Pretty Boy

             — Душно здесь, согласен?       Минхо медленно переводит затуманенный алкоголем взгляд на не менее захмелевшего Чанбина рядом и лениво пожимает плечами в ответ:       — Да нормально вроде, воняет только.       А воняло действительно жутко: потом, сигаретами, неизвестно откуда взявшейся травкой и алкоголем, неуклюже пролитым на пол, и никому даже в голову не пришло убрать за собой, что, в принципе, нисколько не удивляло. Минхо хотелось на свежий воздух, проветрить ощущающуюся ватной голову, и избавиться от свербящей мысли отцепить Хана, мать его, Джисона от его друзей и впечатать в ближайшую стену собственным телом.       Естественно, ничего не было нормально, Чанбину он бессовестно соврал. Ничего не было нормально с того самого момента, как он переступил порог квартиры, в которой веселье уже давно началось, и в него со всей дури влетела вышеупомянутая ходячая катастрофа, пролив на его рубашку пиво из пластикового стакана. Об извинениях речь и не шла, Джисон лишь сощурил блестящие от опьянения глаза, изобразил виноватую улыбку, и быстро прощебетал:       — Упс, неловко вышло, прости, Минхо-хён.       И ускакал себе дальше, ведомый чьей-то рукой, что схватила его за предплечье и утянула куда-то вглубь квартиры. Рубашка была испорчена, вечер был испорчен, настроение Минхо... хуже, казалось, уже быть не могло.       В любом случае, спустя пару часов он и сам прилично накидался всем, что учтиво предлагал Чанбин, и уже высохшее, но продолжающее вонять дешёвым пивом пятно на рубашке волновать перестало. А вот виновник этого происшествия — нет. Не перестал. Минхо бессознательно выискивал его в веселящейся толпе, сам не зная, зачем, ведь никаких конкретных намерений у него не было. По крайней мере, до того момента, пока они не превратились в неприличные.       И сейчас он сидел на краю дивана, пытался поддержать пустую беседу со своим другом, а взглядом сверлил два места: дверь балкона, на который невозможно было попасть, тот постоянно был занят курящими или целующимися парочками, и на Джисона, что смеялся над чьей-то шуткой так звонко и искренне, что у Минхо звенело в ушах. Или это так звучала в нем зависть? Ведь именно он хотел быть тем, над чьими шутками тот будет смеяться, чьи плечи будет сжимать и кому дарить свою улыбку, от которой в сердце отрезвляюще покалывало.       Минхо сомкнул челюсти, уставившись в пол. Было неимоверно сложно бороться с собственным потоком мыслей, что с каждой секундой становился всё громче и неумолимее, и так и подталкивал к необдуманным действиям, о которых в последствии Ли будет только жалеть.       Во рту пересохло и вкус на языке был отвратительным, как и вся сложившаяся ситуация. Минхо не должно было здесь быть. Надо было не испытывать судьбу, идя на поводу у собственных эмоций, а развернуться ещё на пороге, когда в него влетело это чудище с пивом, и отправиться домой. Но вместо этого он тогда проводил его взглядом, уставившись куда-то в затылок, и твёрдо решил, что останется.       И, переваривая это всё внутри себя сейчас, спустя пару часов и неизвестное количество алкоголя, Минхо также понимал, что не смог бы уйти.       — Пойду проветрюсь, — раздраженно фыркнул он больше себе, чем недоуменно уставившемуся на него Чанбину, и, поднявшись с дивана, едва заметно пошатываясь, направился в сторону балкона.       Конечно же, он был вновь занят. А Минхо очень, очень нужно было сейчас побыть одному и остыть, пока он не совершил кучу непоправимых поступков. Несколько прижатых друг к другу из-за тесноты балкона человек, что докуривали свои сигареты, перевели взгляд на только зашедшего Минхо, и тут же побросали бычки в наполненную водой бутылку, где уже плавало с десяток таких же.       Они ретировались так стремительно, что Ли не пришлось даже что-то им говорить. Что такого было в его внешнем виде или взгляде, что заставило их так быстро исчезнуть — неясно, но такие мелочи беспокоили сейчас меньше всего, поэтому Минхо просто открыл окно пошире и высунул голову на улицу, жадно вдыхая прохладный воздух.       Стало немного легче.       Голова перестала предательски кружиться, а из мыслей почти выветрился занозой впившейся в подсознание образ Хан Джисона с его этой дурацкой улыбкой и звонким смехом.       И что он вообще в нём нашёл? Он младше Минхо на два года, абсолютно безбашенный, только и делает, что ищет приключения на задницу, и выглядит таким хрупким, что, кажется, сожми его в объятьях чуть крепче — треснут рёбра. У них нет ничего общего, кроме парочки знакомых и одного университета. Только вот каким-то абсолютно непонятным образом именно это ходячее недоразумение, говорящее всё, что было у него на уме, однажды потоптался на пороге перед тем, как бесцеремонно войти к Минхо в сердце, оценивающе осмотрелся и решил, что он тут, пожалуй, останется. И жизнь Ли из-за этого превратилась в такую же катастрофу, как и новый владелец его сердца.       И вместо того, чтобы попробовать как нормальные люди познакомиться с ним и начать общаться, Минхо пошёл окольными путями и вывел из себя всех, кто хоть немного знал Джисона, заставив тех создавать ситуации, когда они пересекались. При этом во время этих самых «неожиданных» встреч Минхо с ним почти не разговаривал, просто наблюдал и как губка впитывал каждое слово, жест и эмоцию. Так они стали знакомыми.       А когда Ли и этого стало мало, он чудом выцепил у Чанбина, который знал друга Джисона, номер последнего. И, однажды, весь трясясь от волнения, написал ему. И тот тут же ответил, даже не спросив, откуда Минхо взял его контакты. Так они стали, как Ли хотелось думать, друзьями. Ведь они переписывались почти круглосуточно, делая перерывы только на сон, занятия и подготовку к зачётам и экзаменам. Обсуждали всё подряд, ведь Джисон, к счастью Минхо, всегда находил тему для разговора, а ему лишь оставалось её поддержать. И пересекаться в живую стали чаще, иногда — это было самым волнительным и запоминающимся — даже вдвоём, пусть и ненадолго.       Всё складывалось так хорошо, что иногда не верилось в собственное везение, пока Минхо не понял — если Джисон у него такой был один, то у Хана таких друзей, как Минхо — десяток. Он был до бешеной трясучки общительным, всегда ходил в компании ещё нескольких людей, был завсегдатаем любой вечеринки и её почетным гостем. Был яркой звёздочкой университета, к которой тянулись абсолютно все. А кем был Минхо? Тем самым с четвёртого курса, кто вечно кидает недовольные взгляды и таскается за Чанбином. Только и всего.       Как, спрашивается, такое серое неприметное пятно могло заинтересовать Хан Джисона? Конечно же, никак. Тот просто был по своему обыкновению вежливым и дружелюбным, и от скуки отвечал на глупые сообщения Минхо.       Ли глубоко вздохнул, прикрыв глаза, сжав пальцами подоконник до побелевших костяшек. Ни к чему сейчас об этом думать и вспоминать, и так от собственной наивности было тошно с утра до ночи. Как он только умудрился так по-детски влюбиться в него? Это же изначально было обречено на провал.       — Пиздец, — вырвалось у него сквозь сомкнутые зубы.       — И не говори, — раздалось из-за спины.       Лишь пара слов, а эффект как от контрольного в голову. Минхо распахивает глаза, и невольно содрогается всем телом, сдерживая желание развернуться и столкнуться глаза в глаза со стоящим за спиной. Видеть его здесь, рядом с собой, одного, когда шумная вечеринка кажется какой-то далёкой, хотя их и всеобщее веселье разделяет только стена и балконная дверь — невыносимо. Он не выдержит смотреть на Джисона, когда тот настолько близко. Особенно сейчас.       Ли чувствует, как Джисон делает к нему пару шагов и останавливается где-то в полуметре. Минхо медленно сглатывает комок в горле, мысленно считая до десяти, чтобы успокоить набатом забившееся в груди сердце и убавить звон в ушах.       Внезапно всего стало слишком много: слишком много эмоций, слишком много звуков, потому что слух обострился, кажется, в несколько раз; слишком много Джисона непозволительно близко стоящего позади и, что пугает ещё больше, почему-то, молчащего.       — Почему ты здесь один? — голос Джисона был ниже, чем обычно, с небольшой хрипотцой, что совершенно не помогало успокоиться.       — А с кем я должен быть?       Ну, конечно же, лучшей защитой было нападение. Если совсем недавно в его голове мыслей было чрезмерное количество, что хотелось уже напиться, наконец, до отключки, лишь бы это закончилось, то сейчас было до дрожи пусто, будто сознание поставили на паузу.       — Не знаю, но ты ведь пришёл не один? — усмехнулся Хан, вставая слева от Минхо и облокачиваясь на подоконник. — Ты ведь вроде с Чанбин-хёном пришёл?       — Да, он где-то там на диване развалился, а я решил, — Минхо делает паузу, выдыхая как-то рвано, что не осталось незамеченным для обоих, — выйти подышать. Там душно, да и голова закружилась.       В ответ Джисон только рассеянно кивнул, мол, понятно, и достал из помятой пачки сигарету. Минхо боковым зрением наблюдал, как тот поджигает её кончик, делает первую затяжку, и колени начали подкашиваться от того, как хотелось трусливо сбежать с этого тесного балкона в удушающую дымку вечеринки, а не стоять тут и наблюдать как он, зараза, будто специально, курит не торопясь, делая глубокие затяжки и выпускает дым кольцами.       — Не пустишь меня ближе к окну? Не хотелось бы задымлять тут всё, и так дышать нечем, да и тебе, хён, — Минхо вновь передёргивает от того, как Джисон окидывает его оценивающим взглядом, — это не особо нравится, я не слепой.       Ли кратко кивает, прикусывая нижнюю губу, и отступает назад, позволяя Джисону сдвинуться правее к открытому настежь окну. Теперь Минхо оказался у него за спиной, и не мог избавиться от мысли о том, насколько, наверное, беззащитно и жалко смотрелся он сам со стороны пару мгновений назад.       Джисона хотелось защищать, обнимать и трепать по голове, взлохмачивая тёмные волосы. Но прямо сейчас обнять хотелось больше всего. Сделать всего два шага вперёд, прижаться со спины, обхватив руками за талию, и уткнуться лицом в шею, втягивая ноздрями чужой запах так шумно, чтобы кожа Джисона покрылась мурашками, а тот смущённо засмеялся, выбрасывая к чёртовой матери эту вонючую сигарету и кладя свои ладони поверх рук Минхо. С Джисоном хотелось дышать полной грудью, ловить каждый вздох и мимолетный взгляд, хотелось обмениваться глупыми шутками почти шёпотом и уйти, наконец, отсюда куда, блять, угодно, чтобы никто их не видел, потому что им никто больше не был нужен. Но вместо этого:       — Я был удивлён, — неожиданно начал Хан, моментально рассеяв иллюзорную сцену перед глазами старшего, возвращая того в реальность, и делая очередную затяжку. — Точнее сказать, — продолжил он после небольшой паузы, склонив голову вбок, и Минхо оставалось только гадать, какое у того сейчас выражение лица, — расстроен, когда ты перестал мне писать и начал избегать в коридорах.       У Ли сердце сжалось, выбивая из груди болезненный выдох. Если и был момент, когда ему точно пора было бежать, заканчивая зарождающийся диалог, так это сейчас. Потому что если он останется, случится нечто страшное. Если он останется, то пути назад не будет, ведь он выдаст себя с потрохами, как только Джисон посмотрит ему в глаза. Он заранее проиграл ещё даже не начавшуюся битву.       Спина Хана напряглась, будто тот ожидал удара, однако всё дело было в затянувшемся молчании и напряжении, искрами трещащем между ними. Что Минхо мог ему ответить? «Прости, просто, я, кажется, влюбился в тебя, как школьник, и когда понял это, а ещё, что это никогда не будет взаимно, решил перестать писать тебе и избегать»? Или «я не меньше удивлён, что ты вообще заметил это»? Оба варианта вертелись на кончике языка, грозясь в любой момент сорваться, но Минхо сжимает зубы и молчит, сверлит спину Джисона глазами и молчит, потому что истина проста: он трус, вот и всё, к чему тут разглагольствовать, но кто вот так просто признает подобное вслух.       Отвечать ему приходится только когда Джисон раздраженно цокает языком и выкидывает окурок в окно, собираясь развернуться и уйти подальше, потому что всё, что Хану хотелось сейчас в сторону старшего сделать — это вмазать по этому непроницаемому, застывшему маской лицу, потому что тот просто невыносимый, раздражающий, и, как выяснилось, жутко непостоянный и... Минхо не дает ему даже шевельнуться, потому что сжимает его в объятьях так сильно, будто от этого зависит его жизнь. Будто если Джисон сейчас оттолкнёт его и уйдёт, то душа Минхо покинет тело и последует за ним, а он сам развалится на части.       Хан замирает, боясь двинуться и разрушить тем самым весь момент. Ведь даже это всё последствие спиртного в венах, и это не Минхо сейчас обнимает его со спины, уткнувшись носом ему в шею, или для того это нечто мимолетное, ничего не значащее, то он не хочет этого знать. Он хочет остаться в этой иллюзии нужности и, желательно, навсегда. Перед глазами у Джисона всё плывёт, дышать становиться сложно, руки Ли сжимают его талию так трепетно, будто он хрустальный. Хану нестерпимо хочется развернуться и посмотреть ему в глаза. Убедиться, что всё это действительно происходит с ними, но Минхо не позволяет, сопит ему в загривок и слегка сминает пальцами чужую ткань рубашки.       — Что ты делаешь?... — надломленным шёпотом спрашивает Джисон, закрывая глаза. Слишком хаотично огни ночных фонарей начали скакать перед его глазами.       — Я не знаю, просто... — Минхо едва ощутимо прикасается губами к коже на шее Хана и тот вздрагивает, как от удара током, и не выдерживает, ответно вцепившись пальцами в жадно обхватившие его руки хёна. Ли думает, что тот хочет оттолкнуть его, поэтому добавляет: — Просто постой так со мной немного? Пожалуйста? И давай всё спишем на то, что оба пьяны. Пожалуйста.       Его голос звучит так жалко, на грани мольбы, что Минхо противно от самого себя, но если Джисон сейчас оттолкнёт его и уйдёт... Ему кажется, он этого попросту не переживёт. Не сейчас, когда желаемое в его руках, ближе, чем когда-либо было и будет, даже если совсем ненадолго.       Он не может поверить, что прямо сейчас воплощает потаенную маленькие мечту в реальность. Всё это дурманит похлеще виски с колой, который он заливал в себя раннее, путает мысли, и хочется только прижаться ближе, стать с Джисоном одним целым, никогда не отпускать и остаться на этом прокуренном балконе; наплевать на долбящую по ушам музыку на заднем плане и кучу пьяных людей, они не имели абсолютно никакого значения, сейчас они для него не существовали.       — Минхо-хён, я, — Джисон ослабляет хватку, аккуратно поглаживая пальцами чужие напряженные кисти рук, — я никуда и не собираюсь.       Хан слышит, как с губ Минхо срывается вдох, то ли удивлённый, то ли облегчённый, то ли всё вместе. Тот слегка отстраняется, и по шее Джисона тут же пробегают холодные мурашки и появляется ощущение, будто чего-то не хватает, и он медленно проворачивает голову, чтобы повторить сказанное ещё раз, но уже глядя в лицо, ведь сам не до конца верит в произнесенные слова, сознание туманно уже далеко не от алкоголя.       Минхо смазано проводит губами по его щеке, тут же стыдливо пряча лицо на чужом плече, а внутри Джисона происходит короткое замыкание: он силой расцепляет обвивающие его талию руки, быстро разворачивается к старшему лицом, положив руки ему на плечи и с силой сжимает их, чтобы тот даже не думал о трусливом побеге. Хан тяжело дышит, сердце бьётся где-то в районе горла, и когда, наконец, их взгляды встречаются, ничем не прикрытые, с эмоциями напоказ, Джисону хочется жалобно всхлипнуть от того непередаваемого спектра эмоций, что обрушается на него из глаз напротив.       Ли смотрит на него с таким всепоглощающим обожанием, что в нём хочется захлебнуться. Минхо бегает глазами по его лицу, будто видит его впервые, что отчасти правда, ведь он никогда не видел Джисона так близко, и только сейчас смог заметить каждую — казалось бы незначительную — деталь и от этого в груди что-то постоянно взрывается яркими всполохами цвета, такими ослепительными, что можно было бы осветить целую улицу. Он хочет сказать ему так много и одновременно ничего.       Часто представляя подобную сцену в собственной голове он не мог и помыслить, что когда-нибудь она станет реальностью, поэтому его хватало только на то, чтобы неотрывно смотреть и чувствовать так много сразу, что ему казалось его сердце не выдержит. Хан видел как зрачки хёна с каждой секундой чернеют всё больше, заслоняя радужку, и во рту от одного вида такого Минхо пересыхает.       Джисон кончиком языка облизывает свои губы, сглатывает, заставляя кадык нервно дёрнуться, Ли же наблюдает за этим и не двигается, и даже, кажется, не дышит, так боится спугнуть, всё испортить.       — Ты такой красивый, — едва слышно произносит Минхо.       Аккуратно проводит подрагивающими пальцами сначала по щеке, на что Джисон прикрывает глаза и тянется за прикосновением, как жаждущий ласки котёнок, но когда Минхо нежно проводит большим пальцем по контуру нижней губы, то вновь открывает глаза, вонзаясь убийственным взглядом в Ли и на выдохе произносит:       — Если ты не поцелуешь меня прямо сейчас, я нахрен сброшу тебя с балкона.        У Минхо не хватает сил даже посмеяться, он просто слабо улыбается, а когда до него доходит смысл сказанного, то пару раз ошарашено моргает, уставившись на Джисона.       — Я серьёзно, — повторяет тот, и хочет уже сам потянуться к хёну, раз тот так медленно соображает, но Минхо хватает его за слабо затянутый галстук, и одним резким движением тянет на себя, утягивая в поцелуй.       Чанбин, подошедший в это время к балконной двери, видит, как Джисон, впутавший пальцы обеих рук в волосы хёна, тянет на себя Минхо ближе, хотя ближе уже некуда. А тот упоенно зацеловывает каждый миллиметр его лица, используя это как возможность сделать вздох, чтобы после вновь впиться в губы Джисона как в первый и последний раз. Глядя на развернувшуюся сцену он тяжело вздыхает и произносит:       — Ну наконец-то, вашу ж мать. ⋆ ⋆ ⋆       Минхо просыпается с единственным желанием: избавиться от сушняка. Тело слегка ломит от непродолжительного сна, ведь он вернулся домой только под утро. Лениво умывшись и осушая стакан воды за стаканом, он тянется к телефону, и вода внезапно встаёт поперёк горла, ведь первое, что он видит, это:

💬 Хан Джисон:

Надеюсь, ты достаточно умён, чтобы не списать произошедшее на то, что мы напились, потому что я этого не хочу. Сходишь со мной на свидание?