Мне было 15

      17 мая 1942 года.                         Каждый новый день снова и снова проводил острым лезвием по сердцу Сюзанны, оставляя на нём кровоточащие раны. Поведение Громова казалось уже просто невыносимым, что сводило Сюзанну с ума. Он продолжал её игнорировать на людях, всё также лишь заносчиво окидывая девушку холодным и безразличным взглядом при встрече, продолжал не обращать на неё внимания, навещая раненых бойцов в медсанчасти, продолжал вести свою обычную жизнь, в которой не было места для Сюзанны. Большими голубыми глазами Янковская с болью наблюдала за тем, как хихикает Полякова от шуток Громова, как Иван Максимович улыбается девушкам из соседней дивизии во время земельно-полевых работ, когда те с ним кокетничают. Зависимость Сюзанны от Громова медленно, но верно перерастала в какую-то истерию. Каждый раз от подобного общения подполковника с противоположным полом, или же публичного игнорирования Янковской, горло девушки резко сводило, а руки начинали дрожать. Было ли дело в усталости, страхе, или нездоровой привязанности Сюзанны к Громову, но нервы девушки были расшатаны уже до такой степени, что слёзы тихо начинали катиться из её глаз лишь потому, что он проходил мимо.             Работа уже не помогала справиться с мыслями о нём, Громов был в голове Сюзанны каждую секунду её жизни. Она думала о нём утром, когда просыпалась, вечером, когда ложилась спать, а потом он снился ей ночью, тем самым, замыкая этот проклятый круг. Сюзанна уже не представляла без него ни своё настоящее, ни своё будущее, Громов стал для неё не только единственным смыслом жизни, он стал её центром. В редкие минуты прозрения, Сюзанна осознавала всю бедственность своего положения, но сделать уже ничего с этим не могла, потому что не хотела. Излечиться от Громова значило для неё утратить первую и последнюю любовь. Она снова и снова прокручивала в голове его слова, которые так будоражили девичий ум: «Если ты не уйдешь, обратной дороги для нас уже не будет. Реши сама для себя, готова ли ты пойти на такие жертвы». Янковская корила себя за то, что испугалась тогда и ушла, за то, что не поступила иначе. Быть в его постели, значит быть с ним, а другого ей и не надо. Сюзанна была готова отдаться Громову в любой момент суток, лишь бы снова вдохнуть его запах и положить тонкие руки на широкие мужские плечи. Но, кажется, момент она упустила, и Громов никогда больше не проявится, не скажет в её сторону ни единого слова и не посмотрит на неё желанно, как в тот самый вечер. По всей видимости, Сюзанна была лишь одним из вариантов, к которому Громов ни очень-то и хотел возвращаться вновь. От данного осознания Янковской хотелось лезть на стену и рвать на себе волосы. Прошла неделя, а к тому разговору они так больше и не вернулись. Выйдя из его комнаты той ночью, Сюзанна, кажется, ушла навсегда.             В очередной раз Сюзанна наблюдала за тем, как виртуозно Громов орудовал ложкой, бесшумно загребая той серую кашу из жестяной тарелки. Что очень удивительно, пронеслось в голове у Сюзанны, казалось бы – солдафон, с детства мотался по военным училищам, не на первой войне, а манеры, как у ленинградской интеллигенции: стихи читает и ест согласно всем нормам этикета… Мысли эти ещё больше завораживали девушку, заставляя её продолжать сверлить Громова ясным взглядом.             Наверное, загадочность – это главная черта Громова, которая так будоражила Сюзанну, заставляя её привязываться к мужчине ещё сильнее. Столько много вопросов и так мало ответов. Громов периодически пропадал из части, уезжая, по словам Никифорова «с проверками в соседние дивизии», часто в часть приезжали другие генералы и полководцы «для экстренных совещаний». Однажды Сюзанна увидела, как Громов прислушивался к их разговору с Константиновым на латыни, хмурясь, будто бы пытаясь разобрать суть. Но от куда он мог знать латынь? Если общую эрудицию и прекрасную осведомлённость в литературе можно было объяснить просто врождёнными способностями, то такой язык, как латынь, Громов из неоткуда узнать не мог. Громов был загадкой, которую Сюзанне очень хотелось разгадать, несмотря на то, что седьмое чувство подсказывало девушке, что за всеми этими тайнами стоит ещё больше боли.             – Прекрати, – сурово но тихо прошептала Валя в левое ухо подруге. Сюзанна передёрнулась, часто моргая и чуть мотая головой. Она нахмурила брови, обводя Валю недовольным взглядом. Постоянные нравоучения и морали со стороны Вали Янковской уже порядком надоели за эту неделю. «Не смотри», «не вздыхай», «не думай» - стали уже практически единственными словами, которыми обменивались подруги за все последние дни.                         – Что опять не так? – сквозь зубы также тихо спросила Сюзанна, смиряя Валю взглядом полным раздражения.                    – Прекрати зеньки на подполковника пучить, стыдно уже, люди ведь видят… –лицо Вали исказилось в брезгливой гримасе, что выводило Сюзанну из себя ещё больше.            – Что мне до людей других, пусть видят, – не унималась Сюзанна, твёрдо намеренна отстоять свою точку зрения хотя бы в этот раз.           – А мне надоело сплетни слушать от девок, что ты за Громовым днями таскаешься, а ночью он тебя по углам тискает, – Валя тоже начинала заводиться, невольно повышая тон, что угрожало весьма конфиденциальной беседе девушек.            – Ты ведь знаешь, что это сплетни, зачем на них тогда внимание обращать, я не понимаю?            Валя громко вздохнула и с шумом уронила ложку в уже пустую тарелку так, что несколько сидящих позади солдат удивлённо обернулись, ища источник внезапного шума.            – Это сегодня сплетни, а завтра он тебя испортит и потом бросит! Знаешь, сколькими он также крутит?           – Не знаю и знать не хочу! – Сюзанна резко встала со скамейки, пытаясь хотя бы внешне скрыть внутренний гнев.            Сложившаяся ситуация требовала от Янковской хоть каких-нибудь решительных действий, но сидящие вокруг сослуживцы явно не оценили бы внезапную истерику прямо во время утреннего приёма пищи. Всё что Сюзанне в итоге оставалось – это укоризненно и надменно обдать, словно кипятком, сидящую Валю взглядом, а после, наклонившись к уху подруги, прошептать:            – А ты поменьше сплетен слушай. А то сегодня про меня ерунду болтают, а завтра и про тебя начнут.            Гордо махнув длинной косой, Сюзанна перешагнула деревянную скамейку, стоящую перед столом, дабы покинуть пищеблок. От кого-от кого, а вот от Вали Сюзанна точно не ожидала подобных колких упрёков, хотя внутренне прекрасно и понимала, что та полностью права. Любить Громова было уже стыдно…            Но была ли эта любовь, о которой Сюзанна так любила слушать от мамы перед сном, снова и снова переспрашивая Настасью Григорьевну о истории их встречи с папой. Будущие супруги Янковские познакомились в 1922 году ещё в Петрограде в самом конце гражданской войны. Молодых студентов со всей страны на летние каникулы тогда свозили в уставший от революций и беспорядков город для восстановления разбитых, разграбленных и практически сожжённых дотла дворцов и поместий. Отец Сюзанны – молодой, красивый и высокий Мартин сразу влюбился в длинноволосую Настасью, в её синие и глубокие глаза и тонкий французский стан, однако, полностью посвятив себя врачеванию, та даже не обращала внимания на своего будущего мужа, недовольно поднимая брови на каждое его очередное ухаживание. Но Мартин не сдавался, срывая огромные букеты цветов во всей округе и перематывая их лентами всех цветов радуги, молодой человек писал стихи, пел песни, с ночи до утра купая девушку в комплементах и по-мужски разбираясь с другими, чересчур навязчивыми поклонниками. В конце концов, Настасья сдалась, и на четвёртый раз согласилась стать женой молодого авиастроителя.            История любви родителей была совсем не похожа на отношения Сюзанны и Громова, если их редкие взгляды и горячие поцелуи по углам можно было назвать историей любви… Громов не ухаживал красиво, как её папа за мамой, Громов вообще никак не ухаживал. Подполковнику было достаточно редко взглянуть на Сюзанну и та уже таяла, как свеча, готовая отдать за него свою жизнь. Громов мог не делать ровным счётом ничего, для того, чтобы привлечь внимание противоположного пола и всё равно быть в центре внимания. Сюзанна поникла, какой же жалкой она была по сравнению с гордой Настасьей Григорьевной, раз за разом прогонявшую будущего отца своих детей… И сколько раз Янковская обещала себе, что больше никогда не проявит к Ивану Максимовичу своих искренних чувств, что больше не будет думать о нём сутки на пролёт, что сможет собрать осколки своей гордости в кулак, даже если они до крови разрежут ладони. Но каждый раз, снова и снова Сюзанна просто не могла совладать с бешеным стуком в груди, когда Громов стоял рядом, проходил мимо, или просто кидал на девушку безразличный взгляд. Это была не зависимость, нет, эта любовь становилась какой-то паранойей.       25 мая 1942 года.             Время продолжало идти, а Громов так и не проявился. С каждым новым днём Сюзанна всё больше и больше теряла надежду. Каждый раз, надеясь утром, что подполковник вызовет её к себе, якобы для того, чтобы обсудить здоровье раненого бойца, вечером Сюзанна разочаровывалась. Янковская снова перестала улыбаться, забывая его сильные прикосновения на своём теле и поцелуи на шее и ключицах. «Он не придёт» – в один из таких вечеров во время дежурства в медсанчасти пронеслось в голове у девушки. В отличие от Сюзанны у Громова была гордость, да такая, что зениткой не прошибёшь. Тот отказ, видимо, был воспринят им трезво и буквально.       Громов создавал впечатление человека, который не бегает ни за кем, особенно за девушками, а зачем? Они и так постоянно толпами кружились вокруг него. Но почему же он тогда продолжал так мило беседовать с остальными на глазах у всей части, в то время как Сюзанна не удостоилась даже коротким взглядом? Что вообще происходит в голове у этого мужчины?             На секунду зависнув над конечностью раненого солдата Сюзанна опомнилась, понимая, что её размышления стали причиной неправильной перевязки. Сюзанна взглянула на часы: 11:16 ночи, смена девушки закончилась уже почти двадцать минут назад, а она до сих пор не прибралась в палате и не пересчитала медикаменты. Громко вздохнув, Сюзанна затянула концы бинта на ноге стонущего парня и направилась закрывать смену. Руки уже не слушались, из-за чего пузырьки с жидкостью часто звенели, когда Янковская переставляла их с места на место, а со счёта девушка периодически сбивалась, из-за того что к концу дня мысли вихрем кружились в её голове, что заметно замедляло работу. Умывшись перед сном, Сюзанна закончила только в первом часу ночи, медленно волоча ноги по скрипучему полу длинного коридора. В здании старого особняка царил абсолютный мрак, а из мужских, да и что там, женских комнат по дороге доносился разливистый храп. Бойцам удавалось хорошо выспаться не каждую ночь, поэтому время, проведённое без налётов, ценилось особенно дорого.             Лишь одна полоска слабого света озаряла дорогой паркет особняка. Она, словно, маяк, манила Сюзанну подойти всё ближе и ближе. В абсолютной темноте Янковская не сразу поняла, что лучина была зажжена в комнате Громова. Остановившись напротив тяжёлой двери, сердце девушки снова забилось так, будто бы в груди её проснулось второе дыхание. Былую усталость сняло рукой, Сюзанне захотелось прильнуть горячей щекой к двери и прислушаться, что происходит внутри. Из комнаты доносились звуки бумаг и шипение свечи, смешанное с тяжёлым дыханием Ивана Максимовича. Руки и ноги Сюзанны в одночасье стали ватными, комната как будто бы её манила. Из-за сильного биения сердца в ушах Сюзанна уже не слышала своих собственных мыслей в голове, где царила точно такая же темнота, как и в этом самом коридоре. Потянувшись к ручке двери, Сюзанна на секунду замерла. «А что будет, если я войду? Что я ему скажу?» - пронеслось в голове у девушки, но зашкаливающий адреналин в крови уже не давал ей ясно мыслить. Дабы не передумать, Сюзанна резко толкнула дверь вперёд и молниеносно прошмыгнула внутрь, прижавшись спиной к холодному дереву.             Громов, как обычно сидел за столом, полным бумаг и карт, и удивлённо поднял глаза на Сюзанну, после того, как дверь тихо скрипнула. Верхние пуговицы белой рубашки Громова были расстёгнуты, что просто сводило Сюзанну с ума, заставляя испариться остатки разума. Непринуждённо девушка обвела глазами комнату подполковника, озарённую одной лишь керосинной лампой, в ней ничего не изменилось: всё та же идеально заправленная постель, всё тот же беспорядок на столе и ничего лишнего. Громов молчал, когда Сюзанна, подозрительно уверенно сделала несколько шагов к его столу, облокотившись ладонями на деревянную поверхность. Опомнившись через несколько секунд от вьющихся волос девушки после смены в тугой косе, Громов опустил глаза обратно к столу, будто бы всё происходящее его совсем не удивляло.             – Что пришла? – спросил мужчина, перекладывая документы с места на место, по всей видимости, создавая впечатление напряжённой работы.             Боковым зрением Иван Максимович увидел, как Сюзанна растерянно пожала плечами, не отрывая взгляда от его напряжённых мышц и острых черт лица. Комната будто бы сужалась в сознании девушки, а температура подскочила не меньше, чем до сорока градусов. Дальше все события развивались как будто бы сами собой, и никто из них двоих над ними был уже не властен.             – К Вам, товарищ подполковник, – практически шёпотом смогла выдавить из себя Сюзанна, что заставило Громова вновь поднять на неё глаза.             – Зачем же? Я, вроде бы, не вызывал, – слова его могли ранить сильнее самой острой шашки, но Сюзанна как будто бы больше не верила в его безразличие, особенно после того, как резко вздулась венка на его шее.             – А меня звать не надо, я сама знаю когда приходить, – не медля ни секунду ответила Сюзанна, опускаясь ещё ниже, на локти на стол прямо перед Громовым, так, что теперь он смотрел на неё сверху.             Громов, заворожённо смотревший на тонкую рубаху Сюзанны, скрывающую её округлый бюст, в секунду опомнился, и даже немного встряхнул головой.             – Ты, кажется, сама прекрасно знаешь, только то, когда уходить, – резко ответил он и облокотился на спинку стула, крепко сжимая подлокотники, дабы хоть немного отвлечься от происходящего перед ним действия.             Сюзанна виновато поджала губы и перевела взгляд на свечу, на которой медленно колыхался огонёк. В комнате повисло молчание. Сюзанна не знала, что можно ответить на эти его слова, не желая оправдываться или более молить о внимании. Сюзанна заметила на себе вожделенный взгляд Громова, скользящий от шеи до самых бёдер и прекрасно поняла, что он целиком и полностью сейчас в её руках.             – В прошлый раз, – Громов сделал паузу, максимально стараясь подбирать слова, дабы ещё больше не опошлить и так напряжённую ситуацию, – Ты оказалась не готова, я настаивать не стал.             Сюзанна неожиданно перевела взгляд со свечи на его лицо, как будто бы даже скользнув по гладкой щеке чем-то острым. Её голубые глаза в полумраке казались ещё светлее, а его – ещё темнее и загадочней. Сейчас взгляд Громова напоминал ей взгляд волка, в ожидании добычи. Особенно антуражу добавляли шевелящиеся острые скулы мужчины, которые жаждали ощутить на себе вкус очередной жертвы. Громов был опасен, но Сюзанна с детства не была трусихой.             – В прошлый раз… – девушка замялась, но лишь на секунду, дабы наполнить слюной пересохшую полость рта, – То было в прошлый раз, а сейчас я здесь. Несмотря на все те действия, которые Вы, товарищ подполковник, делали для того, чтобы я никогда больше не очутилась в стенах этой комнаты.             Их взгляды вступили в схватку, где точно должен был определиться один проигравший. Но сейчас никто не собирался уступать. Давление в комнате повысилось на столько, что щёки горели теперь не только у Сюзанны, но и у Громова. Напряжённые мышцы его рук, частое дыхание и дёргающийся кружочек на шее просто сводил Сюзанну с ума, заставляя огонь где-то внизу живота разжигаться всё сильнее и сильнее.             – И какие же такие действия я делал, ну-ка, расскажи мне, – Громов сложил руки на груди в замок и постарался придать лицу серьёзный вид, но такие приёмы на Янковскую больше не действовали, всё тело подполковника было напряжено от присутствия в нескольких дециметрах от него молодой и красивой девушки в одной ночной рубахе.             Сюзанна, сама втянувшись в эту игру и ясно уяснив её правила, заметно осмелела, принимая вызов.             – Нууу… – протянула девушка, медленно поднимаясь с локтей и кончиком пальцев мягко проводя по деревянной поверхности, заставляя Громова следить за каждым её действием, будто бы под какими-то чарами, – Внимания не обращали, не смотрели даже в мою сторону, нарочно с другими дамами при мне миловались, когда в медсанчасть заходили, специально только с Константиновым разговаривали, продолжать? – Сюзанна, полностью довольная собой, хитро улыбнулась и чуть наклонила голову. Жертвой теперь была не она.       – Ты думаешь я специально всё это делал, только ради тебя одной? – Громову не удавалось скрыть за маской безразличия то, как часто вздымалась его грудь под сцепленными руками, что ещё больше раззадоривало Сюзанну.       Сделав ещё шаг, Сюзанна слегка присела на угол деревянного стола, предварительно отодвигая лежащие на нём жёлтые листки бумаг. Она видела Громова насквозь, возможно, впервые в жизни.             – Да, – твёрдо ответила девушка, закусив нижнюю губу, от чего во взгляде подполковника будто бы резко сверкнул яркий огонёк зенитных орудий.             Не медлив не секунды и больше не в силах повиноваться трезвому рассудку, Громов в миг сорвался со своего места, через стол потянувшись к сидящей на краю Сюзанне и крепкой хваткой вцепившись ей в затылок, притянул к своим губам. Сюзанна прикрыла глаза, повинуясь властным и страстным движениям Громова, пока тот, чуть надавив ей на плечи, положил девушку на деревянную поверхность стола. Оторвавшись от её сладких губ, но лишь на секунду, для того чтобы обойти стол и заключить свои бёдра между её ног, Громов еле слышно что-то прохрипел, видимо, сам не веря в происходящее.             Все движения Ивана Максимовича были точно так же хорошо отточены, как и приказы на поле боя. Он с остервенением сжимал бёдра Сюзанны под тканью длинной рубашки, заставляя ту улыбаться от подступающей похоти прямо во время поцелуя, скользил ладонями по тонкой талии, оттягивая момент приближения к груди, дабы ввести их обоих в какую-то невозможную истому. Сюзанна, совершенно неопытная в подобных событиях, периодически происходящих между мужчиной и женщиной, полностью растворилась в ситуации, следуя за Громовым а этот манящий омут порока. Подполковник редко отрывался от пухлых губ девушки и то, только за тем, чтобы намотав густые волосы на кулак и слегка потянув их вниз, открыть себе дорогу к белоснежной шеи и ключицам.             Лёгким движением потянув за шнурок в районе воротника на белой сорочке, Громов стянул с плеч Сюзанны уже успевшей стать ненужной ткань, и медленно, и вправду, как волк на охоте, лаская каждый миллиметр её кожи губами, опускался всё ниже и ниже. От ощущения укуса в районе груди, Сюзанна застонала, после чего руки Громова сжали тело девушки ещё крепче.             Всё происходящее до этого самого момента в одну секунду стало совершенно не важным, казалось, в этом мире существовали лишь они вдвоём: сидящая на столе с бесстыдно раздвинутыми ногами Сюзанна и Громов, нежно ласкающий и крепко сжимающий в своих ладонях её грудь. Смерть близких, война, блокада, голод, казались чем-то нереальными и отдалёнными, словно и не было никогда всего этого ужаса.                   Сюзанне совсем не было страшно, напротив, она будто бы впервые находилась на своём месте, и дело было вовсе не в пошлости, а в том, что место её отныне было рядом с ним, подле него.             Громов ещё ближе притянул к себе бёдра Сюзанны, заставляя девушку спрыгнуть с высокого стола, из-за чего её белая рубашка бесшумно скользнула по телу и упала на пол. Руки Громова будто бы были везде, несмотря на то, что это невозможно, они как будто заполняли собой каждый сантиметр тонкой кожи девушки. Сюзанна безвольно поддавалась, находя в себе лишь силы на то, что бы обводить ладонями мощные плечи Громова под белой рубашкой и его крепкий торс. Осознав в один момент, что ситуация не совсем честная складывается, Громов в секунду избавился и от своей рубашки, после чего Сюзанна крепко прижалась сосками к горящему телу мужчины. Время тянулось, как смола, заполняя собой пространство. Всё развивалось как-то до боли гармонично и логично, так, что совсем не оставалось времени на сожаление и сомнения.             Продолжая свои напористые действия, Громов чуть заметно начал подталкивать Сюзанну в сторону кровати, пока спина девушки не почувствовала холод покрывала, но лишь на миг, ведь спустя секунду весом своего тела её накрыл Громов. Иван Максимович чудесным образом совмещал грубость с какими-то совершенно нежными действиями, невесомо проводя одними лишь кончиками пальцев по самым нежным местам так, что по всему телу Янковской пробегала волна мурашек.            Сюзанна едва слышно стонала прямо на ухо Громову, когда он, уже не в силах себя сдерживать, дотрагивался до определённых точек в районе бёдер девушки, после чего Сюзанна буквально начинала сгорать от поступающегося к горлу желания. Громов всё делал правильно, так что в один момент в голове Янковской закрался наглый червь ревности с мыслью: «И скольких же он так же…», но приложив все имеющиеся у неё остатки сил, Сюзанна выбросила эти слова из своей головы, углубляясь всё в новый и новый поцелуй.            Сюзанна не заметила, как портки Громова расстегнулись, не заметила она и как они опускались всё ниже и ниже к коленям мужчины. Находясь под какими-то чарами, Сюзанна просветлела лишь в тот момент, когда нижней частью живота осознала, что обратной дороги точно нет.            – Аккуратно только, – прошептала девушка на уху Громову, и тот чуть отстранился, вглядываясь в её ясные, но испуганные глаза.            – Всё будет хорошо, – тихо, но хрипло ответил Янковской Громов и вновь вернулся к истязанию её и без того опухших от поцелуев губ.            С каждым мгновением Сюзанна наполнялась всё больше и больше, что сочеталось лишь с небольшим дискомфортом, который она практически не чувствовала из-за развивающейся пелены перед глазами. Лишь на секунду зажмурившись от новых ощущений Сюзанна испытала короткий укол боли, который Громов тут же возместил страстным поцелуем в уголок её рта.            – Всё хорошо? – серьёзно обратился к девушке Громов, пытаясь прочесть ответ на её лице, но Сюзанна лишь прерывисто кивнула.            После этого Иван Максимович чуть сбавил темп, медленно двигаясь, так что у Сюзанны было время прийти в себя после очередного толчка. Нет, ей было вовсе не больно. Для Янковской это было какое-то совершенно новое чувство, которое она не могла сравнить ни с чем другим. За эту прекрасную боль теперь она могла отдать всё на свете, лишь бы ещё раз Громов также настороженно спросил, всё ли с ней хорошо.            Сюзанне хотелось громко стонать и мычать от новых ощущений, но от осознания, что кто-то может услышать происходящее в комнате подполковника, девушке оставалось лишь молча сжимать в ладонях лежащее под ней одело и периодически, когда терпеть было совсем невмоготу, зажимать себе рот рукой.            Янковская растворялась в Громове с каждым разом всё с новой и с новой силой, его движения были верными, так что Сюзанне совсем не оставалось времени на стыд и осознание того, что вообще происходит и к чему вообще всё это в итоге приведёт. А когда Громов растворился в девушке, мягко опустившись рядом с ней на мокрую от его же пота простынь и поцеловав её в плечо, мир действительно замер, озарив всё самыми яркими красками. Сюзанна повернулась на бок, прижимаясь грудью к могучему плечу подполковника, так что второй рукой Иван Максимович обнял её за талию, заключая в кольцо из рук. Этот момент Сюзанна хотела продлить навсегда, и запомнить навсегда, но наблюдая за медленно смыкающимися веками Ивана Максимовича поняла, что на подобное блаженство у неё есть не больше часа, после чего Янковская должна вернуться в женскую комнату, где на утро, как обычно, Полякова что-нибудь едкое бросит в её сторону, а подруга Валя оценит осуждающим взглядом.            Но это всё будет потом, а сейчас она совершенно обнажённая лежит рядом с главным мужчиной в её жизни, а всё остальное не важно.