Мне было 15

      Больничная койка в кабинете Константинова, перевязки и постельный режим, всё повторялось совсем, как несколько месяцев назад, заставляя Сюзанну проживать похожий сценарий вот уже во второй раз. Сотрясение мозга и множественные раны по всему телу — таков был диагноз после аварии и семичасового хождения по лесу. Сюзанна закрывала глаза и будто бы вновь перемещалась в тот ужас: страшный ночной лес, умирающий Ярослав с оторванной ступнёй, задыхающийся от собственной крови в лёгких, бурелом, и где-то воющий волк. Сюзанна закрывала глаза и видела уже стеклянный взгляд молодого бойца, который вовсе ещё не начал жить. Видела его семью, о которой он вспоминал в последние часы своей жизни, видела, как убитая горем мать читает похоронку вслух, слышала, как раз и навсегда вдребезги разбивается её сердце. Слышала её гортанный крик, навеки застрявший в горле. Семья Сергеевых больше никогда не будет прежней. Потеря ребёнка является поистине самым больным в этой жизни. Это та боль, которая не пройдёт никогда, и будет ходить за отчаявшимися родителями до конца их дней, каждый раз напоминая о пережитом когда-то горе.       Сюзанна винила себя в смерти Ярослава. Винила себя за то, что не смогла определить внутреннее кровотечение, что не собрала достаточный анамнез, дабы поставить верный диагноз, что слишком долго тащила на себе тело раненого бойца. Каждый раз вспоминая о прожитом в ту ночь в лесу, Сюзанна резко хваталась за волосы, стараясь выдернуть из головы клок, или больно ударяла себя кулаком в ключицу, наказывая себя за физическую недоразвитость. Будь она посильнее, побыстрее, возможно, Ярослав и успел бы дождаться помощи, а не умирал бы медленно и мучительно под звёздным небом в холодном лесу. Этот камень навсегда останется лежать грузом на душе Сюзанны, заставляя зубы с силой сжиматься при каждом воспоминании того дня.       Громов Сюзанну не навестил ни на следующий день, как та попала на больничную койку, ни через несколько, ни через неделю, когда Константинов со спокойной душой огласил Янковской, что девушка полностью здорова. Иногда Сюзанне казалось, что вся эта сцена спасения из леса ей просто привиделась, будто бы её и не было вовсе. Проснувшись на следующий день, Сюзанна просто не могла поверить своему счастью, она до сих пор помнила крепкие объятия подполковника, помнила, как сильно вздымалась его грудь под её щекой, помнила громкий стук его сердца. И та самая шёпотом сказанная фраза на ухо Сюзанне, казалась отправной точкой их новых взаимоотношений, отныне, не только уставных. Но каждый новый день бил будто бы обухом по голове девушки. Надежда таяла вначале медленно, а в конце недели её у Сюзанны не осталось вовсе. Громов к ней так и не пришёл, не навестил. «Почему?» — этот вопрос практически душил Сюзанну, выжигал её сердце изнутри, заставляя часто жмуриться и трясти головой, дабы отогнать от себя навязчивые мысли. Что она вновь сделала не так, почему Громов снова наказывает её своим молчанием и равнодушием? Отсутствие каких-либо дел и каждодневное лежание в горизонтальном положении только усугубляли ситуацию, заставляя мысли в голове Сюзанны, кружиться, словно вороны над мёртвым телом. Громов будто бы заполнил собою всю жизнь Сюзанны, она думала о нём когда просыпалась, раз за разом проматывая в голове все моменты их встреч, думала, когда засыпала. Он снился ей даже ночью, представая в самых различных сценах, но всегда такой же божественно красивый и привлекательный. 10 мая 1942 года       Раны на теле Сюзанны затягивались быстро, головокружения прошли уже на следующий день пребывания в стационаре, жизнь продолжала идти своим чередом. С каждым днём на улице всё больше и больше теплело, в Ленинград пришёл май. В женской комнате Сюзанну встретили уже привычным безразличием и даже раздражением, в связи с внезапным возвращением Янковской обратно в часть. Как-то под вечер из уст Поляковой даже вырвалось надменное «Как кошка с девятью жизнями», на что Сюзанна лишь фыркнула: не всем так повезло, как ей, поэтому шутка казалась неуместной. Нового распоряжения о выселении Янковской в очередное место дислокации не поступала, и Сюзанна с каждым днём начинала чувствовать себя всё более уверенно, лелея надежду о том, что слова Громова в ту ночь в лесу не были пустым звуком: он её не отпустит.       О чудесном возвращении Сюзанны в 105-ю дивизию уже ходили легенды: только ленивый, и, разве что, Громов, не навестил девушку за ту неделю, проведённую в стационаре. Однако ажиотаж спал точно также быстро, как и появился, заменив собою новость об очередном артиллерийском обстреле в Ленинграде. Город же совсем ожил: на улицах не осталось разлагающихся трупов, а люди умирали от холода и голода всё меньше с каждым днём. Самая страшная зима в истории молодого города Петра была прожита. «…Весной 1942 года перед трудящимися ленинградцами была поставлена задача обеспечить себя собственными овощами. Промышленные предприятия и учреждения должны были организовать свои подсобные хозяйства. Под огороды были выделены все пустыри, сады, стадионы, парки и скверы, откосы рек и каналов. Огород был разбит даже на Исаакиевской площади — там выращивали капусту, а на площади Декабристов — картошку. В Летнем саду на грядках росли белокочанная и цветная капуста, морковь, свекла, картофель и укроп. Ранней весной сотрудники Ботанического института приготовили для ленинградцев 11 млн единиц рассады. Посевная кампания началась с первых благоприятных для посадки дней. На территории города и в его окрестностях было обработано и засажено 11,8 тыс. гектаров земли. В итоге план сбора урожая в Ленинграде и пригородах совхозами и подсобными хозяйствами был выполнен на 106%, сверх плана сдали 2,8 тыс. тонн овощей…»       105-я дивизия подполковника Громова также не стала исключением и в начале мая вся территория части была переоборудованная в один большой огород. Во дворе старого особняка, а также за его пределами, вплоть до кромки леса, солдаты вскопали всю имеющуюся землю, дабы оборудовать на ней грядки. В распоряжении каждого батальона поступили саженцы самых разных культур: морковь, свёкла, капуста, семенная картошка и тому подобное, дабы общими усилиями запастись продовольствиями на зиму.       Сюзанна тыльной стороной ладони убрала со лба мелкие волоски, выбивающиеся из причёски, оставляя на лице чёрный след земли. Руки девушки замёрзли от холодной земли, а ногти надолго окрасились в тёмный цвет, до тех самых пор, пока Янковской не перепадёт на стирку очередная партия грязных бинтов. Сюзанна тяжело выдохнула и встала, для того что бы хоть ненадолго размять уже окаменевшие колени, из-за продолжительного пребывания на корточках. Солнце приятно грело лицо, лаская обветрившиеся на ветру румяные щёки. Сюзанна сощурилась из-за ярких лучей, но отворачиваться не стала, надеясь на то, что лицо хотя бы немного подзагорит и пропадёт тот самый болезненно-бледный оттенок.       – Сюзанка, хватит уже отдыхать, не на курорте! — откуда-то снизу недовольно брызнула Валя.       Валя новость о пропаже Сюзанны в ту ночь несостоявшегося перевода в другую часть встретила на дежурстве. Услышав очередь тяжёлых мужских шагов на улице, а после, частые удары дверей машин, санитарка, недолго думая, побежала узнавать у часового, что, собственно говоря, стряслось. Вплоть до 8 утра, когда на глазах у изумлённой публики Громов на своих руках внёс Сюзанну без сознания прямо в кабинет Константинова, Валя не могла унять слёз. И почему ей досталась именно такая подруга, вечно попадающая во всякого рода неприятности? У всех девки, как девки, и только эта, мало того, что фифа, так ещё и проклятая что ли какая-то.       — Валюша, 10 секунд и покажем этой картошке, на что способна советская армия! — резво ответила подруге Сюзанна, одновременно с этим прикладывая грязную от земли руку к пустой голове и оголяя ряд белых зубов.       — Вот балаболка-то, глянь на неё, честной народ! — Валя демонстративно всплеснула руками и нарочито громко произнесла свою реплику.       Несмотря на то, что Валя на самом деле была младше Сюзанны на целых два года, за все те месяцы, проведённые в части она очень изменилась — повзрослела. Фигура Вали заматерела, принимая традиционные крестьянские формы — широкие плечи, полные руки, могучую грудь и округлые бёдра. В росте Валя тоже преуспела, вытянувшись не меньше, чем на 10 сантиметров. Некогда совсем ещё маленькая девочка разительно отличалась от более взрослой Сюзанны, которая уже была в два раза меньше Вали. Но перемены в физической форме на отношения между девушками никак не повлияли. Совсем, как зимой после купания в ледяной воде, Валюша ухаживала за Сюзанной во время всего её пребывания в стационаре, буквально кормя с ложечки и саморучно меняя повязки, но под чутким руководством и присмотром Евгения Борисовича, конечно.       Не желая возражать уж слишком ответственной Вале, Сюзанна вновь присела на корточки, дабы закинуть очередной зелёный клубень в рыхлую землю. Вокруг точно также трудились десятки солдат, артиллеристов, зенитчиц, вышли помогать даже повара. Казалось, ещё никогда 105-я дивизия не была такой сплочённой, как в тот самый день. Мальчишки носили с озера воду в лейках, чтобы полить посаженный урожай, подкапывали землю и перетаскивали с место на место тяжёлые вёдра. Девчата же закапывали в грядки саженцы и руководили процессом, деловито указывая паренькам, что именно поливать и в каких количествах. Впервые за долгое время на лицах однополчан сияли улыбки, озаряемые тёплыми майскими лучами. Но беззаботную атмосферу праздника внезапно нарушил до боли знакомый голос:       — Так, что за цирк-зоопарк вы тут устроили? — громко прокричал Громов, после чего все смешки и переговоры стихли, а солдаты уткнулись носом в ещё сырую землю, — Вы не на рынке, а на земельно-полевых работах! Это значит, что работать надо, а не галдеть!       К тону Громова и этим его словечкам и крылатым выражениям все в части давно уж привыкли, поэтому былой задор не потеряли, а лишь на время скрыли от придирчивых глаз начальства. Когда Сюзанна почувствовала за своей спиной шаги подполковника, сердце её замерло, а потом вдруг вовсе рухнуло вниз, после того, как высокая фигура Ивана Максимовича прошла мимо, традиционно не одарив Янковскую ни единым поворотом головы в её сторону. Это было то привычное безразличие, которые Сюзанна получала от Громова вот уже на протяжении последних нескольких месяцев, которое так не вязалось с их поцелуем и страстными объятиями под покровом ночи, и той самой фразой в лесу, которая до сих пор отдавала ударами сердца в голове девушки. Незаметно повернув голову в сторону его удаляющейся фигуры, Сюзанна огорчённо нахмурила брови, опять она оказалась в его холодном плену равнодушия.       Громов же, будто, или в правду не замечая испепеляющий взгляд Янковской на своей спине, как ни в чём не бывало, закурил папироску, не спеша выдыхая белый дым. Громов, нависая над всем огородом своей внушительной фигурой с широко расправленными плечами, наблюдал прищуренным взором за продвигающейся работой. Под его придирчивым взором Сюзанна чувствовала себя рыбкой в прозрачном аквариуме, вечно желающей спрятаться от взглядов надоедливого зрителя. Но рыбкой сегодня была не только она, Громов так же находился в непрерывном поле зрения Янковской. Забыв обо всех нормах приличия и конспирации, Сюзанна неотрывно смотрела на фигуру подполковника, особенно после того, как к нему приблизилась улыбающаяся до ушей Полякова, с нелепой просьбой переставить ведра с семенной картошкой с места на место. Громов не отказался, придавив только что прикуренную махорку каблуком кирзового сапога.       Зубы Сюзанны сжимались от вида вздымающейся от смеха груди Поляковой, от шуток Громова и его улыбки при виде её. Забыв о нормах приличия, Сюзанна устремила свой суровый взгляд в сторону этой «сладкой парочки», вовсе забросив клубни. Держа в руках два тяжёлых ведра, с горкой набитых семенной картошкой, Громов смотрел на Екатерин сверху-вниз, игриво улыбаясь ей в ответ. Кулаки Сюзанны также крепко сжались, а сердце, кажется, пропустило несколько ударов. Сюзанна неподвижно и без всякого стеснения наблюдала за происходящей перед ней картиной: Громов и Полякова мило ворковали, как ни в чём не бывало, глаза Екатерины искрились, когда Иван Максимович чуть наклонялся к ней, дабы шепнуть на ушко, видимо, какие-то строго конфиденциальные вещи. Сюзанна забыла, как дышать, а в горле резко пересохло. Всё, что говорил Громов о, так называемых, «неуставных» отношениях, оказалось наглой ложью. К «неуставным» отношениям Громов был не готов только с Сюзанной, на Полякову, видимо, все правила не распространялись.       К паре, состоявшей из старшего военфельдшера и подполковника, был прикован взгляд не только Сюзанны, но и всей части. Солдаты, сильно удивлённые таким открытым поведением некогда сдержанного Громова, широко пораскрывали рты, не понимая, что вдруг изменилось. Сюзанна оглянулась: все окружавшие её ребята точно также побросали работу, в ожидании дальнейшего развития событий. Но Громов будто бы не замечал на себе десятки посторонних глаз, продолжая озарять округлое лицо Поляковой своей идеальной улыбкой. Взгляд Ивана Максимовича медленно блуждал от уха до подбородка женщины, рисуя причудливые узоры. Его будто бы забавляла вся складывающаяся вокруг него обстановка пристального внимания всей дивизии.       Сюзанна тяжело дышала, слыша в ушах каждый удар своего сердца. Было больно, гораздо больнее, чем после удара головой во время аварии. В груди её всё будто бы рухнуло вниз, а где-то в районе сердца Янковская почувствовала холодное дуновение ветра. Насмотревшись на эту счастливую сцену двух влюблённых, Сюзанна наконец-то растеряно опустила глаза, которые вот-вот уже были готовы наполниться слезами обиды и разочарования. Развернувшись в противоположную сторону от огорода и мелкими шагами пересекая вскопанную землю, Сюзанна удалилась, оставив Валю в полнейшем непонимании.       Ворвавшись в женскую комнату, словнопорыв ветра, в которой, на счастье Сюзанны, никого не было, девушка не могла остановиться рассекать пространство, ходя из угла в угол. Целая буря эмоций смешалась в груди Янковской: от недопонимания и гнева, до разочарования и истерики. Грудь Сюзанны тяжело вздымалась от копившейся обиды, а руки нервно тряслись. Почему Громов приказал выслать её в другую часть, боясь слухов в дивизии и косых взглядов, а сам на глазах у всех чуть ли не руки Поляковой целовал? Почему он так с ней жесток? Чем Сюзанна провинилась перед подполковником, что тот так ей мстит? Девушка резко рухнула на кровать, уткнувшись лицом в грязные ладони. Слёзы из глаз не текли, остановившись где-то на уровне грудной клетки, и встав в районе сердца тяжёлым камнем.       Услышав грохот входной двери Сюзанна резко повернула голову, испугавшись, что кто-то посторонний может лицезреть её истерику. Но, к счастью, на пороге стояла Валя, уткнув кулаки в боки. Валя молчала, снисходительно вытянув лицо и поджимая губу, в комнате повисло неопределённое молчание. Лёгкими шагами Валя преодолела пространство между ней и Сюзанной за несколько секунд, а после осторожно присела на краешек кровати, где уже лежала Сюзанна, под удивлённым взглядом той. Положив руку на поясницу подруги, Валя нежно похлопала Янковскую по спине, не находя подходящих слов. Тело Сюзанны резко напряглось, а голова начала в авральном режиме генерировать нелепые отговорки, однако, это было уже бесполезно.       — Почему ты мне ничего не говорила про Громова? — нарушила молчание Валя, разглядывая дрожащие зрачки Сюзанны.       Янковская же в ответ молчала, только напряжённо покусывая поджатую губу. Её секрет был раскрыт подругой, и отпираться было бессмысленно, однако другого выхода из сложившейся ситуации Сюзанна не видела. Она и Громов — это запретный плод, табу, что-то невозможное, что никогда не может быть реальностью. Она и Громов были только в голове Сюзанны, в её снах и ведениях, для всего остального мира это были неуставные отношения, срам, стыд и позор, за который товарищ подполковник запросто мог лишиться погон и уважения однополчан. Но были ли они вовсе? В чём можно упрекнуть Ивана Максимовича? В том страстном поцелуе под покровом ночи? Так этого никто не видел, а раз так, то та «ошибка», по словам самого же Громова, навсегда останется лишь ведением и фантазией. Так о чём же Сюзанна должна была рассказать Вале? Разве есть, что рассказывать? Убедив саму себя в собственной же невинности, так как врать Сюзанна с детства совершенно не умела, Янковская постаралась сделать уверенное лицо и прервать неловкое молчание.       — Про Громова? — нарочито удивлённо схмурила брови Сюзанна, — Что ты имеешь в виду?       Валя шумно выдохнула и убрала ладонь с поясницы подруги, предвкушая длинный и неудобный разговор. Чуть поразмыслив, Валя вновь взглянула на испуганное лицо Сюзанны, понимая, по всей видимости, всю бестактность своего вопроса.       — То, что ты в него безответно влюблена, — в полголоса произнесла Валя, смущённо отводя взгляд.       Сюзанна внутренне выдохнула, еле заметно опустив плечи. Она была права — о том их поцелуе никто не знал и знать не мог, однако в одном месте Янковская всё-таки просчиталась, и её неоднозначную реакцию на лобызания Громова с Поляковой видела вся дивизия. Но, по крайней мере, безответная любовь, в отличие от тех же самых неуставных отношений, законом не преследуется.       — С чего это ты взяла? — неубедительно расширив глаза, спросила Сюзанна, на что Валя лишь устало склонила голову на бок.       — Да вижу ведь я, как ты на него смотришь, давно вижу, а сегодня всё только подтвердилось, когда ты, словно умалишённая с поля убежала.       — Просто спину защемило… — растеряно начала Сюзанна, но её прервал басистый голос Вали.       — Да ну тебя, зачем придумываешь? — риторически поинтересовалась Валя, и, не дожидаясь ответа, сама же продолжила, — Твои эти косые взгляды, когда он входит, смотришь из-под лобья, краснеешь при виде его, всё это заметно, Сюзанна!       Сюзанна стыдливо опустила глаза, Валя была как всегда права, и отрицать это было глупой затеей. На Громове Янковская действительно в последнее время помешалась, подполковник занимал 90% мыслей Сюзанны, оставляя место лишь для работы. Он снился ей, мерещился везде и во всём. Засыпая, Янковская представляла его постоянно, мечтала, как однажды почувствует его руки на своей талии и его горячее дыхание в районе ключиц. Громов стал её зависимостью и вредной привычкой, которую уже нельзя было скрыть от посторонних.       Однако в ответ Сюзанна Вале ничего не говорила, не могла набраться храбрости и подобрать подходящие слова. Всё звучало бы, как нелепое оправдание, как ложь, а врать подруге Янковская больше не собиралась, итак слишком долго она держит этот секрет в себе.       — Сюзанна, но ты же умная девушка, книжки вон читаешь постоянно, знаешь сколько, как тебя угораздило-то безответно влюбиться в товарища подполковника? — обречённо обратилась к Янковской Валя, недоверчиво искривив лицо, — Ты ведь видишь, сколько вокруг него женщин крутится, видишь, как они все ему в рот заглядывают, видишь, как он с этой ведьмой-Поляковой кокетничает на глазах у всей дивизии! Это путь в никуда, Сюзанна…       Валя и Сюзанна вдруг замолчали поникнув. Сюзанна не могла спорить с очевидным, да и с математикой у девушки всегда всё было нормально, логические цепочки выстраивать она умела. Но Громов будто бы не поддавался ни одному из известных науке законов логики, действия его были хаотичны и не закономерны, одно его слово в ту же секунду противоречило другому. Сюзанна, помня к себе его отношение, помня, какой ажиотаж он вызывает среди других женщин, всё равно не могла от него отказаться, переключив своё внимание на кого-то другого. С того самого момента, как Громов начал являться Сюзанне в её снах, другие мужчины стали для Янковской чем-то чужеродным, лишним и бесполезным. От каждого улыбающегося Сюзанне молодого человека та чувствовала лишь отвращение, от которого резко сводило желудок. Самое печальное, что вот жизнь Громова ни капли не изменилась, и он всё также продолжал купаться в лучах женских улыбок.       — Знаешь, Валюша, — проглатывая стоящий в глазах ком слёз, тихо прошептала Сюзанна, — Как пишут в тех самых книжках, которые я читаю?       Не дожидаясь ответа и без того огорчённой Вали, Сюзанна продолжила:       — Пишут, что безответная любовь — это прекрасная боль, которая дарит нам силу и страсть, — на выдохе процитировала Толстого Сюзанна, умалчивая о конце одного из самых трагичных любовных произведений в истории литературы.       — А мама моя говорила, что страсть — это блядки, и ничего большего, Сюзанна. А семья строится на доверии и уважении, понимаешь?       Не увидев в глазах подруги ни грамма здравого смысла, Валя огорчённо поджала губы и шумно вздохнула, покидая женскую комнату и оставляя Сюзанну наедине со своими мыслями, которые, в прямом смысле, сжирали Янковскую изнутри.              Сюзанна сидела на лавочке, сделанной просто из бревна, найденного в лесу упавшего дерева во дворе части и раз за разом прокручивала в голове всю бедственность своего положения. На улице давно стемнело, и во многих комнатах гасли яркие лучины. Холодный весенний ветер приятно остужал горящие красным пламенем щёки Сюзанны, так, что мысли в голове чуть прояснивались. Валя сказала ей то, в чём она сама боялась себе вечно признаться, разве что, другими словами. Громов был сложным и опасным мужчиной, годами привыкшим быть в центре женского внимания и своей замкнутостью с каждым разом привлекая всё больше и больше жертв в сети синих глаз. Громов был, как мамин запрет в детстве, который смерть, как хочется нарушить, несмотря на ожидание дальнейшего наказания. Громов был для Сюзанны той ошибкой, которую хочется совершить, даже несмотря на осознание того, что сделает только хуже.       Сюзанна яростно прокручивала в голове сегодняшний день, причиняя себе боль кадрами общения Поляковой с Громовым, словно острым лезвием по венам. Как это всё не соотносилось с его словами, с его поцелуем, с его действиями. Сюзанна нервно прикусила губу, осознавая, что была бы рада просто на просто ему отдаться, дабы побыть с ним наедине хоть какое-то время. Понимая, какие мысли крутятся в её голове, девушку резко передёрнуло, а в глазах загорелся гневный огонёк, который в последствии сможет сжечь целый лесной массив. У Сюзанны никогда не было проблем с противоположным полом. Мальчишки всю жизнь крутились вокруг неё, а Сюзанна лишь, подобно Громову, недовольно поднимала брови и отворачивала лицо от очередных кокетств и ухаживаний. Сюзанна — молодая и красивая девушка из интеллигентной семьи с прекрасным образованием, сама всю жизнь прожила в шкуре Громова, и вот, окружённая фашисткой блокадой, сама повелась на чьи-то чары. «Ну нет, товарищ подполковник, я себя в обиду больше не дам», — отчётливо произнесла в своей голове Сюзанна, яростно сжимая небольшие кулачки. Словно советский истребитель девушка резво подскочила с бревна, рассекая воздух, и не замечая удивлённый взгляд дежурного на себе при входе в особняк. Большими, но беззвучными шагами девушка преодолевала пространство, видя перед собой лишь одну цель — комнату Громова, в которой совсем недавно на окне загорелась лучина.       Вдруг растерянно остановившись у двери подполковника, Сюзанна замерла, в последний раз проматывая в голове последствия, которые в последующем ей придётся решать. Сжигая за собой мосты, и без стука толкнув дверь вперёд (Сюзанне показалось, что данный жест придаст максимальную драматичность сему моменту), Янковской открылся вид на комнату Громову. Как и в тот раз, Громов, в одной лишь майке сидел перед письменным столом лицом к двери, и, потягивая папироску, разглядывал какие-то карты. Не дожидаясь, пока кто-то из солдат увидит её посреди ночи на пороге комнаты Громова, Сюзанна шагнула внутрь, плотно закрыв за собой дверь.       Громов, кажется, забыв в одночасье все слова, лишь ошарашено расширил глаза, не контролируя на своём лице ни единый мускул. Вот что-что, а бесцеремонно ворвавшуюся в его комнату Янковскую, он точно не ожидал увидеть в полпервого ночи. Машинально поднявшись со стула, и затушив о хрустальную пепельницу дымящуюся махорку, Громов произнёс первое, что пришло ему в голову в такой ситуации:       — Янковская, ты совсем охере…       — Нет, товарищ подполковник, вы меня послушайте! — дерзко перебила Громова Сюзанна, постепенно повышая тон своего голоса и поучительно выставив указательный палец вперёд, — Вы не можете со мной так обращаться, я Вам не позволю, это ясно?       В груди сердце Сюзанны билось так, что ей казалось, что каждый удар может стать последним, а после, этот орган просто на просто разорвётся, и дни Янковской сочтены. В крови девушки неописуемым смерчем бушевал адреналин, который затуманивал в голове все трезвые мысли, создавая вокруг лишь вакуум, в который Сюзанна погрузилась в тот самый момент, когда пересекла порог комнаты Ивана Максимовича. Громов же всё так же стоял перед своим письменным столов, от непонимания и удивления раскинув руки в воздухе. Сюзанна была, как неугомонная стихия, которую невозможно предсказать, именно поэтому Громов лишь растерянно смотрел на разворачивающуюся перед ним сцену.       — Янковская, ты как разговариваешь со старшим по званию… — было единственным, что смог выжать из себя Громов, но и этот его риторический вопрос не был завершён, когда Сюзанна подошла ещё ближе к письменному столу, выходя из тени в светлое пространство комнаты.       — Товарищ подполковник, а Вы как со мной себя ведёте, м? Разве по уставу так целовать своих подчинённых, так трогать, а потом ссылать в какую-то глушь? Разве я виновата в вашей «ошибке», как Вы, имели честь выразиться? Может быть вам стоит себя в руках держать, а не рушить мне жизнь?       Громов не отвечал, слова на ум не шли вовсе. Глядя на разгневанное лицо Янковской Иван Максимович думал лишь о том, как смешно дёргается её светлая бровь, при каждой новой претензии. У Сюзанны всё-таки не удавалось выглядеть угрожающе, несмотря на то, что она этого уж очень хотела.       — Как Вы можете так… Общаться, на виду у всех с Поляковой после того, как страстно меня целовали на этом же самом месте, а вынося из леса сказали, что больше никогда и никуда не отпустите? Зачем Вы сначала даёте мне надежду, а потом, в одночасье её отбираете? В какие игры Вы со мной играете? Я больше не собираюсь терпеть такие выкрутасы, Вы, Вы мерзавец, товарищ подполковник! Мерзавец и бессовестный ловелас, это ясно?       С каждым новым предложением голос Сюзанны становился всё громче и громче, а когда Громов уже наконец-то опомнился, практически достигал своего пика. В несколько длинных шагов за считанные секунды Громов преодолел пространство между ним и Янковской, и, подлетев к ней с такой скоростью, что стоящая на столе свеча даже потухла, и, подойдя максимально близко, так, что вздымающейся от гнева грудью Янковская почувствовала жар тела подполковника, Громов закрыл ладонью рот девушки.       Растерянными глазами Сюзанна рассматривала лицо Ивана Максимовича, бегая глазами от скул к морщинке на лбу. Громов был непозволительно близко, так, что вся имеющаяся до этого у Сюзанны храбрость почему-то испарилась за доли секунды. Громов нависал над девушкой, точно так же не в силах оторваться от её лица, находившегося всего в нескольких сантиметрах от своего собственного.       — Рот закрой, а то услышат, — полушёпотом произнес Громов прямо в лицо Сюзанны, не разрывая с ней зрительного контакта ни на миг, а после, чуть ухмыльнувшись, добавил, — И как я тогда объясню присутствие невменяемого военфельдшера в своей комнате ночью?       Голос Громова звучал так бархатно и сладко, что по загривку Сюзанны вниз до самого копчика пробежала волна мурашек. В одночасье грудь стала взыматься не от накопившейся обиды и гнева, а от внезапно прибывших ощущений желания и страсти. Они были непозволительно близко, так, что заметить их кто-то в такой двусмысленной позе сейчас, ничем хорошим это бы не закончилось, с большой долей вероятности. Сюзанна чувствовала запах, который в буквальном смысле дурманил голову, видела, как тяжело он дышал и как кружок на его шее ходил ходуном каждый раз, когда Громов шумно сглатывал.       — Я ведь не железный… — сквозь зубы процедил Громов, медленно перемещая руки к щекам Сюзанны, убедившись в начале, что кричать опять та не будет.       Зажав лицо девушки между своими широкими ладонями, Громов неотрывно вглядывался в её голубые глаза, которые от чего-то светились в полумраке комнаты. Весь гнев и обида Сюзанны в одночасье куда-то испарились, уступая место лишь похоти и непреодолимому желанию обладать. Сюзанна находилось будто бы в коматозе, не в силах не то, что пошевелить одной из конечностей, но и даже выдавить из себя хоть звук. Когда Янковская оказывалась так близко к Громову, все её былые мысли, переживания и претензии будто бы испарялись, стоило только подполковнику вожделенно пробежаться глазами по её высокой и стройной фигуре. А смотрел Громов вдали от посторонних глаз желанно, как будто бы окутывая Янковскую в медовый кокон своих фантазий.       — Ты…ты понимаешь, что это всё ничем хорошим не закончится? — с трудом шевеля губами шептал Громов всего в нескольких сантиметрах от губ Сюзанны, так что она чувствовала его горячее дыхание на своём лице, что будоражило ещё больше.       — Мне всё равно, — так же тихо ответила ему девушка, а после время перестало существовать, совсем как в ту ночь, когда рядом с машиной упал снаряд и в ушах Сюзанны раздался продолжительный свист.       Лишь мельком взглянув на влажный губы Громова, Сюзанна в одно мгновенье поднялась на носки и прильнула своими устами к его, всем сердцем надеясь, что подполковник её не оттолкнёт. Громов её не отталкивал, не смог, даже если бы очень захотел. Робкий вначале поцелуй становился с каждой секундой всё более и более страстным, разрастаясь, словно ураган в непогожий день. Руки Громова сжали основание косы Сюзанны, чуть оттягивая ту вниз, тем самым освобождая себе доступ к шее. Сюзанна же, не в силах сопротивляться настойчивости мужчины ноготками впилась в шею Громова, пытаясь запомнить каждую секунду. Происходящую в этот самый момент. Этот их поцелуй отличался от прошлого. В этом поцелуе помимо похоти было что-то ещё неуловимое, и тем самым ещё более прекрасное. Время для них обоих замерло, а весь окружающий мир будто исчез.       Первым отстранился Громов, туманным взглядом разглядывая лицо Сюзанны, только что распахнувшей глаза. В них обоих горел пожар, что подтверждало прерывистое дыхание и Громова и Янковской. Всё так же зажимая лицо Сюзанны между своими ладонями, Громов наслаждался моментом, настойчиво не желая возвращаться в реальность.       — Тебе нужно идти, — снова своим привычным голосом выразился Громов, пытаясь придать лицу хоть какой-то серьёзный вид, в ответ на что Сюзанна лишь отрицательно помотала головой.       — Если ты не уйдешь, — продолжал подполковник, снисходительно кривя брови, — Обратной дороги для нас уже не будет.       Но Сюзанна продолжала всё также неподвижно смотреть на его лицо, и высоко поднимать грудь от каждого вдоха. Здравый смысл тянул её покинуть комнату и никогда в неё больше не возвращаться, но вот сердце и комочек внизу живота будто бы связали её ноги, дабы девушка безвольной куклой повисла в объятиях Громова.       — Реши сама для себя, готова ли ты пойти на такие жертвы, — Громов ухмыльнулся правой стороной рта и медленно опустил ладони с лица Сюзанны, так что на щеках девушки как будто бы оставались два больших ожога.       Сюзанна на секунду закрыла глаза, дабы попытаться хоть как-то уместить всё происходящее в своей голове. Однако, несмотря на все усилия, мозг девушки медленно плавился от каждого вожделенного взгляда Громова, а ноги подкашивались. «И что тут думать?», — пронеслось в голове у Сюзанны, когда она вновь посмотрела на синие глаза Громова и его двусмысленную улыбку, но вслух это не озвучила. Собирая себя будто бы по кусочкам с пола комнаты подполковника, Сюзанна в последний раз осмотрелась по сторонам, приходя в чувства, а после, развернувшись на одних пятках, тихо покинула комнату Громова, не оглядываясь у порога.