Дана из племени рубинидов

850 год

      Перекладина была пыльной, толстой и казалась очень крепкой.       Длинная веревка приятно скользила в мозолистых руках. Узел получился с первой попытки: петля то сужалась, то расширялась без каких-либо затруднений. Она проверила несколько раз. Туда, сюда — идеально.       Стул под ногами качнулся, когда она перебрасывала веревку через перекладину. Вместе с равновесием на миг потерялась и решимость. Но лишь на секунду, потом на уровень глаз спустилась петля, и все вернулось на свои места.       В узком окне блеклое небо постепенно окрашивал розовым занимающийся рассвет. Она посмотрела напоследок на размашистые полупрозрачные облака и набросила петлю на шею. Сложила руки перед собой в молитвенном жесте и попыталась мысленно вспомнить нужные слова.       «Молю, взгляни на меня, могущественная зеленая Владычица, к тебе взывает Твоя босоногая раба. Молю, взгляни и осуди за дело лихое, задуманное этой незрелой бедовой головой. С позором отрекаюсь от жизни своей, даренной Тобой, и отдаю Тебе ее же в руки, чтобы Ты судила меня, мудрость ясноглазая. Одной Тебе теперь решать, продлить мои дни или забрать на вечное услужение во владения Твои…»       И сделала шаг вперед.       Пожалела практически сразу, как только веревка сомкнулась на шее. Дикая боль напала со всех сторону и оглушила, заставив мгновенно передумать. Руки взмыли к затянувшейся петле, а ноги начали перебирать в воздухе, пытаясь высвободиться из созданной ею самой же ловушки. Она попыталась закричать, но из горла вырвался только тошнотворный хрип. От удушья перед глазами замерцали плотные радужные блики.       «Владычица, нет! Не так, молю, нет!..»       Ее услышали. Высшие силы ли, а может просто предсмертная возня оказалась такой громкой, что привлекла внимание человеческого уха, но дверь распахнулась. И появившийся на пороге Жан Кирштайн выпалил:       — Твою мать…       Секунда — он подбежал, схватил ее за голени и поднял вверх. Вторая — возбужденный неминуемой смертью мозг поторопил руки стянуть с шеи петлю. Третья — они оба свалились на пол, тяжело дыша и блестя от проступившего пота.       Для нее все прошло смазано: даже в себя прийти не успела, когда Жан, к которому первым вернулся дар речи, навис над ней и некрасиво растянув рот спросил:       — Ты совсем дура?!       Язык не повернулся что-то сказать, да и сама она не знала, что ответить. Владычица отказалась ее принимать… Значит, придется дальше мучиться в этом несправедливом мире…       Неожиданно он поймала щекой оплеуху, после чего злой и одновременно с тем потерянный Жан обхватил руками ее лицо. Вскричал так, что в ушах поднялся звон:       — Твою мать, на меня смотри! Дана!       Звук собственного имени ударил сильнее всего. Дана в беззвучном крике открыла рот и сделала то, от чего рассудком тронулся уже и Жан.       Дана расплакалась.       — Я так больше не могу-у, — выдавила она низким хриплыми голосом. — Понимаешь?! Не могу-у…       Они были знакомы три года, и Жан впервые стал свидетелем такой истерики. Когда-то давно, плывя на спасительном корабле с территории Марии, Дана зареклась больше не плакать на людях. Двенадцатилетний ребенок запретил самому себе и скрылся в обертке рано повзрослевшего солдата.       Дане было нельзя. Потому что Дана выжила, потому что Дане дали кров над головой, потому что потом Дана встретила Кристу, которая была младше и сама плакала по ночам. Но теперь всего этого нет: ни теплой крыши, ни Кристы. И даже желание выживать Дана окончательно растеряла.       Где-то между третьей и четвертой встречей с Эрвином Смитом, который был уверен, что она всегда знала, кто скрывается под личинами Колоссального и Бронированного Титанов. Дану отрезали от друзей, закрыв в штабе Троста. Имир сбежала, Криста оказалась Хисторией. Когда Эрвин Смит дал добро на ее присоединение к отряду капитана Леви, в горную хижину приехал совсем другой человек.       По расхожему мнению, настоящая Дана Ритвельд умерла где-то под развалинами Утгарда.       Пока девушка задыхалась в рыданиях, Жан сидел рядом с ней, и с каждой секундой, с каждым всхлипом, выражение его лица менялось с озлобленного на растерянное и жалостливое. Он, выросший под сильным влиянием матери, вообще не отличался терпимостью к женским слезам. А смотреть на боевую подругу в таком состоянии и вовсе, наверняка, было выше его сил.       Потому что он понимал, что подтолкнуло Дану залезть в петлю. Потому что причина этого оставила глубокие зазубрины и у него на душе. И потому что сам Жан ничего не мог сделать, чтобы как-то исправить ситуацию.       Когда Дана немного успокоилась и, прижимая ладонь ко рту, посмотрела на друга сквозь мокрые слипшиеся ресницы, он вздохнул. Подался вперед, положил руку ей на плечо. И очень просто, словно не Жан десять минут назад помешал Дане наложить на себя руки, сказал:       — Пойдем, надо обработать твою шею.       Она его, словно, не расслышала. Медленно отняла руку от лица и коснулась пальцами места, где бешено бился пульс. Отдернула — жжется. Жан помог ей подняться и, хмуро сведя брови, буркнул:       — Не трогай, заразу занесешь.       Злобно пнув опрокинутый стул, Кирштайн поплелся из комнатушки прочь. Дана последовала за ним, как привязанный ослик, и, глядя на полоску яркого света, игравшего на старых деревянных половицах, вдруг положила руку на грудь. Чуть ниже ломанной линии ключиц.       Впервые за очень долгое время Дане показалось, что металл кольца, который она носила на нитке под одеждой, нагрелся. Хороший знак.       На все воля Владычицы, ничего в мире не происходит без ее ведома. Люди умирают, люди рождаются, люди уходят, люди появляются — только с ее разрешения, только согласно ее планам. Если Владычица не захотела принимать Дану и отправила ей в помощь Жана, значит, время не пришло.       Значит, остались еще в мире люди, о которых нужно позаботиться.       «Мы беспечны до тех пор, пока не становимся ответственными за кого-то. Когда у нас появляются те, о ком мы заботимся, мы не вправе предаваться унынию. Не позволяй себе быть слабой, Дана, защищай своей силой», — так ей говорил отец.       Так очередной день начался в жизни Даны Ритвельд.

***

      Первые полгода она приходила к нему во снах почти каждую ночь.       Как на работу, черт возьми.       Порко даже злился, когда просыпался. Он увязал в памяти Имир, как попавшая в паутинную сеть муха. Его словно привязывали к стулу и заставляли против воли смотреть отрывки из кинолент. Сюжетов было много, они шли вразброс, и зачастую Галлиард даже не понимал, что происходило. Однако самым мерзким в этой ситуации он считал нечто иное.       Вместе с воспоминаниями приходили эмоции.       Маленькая Имир голодала на улицах гетто, морозила плечи и пальцы, давила паразитов, копошившихся в коротких немытых волосах. После таких снов Порко просыпался с урчащим животом и фантомным зудом за ушами. Обрядовые мессы, которые затягивали сектанты, падающие в ноги маленькой Имир, весь день гудели у него в голове. Воспоминания казались такими реальными, что в какой-то момент Галлиард начал бояться, что вот-вот сойдет с ума.       Тогда нелегкая привела его к Пик. Снова.       — Не спится, Покко? — спросила его она, когда они столкнулись ночью в коридоре.       Порко знал, что сегодня был ее черед нести вахту в штабе. Собственно, к Пик он и направлялся, но не думал, что встретятся они у балконного тупика. И не думал, что при таких обстоятельствах.       — Ты куришь?       Пик улыбнулась и посмотрела на дотлевающую в пальцах сигарету так, словно только ее заметила.       — Немного — балуюсь так. А тебя все эта Имир не отпускает?       Стоило отдать должное подруге: тему она переводила профессионально.       — Достала она меня уже, — хмыкнул Порко, приваливаясь к стене. — Это ведь не нормально, да? Что я вижу так много.       Пик подошла ближе и посмотрела на него таким внимательным взглядом, что Галлиарду показалось, будто его обыскивают. Девушка стояла настолько рядом, что он чувствовал оставшийся на ее волосах и коже запах табака. Но в следующую секунду Пик просто улыбнулась.       — Ты же знаешь, природа элдийцев неисповедима. Ни один ученый мира еще не понял, по какому принципу наследуются воспоминания. Кто-то говорит, что на это влияет группа крови, кто-то — что родственные связи…       На этих словах ее голос как-то странно сел, словно Пик специально его понизила, прощупывая почву. Порко сразу понял, к чему она вела, и отвернулся.       Воспоминания Имир он видел каждый день. А вот о Марселе — ничего. Хотя согласно всем предрассудкам и гипотезам, должно было быть с точностью до наоборот. Никто не мог объяснить этот парадокс, хотя никому для этого и не хватало интереса, честно говоря. Очкарикам из научно-исследовательского института, как и военным, куда более важным казался вопрос функционирования Челюстей. С этим проблем не обнаружилось, вот все и успокоились.       Что там до чувств самого Порко — плевать. Таким он себя и чувствовал: оплеванным последней надеждой приблизиться к погибшему Марселю.       — Знаешь, древние элдийцы относились к этому с почтением, — вдруг отмахнулась Пик. — Типа… Божий промысл, высший замысел… Предзнаменование?       — У тебя такое было?       Она задумалась, что показалось Порко очень странным. Только потом он понял, что Пик решила вывалить на него целый ушат задушевных разговоров.       — Да, первые месяцы. Ты знаешь, у кого раньше был Грузоперевозчик? Его звали Варух, он попал в программу в зрелом возрасте. Тогда еще даже детей не отбирали… Я тогда столько воспоминаний его пересмотрела, ух… Насыщенная жизнь у мужика была. Даже ходила к его жене, с детьми его повидаться. На душе было как-то тревожно, знаешь, словно не упокоили его… А через полгода начало все проходить. Сейчас уже ничего не вспомню, пожалуй.       «Полгода» — тогда прозвучало приговором. Причем, как выяснилось, очень правдивым. Пик бы в пророчицы идти или в институт изучения титанов с такой точностью.       Помимо жизни на материке Имир показывала ему Парадис. Столько информации, сколько ему предоставили рваные обрывки, он не узнал бы ни из какого отчета. Первое время Порко даже конспектировал то, что запоминал, и передавал соответствующим людям. Но эту практику быстро свернули по причине «неактуальных данных, не представляющих интереса для военной операции».       Так он продолжал давиться чужой памятью без возможности выговориться. У Пик терпение тоже не резиновое так-то, а командный состав воинского корпуса и вовсе поредел на половину.       Особенно много в воспоминаниях Имир было кадетского корпуса. В частности — маленькой белобрысой коротышки по имени Криста, вокруг которой события в этом корпусе по большей части и крутились.       Сначала Порко было все равно, но позже он начал задумываться, почему именно Криста. Память молчала, откупаясь цветастыми образами: казармы, столовая, полигон, учебные кабинеты. Центральной фигурой была, конечно, Криста, а рассказчиком — конечно, Имир. Именно через ее призму Галлиард поглощал эти бесполезные сюжеты.       Так как-то раз Порко потратил ночь на то, чтобы выслушать пустой женский треп на тему длины волос.       — Девочки, ну я так больше не могу, помогите! — вопила незнакомка с простым деревенским лицом.       Имя ее никто не упоминал, но Имир звала ее про себя «картофельной». Может быть, как раз из-за аляповатого внешнего вида.       — Обрежь, — посоветовала ей другая девушка, крепко зашнуровывавшая сапог, сидя на соседней кровати. Выглядела для элдийки она очень экзотично — как будто бы даже по-азиатски.       Сама Имир стояла у деревянного каркаса двуярусной койки и следила, как Криста что-то сосредоточенно переписывала в блокнот.       — Да как-то… Дома засмеют, что ли. Как это, девка и без косы?       — Тебе не все равно? Ты же домой только на увалы возвращаться будешь.       — А я думала, это только новички от старых привычек отказаться не могут. Ну и ну…       — Тьфу на вас! Криста, вот ты как справляешься?       Заслышав свое имя, девчонка отложила блокнот и пожала узкими плечами.       — Да они у меня не особо и длинные… А вообще — Дана заплетает.       — Ой… Дана вообще бешеная…       — Ну спасибо, — сварливо хмыкнули сверху.       Имир подняла взгляд и уперлась ими в растянувшуюся на верхней полке Дану. Та с красноречивым страданием на лице листала учебник, на обложке которого элдийской вязью читался заголовок: «Тактико-специальная подготовка». Ее густая длинная коса свешивалась с края кровати, и от движений девушки качалась, как маятник в напольных часах.       — Ну правда, у тебя столько волос — замучаешься. Чего не обстрижешь?       — Она не хочет, — усмехнулась Криста.       — И сил столько уходит на них…       — И сколько вшей там можешь скопиться… — мечтательно протянула Имир.       Дана отвлеклась от учебника и с таким презрением посмотрела на однокурсницу, что, будь взгляд оружием, из казармы можно было бы уже выносить труп.       — Я же не ты, мыться умею, — фыркнула она. — В моей семье так было принято. Незамужние девушки должны беречь волосы, обрезают только после свадьбы.       — Еще одна от старой жизни никак не откажется…       — Ну, главное ведь, что ей удобно, — тихонечко пробормотала Криста.       Тема сменилась на какую-то более дурацкую, но Имир, бросив на Дану беглый взгляд, заметила, как та недовольно скривила губы и нахмурилась. Так как все самые ценные воспоминания из кадетского корпуса цеплялись за Кристу, то где-то рядом неизменно крутилась и Дана. Обе девушки были совершенно не похожи внешне, если не считать светлых волос, которые у Кристы выходили в более благородный блонд, но между ними все равно ощущалась какая-то близкая связь.       Так Дана постоянно мелькала на периферии: в столовой — на соседнем стуле, в учебном кабинете — на заднем ряду, на полигоне — где-то рядом, задыхаясь, бежала дистанцию. Она не выделялась из толпы, но, просыпаясь, Порко почему-то в первую очередь думал: «Черт, опять она».       Наверное, потому что Дана стала первым человеком, которого Галлиард увидел через воспоминания Имир, и это выстроило своеобразную ассоциацию. Или нет. Порко не был сведущ со всех этих закономерностях, поэтому судил по собственным ощущениям.       Мир вокруг тем временем продолжал закручиваться. На азиатских форт-постах становилось неспокойно: крысы в политической системе растащили новость о поражении на Парадисе по недружественным странам. Когда марлийская делегация вновь отправилась на остров, Порко остался в штабе. Официально — на бумагах — это объясняли недостаточным уровнем опыта, но каждый прекрасно понимал, что Марли не хотели больше рисковать боевыми единицами. Со дня на день мог вспыхнуть вооруженный конфликт, а в столице не осталось бы ни одного шифтера.       Когда Порко прощался с Пик, то впервые за очень долгое время захотел помолиться. Он бы многое отдал, если бы тогда ему пообещали, что эта странная женщина вернется.       В ту ночь ему снова приснилась Дана. Она настигла Имир во время суточного наряда, схватила за руку и затащила в подсобку.       — О, если ты так хотела остаться со мной наедине, то могла просто попросить, — оскалилась Имир, когда девушка прижала ее к стенке.       Дане было не до шуток.       — То, что случилось с Адамом, — твоих рук дело?       — А что случилось с Адамом?       — Ты издеваешься? — рыкнула Дана, подавшись вперед так, что едва не столкнулась с Имир носами. — Когда завтрашний выпускник не справляется с управлением УПМ — это привлекает чертово внимание. Он мог разбиться насмерть, Имир!       — Но не разбился же.       В пыльной тесной каморке Имир чувствовала чужое дыхание. А еще чувствовала бешенство Даны — раскаленное железо, пущенное по жилам. Взгляд у Ритвельд был острым, как хватательные гарпуны.       — Ты окончательно с катушек съехала?!       — А что я могла сделать? Этот дебил решил занять твое место, — хмыкнула Имир, поднимая подбородок. — Понял, что ты сдаешь позиции, и решил под шумок пролезть в десятку. Ничего, полежит немного в госпитале, восстановится в армии на следующий год. Ради Кристы.       — Это неоправданная жестокость.       — Это — мера защиты, придурочная.       Порко проснулся со стойким ощущением, что это его держали в крепкой хватке чужие женские руки. Поднялся со скрипящей железной кровати и походил туда-сюда, но наваждение не прошло. Перед глазами — маленькая комнатка два на два метра, наполненная швабрами и полумраком.       Перед глазами — Дана Ритвельд. Девчонка с дьявольского острова, которой неожиданно оказалось слишком много.       «Наверное, — подумал Порко, когда мука чужой памятью отступила. — Надо относиться к этому проще».       И он попытался. Как к персонажам книги, как к выдумке из какого-нибудь черно-белого фильма. Постепенно видения, посещавшие Порко, стали бледнее и короче. Временный эффект, о котором ему говорила Пик, истончался и подходил к концу. Галлиард обрадовался в то утро, когда не смог вспомнить, что именно ему приснилось. А на следующий день причудливые элдийские законы посмеялись над ним вдвойне.       Порко увидел во сне Райнера. Тот стоял возле Даны и одновременно с ней вчитывался в вывешенные на стене результаты.       — Получается, все, — поблеяла тонким голоском та самая «картофельная» девица.       — Мы выжили, — подхватил ее ступор какой-то бритоголовый паренек.       — Ты по итоговому зачету… Не прошла, — тем временем обратился Райнер к Дане.       Дана криво улыбнулась, дернув плечом. Она посмотрела на свое имя, значащее в итоговом списке двенадцатым, и медленно проговорила:       — Что же… Значит, в Гарнизон.       — Ну ты так-то знатно подзабила на учебу, подруга, — усмехнулась Имир. — Оно и видно, что в голове что-то совсем другое…       Дана закатила глаза и попросила:       — Завались.       — Но оно и к лучшему, уступила дорогу достойным. Да, Криста?       Упомянутая девчонка практически не вслушивалась в разговор. Криста почти вплотную стояла у списка, не в силах отвести взгляда от десятой строчки рейтинга, где расположилось ее имя.       — Я вошла в десятку, — наконец пролепетала она.       Послышался смешок. Все присутствующие с удивлением оглянулись на внезапно повеселевшую Дану, которая положила руку на плечо Кристе:       — Поздравляю. Ты заслужила, — после чего посмотрела на Райнера и продолжила. — Вы все заслужили.       Имир с секунду потерроризировала взглядом Брауна, который смотрел на Дану со странной смесью сочувствия и раздражения, а потом повернулась и к самой Ритвельд. В глазах у Даны читалась сдержанная благодарность. Договор они обе, получается, выполнили.       Появление Райнера — связывающей детали между миром снов и миром суровых марлийский реалий — развалило кропотливую работу Порко, чем привела последнего в ярость. Воображать чужую память сказкой в присутствии человека, которого ты знал и с которым ты рос всю жизнь, уже не получалось.       «Будь ты проклят, — в сердцах думал Галлиард. — Чтоб ты не вернулся с этого острова».       Но жизнь, как известно, любит дураков. Порко вспомнил тот сон-воспоминание, когда столкнулся с Райнером в душевых штаба после возвращения делегации с Парадиса. Они не разговаривали, но Браун рассеянно кивнул ему головой и скрылся за пластиковой перегородкой.       После этой встречи Галлиард сам задумался о Дане, и та не заставила себя ждать. Пришла в эту же ночь и, что удивительно, тоже в тему: в очереди в умывальнях. Имир стояла в толпе обернувшихся в широкие холстины девушек и терпеливо ждала, пока выйдут те, кто успел застолбить место пораньше. Рядом с ней стояла Дана, скрутившая длинные волосы на макушке.       Когда они зашли в душное, пахнущее плесенью помещение, Дана без какого-либо стеснения скинула холстину на скамью и принялась наполнять широкий медный таз водой. Имир следила за ней краем глаза. Невысокая Дана отличалась на фоне своих сверстниц крупными бедрами и покатой линией плеч. Про таких говорили: «Деревенская баба». Хотя, если верить самой Ритвельд, она была городской.       Ежедневные тренировки подтянули ее тело, но в конечном итоге Дана оставалась очень женственной. Что природа дала, того не отнимешь. Имир выхватила из полутьмы умывальни небольшой синяк на шее однокурсницы и ухмыльнулась. Дана обернулась, почувствовал на себе чужой взгляд.       — Что? — недовольно спросила Ритвельд.       — Потрешь мне спинку?       — Боюсь что-нибудь подхватить.       «Твою мать», — подумал Порко, проснувшись с крепким стояком в штанах. Он даже не был уверен, что правильно запомнил случившийся диалог. В голове огромным транспарантом стояла картина голой, как осина, Даны. Остальное в сознании банально не помещалось.       Умывшись холодной водой, он попытался вспомнить, когда у него последний раз была девушка, и не смог. Не до женщин как-то стало по понятным причинам. Кто только знал, что подлянку устроит собственный мозг? Галлиард успокоился, пообещав себе когда-нибудь дойти до квартала с красноречивым названием когда-нибудь потом.       Но, к сожалению или к счастью, «когда-нибудь» не наступило.       Буквально через несколько дней после возвращения Зика, Райнера и Пик с Парадиса Средиземновосточный Альянс объявил Марли войну. Воинов, не дав тем даже оправиться после изматывающей островной миссии, дислоцировали в военные штабы.       Проклятие Имир попустило, и чужая память перестала изводить Галлиарда. На фронтовой передовой, где голову начали греть совсем другие вопросы, из неспокойного сна ушли все воспоминания.       Дана Ритвельд исчезла вместе с ними.

854 год

      Боль сжимала ей виски. Голова трещала, как надломленная ветка, и все вокруг казалось нереальным — сном или миражом, перешедшим в жизнь. Она сморщилась от раскатившегося по дирижаблю победного гомона, торжественно поднятого Флоком, и устало потерла кулаками закрытые веки.       День не заладился с самого начала. Если выражение «не заладился» вообще подходило к событию, которое переросло в военное вторжение.       Послышался звук стягиваемых тросов, и она резко распахнула глаза. На борт воздушного суда поднимался отряд из трех человек. Трех — не четырех. Кого-то одного не хватало, и она сразу поняла, кого именно.       — Капитан Ритвельд, — выпалила Мелани, единственная девушка во всем отряде. — Вы целы…       — Где Эзра? — без отсрочек на нежности спросила Дана.       Стоявшие за спиной Мелани Расти и Финли переглянулись, и последний сказал:       — Нам казалось, он уже вернулся…       Расти стыдливо отвернулся, а Мелани поджала губы. Дана какое-то время смотрела перед собой расфокусированным взглядом, а потом полным желчи голосом выдала:       — Идиот…       Финли, который, видимо, принял ругательство на свой счет, засуетился:       — Капитан, я могу вернуться и поискать его…       — Отставить, — прервала его Дана, махнув рукой. — Ни ногой с дирижабля. Поняли?       Ее подчиненные одновременно отдали честь, но даже не потрудились поднять понуренные головы. Дана не сдвинулась с места даже тогда, когда ребята отошли. Все ее мысли были заняты Эзрой.       Она прищурилась, вглядевшись в полоску темноты, где танцевали очертания зданий гетто Либерио. Как-то отстраненно подумала, что сейчас, в это же время, в похожих домах спали жители Парадиса. И как-то мерзко стало на душе, но не от чувства жалости к обитателям материка — Дана давно убила в себе человека, уступив место солдату.       Просто она вспомнила о матери Эзры: замечательной статной женщине, которая недавно потеряла мужа, а сейчас ждала единственного сына с долгой операции во враждебной стране.       «Молю, взгляни на меня, могущественная зеленая Владычица, к тебе взывает Твоя босоногая раба, — подумала Дана, сложив руки перед собой. — Молю, взгляни и осуди за дело лихое, задуманное этой незрелой бедовой головой. С позором отрекаюсь от жизни своей, даренной Тобой, и отдаю Тебе ее же в руки, чтобы Ты судила меня, мудрость ясноглазая. Одной Тебе теперь решать, продлить мои дни или забрать на вечное услужение во владения Твои…»       Металл кольца, спрятанный под высоким воротом униформы, обжигал холодом. Дану воротило от дурного предчувствия.       Она не знала, сколько времени простояла так, пока чья-то рука не коснулась ее плеча.       — Расслабься, — хмуро посоветовал Жан Кирштайн, нависая над ней несокрушимой скалой. — На тебя смотреть тошно.       — Эзра разделился с ребятами.       — Знаю. Он взрослый парень, выкрутится.       — Ему всего семнадцать.       — Напомнить, что в семнадцать делала ты?       — Он — не я.       «И слава Владычице», — добавила Дана про себя. Если бы Эзра был хоть немного на нее похожим, это стало бы катастрофой. У Даны и без того болело сердце за этого мальчишку, поэтому она и не могла спокойно дышать, пока Эзра своей привычной походкой «вразвалочку» не заберется на дирижабль.       Но время шло, а секунды таяли, как лед на жаре, и последние крохи терпения уносило тревожным ветром переживаний.       — У него есть время, успеет вернуться.       — Мы скоро вылетим за пределы города.       — Верь в него, Дана.       Она отшатнулась в сторону и посмотрела на Жана волком. Друг требовал от нее невозможного: Дана в саму себя-то не верила, а тут понадеяться на Эзру… Какой же придурок, Владычицы ради, она ведь строго наказывала не бросаться врассыпную.       — Я пойду за ним, — сухо промолвила Дана и сделала шаг вперед.       Жан перехватил ее за руку и потянул на себя. Девушка напрягла мышцы, не желая поддаваться чужим наставлениям.       — Не надо.       — Я обещала его матери…       — Знаю.       «Ничего ты не знаешь!» — захотелось вспыхнуть Дане. Но она понимала, что с ним такой фокус не пройдет. С кем угодно, но не с Жаном. Поэтому пошла в обход, пользуясь самым нелюбимым своим способом убеждения.       — Одна нога здесь, другая там, — спокойно проговорила она, оглядываясь на друга. — Я вернусь, Жан. Верь мне.       Кирштайн отпустил ее, борясь с признаками смятения, слишком явно проступившими на узком, тронутым небритостью лице. Дана подняла уголки губ, давя из себя мягкую улыбку.       — Пригляди за ребятами, чтобы не волновались.       И, не дожидаясь ответа, разбежалась, чтобы выпрыгнуть в раскрытую выдвижную дверь. Ночной воздух чужой страны обдал все ее тело, пощекотав нервы. Дана одним движением выпустила трос, а другим — газ из закрепленных на бедре баллонов. Мир закрутился в серпантине воздушного кульбита, и Дана приземлилась на плоскую крышу жилого дома.       В бледном свете прилаженных вдоль улицы фонарей мелькали силуэты отступающих разведчиков. Как птицы, спасающиеся от обстрела, они взмывали в небо под звуки пальбы и крики марлийских военных. Дана покрутилась на месте, изучая направление, по которому сбегали ее соратники. Парочка солдат Разведкорпуса пролетели прямо над ней, что-то крича, но их голос тонул в шуме рассекаемого ветра.       Наверняка там было что-то вроде: «Убегай, дура!»       Будь возможность, она бы поправила их: «Не дура, а Дана». Но пришлось подтверждать догадки о своих мыслительных способностях делом — Дана рванула с места прямо в гущу событий. Если Эзра где-то задержался, то искать его следовало там, где свистели пули.       «Лишь бы еще был жив», — нервно подумала Дана, с помощью УПМ перепрыгивая с одной крыши на другую.       Пропажа нашлась в конце квартала. Так неожиданно, что девушка даже глазам своим не поверила: мало ли в мире таких рыжих макушек? Но человек в черной форме вдруг поднял лицо, и сердце Даны пропустило удар.       Он.       Девушка резко спикировала вниз, оказавшись у Эзры прямо за спиной. Тот, признаться честно, отлично среагировал на шум и, резко развернувшись, прицелился. Дана не стала с ним церемониться: выбила быстрым движением ноги пистолет из рук и, схватив на локоть, прорычала:       — Что ты, мать твою, делаешь?!       — К-капитан!.. — проблеял парень, взглядом показывая куда-то ей за голову.       Дана резко толкнула его в сторону и, пригнувшись, пропустила предназначавшийся для своей головы выстрел. Пораженный рефлексами начальства Эзра побледнел и осел на землю. Взглядом выцепив перезаряжавшегося стрелка, Дана снова выругалась и своими силами протащила обмякшего Эзру по кирпичным обломкам за угол.       — Приходим в чувства! — рявкнула девушка, без сожалений влепив подчиненному пощечину.       Тот дернулся и посмотрел на Дану полными раскаяния зелеными глазами. Ритвельд сразу вспомнила, сколько душевного равновесия вытянул из нее этот щенок, и едва подавила желание ударить его ногой по почкам. «Не время, — напомнила она себе. — Пора сматываться».       — Мы отступаем, ты понял? — сказала Дана, наклоняясь к перемазанному в поту и пыли Эзре. — Без перестрелок и увиливаний — отступаем. Только посмей еще куда-нибудь удрать.       — Есть, капитан.       На этих словах Эзра как будто воспрял духом, и они наконец-то двинулись в сторону медленно удалявшегося дирижабля. Дана пропустила его вперед, намерившись прикрывать зеленого солдата со спины. Эзра — кажется, впервые за все их знакомство — не упрямился. Чувствовал, что ситуация не та, чтобы упираться.       В носу свербело от запахов разрушений: гари, дыма, крови. Дане казалось, что она даже чувствовала запах самого страха, но умело держала панику в узде. Девушка почти не обращала внимания на встречавшиеся на пути обвалившиеся дома и человеческие трупы, изогнутые под неправильными углами. Их с Эзрой смазанные тени мчались по брусчаткам разрушенных улиц, колеблясь от ветра.       За все время отступления Дана отвлеклась один раз: когда вдалеке раздался до скрежета знакомый звук. Она оглянулась, пытаясь понять, откуда шел разъяренный титаний рев, а когда снова посмотрела вперед, увидела, что Эзра, как подкошенный, летел вниз.       Внутри у Даны будто что-то оборвалось.       — Эзра! — крикнула она и, выпустив газ, резко подалась вниз в надежде перехватить подбитого парня.       Но не долетела: снайперская пуля — такая же, какая в минуту ее отвлечения, сразила Эзру — прошла навылет сквозь ее плечо. Дана взвилась от боли и потеряла управление. Когда она смогла вернуть контроль над собой, было уже слишком поздно.       Пролетев по косой, девушка проехалась по земле ничком и потеряла сознание.

***

      В самом разгаре сражения Бронированный Титан остановился, как вкопанный, почувствовав странную зудящую боль в затылке. Он обернулся, ожидая увидеть напавшего со спины врага, но горизонт оказался пуст.       Только улетающий дирижабль напоминал о вражеской засаде, устроенной Демонами Острова.

***

      После вторжения элдийских отродий в марлийском штабе командования происходил настоящий кошмар. Точнее — после вторжения элдийских отродий от марлийского штаба командования не осталось почти ничего.       Эрен Йегер спланировал все слишком хорошо: под удар попала вся военная верхушка, а на центральной площади гетто словно остался след от мощнейшего взрыва. На улицах ревели люди, узнавая в изуродованных останках своих близких, а международная связь из каждого утюга вещала о «позорной бреши в безупречной защите Марли». Все послы, пережившие нападение, срочно вернулись в свои страны, распространяя новости лесным пожаром.       Порко старался не думать об этом слишком много, чтобы не сойти с ума. С самого момента пробуждения после позорного проигрыша Эрену Йегеру, Галлиарду хотелось просто повеситься. Кладбищенская земля на месте военного совета, смерть женщины-оборотня из семьи Тайберов на его зубах и судьба четырех сопляков из кандидатов в воины — все это давило на Порко весом целого мира.       Но хуже всего было смотреть на Райнера, чей избитый до состояния котлеты образ заставлял устыдиться к жалости в себе. Грешным делом Галлиард подумал, что все его проклятия в сторону Брауна сбылись. И ему снова захотелось удавиться.       Все-таки Габи не была виновата в том, что ее брат оказался конкретным идиотом. И уж точно не заслужила оказаться на Парадисе за его грехи.       Пик толкнула его, задумавшегося о жизненном дерьме, во время срочного совещания. Совещанием, правда, это собрание назвать не поворачивался язык — они сидели за приволоченным из бухгалтерии столом в кабинете Магата и разглядывали разложенный на столешнице прибор. Один из тех, которым вооружались островные солдаты. Порко поднял взгляд на сидевшего напротив Кольта, который за последние сутки успел и поседеть, похудеть и, кажется, потерять душевное равновесие.       Наблюдая за ним, Галлиард прогонял из ума уже знакомый образ. Самого себя четырехлетней давности, который ждал брата со смертельной миссии.       Фалько тоже ничем не заслужил оказаться в заложниках у дьяволов.       Но сегодня Кольта решили добить новой новостью, которая, однако, бросила тень не на него одного. Вцепившись дрожащими пальцами в короткие светлые волосы, Грайс раскачивался из стороны в сторону и кусал губы.       — Быть того не может… Только не капитан Йегер…       Пик вздохнула — громко и горестно. Порко подумал, что стрельнет у нее сигарету, как только это издевательство закончилось. Магат, обросший и с перемотанной головой, тем временем продолжал отсекать все сомнения:       — Все указывает именно на его предательство. Но и у нас тоже оказался козырь в рукаве…       Говорил офицер тяжело, словно каждое слово давалось ему невыносимой болью. В дверь постучали внезапно постучали, и Магат отвлекся от речи, чертыхаясь:       — Это еще кто… Можно!       — Капитан, мы ее…       — А, уже?.. Заводите тогда.       Порко в непонимании посмотрел на Пик. Подруга вернула ему абсолютно такой же взгляд. Никто не понимал, кого привели и зачем. А произошедшее дальше и вовсе привело Порко в такое замешательство, какое он не испытывал никогда.       Объявившиеся солдаты завели в кабинет человека. Невысокого и трясущегося, как листья на ветру, с растрепанными светлыми волосами. Руки человека были заведены за спину и перехвачены наручниками, звенящими от каждого шага. Фигура у человека была очень женской, но лицо из-за опущенной головы разглядеть не получалось. Порко смотрел на неизвестного ему персонажа, и в момент, когда первые сомнения начали закрадываться ему в голову, Магат объявил:       — Слава богу, что у нас тоже имеется свой источник информации.       После этих слов человек попытался выпрямиться, и Порко увидел его глаза. А затем сломанный нос, разбитые губы, низкий лоб, усеянный ссадинами, и слегка оттопыренные уши, торчавшие из-за непривычно короткой стрижки.       Девчонка из его снов стояла прямо напротив, закованная в кандалы.       Не помня себя, Галлиард резко поднялся, и с его губ против воли сорвалось чужое имя:       — Дана?.. — скопившуюся утренней росой тишину нарушил не только он, но и кто-то еще.       Измученная и потасканная Дана Ритвельд вдруг округлила глаза. И отозвалась низко и сипло, так, что он едва разобрал ее слова:       — Так это ты ее сожрал…       Смотрела она при этом не на Порко, а на вставшего со стула Райнера. Немую сцену отлично дополнили застывшие в ужасе его черты лица.

***

      Где-то по ту сторону моря Жан Кирштайн в бешенстве молотил голыми кулаками ни в чем не повинную стену служебной квартиры.       «Я вернусь, Жан. Верь мне», — шептало ему подсознание голосом боевой подруги, которая четыре года полезла в петлю из-за предательства любимого человека.