее, там бабушка нам показать что-то хотела.       —Ладно, иду я уже, иду.       Судя по солнечным лучам, беспрепятственно пробивающимся через стёкла старых ветхих окон, утро уже вовсю набирало свою силу.       Так, что там?.. Умыться. Есть. Кровать не расстилал заправлена. Можно и чай пить.       Как некстати, в никогда не запирающуюся дверь раздался напрасно громкий, хорошо знакомый стук, принадлежавший весьма бестактному парню.       — Здрасти. Я чё, зайду к вам?       — Здравствуй, Витя. Проходи, садись к нам за стол.       Рому, конечно, изрядно раздражало вторжение незваного гостя в их с сестрой семейный быт. Как никак, они были тут полноправными хозяевами дома, особенно в отсутствие Марьи, а значит имели полное право спокойно трапезничать без пустомельных разговоров постоянно набивающего свой рот Витьки.       С другой стороны, он мог понять этого простодушного, пусть и слегка глуповатого, деревенского паренька. Он знал о Витьке всё, в отличие от ничего не замечающей Анечки. Когда витькин отец уходил "на работу", то выдернуть его обратно в деревню было невозможно, несмотря на любой предлог. Деревенскому алкашу было абсолютно плевать на своего сына, который весь день ходил по округе, примечаясь ко всему, что можно только сожрать. Интересно, был ли другим его отец раньше, до трагической смерти своей жены? Заботило ли его тогда существование собственного отпрыска? Или он также, как Алик, их с Аней отец, только искал повод докопаться и унизить своего сына, дабы потешить своё самолюбование?       Рома до сих пор помнил о том, как ища Аню возле деревни, вышел на небольшой прилесок с двумя берёзовыми пнями у края, где в свою очередь Витька, стоя спиной к своему внезапному наблюдателю, копошился в кустах, явно силясь что-то найти. Как только сын бандита успел занять удобную позицию за поваленным на землю деревом, Витька вынырнул из кустов с листом лопуха в руках, который тут же начал жевать, видимо, за неимением лучшего. По окончанию своего пира старшеклассник вытер зелёные от травы руки об поношенную куртку и двинулся в противоположное от леса направление.             Естественно, Рома не стал рассказывать ему о данном воспоминании, которое полностью проясняло причины его "утренних визитов". Как бы это лицемерно не звучало, но он больше беспокоился о чувствах своей сестры, которая искренне полагала о том, что Витька "просто очень хороший друг, который постоянно с нами рядом", чем о своём единственном товарище в этой сельской глуши. Должна же всё же ему быть поблажка, раз он с Анечкой так возится. Вон она ему как рада. А он ей тоже рад. Даже больше, чем ты думаешь.       — Ой, а мне сегодня такой сон приснился, — начала уже разлившая по кружкам чай сестра, — Как будто к нам кошечка пришла. Небольшая, чёрненькая, подпалая такая: животик белый, шейка снизу тоже и "носочки" на ногах. А глазки у неё какие красивые: светлые, зелёные, как молодые листочки. Пришла и уходить не хочет. Баба Марья её молоком напоила, и она у нас осталась; на солнышке лежала и мышей ловила. Спокойная такая: прихожу, она лежит на травке, а я её на руки возьму и глажу. Она и в лес со мной ходила, радовалась всегда так мне. А потом она котяток родила! Красивые такие, как игрушки плюшевые, все трое на маму свою похожи, только глаза у них голубые, как небо у земли в полдень. Я за ними сначала ходила, проверяла там их, а они потом подросли и за мной бегать по всей деревни стали! Вот днём вышла я на улицу, а они там с мамой своей у дома оба лежат, гре...       — В смысле "оба"? Ты ж сказала их трое было, а щас про двоих рассказываешь, — резко и по-своему глупо прервал Аню Витька.       —Ну да, ошиблась, двое их было.       — А чё потом случилось? - не унимался третий (лишний) рот.       —А потом... — внезапно сестра побледнела, поджав губы, как будто вспомнила что-то крайне плохое. — Я... Я потом вечером за вами на улицу пошла, к тёть-людиному сараю, а там она, в яслях коровьих лежит... Я подойти поближе захотела... А она... — с каждым словом лицо Анечки становилось всё бледнее и бледнее, уже конкретно подходя к состоянию, которое Ромка называл "вот-вот захлебнётся слезами" и которое в любом случае не предвещало ничего хорошо.       — Да что случилось-то?! — не замечая подкатывающих к анечкиным глазам слёз, продолжал давить Витька.       — А она лежит, рот раскрыла, голову к верху тянет, смотрит на меня и пла-а-ачет, — уже конкретно начала заводится девочка, — Кричит громко, будто ей бооольно, а со рта... Со рта... Слизь течёт... Мы её вытащили, а она лежит и не встаё-ё-от, о...отр... отравилась мышиным ядом. Мы ей молока шприцом залили, ну, помните, как баба Лена го-о-оворила, а она... Она...       — А-а-а, ну так эт кошка, — протянул неосознавающий серьёзность ситуации Витька, — Они вон, по всей округе шастают, то приходят, то уходят, и ничё их не держит. А вот если б это собака была, то это да. Жалко. Настоящий друг, никогда не бросит. А ты что-то там про кошку...       — Неправда! — впервые в жизни настолько зло и обвиняюще закричала на Витьку Аня. Казалось, ещё немного, и она огреет его сахарницей, лежащей неподалёку на столе, — Она на земле лежала, голову опустив. А я к ней подхожу, глажу, она смо-о-отрит на меня и мурлыкать начинает. Еле живая, а мурлычет мне-е-е-е. И голову она под мою ладонь из последних сил подставля-я-я-а-а-а-а-ла-а-а-а... — рассказ девочки окончился беспрерывным потоком слёз, который Ромка в последний раз видел только на похоронах родителей.       Осознавший свою вину Витька сидел за столом, перепугавшись и, видимо, боясь пошевельнуться. Недавно зашедшая в избу Марья тут же начала успокаивать девочку: "Ну, чего ты, Анечка, плачешь? Это ж всё не взаправду было, это же всё сон."       А над Ромкой начал закручиваться вихрь мыслей. Волновало его не то, как детально запомнила сон забывающая всё после пяти минут сестра, и даже не то, какую бурную реакцию этот сон у неё вызвал. Проблема была в другом. Что это всё означало? Допустим, котята — это он с Аней. Тогда что получается, кошка — это их мать? Но почему у кошки тогда зелёные глаза? Нет, тут явно не сходится.       Рому самого донимали странные сны. Они ярко выделялись на фоне других, блеклых снов, которые рассеивались в памяти почти сразу после пробуждения. Зачастую это были кровавые абстракции, в которых часто слышались крики незнакомых ему людей (это была явно работа отца), а в остальных случаях видения были связанны с матерью. Понять бы ещё, что это за стёклышки... Ну, ничего, спросит об этом сегодня у Марьи.       — А кошка всё-таки умерла? — осторожно поинтересовался Рома.       — А... А я не знаю. Я когда сон досматривала, меня свет в окне разбудил. Может, сегодня этот сон досмотрю, — повернувшаяся к брату Анечка перестала плакать, задумавшись о судьбе своей несуществующей кошки.       — Ну да, — скептически ответил правнук ведьмы.       — Ой, касатики, пойдёмте со мной, я же вам показать обещала, — улыбаясь, взбодрила детей их "приёмная бабушка".       Уже на выходе из дома эмоциональную рассказчицу выдернул Витька:       — Слушай, а котята-то тут причём?       — Не знаю. Просто были они во сне и всё.       — Ну, действительно-то, откуда им же взяться. У нас в деревне ни одной кошки нет.       — А может, нам котяток наш кот принесёт? — наивно спросила девочка.       Витька заржал. Возможно, Рома тоже улыбнулся бы от картины, которая возникла в его подсознании: тройка чёрных, лупоглазых котят, крутившихся вокруг недовольного Васи - если бы не одно "но". Подходил срок. Бригада должна была возвращаться.       Стоило только подумать о надвигающихся проблемах, у Ромки голова начинала идти кругом. Он никогда не знал, что ему в эти моменты делать.       "Дай работу нам только, начальник," — всплыло в голове обременённого договором сироты. В том-то и дело, что он абсолютно не знал, какую работу можно было бы поручить шумной толпе нечести, периодически появлявшейся в деревне. Конечно, можно пустить всё на самотёк, придумывая отмазки на ходу. Но один раз он пробовал так сделать, и это явно чуть не вылезло ему боком.       Тогда разбушевавшиеся "братки", вместе с остальными представителями своей масти, примчались аккурат под христианскую Пасху. В этот день, как назло, безумно трещала голова, а полопавшиеся в подростковых глазах сосуды и нервный тик давали знать о бесплодной ночи, проведённой в кошмарах до самого утра. Когда бригада ввалилась в избу, требуя своего "начальника", Рома не придумал ничего лучше, кроме как отмахнуться: "Да делайте, что хотите. Только никого не трогайте и людям не попадайтесь." После чего поспешно равнодушно вышел из дома, дабы глаза его их не видели.       Ой, что было! Сначала развеселившаяся нечисть решила "напечь куличей". По всей марьиной кухне летали яйца, мука, сахар, молоко (слава богу, обошлись без стеклянных стаканов). Они взмывали, кружились, носились по воздуху в хаотичном танце, сталкивались, ударялись, падали и вновь взлетали! Выкручивали самые невероятные пируэты! Даже если они не хотели подниматься в воздух, то все равно продолжали фанатично отдавать свою целостность уже на полу (о чём Рома судил по круговым разводам яиц на старых половых досках).       Но затем, поняв, что полученный беспорядок вряд ли тянет на такое явление, как "пасхальный кулич", черти бригада решила убраться, разобрав всё по местам. Конечно, Рома ещё мог понять муку, плотно наложенную прямо на полку в верхней части кухонного шкафа, если бы не увидел икону, висящую по обыкновению в углу дома, щедро "сдобренной" подсолнечным маслом. Тогда, заходя в дом вместе с Марьей и Аней, он думал, что это конец. И на то были причины. Несмотря на смерть его прабабки, не все старожилы верили в освобождении деревни от зла. Некоторые до сих пор регулярно ходили на кладбище, дабы удостовериться в сохранности ведьминой могилы. Кто-то говорил, что должен пройти год, прежде чем нечистая сила окончательно покинет своё многолетнее пристанище, кто-то настаивал на трёхлетии, а один особо шепелявящий дед даже пытался заявить что-то про демоново число. (Но Рома же знал, что ни уже прошедшая годовщина, ни шестилетие и даже десятилетие не сможет избавить их от постоянного чувства опасности, которое въелось многолетним страхом. Не под кожу, куда-то глубже, глубже, глубже. Они всю свою жизнь будут всматриваться в тьму через окна, напрягая свои уже ничего не видящие глаза, покуда их не исцелит Смерть.)       К счастью, всё обернулось к лучшему, хотя Рома ещё не скоро смог забыть о том, как мерзко и громко смеялись искажённые нечеловеческой хрипотой голоса, пока Марья бегала по соседям с новостью о "мироточащей иконе", которую приняла за "божью радость". Причём смеялись настолько долго, что от их разнородного злорадства заложило уши.       — Ну, всё, пришли. Вы смотрите-ка, что баба Маша нашла. Я его уж сколько искала: и дома, и по сараям — а он, оказывается, на её чердаке лежал! Господи, как же он там оказался!       — Бабушка, а что это? — тихонько спросила, боясь прерывать чужую радость, Анечка.       — А это, деточка, сундук с вещами мамиными. Она у меня давно умерла, ещё до того, как родители вашей мамы сюда приехали. Вот мне и досталось в приданное. Там много вещиц всяких разных, памятных. Я вот что Вам показать хотела...       Среди груды старых деревянных вещей и нескольких вышиванок лежало несколько потрёпанных конвертов с письмами, к которым потянулась марьина рука.       — Смотрите.       — Ой, это же наша мама! — удивлённо, но при этом как-то счастливо догадалась Аня.       И правда, на фотокарточке семидесятых годов была запечатлена их мама, Света, еще молодая. Явно не старше восемнадцати лет, когда она ещё не была обременена всеми тяготами жизни. Красивое ровное лицо и длинные, скорее всего, цвета лугового сена, волосы, аккуратно заплетённые в косу, выдавали в ней предмет мечтаний всех дворовых мальчишек.       Но её взгляд был каким-то тупым. Бессмыленным. Она смотрела в одну точку, и Рома ясно видел в её глазах сходство с глазами лесных животных, которых он часто разглядывал с Витькой среди относительно редкого березняка. Ими движило лишь эгоистичное чувство желания, которое в учебниках биологии называлось инстинктом. Захотели есть — жрут, захотели увлечений — и вот уже они носятся по всей округе, крича свой брачный зов. А многие ли из них думали о том, что будет с их потомством, которое они бросали сразу после нескольких месяцев круглосуточной опеки? Зачем они рожали их в этот прекрасный и яростный мир, если намеревались сначала самотвержно заботится, не щадя себя, а потом навсегда забыть, вновь погрузившись в пучину своих желаний? В их глазах не было ничего человечного. Только тупое расточительство, ради которой они готовы были полезть в капкан. Интересно, а их мать тоже бросила потому, что посчитала, что они и сами справятся с жизнью? Она думала вооьще когда-нибудь о смысле жизни, или же всё что волоновало её юношескую голову - это то, как выйти замуж за кого-нибудь побогаче, чтобы получать всё, что хочешь?..       — Баба Марья, а Вы не знаете случайно ничего про стёклышки? — зашёл с тыла Рома.       — Какие стёклышки, милок? — добродушно спросила женщина.        — Ну, знаете, я вчера по телевизору, в фильме, видел, как маленькая девочка у дороги какие-то стёклышки закапывала землёй, под ними ещё лежало что-то. Думал, может Вы знаете, — изображая из себя городского "тепличного" мальчика, который ничего не знает о деревне, стал хитрить наследник прабабкиной силы.       — А, так ты про это. Забава детская была, "секретики" называлось. У нас посуда часто билась, так брали ребятишки стекло, осколок какой-нибудь, и под него "секретик" клали. А затем окапывали, — меланхолично завела рассказ Марья, поглядывая на Аню и Витю, которые с неподдельным интересом изучали старое фото, стоя неподалёку.       — Зачем? Какой секретик? — непонимание Ромы только усилилось.       — Ну, понимаешь, кто-то тетрадку имеет, о себе там пишет: что было, что произошло. Не о всём же с людьми поговоришь. А они вон как придумали. Клали туда, что им дорого. Кто фантики от любимых конфет, кто цветы полевые, а один раз даже фотокарточку утащили, не доглядела я. Только вот тетрадку спрячешь, чтоб никто не видел, а там наооборт: приходишь, и сквозь стёклышко всё видишь, что там есть. Мама твоя, кстати, тоже "секретики" копала.       — А что она клала? — начинал отдалённо понимать Рома.       — Ой, да кто ж это упомнит. Много воды утекло, — задумалась старушка, явно вспоминая былое.       Теперь всё, кажется, ясно. Но где теперь искать то место с "секретиком" из сна?

***

      День подходил к концу. Яркое солнце неутомимо приближалось к горизонту. Со стороны поля раздавался голос девочки, которая просто наслаждалась жизнью, ничего о ней не думая. Пыльная дорога, проложенная по земле немногочисленными машинами, приезжавшими в деревню, с растущим по краям ковылём ловила на себе отсветы красного уходящего солнца, заметно контрастирующие с тёмной вытянутой тенью. Поиски прошли тщетно. Нигде, сколько бы Рома не вглядывался в землю, не было ни намёка на подсказку. Глупо было бы надеятся, что оставленный мамой в детстве (судя по воспоминаниям о сне) у дороги рядом с домом секретик дожил до дня ромкиного расследования. Но должно же что-то быть?..       Солнце уходило в закат, освещая своими лучами спину мальчика, направлявшегося в сторону дома, который хотел когда-нибудь найти ответы, что грозили вот-вот ускользнуть.