От сессии до сессии живут студенты весело

      Весна приходит как минимум внезапно. Месяцы словно летят как птицы, и ты даже и сам не осознаешь, что вот уже и закончилось то самое время года, когда вы с друзьями, громко-громко напевая какие-то песенки, что знали все с детства наизусть, строили снеговиков на дворе, разбиваясь на команды, и соревновались, у кого же лучше. То время, когда твои холодные запястья грели другие большие, теплые и чуть мозолистые. То время, когда не нужны были сигареты, чтобы успокоить горесть в душе, потому что он успокаивал, просто находясь на линии. То время, когда они оба учились и проводили каникулы вместе, давая те радостные моменты, которых вам обоим так не хватало.       Но всё это прошло. Осталось в сердцах. Это стоило отпустить и двигаться дальше. Вместе. Вместе идти, улыбаясь, гуляя под проливным дождем, стараясь не утонуть в, ещё не ушедших с земли от прошлого раза, лужах. Вместе сидеть на качелях ночью, обсуждая эту тяжкую жестянку жизнь.       Сесть на эти самые качели — уже сложная вещь. Сначала нужно перепрыгнуть маленькое озеро, что осталось под ними из-за прошедшего дождя, при этом не наступая чистыми кроссовками в грязь. Да и, садясь на них, трудности не отступают. Длинные рыжие волосы, даже от малейшего ветерка, начинают лезть туда куда надо и не надо, так что приходится сделать небрежный хвост, держа в зубах резинку. Маленькие огненные прядки вылезали из всей причёски и, в принципе, Разумовскому было даже как-то плевать, потому что с Игорем он мог выглядеть так. Так открыто и раскрепощённо, с петухами на голове и в мягкой кофте.       — Вот как оно быстро пролетает студенчество, — хрипит собеседник, раскачиваясь чуть сильнее. Металлические качели скрипели, но это даже и не резало слух, а придавало какой-то странной атмосферности ко всей ситуации.       Светлая ночь, каждый из них зевает, на всё равно сидит, думая о том, что же будет дальше. Холод чуть пробивал Сергея, но тот старался не показывать виду и скрывать дрожь в руках.       — Верно-верно, хотя, в отличие от вас, мой дорогой, оно у меня летит как надо. В сифу мы, конечно, уже не играем, но на парах всё ещё не так скучно, — чуть подмигивает, припоминая их знакомство. Забавное оно, на самом деле. Не смешно было тогда только Грому, но, разве сейчас это важно? Они уже давным-давно перешли тот порог и стали действительно близки. Близки морально.       Игорь стал для него семьёй. И да, возможно Сергей это и не говорил, но старался показать: постоянно увлечённо говорил о том, насколько же сложно, но, чёрт возьми, интересно работать с кодами; как же он отвратительно готовит или же о том, что ради него он бы научился этой же самой готовке; покупкой чего-то, начиная от шаурмы, заканчивая билетами на каток (Гром кататься не умел, но они это исправили). Он любил Грома, любил как своего старшего брата, которого у него никогда и не было. Любил, потому что понимал, что тот чувствует тоже самое, не давая ему замёрзнуть. Во всех смыслах.       Тишина. Такая приятная и совсем не неловкая. Им обоим просто комфортно находится рядом друг с другом, иногда поглядывая в чужие глаза, что по-интересному блестят в бледном лунном свете. А на душе так... Хорошо.       — Ты когда-нибудь жарил зефир на крыше? — вопрос внезапный, немного безумный, но манящий до ужаса. Разумовский мотает головой в разные стороны, с заинтересованной улыбкой смотря на друга. Тот лишь, немного раскачавшись, делает резкий прыжок и сходит с качель невредимым. Смеётся так искренне и ласково, что Сергею хочется кричать и улыбаться до боли в щеках.       Он делает тоже самое, да вот только чуть ли не наворачивается на грязи. Но его спасают сильные руки, не давая упасть и испачкать всю одежду, которую даже и не жалко вовсе.       Магазин. Оба парня шутят, по пути туда, правда надеясь, что тот круглосуточный. И не прогадали. Взяли большую пачку, чтобы уж точно на двоих, а затем побежали к какому-то дому.       Подъезд их приветствовал сломанной дверью и свободным проходом. Спасибо, Россия матушка, за такую слабость и за то, что они смогли свободно пройти на крышу. Колени Разумовского чуть дрожат от непривычной высоты, а Игорь лишь улыбается, хватая того за руку, одновременно и согревая, и помогая сесть. Сердце Сергея на секунду замирает, а потом снова возобновляет быстрый ход.       Зажигалка, что живёт у парня класса так с девятого, как никогда кстати. Сломанная пачка сигарет, которых уже и так почти не осталось, лежит к общаге, а её положить всё не мог. И не зря. Не зря, наблюдая как красивое синее игристое пламя медленно со всех сторон поедает белый зефир. Красивое зрелище, если честно. Романтичное. Да уж, вот она — та самая романтика их грустной России, серость, лужи, панельные дома, да жаренный на крыше зефир.       Пачка пустеет, а те двое травят шутки и страшилки, начиная от детских, что знают все, про бабаек и "чёрного-чёрного гробика на колёсах", заканчивая реально страшными, после которых Сергей не будет спать, вспоминая томный, чуть с хрипотцой, голос Игоря.       Рюкзак, пачка, скетчбук, что оказался здесь по весьма непонятным причинам.       — Знаешь, а я ведь тебя рисовал, — чуть улыбается, листая страницы, Сергей. Смеётся. Вот хоть убей, не похож!       От Игоря лишь слышится меткое, шустрое и бодрое, что удивительно, «Где?», и тот привстает, рассматривая. Улыбается своей чёртовой солнечной улыбкой, которую, как считал рыжий, могли видеть не многие (если видели, точно-точно бы влюбились), а у Разумовского сердце трепетает.       — Красиво... — тот и правда удивлён. Видно, до этого он ещё ни разу не удостоился такой чести видеть себя на чужих бледных листах блокнота.       — Дурак что-ли? — чуть смеётся, осторожно ударяя того в плечо, — я тебя потом снова нарисую, но уже намного лучше. Тут ты сам на себя не похож. Только брови выдают.       Сергей закусывает губу, позже чуть поджимая её. Смотря на работу, что была сделана несколько месяцев назад, и вспоминая, что рисовал совсем недавно, он был явно доволен собой.       — Кстати, брови меня в тебе тогда и привлекли. Они были... По-странному прекрасные, — чуть улыбается, закрывая блокнот с негромкий хлопком, позже быстро укладывая тот в рюкзак. Там ему пока самое место.       — Сам ты странный, — наигранно дуется, а затем заливисто смеётся, щуря глаза.       Уходить с крыши совсем не хочется. Они лежат, наблюдая где-то позади, чуть дальше, лужи, прижимаются друг другу так близко-близко, что можно рассмотреть чужой цвет глаз. И Сергей тонет. Натурально тонет в этих голубых омутах, что были похожи на ясное жаркое июльское небо в самое прекрасное лето. В свете луны те казались чуть холодными, однако же тот прекрасно понимал, что от них идёт только теплота и такая нужная им обоим любовь.       Игорь аккуратно проводит пальцами по рыжим волосам, чуть играясь с одной прядью, наматывая её на палец. Улыбается нежно и ласково, так, как Разумовскому, кажется, не улыбался никогда и никто.       Они оба не замечают, как засыпают. Засыпают в уюте и тепле чужих тел, наплевав на то, что на улице холодный апрель.

***

raZooM Олег, это кошмар!       Пальцы быстро стучат по клавишам. Тот уже в общаге, сидит на кровати, кусая свои губы, чувствуя, как алеют щёки. Wolchonok ?       Информативно.       Как всегда. raZooM Я, кажется, влюбился...