Дана из племени рубинидов

      В центральном архиве королевской канцелярии, которая располагалась в Митрасе, столице островного королевства злобных демонов, среди стопок личных дел хранилась одна особая папка. Очень тонкая в сравнении с теми, что находились раньше. На паре пожелтевших страниц убористым почерком проглядывалась сводка персональных данных.       «Имя: Дана Ритвельд       Дата рождения: 25 мая 833 г.       Место рождения: деревня на территории стены Мария. Утверждает, что название не помнит, детство провела в Шиганшине.       Родственники: Киран и Ирма Ритвельды — родители. Брам Ритвельд — младший брат.       Документы утрачены вследствие трагедии в Шиганшине от 845 г.       Сирота, единственная выжившая из семьи после пролома стены. Информации о других родственниках не обнаружено.       Согласно медицинскому обследованию, здорова. Годна к военной службе».       На обложке потрепанной папки яркими черными чернилами размашистая приписка: «См. дело о Ротшильдах. Лето 825 г.»

***

      Когда Дана очнулась, то первым делом ужаснулась от жуткой боли, ломавшей все тело. Она прочувствовала каждую мышцу, как будто их натянули и перекрутили. Лицо и вовсе горело, как будто по нему прошлись и перемешали черты, меняя местами нос с губами. Дана поморщилась и, ощутив, как из-за запекшейся крови натягивается кожа, медленно открыла глаза.       Над ней слабо, как будто приглушенно мерцал холодный свет. «Так я все-таки умерла?» — рассеянно подумала она, почти что пугаясь. Забавно, Дана ведь думала, что давно перестала бояться смерти.       Но нет: боль осталась, страх остался. Значит, пока жива. Через несколько мучительно долгих мгновений Дана поняла, что просто была чем-то укрыта. Она, жмурясь от напряжения, подняла руку, и пахнущая чем-то свежим и резким ткань плавно съехала с ее лица.       Источником света оказалась обыкновенная лампа. Дана лежала на чем-то твердом. Кажется, железном. Проснувшийся мозг начал набирать обороты в мышлении, и девушка попыталась вспомнить, что случилось до ее беспамятства.       Материк, Марли, Эрен.       Дирижабль, Либерио, Жан.       Ребята.       Эзра.       Превозмогая жгучую боль, Дана села и, упираясь руками, осмотрела помещение. От увиденного у нее сбилось дыхание.       Вокруг нее на нескольких железных столах тоже кто-то лежал. Дана насчитала пять тел, на которые накинули стерильно-белые простыни. «Покойники», — мелькнула у нее в виске мысль, а потом девушка опустила взгляд себе на колени.       Ее тоже укрыли такой простыней. Тоже посчитали за покойницу.       От этого осознания стало так жутко, что Дана внезапно нашла в себе силы встать. Неуклюже свесившись с края, она спрыгнула вниз и чуть ли не расстелилась на скользком полу. Выстояла на одном лишь кипящем в крови ужасе.       Из-под тканей выглядывали конечности. И чем дольше Дана на них смотрела, тем крупнее становился комок в ее горле: она узнавала все. Узнавала форменные ботинки, кожаные рукава, обвившиеся змеями вокруг рук ремни. Узнавала, потому что на ней было все то же самое.       Павшие бойцы Разведкорпуса лежали перед ней, вызывая сосущее чувство под ложечкой. А потом Дана подошла к самому крайнему телу и против воли замерла.       Из-под ткани торчали сбившиеся рыжие волосы.       Подбираясь на нетвердых ногах ближе, Дана дрожащей рукой откинула простыню. Эзра лежал перед ней бледный, потрепанный, с закрытыми глазами. Как будто спящий. Она испуганно коснулась пальцами его ледяной шеи, надеясь почувствовать пульсирующую жилку.       Ничего.       Не спит. Умер.       Мир вокруг закружился, как при полете на УПМ. Дана вцепилась второй рукой за край металлического стола, не отводя взгляд от хладного трупа Эзры. Из белого шума, в который сиюсекундно превратились ее мысли, с какой-то издевкой выпали фразы давно забытого диалога.       » — Я вступлю в Разведкорпус, сестренка. Буду сражаться с титанами, вот увидишь!       — Кашу ешь, говорю. Вдруг мозгов прибавится…»       Не совладав с собой, Дана опустилась на колени и, сложив руки, начала молиться.       «Молю, взгляни на меня, могущественная зеленая Владычица, к тебе взывает Твоя босоногая раба. Молю, взгляни и услышь немую просьбу мою. Я… Я не знаю верных слов, мудрость ясноглазая, просто… Защити его, Твоего босоногого раба, поступившего на вечное услужение во владения Твои… Присмотри так же, как присматриваешь за моей семьей, за отцом, матерью и Брамом… Пожалуйста, присмотри…»       В таком состоянии, ее, заплаканную и с дрожащими от чувств раскрасневшимися губами, застала санитарка. Когда бедная женщина, в ужасе уронив на пол медный таз, закричала, Дана даже с места не сдвинулась. Хотя, наверное, ради приличия стоило бы обернуться.       Все-таки мертвецы в моргах оживали не каждый день.       Но и Дана теряла младшего брата всего лишь второй раз за жизнь.

***

      Когда Дану увели, Магат широкими шагами пересек комнату и, схватив Порко за плечо, отволок в сторону.       — Ты ее откуда знаешь? — без прелюдий спросил начальник, угрожающе дыша Галлиарду едва ли не в ухо.       Зря Порко думал, что на фоне Райнера его удивление пленницей останется незамеченным.       — В воспоминаниях ее видел, — оправдался Галлиард, почему-то думая, что за косвенное знакомство с едва дышащей Даной его непременно казнят.       — Кто: фамилия, имя, с кем таскалась, кого знала, — сузив глаза, устроил допрос Магат. — Сейчас же, Галлиард, отчитывайся.       У того голова пошла кругом. Не успел он отойти от нападения на Либерио и предательства Зика, как едва ли не с неба рухнула Дана — живая и ни разу не выдуманная. Оживший мираж, дуривший ему мозги несколько месяцев. Язык словно отяжелел, хотя Порко было сложно в принципе подбирать слова.       После того, как его «дневники памяти» руководство приказало как деятельность свернуть, Галлиард и подумать не мог, что ему когда-нибудь придется рассказывать про Дану Ритвельд.       Помощь пришла оттуда, откуда ее не ждали. Едва Порко собрался с мыслями и наконец-то открыл рот, как притихший в стороне Райнер пробормотал:       — Обычная она. Рядовой солдат из Разведкорпуса. Во всяком случае, была таковой.       Магат тут же растерял всякий интерес к Галлиарду и развернулся к Брауну.       — Докладывай.       — Она училась в том же кадетском корпусе. Сирота. Вряд ли можно будет… Вытянуть что-то полезное.       — На ней та же форма, — возразил Магат. — Значит, еще вчера она была в тылу врага. Значит, может знать что-то про планы островных дьяволов.       — Или Зика, — громко добавила Пик, и на нее все оглянулись.       Убрав волосы с лица, девушка пристально посмотрела на Райнера и добавила:       — Раз она училась в том корпусе и служила в этой армии, то должна знать и Эрена Йегера, верно?       Райнер не ответил. Только отвернулся и сжал в руке спинку стула, за которым стоял.       Порко ощущал, как где-то на уровне желудка у него закручивается плотный узел. И с каждым новым словом, произнесенным кем-то в этой комнате, узел становился все крупнее. Галлиард понимал, к чему велись все эти разговоры, а осознание этого поднимало волну желчи вверх по пищеводу.       — Отряд дознавателей справится, — сквозь зубы прошипел Магат. — Выжмем из этой дряни все, что только возможно.       После этой фразы в ушах Порко поднялся такой оглушительный звон, что дальше следить за совещанием стало невозможно. Он просто стоял, думал о запертой в казематах Дане, и сердце его отчего-то тоскливо сжималось.

***

      Когда Дану спустили, закованную с ног до голову, чуть ли не пинками спустили вниз, ей должно было стать страшно.       Когда Дану раздели, отобрав последнюю собственность и лишив единственной ниточки, связывающей с домом, ей должно было стать страшно.       Когда Дану затащили в темный душной кабинет без окон и усадили на высокий массивный стул с десятком закрепляющих ремней, ей должно было стать страшно.       Но Дана не боялась. Все чувства у нее атрофировались еще в морге, пока она на коленях отмаливала Эзру. Даже встреча с Райнером не вызвала чего-то более весомого, чем горечь под языком. Мир ей показался абсолютно понятным.       И бессмысленным.       — Меня зовут доктор Эдуард Виртс, — представился высокий человек в белом халате, когда конвоиры Даны покинули помещение. — Но ты можешь называть меня просто Эдуард. Или Эд. Или доктор Виртс, как тебе удобнее.       Дана молчала, равнодушно глядя на то, как Виртс натягивал на руки перчатки.       — Можешь, представишься? Все-таки молчать — это очень невежливо…       Скрипнули колесики двухэтажной этажерки, и послышался звон хирургических инструментов. Доктор открыл одну из жестяных коробок, и в свет огромной лапы, слепивший Дане глаза, отразился в ее содержимом: ножницы, зажимы, пинцеты, расширители.       — А хотя… Мне ведь уже много про тебя рассказали, — широко улыбнувшись, продолжил разговор со стеной Виртс. — Тебя зовут Дана Ритвельд. Ты из островных, тех, кто устроил тот ужас в Либерио. Скажи, не жалко было бить своих же?       «Они мне не свои», — почему-то мысленно ответила Дана, скосив взгляд.       — Ты у нас не из болтливых, понятно, — почти что расстроенно вздохнул Виртс. — Ну ничего… У нас еще будет время узнать друг друга получше.       Доктор взял в руки скальпель и от того, в какую степень безумия тогда окрасился его оскал, Дана впервые вздрогнула.       Страх проснулся в ней, как просыпается медведь после зимней спячки: шатко, валко и с протяжным гортанным ревом.

***

      Минуты перетекли в часы. Часы — в дни. Дни — в недели. Время для Даны размылось. Если бы у нее была возможность задуматься, вряд ли бы девушка ответила, сколько пробыла в этой комнате, пахнущей хлоркой — этому слову научил ее Виртс — и кровью.       Возможности не было. Доктор ее не предоставлял.       Довольно скоро Дана поняла, что Эдуард Виртс был больным ублюдком. Где-то между тем, как у нее вырвали второй и третий ноготь. Когда она дернулась, прокусывая губу насквозь, Виртс рассмеялся. Руки Даны были крепко зафиксированы, и она не смогла увидеть свою кисть.       Зато чувствовала, как из разорванный ран на пальцах струилась липкая кровь.       — Стойкий оловянный солдатик, — протянул Эдуард не то ласково, не то издевательски. — Может быть, все-таки расскажешь что-то про себя? Например, про свои отношения с Эреном Йегером? Нет? Ну я подожду.       Виртс был виртуозом. Человеком настроения, а не заведенным механизмом. У его допросов — пыток — не было системы. Сначала он мог выдрать два ногтя подряд, заставив Дану извиваться ужом на стуле просто так. Потом задать какой-то вопрос и, не получив на него ответа, начать медленно издеваться над следующим пальцем.       Каждый раз, когда Дане казалось, что она привыкала к частоте боли, Виртс менял тактику. Наклонялся ближе, шепча девушке что-то на ухо, и в тот же момент вонзал скальпель прямо под ногтевую пластину.       В какой-то момент Дана не выдержала и закричала: громко, звонко, аж слюни изо рта вылетели. Она и сама забыла, что может кричать так. А Эдуард лишь снова улыбнулся.       — У пташки прорезался голосок, — вслух заметил он, возвращаясь к своим инструментам.       От стресса, боли и нервов Дана теряла сознание. Когда-то, пребывая на границе сна и яви, она прошептала:       — Ничего не знаю…       Оживившийся Виртс даже замер, проверяя, не послышалось ли ему:       — Повторишь, радость моя?       Дана сощурилась и, тяжело дыша, произнесла снова:       — Я ничего не знаю.       Восторженность на лице доктора сменилась скукой. Он вернулся к своим пробиркам, в которых как раз намешивал какой-то раствор. Мягко, почти нежно, Виртс провел проспиртованной ватой у Даны за ухом. Куда-то туда планировался укол.       — Очень жаль, радость моя, — причмокивая, ответил он. — Надеюсь, что-нибудь ты обязательно вспомнишь.       Когда у Даны закончились ногти даже на ногах, на секунду ей подумалось, что можно расслабиться. Что пытки закончены, потому что если выдирать нечего, то и угрожать больше не получится. Мысль была мимолетная, как промчавшаяся на уровне глаз муха. Следом за ней пришла другая.       «Владычица, что же он будет делать теперь?»       — Вот ведь незадача, — объявил Виртс. — А мы так и не познакомились… Но ты не переживай, я придумал нам другую интересную игру.       Так Дана переместилась с пыточного кресла на хирургический стол. И Эдуард начал не просто выдирать или колоть. Виртс принялся резать. Вычерчивать ножом на плоти причудливые, ведомые одному ему узоры. Тогда Дана поняла, что ни черта не привыкла к боли. Эдуард каждый раз открывал ей новые и новые грани этого слова.       — Знаешь, почему на повязках элдийцев звезда с девятью лучами? — мягко обратился к ней доктор однажды, и, даже не выждав паузы, ответил сам: — Потому что титанов тоже девять. Вряд ли ты слышала, но когда-то, еще до конца войны, полотна с этой звездой было принято вывешивать в каждом элдийском доме. Элдийцы верили, что сила девяти титанов будет защищать их. После победы Марли вдохновились этой традицией.       Она лежала на столе, прижимая животом и грудью к холодной поверхности стола. Руки, разведенные в разные стороны, были привязаны ремнями, которые давно стерли кожу на запястьях. Ноги, перевязанные в нескольких — чтобы не брыкалась — местах, покрылись шрамами и лиловыми гематомами. Практически распятие.       Только изощреннее.       — И ведь благородные марлийцы сохранили элдийцами их культуру, чего не скажешь о варварстве последних, — заметил Виртс, касаясь обнаженного плеча Даны. — Оставили язык, оставили кухню. Даже их звезду им оставили, чтобы не оставлять без присмотра предков. Не переживай, — он перехватил в руках скальпель поудобнее, — тебе я тоже подарю такую звезду. Чтобы Имир не забыла о тебе в черные дни.       — Имир не видит меня… — шепотом ответила Дана, кое-как выталкивая слова из глотки.       Эдуард усмехнулся и провел острием еще одну линию, расчерчивая кожу на спине кровавыми чернилами.       — Что же ты так, — цокнул языком он, заканчивая «рисовать» четвертый луч у звезды. — Будь уважительнее к своим покровителям.       «Имир не видит меня, потому что я укрыта от нее силой Владычицы», — хотела сказать Дана. Она, пожалуй, даже была бы рада договорить свою мысль вслух. Но поддерживать диалог с Виртсом девушка не могла.       Остатки сил уходили на то, чтобы не кричать.

***

      Когда Дана снова потеряла сознание, ей привиделся отец.       Липкий сон-воспоминание, дырявая прослойка между бесконечными эпизодами страданий, вернул ее в Шиганшину. Не отстроенную заново и не поросшую травой от запустения — ту Шиганшину, которая не знала нападения Колоссального и кровавой расправы титанов.       Светлый фортовой город, в котором Дана выросла.       Образ Кирана Ритвельда, точно сплетенный из тончайших солнечных лучей, предстал перед ней одним большим светлым пятном. У отца было узкое лицо, светло-карие глаза и пшеничного цвета волосы, которые он собирал в длинный хвост. Если бы Дана родилась мужчиной, они были бы очень похожи.       Но от матери в ней было больше: и простодушное, напрочь лишенное отцовских возвышенных черт лицо, и широкие бедра, и низкий зычный голос.       — Красиво блестит? — спросил Киран, подняв перед дочерью руку.       На одном из его пальцев висел плетеный шнурок, а на шнурке — крупное золотое кольцо. Дана приблизилась, пытаясь разглядеть украшение получше. Большой темно-красный камень ловил солнечный свет, которые потом причудливо искрились внутри.       — Красиво…       — Забирай, теперь оно твое.       Недоверчиво нахмурившись, Дана пристально посмотрела на отца. Тот усмехнулся и протянул дочери кольцо.       — Это подарок. Все-таки у тебя сегодня день рождения.       Дане исполнялось десять лет.       — Почему ты носишь его на шее? — тихо спросила она, сжимая вещицу между пальцами.       — Оно женское, на мои пальцы не налезает.       — А почему не отдашь маме?       Киран опустился перед дочерью на корточки, так, чтобы совпали уровни их глаз.       — Это — драгоценность моей семьи. Передается к самому старшему ребенку. Так что теперь оно твое.       Даже не шестилетнему Браму! Дана примерила кольцо — то оказалось ей велико. Недолго думая, девочка набросила шнурок себе на шею, как носил украшение отец.       — Тебе оно тоже досталось от папы?       — Нет, от старшего брата.       — У тебя есть старший брат?       — Был, — после недолгой тишины ответил Киран. — Когда-то давно был.       Постыдно притихнув, Дана опустила взгляд на носки своих туфель. Она ничего не знала про семью отца. Хотя и про родню матери слышала что-то отдаленное — кажется, у Ирмы где-то живет старшая сестра.       Киран покровительственно опустил ей широкую ладонь на макушку и пригладил стоявшие торчком волосы.       — Сохранишь его для меня, хорошо? Не расставайся с этой штукой ни при каких обстоятельствах.

***

      — Хорошо, пап… — в около бредовом состоянии пробормотала Дана.       Осточертелый, пронизывающий до костей голос самого дьявола ответил ей:       — О, радость моя, теперь ты обращаешься ко мне так?       Сквозь пелену слезящихся глаз Дана разглядела очертания Виртса, и ей сразу же захотелось провалиться обратно. В небытие.       Рука в перчатке легла на ее щеку. Девушке в нос ударил противный запах резины, и она попыталась отвернуться, но Эдуард сжал пальцы и не позволил ей это сделать       — Знаешь, Дана, сегодня должна была быть наша последняя встреча, — сообщил доктора, глядя ей прямо в глаза.       С шумом втянув воздух, Дана попыталась приподнять голову. Не показалось ли?..       — Мы славно повеселились, — ухмыльнулся Виртс. — Правда, ты так мало мне рассказала, но, судя по всему, это все, что ты могла предложить. Поэтому сегодня ты должна была умереть, радость моя.       «Наконец-то…» — почти что равнодушно подумала девушка и обмякла. Смерть чудилась ей спасением от этого миниатюрного Ада площадью четыре на четыре метра. Чего только не сотворил с ней безумный доктор, пытаясь выпытать хотя бы крупицу информации.       Дана не сдалась, не потому что она сверхчеловек. Дана не сдалась, потому что ей действительно нечего было рассказать.       Почти что.       И теперь впереди маячила смерть: долгожданное воссоединение с теми, кто ушел намного раньше. С родителями, Брамом, Марко, другими ребятами, расставшимися с жизнью в Тросте, теми, кто не пережил революцию на Парадисе, павшими солдатами в Шиганшине…       С Эзрой.       — Но начальство спустило приказ о том, что тебя нельзя убивать.       Хлопок — так гремит выстрел. Так разбивается накаленное стекло. Так под тяжестью громадного складывается хрупкое человеческое тело.       Так Дана вспомнила: доктор Эдуард Виртс не человек. Ублюдок, который обрывает трепетные сердцу забавы, как сам хочет и когда сам захочет. От этого захотелось даже рассмеяться: эта мразь ее и в могилу просто не отпустит.       Если Дана когда-нибудь и умрет, то будет приходить к этому мужику в кошмарах. Зло злому по злу.       — Мне будет тебя не хватать, — холодная рука очертила пальцем контур опухшей скулы. — Я так привык к тебе. Очень жаль расставаться.       Виртс спустился ниже, касаясь ее подбородка. Дана зажмурилась, с кристальной ясностью понимая мерзость ситуации: она лежала перед ним абсолютно нагая. Девушка не запомнила, когда Эдуард решил, что изношенные разорванное тряпье ей больше ни к чему. Стыд перед человеком, который превратил ее тело в кусок отбитого мяса, она не испытывала.       — Ты плохой собеседник, но отличный слушатель, — продолжил доктор. — А это важное качество для женщины. К тому же, с твоей-то самобытной красотой…       А вот отвращения в ней кипело с избытком.       — И даже мелкие недостатки, — шепотом добавил Эдуард с издевкой, касаясь шрама на ее шее, — совсем тебя не портят.       Когда он наклонился к ней так низко, что Дана могла почувствовать вонь его несвежего дыхания, девушка уже все поняла. И, интуитивно подгадав момент, дернула плечом, ударив пытавшегося поцеловать ее мужчину по носу.       Виртс отпрянул и расхохотался.       — Что я люблю в тебе, Дана, так это твое упрямство! — воскликнул он, с нервозной поспешностью стягивая с себя халат.       Стол прогнулся под его весом, когда доктор ослабил тугие ремни, удерживающие на месте ее лодыжку. Упрямство Дану не покинуло, и, вложив остатки силы в пинок, девушка попыталась ударить Виртса снова. На этот раз он оказался проворнее и вовремя среагировал.       — Ты не сдвинешься с места, пока я тебе не позволю, — спокойно, но властно сказал он, фиксируя согнутую ногу в другом положении. — А до тех пор давай попрощаемся полюбовно.       Он возвысился над ней, перекрывая свет, и единственным, что могла увидеть Дана, стала его перекошенная от брака ярости и предвкушения морда. Тщетно стараясь изогнуться под ремнем, который крепко впился ей в талию, девушка посмотрела мужчине в глаза и с ядом выпалила:       — Нет.       Виртс влепил ей такую затрещину, что из глаз посыпались искры из глаз.       — Ты должна быть благодарна за то, что человек моего уровня вообще посчитал тебя достойной, дрянь, — уязвленно рявкнул он, сжимая чужие челюсти пальцами. — Лежи и наслаждайся, поганая сволочь.       Доктор в предвкушении облапал ее голые бедра и стянул с брюк ремень. Громыхнула пряжка ремня о холодный металл стола, и Дана закричала: хрипло и надрывно, до саднящей боли в горле.       Сначала она по инерции противилась, тщетно стараясь выгибаться, но несколько дней пыток обесточили ее. Ремни давили, тело отяжелело и не слушалось. А когда Виртс рывком вошел в нее горячим и твердым, как камень, членом, в голове Даны осталась единственная мысль.       «Если есть в этом мире какие-то высшие силы, то убейте — убейте — меня сейчас же».

***

      Все восемь дней, пока Дана находилась в компетенции дознавательного отряда, Порко Галлиард не мог спать. И дело было не в Имир, чужой памяти или чем-то подобном.       Бессонница одолела Порко по особенной причине: он начал слишком много думать.       Воины могли нести доброе имя почтенных марлийцев хоть круглосуточно, но годы учебы, через которые они пробрались к этому званию, открывали глаза на многие вещи. Галлиард знал, как ведутся допросы. Как проводится дознание.       Знал, что с женщинами полет фантазии относительно способов ведения разговора был шире. Особенно с теми, чья ценность жизни существенно уступала перед противоборствующей стороной.       При мысли о вопящей от боли Дане Ритвельд у Порко сводил желудок. И он не мог понять почему.       «Она грязная преступница, посмевшая нанести удар по неповинным жителям, — убеждал себя Галлиард, едва ли не головой о стену долбясь. — Ты не должен был испытывать к ней жалость».       Уговоры не приносили плодов.       Видимо, несколько лет воображая, что Дана — не более чем персонаж выдуманной истории, Порко окончательно забыл, кем была Ритвельд по своей сути. И эта червоточина, породившая букет неуместных чувств, пожирала его изнутри.       Медленно, как червяк, сгрызавший гнилое яблоко. От самого себя ему некуда было деться.       Каждый день, приходя на собрание, Порко ждал. Ждал, пока Магат произнесет ее имя. Или хотя бы косвенно упомянет: «эта женщина», «лазутчица», «пленница».       «Элдийская мразь».       Но советы заканчивались, и про Дану никто не говорил. Обсуждали, как распилить государственный бюджет, как собрать наступательную мощь для срочного броска на остров. Порко сам чувствовал себя предателем, которого вместо военной стратегии больше волновала судьба чужеродной девчонки.       Но однажды про Дану все-таки вспомнили.       — На сегодня все, — сказал Магат, поднимаясь с кресла. — Скоро начнется марш, остальное обсудим завтра.       — Марш? — тупо переспросил Порко. — Какой марш?       Магат, всю неделю мрачный, как туча грозовая, позволил себе маленькую улыбку:       — Покаяния, Галлиард. Марш покаяния. Вы тоже приглашены.       — Дуру с острова по главной улице Либерио проведут, — горячим шепотом на ухо пояснила Порко Пик. — Я слышала, офицеры утром говорили. Мол, чтобы люди увидели, кто именно настоящий враг.       «Дура с острова» так полоснула по слуху, что Порко прерывисто вдохнул. Значит, жива.       Пока что жива.       Ключевой фигурой в «марше покаяния» была отведена Магату. Ему, верховному главнокомандующему, нужно было взять слово. Обвинить дьяволах острова в кровавых преступлениях против человечества и вынести им, в лице Даны, приговор. А одновременно с этим и показать народу, что они не просто лясы в штаб-квартире точат. Вот, опасную преступницу поймали.       Хотя на деле остатки военной верхушки класть хотели на оставшуюся после нападения разруху. Порко давно смирился с тем, что политика — один большой спектакль.       Озлобленных и возмущенных людей следовало задобрить зрелищем, чтобы отвести глаза от настоящих проблем. Даже репортеров не из пугливых наняли, чтобы придать событию большую огласку.       «Наверняка, поэтому ее и не замучили до смерти», — обреченно подумал Порко, все пытаясь совладать с сочувствием.       В этом ему не помогала даже харизма Магата.       — Сегодня отыграет свое, — поправляя парадный мундир, заявил начальник. — А завтра казним. Все равно с нее реального прока нет.       Обычно элдийцев казнили на Парадисе. А как быть им теперь?       Галлиард обернулся на Райнера. Они вместе стояли у высокого панорамного окна и смотрели, как у черного крыльца штаба парковалась серая коробка перевозки. Через секунду из-за дверей появился конвой: трое вооруженных до зубов парней. Один слева, другой справа и третий позади.       А в центре, как будто между ними всеми одновременно, Дана.       Двигалась она едва-едва, как подбитая патроном лань. Медленно, припадая на одну ногу, точно хромая. Порко узнал ее только по всполоху пшеничных волос. На фоне серого фасада здания, девушка выглядела как головка одуванчика. Все остальное не откликнулось у него в душе: ни сутулая спина, ни длинная белая рубаха, в которую ее облачили.       У ее щиколоток волочили кандалы. Заведенные за спину руки перехвачены наручниками. Босая, изможденная и едва живая. Идеальная фигура очередного представления.       — Ты так спокойно смотришь, как будто даже не знаешь ее, — тихо произнес Галлиард, когда у окна остались только он с Райнером.       — О чем ты?       — Я видел воспоминания Имир, — мрачно напомнил ему Порко. — И тебя там было слишком много. И с ней, — кивок на крыльцо, — ты тоже был знаком.       Браун ответил ему тяжелым взглядом, а затем, зачесав челку назад, сказал:       — Я воин, а она — солдат. Иначе и быть не может.       Порко повторил за ним эту мысль: «Я воин, а она — солдат».       «Иначе быть и не может».

***

      В подземных камерах военного штаба Марли было холодно и сыро. Глядя на эти темные стены, Порко Галлиард думал, что окончательно сошел с ума.       И дело на этот раз было даже не в контрасте верхних и нижних этажей. Порко напрягали жуткие совпадения, переливавшиеся в полные совпадения.       Дана сидела в той же камере. Той же шаркающей походкой добралась до порога. Так же пристальное посмотрела на Галлиарда, но без усмешки. Глаза у нее словно остекленели, и, сколько не пытайся, ничего прочитать в них не получалось. Бездушная кукла.       Чем-то отдаленно походившая на Имир.       Она шла медленно, тормозя всех остальных. Трое, уже по традиции, надзирателей, два дежурных клерка из института, Порко. Зачем-то еще Райнер — то ли для защиты, то ли для надзора. Руководил процессией маршал Ковальски, который с недавних пор исполнял роль генерального главнокомандующего — то есть, Магата собственной персоной.       В момент, когда Дана в десятый раз оступилась и чуть не рухнула с середины лестницы, Ковальски, мужик сам по себе от природы нервный, рявкнул на нее так, что уши заболели:       — Иди нормально, убожество!       Порко, замыкавший группу, перескочил через две ступеньки и без цельной идеи схватил Дану за руку.       — Я протащу, так будет быстрее, — бросил он Ковальски, у которого от злости прорезалось в два раза больше морщин на высоком лбу.       Ковальски отмахнулся и возобновил шаг. Немного помедлив, Райнер поспешил за ним.       — Хватайся, — процедил тем временем Порко замершей, как мраморная статуя, Дане и подставил девушке свой локоть.       За грязными слипшимися волосами не получалось рассмотреть ее лицо. С ее правой ногой точно было что-то не так, девушка поджимала ее, как собака — ушибленную лапу. Недолго думая, Дана оперлась на него и пошагала дальше. Чувствуя на себе ее вес и касания бледных, лишенных ногтей пальцев, Галлиард изо всех сил давил новую бурю эмоций, поднявшуюся где-то внутри грудной клетке.       Так они дошли до площадки для передачи титанов. И когда широкие двустворчатые двери за их спинами захлопнулись, Дана от него отцепилась.       — Спасибо, — прошелестела она, как листья на ветру, так, что услышал только Порко.       Неопрятная прядь волос сосколькнула с ее лба, и в хорошо освещенном помешении Галлиард смог все-таки рассмотреть ее измученное лицо. Дана выглядела так, словно одной ногой уже стояла в могиле.       Впрочем, наваждение ушло не так уж далеко от реальности.       — Дана Ритвельд, — торжественно пробасил Ковальски, — ты, как активный участник террористической группировки островных элдийцев, обвиняешься в преступлениях против человечности. Марлийский военный суд постановил, что в вину за совершенное ты приговариваешься к смертной казни.       Сама Дана не повела даже ухом. Длинная, запятнанная грязью длинная рубаха, съехала с ее плеча, и Порко, стоявший чуть позади, увидел часть широкого пореза с запекшейся кровью под ее шеей.       — Наш трибунал милосерден и великодушен, поэтому согласился пойти навстречу, — продолжил маршал без единой запинки. — Ты вправе выбрать сама, кто из почтенных марлийских воинов приведет приказ в действие.       И вот здесь у Галлиарда желудок опустился куда-то в пятки.       Он думал, что, раз нет возможности вывести Дану на остров, руководство выберет классический грязный способ — расстрел у стены. Или показательное повешание, раз уж начали делать зрелище.       Но вот Ковальски пренебрежительно вручил девушке до оскомины знакомый футляр, и Дана, минуту помяв его в дрожащих, розовых от не оттертой до конца крови пальцах, повернулась к Порко:       — Ты ведь Галлиард? — шипящим, как у гадюки, голосом спросила она.       Глаза у нее снова, прямо как в воспоминаниях Имир, влажно блестели то ли от слез, то ли от мировой усталости.       — Бронированный Титан много раз пытался меня убить. Давай закончим это быстро.       И разве мог он ей отказать?       — Дальше сам, — коротко бросил ему Ковальски и дал команду остальным отходить.       Но все-таки кто-то один остался.       — Дана.       Райнер возвысился за понурыми женскими плечами, как палач над преступником. По лицу девушки прошлась тень, и Порко показалось, что во время поворота к Брауну в теле Даны напряглась каждая мышца.       — Забери, это твое, — и, подцепив что-то из нагрудного кармана, поднял к лицу Ритвельд какой-то шнурок.       На его конце мерно покачивалось золотое кольцо. Заметив его, Дана с неожиданной для своего состояния живостью протянула руку и спрятала украшение в кулаке. Пока она прижимала находку к груди, Райнер чопорно прокрутился на пятках и отошел.       Воровато оглянувшись на него, Ритвельд поджала губы. Наблюдавший за причудливой сценой Порко хотел что-то сказать, но Дана вдруг накинула шнурок на шею и, закрыв глаза, объявила.       — Мне надо помолиться. Напоследок.       Каким это все было… Неправильным, что ли.       В этом высоком ангаре с уплотненными непробиваемыми стенами никогда не устраивали казни. Строго засекреченный военный объект использовался с единой целью: передавать силу титана. Не приговаривать провинившихся элдийцев, не подставлять костыли пропагандистской системе.       Могла ли четыре года назад Имир, явившаяся в Марли с повинной, представить, что сегодня, в этот самый день, хорошо знакомая ей Дана Ритвельд будет стоять здесь? Что ей вколют спинномозговую жидкость, но чтобы умереть самым извращенным из существующих способом?       Вряд ли. Даже Порко при своем профессиональном кругозоре такую нелепицу выдумать не мог.       — Я сама справлюсь, — едва разборчиво заявила Дана, бросая пустой футляр к голым, покрытым мозолями и грязью ступням. — Отойди.       Пока она стояла, отточенными грубыми движениями сначала протыкая пробку с испарявшейся на воздухе жидкостью иглой, а затем наполняя шприц, Порко смотрел на нее и думал, как же сильно Дана изменилась за четыре года. Даже не внешне и даже не из-за призрачных следов изнуряющих пыток — что-то поменялось в самом ее нутре, и теперь это что-то светилось, как свеча в фонаре, пробиваясь через взгляды, движения, слова.       — Дана, — тихо позвал ее Порко, отшагивая назад, — мне жаль.       Заслышав свое имя, девушка вздрогнула и подняла голову. Она так причудливо встала прямо под сияющей на уровне потолка лампой, и волосы ее вспыхнули жестким ломаным золотом.       — Мне не нужна твоя жалость, — злобно выдавила Ритвельд.       И тогда грудь Порко метко кольнуло что-то острое, точно розовый шип. На секунду, всего лишь на мгновение, Галлиард ее все-таки узнал — хмурую, вечно серьезную девушку, которой не требовалась чья-то помощь. Строгая, образцовая старшая сестра, независимая, рассудительная, упрямая и ответственная.       Девочка из его снов.       Не медля ни секунды, девушка с размаху вонзила шприц себе в бедро и продавила поршень, прогоняя густое содержимое себе под кожу. Порко прищурился, предвосхищая знакомую световую вспышку от перевоплощения. От нервного ожидания у него вспотели ладони, и даже само время словно замедлилось.       Галлиард не понял, сколько простоял на месте, прежде чем понял, что ему не показалось.       Обычно превращение проходило моментально, практически с первой каплей, попадавшей в организм. Дана же выпустила из руки пустой шприц — тот упал на пол и разбился, корпус его разлетелся на маленькие стеклянные кусочки. Девушка продолжила стоять на месте, ожидая кары небесной. Затем вдруг вздрогнула, поджав плечи, точно опрокинула рюмку чего-то высокоградусного. И только простояв так, как пришибленная, вдруг покосилась.       Порко и глазом моргнуть не успел, как она оказалась на полу. Увидев, как маленькое искалеченное тело забилось в частой мелкой судороге, Галлиард выронил нож, которым еще секунду назад собирался раскроить себе ладонь.       — Ну чего там медлите?! — послышался возмущенный крик Ковальски.       — У нее… — ответил Галлиард, совладав со ступором. — Пена изо рта у нее идет. Черт!       И рванул вперед, надеясь рассмотреть девушку получше. Но его кто-то перегнал.       — Она вколола себе жидкость? — первым делом спросил Райнер, запыхавшийся настолько, что и внимания не обратил на осколки шприца, на которые опустился коленями.       Галлиард ему не ответил, но Браун понял все без слов, видимо, по безумно округлившимся глазам Порко. Райнер бережно, словно боялся сломать, коснулся щеки Даны.       И на площадке случился настоящий кошмар.

***

      — Что, мать вашу, означает «жидкость на нее не подействовала»?! — ругался Магат, перешагивая порог больничного крыла.       Порко обернулся на появившегося начальника, за плечом которого то краснел, то бледнел испуганный до ужаса Ковальски. Перенервничав из-за провала поручения, с самого начала казавшегося сущим пустяком, маршал приказал воинам утащить не превратившуюся Дану под наблюдением медиков, а сам умчался докладывать ситуацию главнокомандующему.       Райнер перестал пялиться на тяжело вздымавшуюся грудь лежащий на тахте девушки и оттолкнулся от подоконника, возле которого занял позицию. Выполняя приказ, Браун нес пленницу на своем горбу четыре этажа, пока Галлиард бежал впереди, стремясь предупредить дежуривший медперсонал.       — Это больше похоже на отравление, — пробормотал Райнер, отчитываясь перед Магатом.       — У нее никаких признаков превращения даже спустя полчаса, — добавил Порко, на эмоциях даже не подумав, что его подтверждения звучат почти как убогое поддакивание.       Магат посуровел.       — Какого вы притащили ее сюда?! Это элдийка, которой дали спинномозговую жидкость титана, олухи! Граната с отложенным сроком действия! Она может взорвать половину здания в любой момент!       Галлиард уже собирался возразить, напомнить, что они всего лишь выполняли приказ, когда со стороны больничной тахты послышался шум:       — …а элдий… цев…       Все разом обернулись. Кряхтя, как семидесятилетняя старуха, Дана умудрилась сесть на койке. Кожа у нее побелела, и если там, внизу, Галлиарду казалось, что она вот-вот скопытится, то теперь…       Теперь девушка выглядела как настоящий труп.       Ей поставили капельницу, и из-за этого, едва придя в себя, Дана заблевала пол у изголовья тахты, прежде чем ей подставили больничную утку. Утерев трясущиеся губы, девушка заговорила уже четче.       — Эта штука меня не возьмет. Она сработает только на элдийцев.       Прервавшись на кашель, Дана взяла драматичную паузу. И когда количество взглядом, обращенных к ней, в комнате достигло неприличного максимума, накрутила на палец шнурок, на котором болталось кольцо.       — Это — семейная реликвия Ротшильдов, рода моего отца, — пояснила она болезненным шепотом. — Скажите, вы слышали о том, кто такие рубиниды?

***

      Райнеру Брауну тоже снилась Дана Ритвельд.       Но это были его личные воспоминания. Активизировавшиеся после их встречи на полевом собрании в кабинете Магата.       Райнеру снилась их столовая в кадетском корпусе. Мягкий матовый свет от ламп, заполнявший каждый угол пространства. За столами сидели люди и наедались до пуза: повара расстарались на славу.       Сегодня был их последний ужин перед официальным выпуском.       Опустив взгляд в кружку, полную мутной браги, Райнер увидел нечеткое отражение своего задумчивого лица. Вокруг шумели и копошились люди, но Браун их не слушал. Все мысли его вертелись о грядущем.       О завтрашнем.       Надо пробить Трост. Обратить на себя внимание короля Фрица. Закончить эту миссию, которую они порядком затянули…       — Чего кислый такой? — спросили его со спины.       Райнер оглянулся через плечо, и увидел подошедшую Дану. В руках у нее была своя кружка, длинная коса по домашнему растрепана. Щеки порозовели и рассеянный блеск в глазах оповещал: уже хорошенькая. Успела пригубить бражку до положенного минимума.       На секунду забыв о своих тягостных думах, Райнер повел плечом и жестом пригласил девушку сесть рядом. Не раздумывая, Дана приняла приглашение и плюхнулась на лавку.       — Пойдем к нам, — чуть канюча, попросила она. — Там Имир пытается споить Кристу, а Марко уговаривает Берта выйти в спарринг раз на раз. Того глядишь, еще и Жан с Эреном вот-вот подерутся…       — Ты красивая, — просто сказал Райнер.       Дана перестала искать причины вывести Брауна из его уединения и улыбнулась. Воротник ее рубашки сбился, и висевшее на шее кольцо выпало наружу. Райнер слышал от девушки историю этой вещицы. И понимал, насколько важен для нее этот подарок.       А еще помнил, что Дана старалась не показывать кольцо людям.       — А ты подлиза, — наконец сообразила, что ответить Ритвельд, и, покорно дождавшись, пока Райнер спрячет ей перстень за шиворот, добавила: — Спасибо.       Браун подумал: «Ее бы в постель уложить, чтобы сильнее не напилась, и завтра на головную боль не жаловалась». Но спросил:       — Ты в Гарнизон идешь ведь?       После итоговых экзаменов эту тему они больше не поднимали. Но вопрос, который по различным причинам старательно игнорировали оба, повис в воздухе табачным дымом. Райнер не знал, зачем заводил этот разговор.       Для себя он уже решил, что ничего большего завтрашнего дня не будешь.       Но с Даной поговорить ему все равно хотелось. Как будто девушка осталась единственной привязкой, державшей Райнера-солдата на поле битвы Райнера-воина.       — Давай не сейчас, — попросила Ритвельд, закатывая глаза до лба. — Ну правда.       И на что он надеялся?..       — Я попробую согласовать увалы…       — Райнер.       — Первый месяц вряд ли получится…       — Райнер.       — Но я поспрашиваю у старших…       Для чего он говорил ей о том, что никогда не случится?..       — Райнер, сегодня мы пока еще кадеты, — серьезно, даже с учетом выпитого сказала Дана. — Забудь об этом. Завтра пройдет церемония выпуска, мы получим направления. Тебя отправят в Эрмих, меня — в Утопию. Полтора дня езды в одну сторону, я еще успею нарыдаться. Но давай завтра, хорошо?       Говорила она так складно, что Браун даже успел забыть, в какой Ритвельд кондиции.       — Хорошо, прости.       Дана снова улыбнулась и, поставив кружку с недопитым на стол, положила голову ему на плечо. В поднявшемся шуме никто не обратил внимание на притихшую парочку.       — Мне жаль, что так получилось. Я бы хотела попасть в Полицию вместе с тобой.       Скосив взгляд, Райнер заметил, что уже и сама Ритвельд похмурела.       — Ты все сделала правильно. Кристе нужна была твоя помощь.       — Да, только теперь ты, пока все отдыхают, грузишься из-за моего «все сделала правильно».       Во всей этой ситуации нашелся неоспоримый плюс. Дана не думала, что он тяготится от перспективы уничтожить кучу знакомых ему людей. Дана думала, что он переживал о их скоро расставании.       И хоть одно не исключало второе, Райнеру было чуть-чуть легче от мысли, что его девушка не считала его Бронированным Титаном.       — Я не гружусь.       — Хоть бы лыбу нацепил ради приличия.       У них за спинами кто-то схлестнулся в очередном торжественном тосте. Ребята обернулись, и тема разговора растворилась в атмосфере веселого гуляния. Глядя, как Конни залпом опустошает свой стакан, Райнер задумался о фразе, которую бросила ему та же Дана.       «Райнер, сегодня мы пока еще кадеты. Забудь об этом».       «Давай завтра, хорошо?»       — Пойдем, — вдруг сказал он, поднимаясь со скамьи. — Где там Берта носит?       Дана первые пару секунд смотрела на него, неожиданно ожившего и воспрявшего духом, расфокусированным взглядом. А потом подскочила на ноги, схватила за руку и поволокла вдоль столов.       — Сначала ты выпьешь. Иначе я вообще с тобой разговаривать не буду.       После сна Райнер очнулся в холодном поту. Мягкая мгла кадетского праздника резко сменилась ночным ознобом служебной спальни. Согнувшись в три погибели, Браун вцепился в корни волос. Мысли о семнадцатилетней Дане из кадетского корпуса и Дане нынешней, находившейся прямо сейчас несколькими этажами ниже, закружили в голове, как коршуны над падалью.       «Прости. Прости меня», — в безнадежности подумал Браун, раскачиваясь от нахлынувших чувств из стороны в сторону.       Хотя прекрасно знал, что не простит.       Не простила тогда, четыре года назад. И уж точно не простит теперь.