my red ribbon in your brown hair

      Стук колёс раздаётся в ушах почти оглушающе. Этот звук всегда успокаивал Мизуки, но сейчас навевал лишь ощущение тупой тревоги, растущей где-то глубоко в сердце и давящей на психику хуже любой истерики. Слёзы стоят где-то в горле тугим комком. Глаза мокреют, но Акияма то ли держит рыдания, то ли не может зарыдать при всём желании. Признаваясь честно: он сам не знал, что думает и чувствует, и что вообще можно чувствовать в такой момент.       Эна стоит на перроне чуть поодаль от него. Большой чемодан и дорожная сумка, стоящие на плитке, остаются в равновесии с лёгкой помощью аккуратной руки девушки. Она даже не смотрит на парня: карие глаза бегают от информационного табло к рельсам, от рельс к небу, от неба к земле… И так по кругу. Пальцы свободной руки мнут край свободной толстовки. Она тоже нервничает, но её переживания совсем иные. Не такие, как у Мизуки.       Найткорд вот уже полгода, как распался. У всех девушек долгое время был творческий кризис. Да и плюсом ко всему экзамены, поступление, уже наступающая на ноги взрослая жизнь… Времени не было совершенно, нервных клеток — тоже. Вот и рассорились окончательно спустя долгие месяцы пассивно-агрессивного общения. Канаде и Мафую давно съехались, и, понятное дело, общаться не прекратили. Мизуки и Эну продолжала связывать школа, но и тут всё было сомнительно. Она училась по вечерам. В то время, как класс Акиямы уже час, как отпускали домой. Он какое-то время задерживался после уроков, ожидая её появления в заведении, однако шло время, и Шинономе всё реже стала приходить заранее, дабы повидаться с другом.       Акияма всё еще следил за жизнями подруг. Хотя бы через соцсети. Канаде продолжала на досуге писать музыку, Мафую изредка публиковала тексты песен в виде стихов. Эна выкладывала фотографии, а творческий аккаунт забросила даже раньше распада. А Мизуки… что оставалось ему, контент-мейкеру? Его страница так же пустовала.       В интернете общение тоже сходило на нет. Ранее долгие ночные переписки, обмен милыми стикерами и впечатлениями после периодически случавшихся прогулок вскоре сошли на нет. Редко-редко Мизуки всё же спрашивал Шинономе, не придёт ли она на крышу, на что та либо отмазывалась, либо отвечала отрицательно, за редким исключением говоря, что заглянет минуток на десять (и то в большей части случаев оказывалось ложью).       И что в итоге? О девушках неизвестно ничего. Ну, у всех новая жизнь. Жизнь без Найткорда, без созвонов в час ночи, вернее, в 25:00, без прогулок и выступлений… Они повзрослели, да? Думают о будущем и более серьёзной карьере, нежели анонимная музыкальная группа? Акияма один остался всё тем же подростком, мечтавшим оставить след в сердцах зрителей каждым клипом, проводил часы, записывая свои партии, чтобы они получились как можно лучше, ярче, эмоциональнее, перепевал старые песни…       Последняя частица заветного воспоминания, которое теперь кажется затянувшейся сладостной грёзой, в виде Шинономе Эны, лучшей подруги, первой любви и когда-то самого близкого ему человека, сейчас стоит в метре от него, переминается с ноги на ногу, перепроверяет документы, табло и телефон. Её мечта сбылась. Теперь она первокурсница дизайнерского факультета в Токио. В университете, о котором так давно мечтала, поступлением в который жила весь последний учебный год.       Её волнует обучение. Переезд, новое жильё, новые друзья, любовь, профессия… Новая жизнь. А сердце Акиямы разбивалось от мысли о том, что теперь их группа окончательно останется в его воспоминаниях. Что как прежде уже не будет. Никогда, ни при каких усилиях. Всё разрушено.       Он выплачет все слёзы. Встанет на ноги снова, тоже пойдёт на учёбу, найдёт новую влюблённость, страсть, увлечения, друзей, изучит кучу вещей и опробует множество хобби… Однако способно ли всё это вытеснить из сердца его дорогое прошлое? Время покажет.       Сейчас, тем не менее, больно безмерно. Туман вокруг Акиямы рассеялся лишь с голосом девушки.       — Мизуки. Поезд прибывает, — короткий вздох.       Абсолютное равнодушие. Констатация факта. И вправду: через считанные секунды обдало мощным потоком ветра, застучали колёса пуще прежнего, засуетилась толпа, отталкивая друг друга и ругаясь себе под нос. Эна тоже зашевелилась. Акияма подошёл помочь с багажом меланхоличной улыбкой.       «Я не смогу обернуть время вспять. Не смогу исправить ошибки никаким образом. Но я обязан сделать всё, чтобы последним твоим воспоминанием обо мне была моя улыбка. Чтобы она всегда пробуждала в тебе и другие воспоминания о днях, когда я всем вам улыбался. Когда причины улыбаться действительно были и когда вы смотрели на мою улыбку» — единственные мысли в голове.       …Шинономе погрузила вещи на полку над своим плацкартным местом и вновь вышла ко входу. Пассажиры уже расселись по своим местам, толкучки у дверей не было. До отбытия пару минут. Мизуки стоял напротив дверей злосчастного разлучника-поезда. Они молча смотрели друг на друга. Смотрели в последний раз. Одна улыбалась с предвкушением, с призрачным отголоском тоски в добром взгляде. Её взгляд совершенно не поменялся. Другой — чтобы не испортить её настроения. Надеялся, что заходящее за горизонт солнце не откроет вида на его слёзы, крупным градом катящиеся по щекам. Надо что-то сказать, слова вертятся на языках у обоих, но ничего не выходит.       Гудок. Двигатель заводится, бегают суетливо контролёры, шумит громкоговоритель, объявляя об отбытии. И Мизуки, сквозь пелену слёз, по губам читает:

      «Прощай, Акияма. Будь счастлив».

      Нет времени думать, срочно скажи что-то в ответ, плевать на смысл, пусть эти слова идут от сердца…! И маша рукой в ответ, дрожащими губами шепчет:

      «Не оставляй меня, Эна…»

      Она хмурится, отворачивается, однако стоит поезду начать свой ход, вновь оглядывается на парня с толикой грусти в обычном взгляде, возможно и подступающими слезами. Кивает. Мол, буду вспоминать. «Ну, что же, вспоминай. Я тоже буду. Ещё долго не прекращу».       Колени не выдержали ставшего слишком тяжёлым тела. Акияма рухнул на плитку, рыдая, сидя на коленях, пока его не оттащили с прохода сотрудники вокзала. Отпоили водой, дали какие-то успокоительные, но толку-то?       Мизуки с трудом уверял себя, что это надо пережить. Что всему приходит конец. Всё тщетно. Последнее связующее с дражайшим прошлым звено со звоном сломалось, рухнув наземь, до предела истончившись, как и все предыдущие.       Пора отпускать этот этап жизни. Скоро он вздохнёт по-новому. Отпишется от страничек девушек, выкинет это. Но сейчас надо своё отплакать. Переболеть. Сам, в конце концов, виноват, что так привязался.