на противоположной стороне от любви

— Ты счастлив, мой милый? — вопрос от отца звучит будто плевок в душу. Будто не его выдают замуж насильно. Будто он счастлив, что его лишили права выбора, кинули в бездну, не дали привыкнуть даже к этой мысли, просто отдали в руки совершенно чужого человека, который пугает Юнги своим одним внушительным видом. Слухи, которые ходят об этом человеке, лишь добавляют огня в ситуацию. Политические браки, организованные лишь для того, чтобы укрепить связи и получить взаимовыгодное сотрудничество, не редкость в мире. Но Юнги никогда не думал, что попадет в список несчастных. Никогда не думал, что будет так разбит, а причиной этого станет его собственный отец, который решит выгодно продать своего сына. Юнги не может понять, как он попал в список. Почему он. Его семья не богата, брать Юнги в мужья невыгодно. Все что у него есть — это смазливая мордашка, на которую видимо и повелся его новоиспеченный муж, ведь больше никакой выгоды от этого брака не будет. Он усмехается мысленно, не выражая никаких эмоций внешне. Выглядит слишком спокойно для человека, у которого в душе ураганы сносят всякие ограждения, а вулканы взрываются с частотой, которая может снести его маску. Но он держится. Не даёт ни своему мужу, ни своим родителям догадаться, как его сломали. Каким бы сильным человеком он не казался, как бы не старался показать себя бесстрашным, истина заключается в том, что Мин Юнги боится. Панический страх, когда он думает о замужестве, о совместной дальнейшей жизни, о том, что может сделать с ним собственный муж, подходит к горлу. Дыхание сбивается, руки начинают мелко подрагивать, а от слова «счастье» в его собственном состоянии лишь буква «с», на которую начинается слово страх. Собрав последнюю волю в кулак, и не желая расклеиваться и показывать свою слабость, Юнги лишь улыбается на вопрос, заданный отцом, и уже ничего не боясь с горькой усмешкой лишь выдает: — Пошёл к черту. И не собираясь продолжать этот диалог ни секунды, он отворачивается и уже собирается уйти, как его резко хватают за запястье и тянут назад. Хватка настолько сильная, что парень уверен, что позже на этом месте расцветут синяки. Не в первый раз, и, учитывая, чьим мужем он теперь является, не в последний. — Ты, мелкая дрянь, как смеешь так со мной разговаривать, — тяжело дышит Мин Ханёль, пытаясь сдержать свою агрессию и не устраивать шоу, учитывая какое количество влиятельных людей находятся в этом зале. Пальцы сжимаются лишь сильнее на мгновение, и вдруг давление резко исчезает. Не понимая, что происходит, Юнги лишь подозрительно косится на странную улыбку отца, который смотрит куда-то за спину. Резко повернув свою голову, он замечает Чон Хосока, который стоит в шаге за его спиной. Тот обводит хмурым взглядом стоящих перед собой парня с отцом, и задержав взгляд на секунду дольше на Юнги, проходит дальше. Мин готов молиться уже всем богам, которых знает, лишь бы чувствовать на себе эту давящую атмосферу как можно реже, а при лучшем исходе, не чувствовать ее вообще. Он понимает, что эти мысли — лишь его мечты, которые никогда не будут исполнены, потому что он знает, чем закончится этот вечер, что от него потребуют в конце этого дня. Он боится наступления ночи, боится за свою жизнь и свою судьбу. Юнги никогда не думал, что его жизнь будет такой. Он искренне верил в то, что спокойно закончит школу, поступит в университет, правда толком еще не определился с тем, с чем хотел бы связать свою жизнь, но ему и не дали это право. Отец был против поступления, отказывался платить и обещал даже выгнать из дома, если парень посмеет его ослушаться. И Юнги, если честно, был бы совсем не против этого. Он бы и сам сбежал, более того, он пытался, но отец находил, возвращал домой, а тот не мог подняться с кровати от количества синяков и побоев, которые оставались на теле после каждой попытки бегства. Со временем Юнги понял, что это бесполезно, и пытался плыть по течению жизни. Он не занимался ничем, большую часть времени проводил в своей комнате, и все попытки хоть как-то спорить или пререкаться с отцом приводили к ночи в подвале, который был так ему ненавистен, синякам или рваным ранам от плети, которую отец уж очень любил использовать на нем. И Юнги даже думал, что хуже уже быть просто не может, но проблема в том, что к той жестокой жизни он привык. Он знал за что может получить, хоть и случались редкие исключение из правил, он знал куда прятаться, как можно свести отцовский гнев на минимум. А все, что у него есть сейчас — пугающая неизвестность. Он не знает, что ожидать от Хосока, не знает, как тот будет реагировать на его поступки, не знает, что тот за человек. Его привычный ад сменился. Теперь его ад можно назвать неизвестным. О Чон Хосоке ходит много слухов. Он большая шишка в стране, серьезный бизнесмен, который вносит свою лепту не только в экономическое русло, но и в политическое. И все бы было хорошо, если бы Юнги реже слышал про жестокость Чон Хосока. Он не знает, откуда пошли такие слухи, но каждая вторая статья говорили о данной черте мужчины, а раз везде это было упомянуто, то Юнги понял, что, вероятнее всего, небезосновательно. И это пугает до дрожи в коленях. Как же сильно ему хочется спокойствия. Он просто хочет перестать чувствовать вечную тревогу и вечный страх за свою жизнь. Что дома Юнги чувствовал вечное беспокойство, боялся слово сказать не так, боялся показываться на глаза отцу, ведь не знал, в каком настроении тот находится и не хотел, чтобы весь гнев был выплеснут на нем, что сейчас он боится своего мужа, не знает, что ему дозволено, что запрещено. Он умудрился из одной клетки попасть в другую, когда все, о чем мечтал, это открыть её двери и почувствовать себя свободным. — Не волнуйся, твой муж тебя укротит и перевоспитает, познаешь манеры, — Ханёль, сам того не зная, умудрился надавить на больное. Посмотрев на сына оценивающим взглядом, он фыркнул, и, не дожидаясь ответа на свою реплику, устремился за стол, где его ждала жена. Юнги даже в какой-то момент успел забыть, что его мать также находится в этом помещении. Она просто игнорировала его, за весь вечер так и не сказала ни слова, не пыталась никак подбодрить или поговорить с ним. Они будто незнакомые друг другу люди. Юнги, устав стоять и терзать себя тревожными мыслями, направился к столу, где располагались они с Хосоком. К счастью, его муж разговаривал с незнакомым мужчиной и был далеко от их столика. Парень почувствовал облегчение, не спеша налил себе вина в бокал, и, пытаясь заглушить мысли, что не давали ни на секунду расслабиться, начал пить. После первого бокала в ход пошел второй, за ним третий, и Юнги сам не успел заметить, как в одиночку выпил почти целую бутылку вина. Организм, в который редко поступал алкоголь, не выдержал таких испытаний, и Юнги почувствовал, как его тело расслабилось, звуки стали более приглушёнными. Опьянел он довольно быстро. Парень почувствовал, что ему становится жарко, вероятнее всего причина этого кроется в количестве выпитого вина, но Юнги даже не задумывался. Ему наконец-то стало хорошо. Он попытался снять пиджак, но, запутался в рукавах, и тяжело вздохнув, попытался надеть обратно, лишь бы выпутаться из клубка, в который он сам себя загнал. Почувствовав, что кто-то пытается помочь, Юнги расслабился, решив принять помощь. Но в тот момент, когда пиджак был почти снят, он вдруг понял, кто именно мог ему помочь. Юнги, резко обернувшись, дёрнулся вперёд, пытаясь оказаться как можно дальше от своего мужа, не желая, чтобы тот к нему прикасался. Стул под весом парня тоже наклонился, и если бы не Хосок, который в последний момент умудрился вернуть Юнги со стулом в прежнее положение, то тот бы непременно встретился лицом со столом, полным различных блюд. Будь Юнги трезв, он никогда бы не осмелился сказать что-либо настолько наглое, он, быть честным, не хотел бросать вызов своему мужу, зная, что именно он эту битву и проиграет, но алкоголь в крови решил все за него, поэтому резко усмехнувшись, парень бросил тихое: — А может я хотел опозориться и тем самым опозорить тебя. В ответ Хосок лишь по-доброму улыбнулся. — Ты уверен, что упасть на стол и уронить его — это лучший способ меня опозорить? Может всё-таки придумаешь что-то другое? — Уверен, — Юнги сидел с надутыми губами, напоминая всем своим видом ребенка, которому запретили есть сладкое перед обедом. Мужчина хотел погладить его по голове, но, помня, что его прикосновения лишь усугубляют ситуацию, решил воздержаться. Хосок вспомнил, что тот в первую очередь и является ребенком. Если быть точнее, то напуганным ребенком, который вероятнее всего боится будущего, боится того, что его ждёт. Они обязательно поговорят обо всем этом, но чуть позже, когда Юнги будет как минимум в состоянии говорить. Хосок замечает, что парень уже держится из последних сил. Глаза закрываются, а весь его вид говорит о том, что оказаться в кровати и как можно дальше от этого хаоса — это все, что ему бы хотелось. Но мужчина не хочет уводить Юнги со своей же свадьбы без спроса, так что, он подходит ближе, и чуть наклонившись, спрашивает: — Как тебе идея уехать отсюда домой и нормально поспать? — Я не хочу с тобой спать, — прилетает ему в ответ, одновременно с чем Юнги успевает выпить залпом ещё бокал вина. Хосок изначально знал, что легко не будет. Он изначально понимал, что если он решит как можно быстрее освободить Юнги от токсичной семьи, то ему придется бороться с тем, чтобы завоевать доверие парня. И на это уйдет больше времени, чем могло, если бы Хосок решил сначала познакомиться с самим парнем, а потом довести дело до брака, но именно этот способ — самый быстрый, а главное — действенный. Кто бы не хотел породниться с самим Чон Хосоком. Он так изначально и думал, что проблем не возникнет. Родителям потребовалось пару секунд на размышления, прежде чем утвердительно ответить и начать ехидно улыбаться. Буквально пара секунд на решение того, стоит ли продавать своего ребенка. Хосоку мерзко от этих людей. В своих мыслях тот не замечает, как ещё одна бутылка опустошается с необыкновенной скоростью. Юнги уже не в состоянии осознавать чётко происходящее, но в трезвом уме даже он, сам того не желая, заметил бы печаль в глазах Хосока. Ту самую, которая охватывает парня каждый раз, когда он смотрит на Юнги. Хосок стоит рядом со стулом, позволяя пить дальше. Если Юнги будет так проще — то пусть, если хотя бы так он перестанет сильно зажиматься и беспокоиться, то он не собирается мешать. Осуждать Юнги за это — слишком несправедливо. Однако тот в свою очередь уже видимо закончил свой запойный час и пытался встать со стула. Судя по смиренно сидящему парню, третья попытка тоже провалилась. Хосок задерживает тёплый взгляд на парня, а потом достаёт телефон и набирает сообщение своему водителю с просьбой подъехать поближе к входу в ресторан. — Встаём, — Хосок подходит ближе к Юнги и, поддерживая того за предплечье, тянет его вверх, — нам пора домой. Юнги сначала тянет руку назад, пытаясь отодвинуться как можно дальше, а потом резко расслабляет своё тело. Позволяет Чону поднять его на ноги. Будто наконец-то достигает последнего этапа принятия — смирения. Хосок старается не думать о плохом, гонит сжирающие мысли как можно дальше и берёт Юнги на руки, двигаясь к выходу. Того, видимо, начинает укачивать, из-за чего он утыкается лбом в плечо, сам невольно прижимаясь ближе. — Я почти принцесса, — тихий и хриплый смех доносится до ушей Хосока, — только вот меня забрал дракон, чтобы заточить в замке. Ему приходится напрягать свой слух, чтобы понять, что говорит Юнги. — Почему же сразу заточить? — интересуется, слегка наклонив голову. — Может дракон собирается любить и лелеять… — Не бывает такого, — перебивает, даже не дослушав, — драконы они такие, злые. С каждым словом речь становится всё тише и медленнее, а потом тело в руках Хосока окончательно расслабляется. Чон выходит на улицу, где уже около входа ожидает водитель. Тот курит около машины, но увидев парня, сразу тушит сигарету, бросая её в урну и подходит к машине, открывая заднюю дверь и позволяя Хосоку усадить туда сначала Юнги, а потом и самому залезть на заднее сиденье. Сначала не хочет прикасаться к Юнги, но потом, замечая, как из-за тряски машины тот шатается с риском приложиться головой о стекло, укладывает того на себя. Сам прикрывает глаза и невольно засыпает. Именно так, в дороге, сидя не в самом уютном положении и исполняя роль подушки, Хосок впервые за долгое время избавляется от тяжелых мыслей и находит свой покой. Насколько бы тяжело это не было, даже если Юнги никогда не сможет его полюбить или испытать хоть малейшую симпатию, даже если отвергнет, Хосок уверен в одном — его поступок правильный.