Мне было 15

«…Во время Великой Отечественной войны и Блокады Ленинграда, единственной транспортной магистралью через Ладожское озеро была Дорога жизни. Дорога начала действовать в те дни, когда нормы продовольствия в городе были снижены до трагических 250 г хлеба в сутки для рабочих и 125  г для всех остальных, люди начали умирать от голода тысячами. Солдаты на передовой получали по 500 г хлеба. Но даже для сохранения этих норм требовалось ежедневно не менее тысячи тонн продовольствия.  Общая протяжённость ледового участка составляла 30 километров. Маршрут «Дороги жизни» несколько раз менялся — только за первый месяц эксплуатации это случилось 4 раза. Данный факт был связан с тем, что лёд из-за круглосуточного транзита быстро изнашивался и представлял опасность. Не забыли и об обороне столь важной магистрали. Со стороны Кобоны «Дорогу жизни» защищала 1‑я стрелковая дивизия НКВД, с ленин­градской — оборону держала 20‑я дивизия НКВД. Защита требовалась не только от немцев, но и от мародёров. В конце декабря 1941 года маршрут Дороги жизни: Коккорево/ Осиновецкий маяк – о-ва Зеленцы – Кобона/Лаврово…» 28 декабря 1941 года       Мороз больно кусал итак уже красные щёки, а ранки на обветренных губах больно саднили. Щурясь на декабрьском солнце Сюзанна медленно шагала по глубокому снегу в нескольких слоях тёплых вещей. Туго затянутая шаль, подаренной очень доброй бабушкой ещё в начале декабря, не позволяла повернуть голову больше чем на 45 градусов, что сильно сковывало движение. Бабушку эта представилась Зинаидой Генриховной, во время эвакуации у Осиновца она подвернула ногу на скользкой земле, и когда Сюзанна смогла вставить сустав на место, та и подарила ей красивую голубую шаль со слова «Очень хорошо к твоим глазам». За 2 месяца эвакуации по трассе через Ладожское озеро Сюзанна кого только не встречала. Композиторы, учителя, смотрители музеев, артисты, спортсмены, все хотели покинуть осаждённый город, где ещё в ноябре исчезли собаки, кошки и даже крысы. Но не всем удавалось добраться до того берега. Дорога была трудной и опасной, но единственным путём из города. Часто караваны из грузовиков обстреливали немецкие люфтваффе, они опускались максимально низко и старались подстрелить каждого человека в кузове грузовика. В начале декабря целая группа детского дома из Василеостровского района так и не добралась до Большой земли. Или существовала ещё другая проблема: круглые сутки машины уходили в рейсы, транспортная связь между берегами шла непрерывно. Лёд часто изнашивался, и, не смотря на большие морозы, часто возникали проталины. Машины, бывало, полностью уходили под воду за считанные секунды, прямо с сидящими в ней горожанами. К концу декабря потонуло уже более двухсот машин, а толи ещё будет…       Сюзанна огляделось, на Коккоревском когда-то пляже стояло около двадцати полуторок, ожидающих окончание погрузки эвакуантов. Крепче сжав медицинский чемодан в больших рукавицах, Сюзанна спрятала половину лица в стоячий воротник тулупа, температура сегодня вблизи Ладожского озера опустилась до -28 градусов. Такие же укутанные как Сюзанна люди медленно перекладывали свертки со своими вещами  в кузова машин. До захода солнца оставалось ещё около двух часов, что позволяло ленинградцам не торопиться. Худые до изнеможения, люди тонкими руками помогали своим голодным детям встать на ноги и пройти хотя бы несколько метров, так как сил их брать на руки не было ни у кого. Дети не плакали и не баловались, а только уставшими и заспанными глазами смотрели на одну точку в лесном пейзаже. Наблюдать такую картину с каждым разом становилось всё труднее и труднее, поэтому Сюзанна в последнее время, когда ей ставили смены работы на Дороге Жизни, всегда брала с собой сэкономленный хлеб и делилась им с детками. – Товарищи! Чемоданы брать с собой запрещено! Перекладывайте вещи! – периодически кричал в толпу Громов, держа в руке папироску.       Громов серьёзным взглядом всматривался в людей, мысленно подсчитывая их количество, и рассчитывал грузоподъёмность грузовика. Рядом стояла Полякова, которая, улыбаясь румяным лицом. периодически пыталась начать разговор, и каждый раз нервно кривила рот, когда Громов отворачивался от неё и отдавал приказы. – Аверин, мать твою, ты почему зенитку свою не замаскировал, хочешь чтобы немцы тебя первого во время налёта подбили? – возмущённо кричал Громов на молодого паренька Антона Аверина, ростом чуть выше Сюзанны. Спешно что-то промямлив, Антон Аверин достал наточенный нож и убежал в сторону лесного массива искать еловые лапки.       Заприметив в двадцать метрах от себя нервного Громова, раздающего указания зенитчикам  и стоящую рядом с ним Катю Полякову, Сюзанна решила, что ждать распределения по машинам ей надо вместе с ними. Полякова, как и Громов, курила, периодически прося майора поделиться огоньком, что быстро начало раздражать Громова. Катя смеялась, над колкими замечаниями Ивана Максимовича, оголяя ровные зубы, но Громов только искоса на неё смотрел и пытался переместиться на новое место, но женщина постоянно следовала за ним.       О влюблённости Поляковой в начальника штаба Сюзанна знала уже давно. В спокойные вечера, когда с Невского пяточка не привозили раненых, в общей комнате Катя и санитарка Капа обсуждали «волевой профиль» Громова и его «вдумчивые глаза». Капа, с высоты своего опыта давала Поляковой разные советы, которые, по всей видимости, не помогали: Громов был непреклонен. Справедливости ради надо сказать, что не получалось не только у Кати, но и у других девушек в полку, которых к концу декабря было уже в избытке. Иван Максимович привлекал женщин своей мужской красотой, острым юмором и властным характером. Почти каждая девушка, пыталась с ним кокетничать, накручивая выбившуюся из причёски прядь на палец, но в ответ получали лишь наряд в не очереди за чрезмерную болтливость. Даже новая четырнадцатилетняя подруга Сюзанны Валя иногда засматривалась на Громова из под плотной бахромы чёрных ресниц, от чего щеки той краснели. Полякова же, заметив это, заставила бедную Валю подмывать лежащих в санчасти раненых солдат. Больше Валя на Громова не заглядывалась и с Катей не общалась, «медицинская спальня» разделилась на два противоборствующих лагеря: Полякова с Капой и Сюзанна с Валей. Между собой санитарки и военфельдшеры разговаривали только во время смен, и только по делу. Всё общение в свободное от работы время сводилось к односторонним язвительным комментариям, от Поляковой адресованным в сторону молодых девушек, которые, в свою очередь, уже научились пропускать их мимо ушей.       Когда Сюзанна подошла к старшему военфельдшеру товарищу Поляковой, и встала у неё за спиной, стараясь не привлекать внимания, та с улыбкой наблюдала за тем, как Громов ругался с какой-то милой бабушкой за её ридикюль. Наконец убедившись в том, что пожилая женщина переложила все свои вещи в платок, и завязала его в узелок, Громов шумно выдохнул, осознавая, что подобный скандал повториться ещё не раз за сегодня. Желающих эвакуироваться было очень много. Прикрыв на секунду глаза, майор постарался абстрагироваться от напряжённой обстановки пункта отбытия, но вновь услышав громкий смех Поляковой рядом, нервно скривил рот. Громов уж было хотел сказать ей пару ласковых с просьбой замолчать хотя бы на несколько минут, и уже повернулся к ней лицом, но увидел стоящую Сюзанну Янковскую прямо за спиной женщины. Девчонку он не видел уже давно, почти месяц. Сюзанна проводила сотни часов в санчасти, куда, к счастью, Громову заходить было незачем. Даже в столовой Янковскую не было видно, за медицинским столом сидели лишь какая-то старая санитарка, Полякова и Константинов. Видимо это было связанно с неудобно составленными графиками смен медиков. Приём пищи Сюзанны выпадал всегда на более позднее время, чем у всех остальных членов дивизии. – Янковская, почему прохлаждаешься? Не на курорте! – тон Громова был требователен и твёрд, но за месяцы работы с майором Сюзанна уже привыкла к подобному общению и во время очередных грозных команд не покрывалась мурашками от страха, – Иди лучше делом займись – проверь, живых ли детей везут, а то если ещё и трупы перевозить, то эвакуация до сентября затянется.       Полякова ядовито улыбнулась, очевидно, думая, что Громов специально прогнал эту малолетку работать, дабы остаться с женщиной наедине. Щёки Екатерины залились краской отнюдь не от жгучего мороза, что не ушло от внимания Громова. Майор, глубоко вздохнув и подняв глаза в ясное небо подумал, за что ему такое наказные и чуть помедлив, добавил: – Старший военфельдшер Полякова, Вас это приглашение тоже касается, в Гаграх после войны отдохнёте! Цирк-зоопарк какой-то, мать вашу!       Громов широкими шагами удалился искать себе новую жертву для снятия стресса, а Полякова, медленно убрав со своего лица улыбку, повернулась к Янковской. Сюзанна знала, что сейчас Полякова выдавит что-то про её внешность или умственные способности, а после даст самую неприятную и чёрную работу. Как и к Громову, к этой женщине Сюзанна уже привыкла, и слова её пропускала мимо ушей, не всегда даже вслушиваясь в смысл сказанного. Причину такого к себе отношения за почти четыре месяца службы Сюзанна так и не смогла понять, ведь Янковская проигрывала Поляковой практически во всём: образования у девушки как такового не было вовсе, на фоне пышной и притягательной фигуры Екатерины, Сюзанна выглядела как весло, да и остра на язык Янковская не была от слова совсем. На все колкости и гадости со стороны Поляковой или санитарки Капы девушка только хмурила брови, а на крики дежурного или начальника взвода сжимала губы в тонкую линию. За всё время её пребывания на фронте, Сюзанна только один раз не смогла удержать в узде свои чувства и эмоции – почти месяц тому назад. О том случае с немецким летчиком Сюзанна думала ещё долго, прокручивая в голове вновь и вновь тот факт, что своими же руками спасала фрицу жизнь. Она вспоминала разговор с Громовым, поражаясь своей же храбрости и дерзости по отношению к вышестоящему руководству. Хотя за это стыдно не было вовсе.

***

      Проверка пассажиров заняла добрые два с половиной часа, над высокими соснами сгущались зимние сумерки, до отправления оставались считанные минуты. Во время проверки Сюзанна насчитала 7 детских трупов, и десятки убитых горем родителей, отказывающихся оставлять мёртвое тело своего ребёнка в Коккорево. Кто-то сходил с рейса, кто-то прятал маленькие тельца под кустами, или засыпал их тяжёлым снегом. Детки уже не были похожи на себя, казалось невозможным, что когда-то на серых лицах проступал румянец, а на пустых глазах играла радость. Единственное, к чему за эти месяцы не смогла привыкнуть Сюзанна – так это к смерти. Не смотря на то, что в день на глазах девушки умирало сразу несколько человек от совершенно разных причин, Сюзанна каждый раз покрывалась противным липким страхом, а в груди вставал плотный ком. Сюзанна, смотря на предсмертную агонию или уже пустое лицо покойника пыталась пересилить себя, привыкнуть, смириться, но смерть была сильнее, каждый раз вселяя всё тот же убогий ужас, как и в день смерти мамы. Девушка могла привыкнуть ко всему: к крови, к боли, к крикам и оскорблениям, к отсутствию сна, но не к  НЕЙ. ЕЁ Сюзанна боялась больше всего на свете, и ничего не могла с этим поделать.       На пляже, занесённом метровым слоем снега, заканчивались последние приготовления к отправке каравана грузовиков по ледяному пути. Через считанные часы сотни людей окажутся в безопасности на Большой земле. Бедные дети и старики наконец-то поедят досыта и отдохнут от постоянных воздушных тревог, но их жизнь больше никогда не будет прежней. Они видели, как умирают люди прямо на улицах, вмерзая в широкие проспекты и улицы. Уже давно сугробы в Ленинграде не сулили ничего хорошего.       Сюзанна же вместе с Поляковой преодолеют лишь половину пути, они выйдут на Зеленцах, где подготовлен пункт отдыха и обогрева. Там девушки заменят другую смену медиков с соседней дивизии. На островах караваны обычно делают остановку для обогрева, так как морозы на льду ночью ощущаются особенно остро для голодных людей. Тем более из-за метели ночью бывает опасно продолжать путь сквозь нулевую видимость. На этом оазисе среди ледяной пустыни натянуты палатки, в которых работают печки-буржуйки, и организован небольшой медпункт. В дороге люди часто сталкиваются с обморожением или обострением уже имеющихся болезней. Смена на островах должна была продлиться двое суток, и в канун Нового Года, вместе с обратным караваном продовольствия, Сюзанна и Екатерина вернуться назад в свою дивизию. – Девушки, обратно с мандаринами поедете, проследите чтобы водилы всё не сожрали, они для детей, – Громов давал последние указания своим подопечным перед отправкой, на улице уже стемнело, и пора было отправлять грузовики в путь. Уже не в первый раз дивизия Громова обеспечивали безопасность эвакуации, страхуя машины от авиа-налётов, но в этот раз ощущение наступления чего-то плохого сжирало его изнутри. Метели не предвиделось, а дневной мороз должен был подморозить лёд, ничего не могло случиться из ряда вон выходящего… Отогнав от себя переживания, Громов помог подняться в грузовик последнему мальчику из группы детского дома. Мужчина взглянул в кузов: дети сидели прижав ноги к груди и пустыми глазами смотрели в звёздное небо. – Дядя военный, а немцы точно не прилетят? – обратилась к Ивану Максимовичу девочка в смешной шапке с плетёной косичкой на макушке. – Не прилетят, а если прилетят, мы их из пушек разгоним, вон видишь сколько их, – Громов смягчил тон максимально, как это было возможно, и указал девчушке на зенитки, часто расставленный вдоль берега. Девочка улыбнулась ему, и от чего-то захотелось улыбнуться в ответ. Странные всё-таки существа дети – у неё, наверное, отец на фронт ушёл, а мать в обстреле умерла, её везут непонятно куда, в какую-то глушь с чужими людьми, а она улыбается, глядя на металлические машины.       Постучав ладонью по кузову грузовика, Громов дал немой приказ водителю отправляться, после чего машина сдвинулась с места. В следующую по счёту машину майор дал указание сесть Сюзанне, а ещё в следующую – Поляковой. Сюзанна с трудом забралась в высокую кабину, придерживая тяжёлый медицинский чемоданчик. На водительском месте сидел молодой парень в шапке-ушанке, он коротко кивнул девушке, и пробубнил, не глядя в её сторону: – Дверь не закрывай, если закричу «колея» выпрыгивай сразу. – Я не в первый раз еду уже, знаю всё, не переживайте, – Сюзанна попыталась дружелюбно улыбнуться, но потресканные губы напомнили о себе резкой болью. Сзади послышался двойной хлопок по кузову, грузовик двинулся с места, догоняя предыдущий. Караван двинулся на встречу ледяной пустыни, покрытую зимней тьмой.       В подобные командировки Сюзанна ездила вот уже третий раз. Маршрут до островов занимал около двух часов. Не смотря на то, что напрямик расстояние начитывало не больше 20 километров, грузовикам приходилось двигаться медленно, иногда петляя по трассе, объезжая проруби. Из-за качки в кабине хотелось спать, но делать этого было совершенно нельзя, иначе не успеешь выпрыгнуть из машины и пойдёшь ко дну. Глаза слипались и веки постепенно опускались, многомесячный недостаток сна давал о себе знать. Может, если покимарить хотя бы десять минут ничего не случиться? Поверхностный сон Сюзанна прервали громкие матюки водителя, от чего девушку сразу пробила дрожь испуга. Присмотревшись в лобовое стекло Сюзанна поняла, что вызвало такое возмущение молодого человека: впереди идущий грузовик съехал с трасы и удалялся в тёмный пустырь, пока капот его не начал медленно опускаться. Грузовик тонул. – Чёрт его побери, заснул что ли, Виталич! Ёпт твою мать, третья машина за сутки! – грузовик, в котором ехала Сюзанна, медленно приближался к тому месту, где предыдущий водитель потерял управление.       Тело девушки будто бы онемело, разум сковал звенящий страх. Грузовик медленно погружался в ледяную воду вместе с целой группой детского дома. Дети кричали животным голосом, пока их тела не окутала вода, и не сковала крик ещё на стадии живота. Руки Сюзанны затряслись, а перед глазами будто бы появились десятки трупов малышей, которых сегодня она не разрешила взять с собой убитым горем родителям. Выпрыгнув на ходу из кабины, Сюзанна встала с холодного льда и побежала в сторону тонущей машины, попутно снимая тяжёлый тулуп и шаль с головы. – Куда ты, дура, нельзя, потонешь же, идиотка! – слышалось из удаляющего грузовика, в котором ещё недавно ехала Сюзанна.       Девушка сбросила валенки, не сбавляя ход, и бежала по снегу в одних лишь портянках. Огромный прорубь с тонущей машиной становился всё ближе и ближе. Дети, ещё не успевшие набрать в одежды воды, плавали в озере словно буйки с бесэмоциональными лицами. Кажется, каждый воспитанник детского дома уже смирился со своей участью, но Сюзанна собиралась нарушить их планы. Бросившись в воду, девушка не сразу осознала, что произошло. Сюзанна забыла о том, что плохо плавает, о том, что боится воды, всё это вдруг отошло на второй план. В тело будто бы впились сотни острых ножей, пронизывающие прямо до костей. Дыхание сразу спёрло, и голос застрял в горле. Придя в себя в течение нескольких секунд, Сюзанна схватилась за тулупчик какого-то ребёнка и рывком попыталась поднять его на лёд, но силы девушки оказались не безграничны. Сюзанна максимально напрягла руки, пытаясь вытащить ребёнка из воды, но его одежда уже промокла и придавала дополнительный вес. Ребёнок тряпичной куклой повис в руках девушки, ледяными глазами смотря ей прямо в лицо. «Даже не надейся, я так просто не сдамся! Фашиста спасла, а тебя уж и подавно спасу!». Неожиданно рукам стало подозрительно легко поднимать ребёнка, и уже вскоре мальчик оказался на льдине. Подняв глаза, Сюзанна увидела испуганное лицо того самого водителя, который вёз ей в своей кабине, и рядом с ним толпу других пассажиров грузовика. Сюзанна быстро отплыла от ледяного «берега» и схватила за шиворот сразу двух других детишек, так же безвольно болтавшихся в проруби. В какое-то время холод просто отступил. Сюзанна не чувствовала ни рук, ни ног, из-за чего смогла вытащить из воды всех детей, кроме водителя, тот сразу же ушёл на дно. В один момент сердце будто бы прокололи шилом, девушка начала задыхаться, барахтаясь в ледяной воде. Эх, Ладога, для скольких же людей ты стала кладбищем! Из последних сил подплыв к краю ледяной пластины Сюзанна повисла на чьих-то сильных руках, пока её спина не почувствовало под собой что-то твёрдое. Неожиданно стало тепло, но дышать почему-то было тяжело, от чего из груди девушки вырывались  лишь сиплые хрипы.       Люди по одному на руках перетаскивали детей в кузов грузовиков, где уже раздевали их практически догола. Дети не кричали и не капризничали, а просто тихонечко закрывали тяжёлые веки. Взрослые из соседних грузовиков били деток по щекам, пытаясь привести тех в чувства и не дать заснуть. Какой-то мужчина подхватил лёгкое тело Сюзанны на руки, девушка к этому моменту уже не понимала что происходит, разум её поглотил сладкий и долгожданный сон. 

 ***

– Арте-е-е-е-е-емий! Арте-е-е-е-ем… - голос девочки прервала вода, набравшаяся рот и лёгкие ребёнка. Ногу свело судорогой, а голова всё чаще опускалась под ребристую гладь Невы. Течение относило девочку всё дальше и дальше от пляжа, где она отдыхала со своим братом. Дышать становилось всё сложнее и сложнее с каждой секундой. Разум поглотил страх и ужас от скорого приближения смерти. Слёзы застыли в детских глазах и слились с каплями воды. После не долгих бултыханий в воде, силы кончились, и дневной свет удалялся всё больше и больше под слоем чёрной воды. Сюзанна закрыла глаза, захотелось спать и к маме.       Подтянутая фигура мальчика рассекала небольшие волны навстречу сестре. Артемий нырнул, потом снова, но сестры нигде не было. Грудь свело словно от острого охотничьего клинка, но опускать руки было рано. Артемий нырнул ещё, на этот раз так глубоко, как до этого не нырял. Чернота Невы под ним окутывала детское маленькое тельце. Волосы Сюзанны, как белые водоросли строились вверх медленно колыхаясь под силой течения. Её лицо будто бы светилось, глаза были закрыты, а рот немного приоткрыт. Страх пробрал мальчишку от макушки до кончиков пальцев. Схватив малышку за волосы, Артемий потащил её вверх. Жадно хватая ртом воздух, Артемий смотрел на сестру, которая не подавала совершенно никаких признаков жизни. Уже на пляже, какой-то мужчина делал Сюзанне искусственное дыхание, пытаясь откачать воду из лёгких, а Артемий сидел на коленях рядом и слёзы беззвучно лились из его голубых глаз. Именно тогда Артемий понял, как сильно он любит свою младшую сестру, свою малышку, как много она для него значит. Артемий не знал, как жить дальше, если её не станет, как дальше сосуществовать, понимая, что умерла она из-за него?       Сюзанна резко закашляла и открыла большие глаза, мужчина перевернул её на бок, из её рта и носа полилась вода. Люди вокруг зааплодировали, а Артемий, как вкопанный остался сидеть на горячем песке пляжа. Именно в тот день Артемий дал себе обещание, что никогда и никому не даст обидеть его малышку, что на всю жизнь станет её личным защитником, чего бы ему это ни стоило. А Сюзанна всё кашляла и кашляла, пытаясь опустошить лёгкие от гадкой воды реки Невы.  

***

– Мамочка, почитай пожалуйста ещё немножко про доктора Айболита! – Сюзанна, уже поздно, Артемий спит давно уже, а ты мне всё нервы треплишь!       Девочка взглянула на кровать своего брата, стоящую напротив. Мальчик, уткнувшись носом в стенку тихо сопел. Девочка сильнее обняла плюшевого зайчика и посмотрела на строго-сведённые брови матери. Время уже перевалило за 10 часов вечера, но сна не было ни в одном глазу. В комнате горел мягкий свет прикроватной люстры, а за окном медленно падали ажурные снежинки, совсем как бумажные, приклеенные на окнах детской комнаты. Тяжёлое толстое одеяло прибивало детское тело к простыне, а голова проваливалась в квадратную подушку. Девочка хитро улыбнулась, и шёпотом спросила у мамы: – Мамочка, а Новый Год точно наступит?       Лицо женщины неожиданно расслабилось, и с него пропала былая строгость. Губы растянулись в очаровательной улыбке. – Конечно наступит, только тебе надо поскорее лечь спать. Завтра будет последний день старого года, в него обязательно надо войти с хорошим и бодрым настроением, что бы он ни обиделся. – А что будет если он обидится? Женщина с секунду помолчала, и положив руку на голову дочери, ответила: – Тогда он заберёт с собой воспоминания обо всём хорошем, что случилось с тобой за этот год, и ты больше никогда о них не вспомнишь, ты же этого не хочешь?       Девочка быстро помотала головой, испуганно округлив глаза и прижала зайца к груди ещё сильнее. Конечно Сюзанна не хотела ничего забывать! В этом году она пошла впервые в детский сад, нашла себе подружек – Людочку и Надюшу, спасла воробья, выходив его дома, заняла первое место в конкурсе стихов про осень. И как забыть тот шоколадный торт с кремовыми розочками, приготовленный мамой на день рождения! Нет, надо было поскорее ложиться спать, что бы оставить в памяти всё хорошее, что с ней приключалось. Крепко зажмурившись, Сюзанна повернулась носом к стенке. Настасья Григорьевна уж было выключила в комнате свет, и почти подошла к двери, как сзади послышался тихий детский голосок: – Мамочка, поцелуй меня пожалуйста в носик.

 ***

      Горло саднило резкой и сильной болью, будто бы от левого до правого уха красовалась длинная рана. Сюзанна проснулась от звука собственного грудного кашля, который, казалось, уже стёр лёгкие в кровь. Нос не дышал вовсе, от чего на секунду ей подумалось, что она тонет и задыхается. Открыв слипшиеся глаза, девушка начала приходить в себя. Было подозрительно тепло, совсем не похоже на женскую комнату и койку Сюзанны на самом сквозняке. В помещении приглушённо горел свет, но не дневной, окон не было. Чуть повернув голову влево на засаленной от пота подушке, Сюзанна увидела стоящую рядом койку, на которой кто-то спал. Пахло спиртом и гарью от печки-буржуйки, совсем как в медчасти… – В себя пришла, наконец-то, ты как?       Сюзанна поревела взор в правую сторону и наконец-то увидела сидящую рядом с ней Катерину Полякову. На толстый свитер с горлом на ней был надет белый халат и медицинский чепчик. Сюзанна не сразу поняла, что происходит, и где она находится, поэтому бездумно смотрела прямо в румяное лицо Поляковой. – Ты помнишь, как тебя зовут? – Екатерина свела светлые брови на переносице и встревоженно смотрела на ещё более похудевшее лицо Янковской.       Сюзанна на секунду задумалась, к чему такие странные вопросы? Конечно она помнила как её зовут, зачем вообще такое спрашивать? Глупости какие-то! Но всё равно ответила осипшим голосом: – Сюзанна меня зовут, Екатерина Дмитриевна, почему Вы спрашиваете? – лицо Поляковой сразу смягчилось и приняло свой обычный циничный вид. – Да потому что ты мне тут чуть коньки не отбросила! – Полякова старалась говорить шёпотом, но голос её звучал удивительно звонко, от чего виски Сюзанны резко запульсировали. – Дура ты, дура! Зачем в воду прыгнула, чай не май месяц, купаться рано ещё!       Картинки прошлого непроизвольно стали возникать  в голове девушки: ясный день, грузовик, группа детского дома, прорубь, ледяная вода… Сюзанна вспомнила свои последние моменты в сознании: водитель грузовика раздевает её практически догола и одевает в свой сухой тулуп. Язык чувствует ядрёный вкус самогона. Немеющие губы и пропасть…       Сюзанна несколько секунд молчит, вспоминая случившееся, а после обеспокоенно глядя на сидящую рядом женщину, спрашивает: – Дети как?       Полякова рвано вздыхает и усмехается, складывая руки на груди. – Дура ты, беспросветная, Зюзя! – Сюзанна не раз слышала, что «Зюзей» её называют за глаза в дивизии, но намеренно не обращала внимания. Если показать, что тебя прозвище задевает, обзывать станут ещё сильнее и обиднее. – Ты понимаешь, что чуть не сдохла? Тебе не говорили, что останавливаться нельзя во время каравана? Ты об этом никогда не слышала? – Полякова яростно глядит на Сюзанну, но в глазах Янковской не появляется ни капли сожаления о содеянном. Тогда Полякова снижает тон и продолжает уже более спокойно, – Все живы, только как и ты гаврятся и с пневмонией лежат.       Сюзанна больше ничего не спрашивает, наверное, боится услышать о последствиях зимнего купания для своего тела. Полякова, видимо понимая это, продолжает, уже вовсе смягчившись: – Ты двое суток в бреду лежала, бормотала, звала кого-то, я уж думала так и закончишь, всё-таки дольше всех в воде пробыла. Температуру 40 сбили в первую ночь, дальше только ждать оставалось. Ну если сейчас очнулась, значит и на ноги встанешь. Ничего страшного, у меня в Олонце полдеревни в Крещение окунались, и ничего, только здоровее становились! Ты конечно, видно, что не деревенская, задохлик! – слова эти, отличались от гадостей, которые Полякова говорила Сюзанне обычно. В её речи не было яда, женщина будто бы говорила общеизвестные факты.       Что уж тут спорить, Сюзанна действительно была городской до мозг и костей! Её даже не отправляли на лето в деревню, потому что бабушки Янковских жили в больших городах в собственных квартирах и комнатах. Сюзанна никогда не окучивала картошку, не полола лук, не разводила скот, ни воровала яблоки с соседнего участка. А когда одноклассники 1 сентября рассказывали о своих сельских приключениях, так хотелось хоть раз побывать в деревне и встретить ранние сумерки на берегу озера… – Где мы? – во внутреннем убранстве санчасти Сюзанна не узнала помещение уже ставшего родным Коккорево. – На островах всё ещё, смена-то идёт до сих пор.       Сюзанна кротко кивнула Екатерине и задумалась о своём. Когда в последний раз она просто так лежала без дела? Ещё до майских экзаменов было время, в марте? И что же это, почти год назад? – Слушай, Янковская, – задумчиво начала Екатерина Дмитриевна, уже встав с прикроватного стула, – Смена через 3 часа заканчивается, я поеду одна с мандаринами, тебя опасно в такой холод вести. Как лучше тебе станет, так в новом году уже и приезжай, хорошо?       Девушка кивнула, так же продолжая лежать под тяжёлым одеялом, и спустя несколько секунд громко спросила удаляющийся силуэт женщины: – А который час? – 9 часов вечера, 30 декабря. С наступающим, Зюзя! – Полякова почему-то тепло улыбнулась и скрылась из виду за белой ширмой. Вокруг Сюзанны на таких же койках лежали дети и взрослые, а более здоровые мастерили снежинки и гирлянды из подручных средств. «Я совсем забыла про Новый Год, надо же! А когда-то это был мой любимый праздник, всё течёт, всё меняется», – подумала Сюзанна, и закрыла глаза, вновь погружаясь в долгожданный сон. Ни день рождения, ни Новой Год Сюзанна больше терпеть не могла.  

***

31 декабря 1941 года – Детка! – свозь сон Сюзанна ощущает прикосновение шершавой руки, – Детка, милая, просыпайся!       Сюзанна с трудом открывает глаза. Перед ней санитарка баба Неля из лавровской дивизии – добрая и милая женщина, все её сыновья ушли на фронт ещё летом, оставив старушку одну в небольшой избушке. Смена бабы Нелли и ещё одной медсестры обычно сменяла Полякову и Янковскую в пункте отдыха на островах.       Горло уже болит не так сильно, и жар, кажется, отступил окончательно. Вчера поздно вечером Полякова принесла Сюзанне тарелку гречневой каши с тушёнкой, чтобы та набиралась сил после пневмонии. Отдых и сон дали свои плоды, и Сюзанна чувствовала себя гораздо лучше, чем ранее. – В чём дело? – хриплым голосом спросила Сюзанна бабу Неллю. – Сюзанночка, за тобой из Коккорево приехали, ещё ночью хотели забрать, ноь я не дала, сказала, пусть до утра ждёт, окаянный! Нечего по метели больную девочку таскать, и так еле выкарабкалась. – Кто хотел забрать? – Сюзанна чуть приподнялась на локтях и удивлённо схмурилась, неужели в штрафбат сошлют… – Мальчишка-солдатик какой-то, рыженький. Всё заладил одно да ладно: «приказано Янковскую забрать,  да приказано Янковскую забрать». Ну разве можно так больного человека кантовать? Я и не дала тебя разбудить, зря что ли Катька тут у твоей койки двое суток сидела, выхаживала, мне вон детки всё рассказали, что тут было-то.       Сюзанна погрузилась в свои мысли: Полякова её выхаживала, а не бросила умирать? Конечно, врагами они с Катериной Дмитриевной не были, но и хорошими друзьями их тоже нельзя было назвать. Полякова всем своим видом всегда хотела показать, что Сюзанна ей не ровня, что девчонка из себя ничего не представляет «ни кожи ни рожи». Полякова подстрекала других перемывать кости Сюзанне у неё за спиной, они смеялись над всем: над ровной, как они говорили «графьянской» осанкой девушки, над «костлявым» телом, над «лопоухостью». Почему-то Сюзанну с самого начала всё это совсем не задевало. По крайней мере, в другое время все девочки с ней обыденно общались, а иногда и делились свежими сплетнями. Но только не Полякова. С ней Сюзанна не могла даже заговорить, не услышав что-то едкое в свой адрес. Поэтому слова бабы Нелли о том, что Полякова два дня ухаживала над умирающим телом Янковской, ввергло ту в шок.       Вспомнив о том, что её ждёт «мальчик-солдатик», Сюзанна схмурила брови, но всё-таки попыталась встать. Ноги и руки висели безвольными тряпками. Не смотря на довольно неплохое самочувствие, сил не было вовсе. Сюзанна захотела подняться, но чуть не упала с кровать, от чего баба Нелля хлопотно запричитала, усаживая девушку обратно. – Сейчас, я тебя одену, – засуетилась санитарка, натягивая на Сюзанну свитер, валенки и высохший тулуп, – И солдатика этого позову помочь дойти, а то иш! Приехал, красавец, девочку больную забрать!       Тепло укутав Сюззанну под грудной девичий кашель, баба Нелля удалилась за подмогой. Через минуту в санчасти появилась широкоплечая фигура лейтенанта Якубова, который словно пушинку подхватил Сюзанну на руки и понёс в сторону машины. Сюзанна может и хотела что-то сказать, но сил не было, она обмякла в сильных руках Миши Якубова.

 ***

      Машина разрезала утренний мороз Ладожского озера, прорываясь сквозь ледяную пустыню. Свежий воздух привёл Сюзанну в чувства, и чуть развеял болезнь. Яркое солнце, отражаясь от снега, слепило водителя, от чего Миша Якубов щурился, ещё больше улыбаясь. Отдав девушке свой тулуп, лейтенант сидел в одном свитере, иногда подкашливая. Машину качало, но спать больше не хотелось, слишком свежа была в памяти прошлая поездка в кабине и, особенно, её итоги. Стать очередной жертвой Ладожского озера Сюзанна точно не планировала, надо было ещё врага победить, войну выиграть и обязательно Гитлера своими руками задушить. Якубов молчал, иногда напевая себе под нос песенки, а Сюзанна просто смотрела в окно, пытаясь узнать среди одинакового пейзажа то самое место. Спустя 40 минут дороги и уже привычной качки, Миша Якубов почему-то решил начать диалог, и выразить Янковской свой почёт и уважение: – Ты, конечно, Сюзанка, геро-о-ой! – нарочито протянув последний срок сказал лейтенант, – Катька ночью как приехала, сразу всем и рассказала, что с тобой приключилось, как ты всех детей из Ладоги спасла, я б так точно не смог!       Сюзанна не ответила, а только слабо покивала, сжимая губы. Но Якубову, кажется, ответ её был не столь важен. – А до Громова-то как только слухи докатились, ну, про тебя, про купание твоё, он как истребитель в женскую комнату влетел, и на Катьку, как давай голосить, аж стены во всей части задрожали! – За что накричал? – Сюзанне показалось, что ей послышалось, ведь в прорубь прыгнула она, а не Полякова, и ответственность несёт только она одна.       Миша Якубов радостно хмыкнул тому, что наконец-то втянул девушку в разговор, и продолжил свою речь: – Ну как за что. Говорит, нельзя было сослуживца больного на остовах бросать, не по-товарищески это. Кричал, что в штрафбат Полякову сошлёт за такое, она, бедная, прям перед всей частью и разрыдалась. Ну ничего, правильно всё! Я так же сделал бы, всегда надо о товарищах своих помнить, сначала другого прикрой, потом о себе уже думай, мне так отец всегда говорил, – Миша на секунду замолчал, вспоминая свою прошлую жизнь, но совсем скоро продолжил, – Громов он мужик строгий, но справедливый. Как всё это узнал, сразу мне за тобой приказал ехать, мол все свои у себя должны в санчасти лечиться, а не в палатках по середине острова, я с ним согласен, что ж тут сказать-то! Ну я и приехал тебя забрать, а бабка эта… – Не бабка, а баба Нелля, – беззлобным голосом перебила Якубова Сюзанна. Тот, в свою, очередь, осёкся, но продолжил свой рассказ дальше. – Ну да, баба Нелля, говорит, нельзя будить, я говорю, приказ у меня, а ей хоть бы хны. А сейчас на тебя смотрю, думаю, может и хорошо, что ночью будить не стали, вид болезненный у тебя, конечно.       Сюзанна в ответ почему-то улыбнулась, не желая даже знать, как она выглядит после двух дней горячки. Голова безумно чесалась, а глаза и губы покрылись сухой коркой. Хотелось просто помыться! Правда, после последнего своего купания, Янковская чуть в очередной раз не погибла, ну да ладно… – А с Катей-то что сейчас, всё хорошо, Громов её не наказал? – обеспокоенно спросила Сюзанна, всё ещё надеясь, что из-за неё Поляковой не слишком сильно влетело. – Да ну, Громов мужик вспыльчивый, но отходчивый. Покричал, проучил и поминай, как знали! Нечего с Катькой не случится, не тебе уж о ней беспокоиться. Она вот тебя не жалеет никогда, когда слухи да сплетни за спиной распускает, а ты всё благородничаешь, – Якубов на секунду отвлёкся от дороги, наблюдая за мимикой Сюзанны, но лицо той не выражало совершенно никаких эмоций.       Слегка подняв брови и с секунду подумав, девушка ответила: – Катерина два дня у койки моей сидела и выхаживала, я ей жизнью обязана. За спиной, да и в глаза она может всё, что угодно про меня говорить, я поступки ценю больше слов, и ей я благодарна, без неё бы я в первую ночь от пневмонии и померла.       В кабине повисло неловкое молчание, Якубов осмыслял слова, сказанные этой маленькой, но храброй девочкой. «Правильно товарищ майор так о ней хлопотал, эта Янковская ещё всем фору даст, сама помрёт, да с поля боя бойца вынесет. Есть же женщины в русских селеньях, а!» – подумал Якубов, но в слух лишь хмыкнул , слегка улыбнувшись. Остаток дороги они ехали молча, пока машина не припарковалась у знакомого здания.       Самой идти Сюзанне Миша Якубов не дал, быстро взяв её на руку, укутанную в два тулупа прямо по макушку. С появлением их двоих жизнь в части будто бы остановилась: на пути выстраивались шеренги поражённых солдат и рядовых, зенитчиков и связистов. Кто-то удивлённо таращил глаза, глядя на похудевшее лицо Янковской, а кто-то перешёптывался, прикрывая рот рукой. Ухо Сюзанны уловило лишь обрывок разговора двух девушек-зенитчиц: «Во Янковская даёт! Все мужики ей свои тулупы то и дело отдают, а теперь вон ещё и на руках начали носить!»       Вопреки всем ожиданиям, Сюзанну поселили не в санчасти и не в женской комнате, а в процедурной, куда строго настрого Константинов – врач дивизии, запретил кому-либо входить. В небольшом помещении Сюзанна лежала совершенно одна. Около стены установили буржуйку, а дырки в окне забили соломой и тряпками. Сюзанна лежала под толстым ватным одеялом, наслаждаясь секундами спокойствия. Почти всё 31 декабря девушка проспала, а к вечеру подруга Сюзанны – санитарка Валя принесла ей праздничный ужин из сочного куска мяса с подливой, пюре и двух мандаринов. Сюзанна удивлёнными глазами взглянула на подругу: – Ты что, это же только для детей! – Сюзанна протянула цитрусовые обратно, но Валя помотала головой. – Константинов сказал тебе лично выделить два, для поднятия иммунитета. Ты итак много для детей сделала – жизнь им сохранила. Теперь позволь им о тебе позаботиться, а то мы без тебя не справляемся, раненых везут и везут, мы уж и не знаем за кого хвататься!       Мандарины были очень вкусными, наверное, самыми вкусными в жизни Сюзанны. Она съела их прямо, как дети в голодном Ленинграде – с кожурой. На глазах появились кристаллики слёз, раньше на Новый Год в это время Сюзанна с Артемием подготавливали концерт из песен, танцев и стихов для родителей, а потом они всей семьей садились за праздничный стол. Мама доставала подаренные пациентами конфеты и Янковские делили их поровну. В такие вечера мама надевала всегда самые красивые платья и туфельки на каблучке. Сюзанна, с детства пытаясь быть  похожей на маму, на свой день рождения всегда просила одинаковый подарок – самое нарядное платье, которое через 4 месяца надевала на Новый Год.       Сюзанна откинула в сторону толстое одеяло и посмотрела на портки и уже жёлтую майку, подобранные не по размеру. Ноги были стёрты в кровь долгим пребыванием на ногах и, казалось, увеличились на полтора размера из-за неправильно подобранной обуви. На голове красовался один большой колтун из слипшихся от пота и долгого лежания волос. «На кого же я похожа?» – подумалось Сюзанне, от чего слёзы закапали всё быстрее из голубых глаз.       У новогодней ёлки каждый год Сюзанна загадывала одинаковой желание, чтобы принц, словно как в сказке, постучался в дверь их квартиры на улице Войтика и благородно попросил у папы руку и сердце его дочери. В мечтах Сюзанны потом, под волшебным снегопадом она вместе с принцем уезжали к себе в замок на белом коне! Жаль только, что мечта так и не сбылась, и сбудется ли вообще – неизвестно. Переживёт ли Сюзанна эту войну, или как миллионы её соотечественников канет влету истории?       Не дождавшись полуночи, Сюзанна затушила лучину и легла спать, наблюдая за тем, как медленно падает снег за окном, совсем как в мирное время. Весь Ленинград в эту ночь, сидя в холодных квартирах наблюдал за белыми снежинками, тихо опускающимися с небес, наслаждаясь минутами спокойствия. Кроме Вали и Константинова к Сюзанне никто не заходил. В коридоре слышались радостные голоса «С Новым Годом!» и частые аплодисменты. Сюзанна улыбнулась, и подумала: «Не нужен мне принц, только бы война закончилась поскорее, пожалуйста, Дедушка Мороз».   ... В тот самый вечер я пообещала себе, что после победы в войне буду ходить только в платьях и туфельках на каблуке, с причёской и макияжем. Мне казалось, что каждый день без войны будет праздником, что бы не случилось. В тот новогодний вечер я мечтала, как пройдусь по проспекту 25-го Октября в лакированных босоножках и голубом платье, с эскимо в руках. Не смотря на всю ту боль, которую я пережила к тому моменту, просто хотелось жить. Жить, не смотря на смерть мамы, не смотря на то, что в целом мире я осталась одна. Как же мы не ценим жизнь, пока смерть не приблизиться так близко, что мы почувствуем её гнилое дыхание возле самого лица! Сейчас, в самые тяжёлые моменты своей жизни я вспоминаю те времена, и напоминаю самой себе, когда уже опускаются руки: если я то время пережила, то и сейчас переживу! В конце концов, как говорила моя мама: самый тёмный час перед рассветом.