Венец Зла

      Сильный удар ладони по лицу заставил черноволосую женщину буквально упасть на кровать.       — Ну что, милая Мел, — со смехом в голосе произнес один из мужчин, что находился в комнате. Он с мерзкой улыбкой на губах, смотрел на несчастную женщину, которая дрожала как осиновый лист на ветру. — Твой муженек сказал, что ты все что угодно выполнишь в уплату его долга.       Женщина пыталась вдохнуть, но в её испуганном худосочном теле будто не осталось воздуха. Так что она судорожно хлопала окровавленными губами, словно рыба, выброшенная на берег.       Тот же мужчина, что заговорил с ней первым, подошел ближе. Затем слегка оскалившись резко схватил женщину за волосы своей крепкой рукой. Он чуть тряхнул брюнетку и заставил её запрокинуть голову. Благодаря чему оба мужчины смогли увидеть лицо их новой жертвы. Несмотря на болезненную худобу, женщина для своих 32 лет была очень красивой. Высокие острые скулы, вздернутый носик, раскосые глаза необычного фиолетового цвета. Её можно назвать действительно привлекательной, с остатками былой роскоши, которую не смог затмить страх в глазах.       Глаза женщины устремились сначала на одного мужчину, после пытались поймать взгляд того, кто её держал за волосы. Не сказать, что она сопротивлялась, скорее безмолвно приняла свою судьбу, едва сохраняя надежду что–то изменить. Покорно, практически как агнец, которого ведут на заклание. Яркие, необычайно красивые глаза оттенка маджента, переходящего местами в фиолетовый и пурпурный цвет, с мольбой и практически ужасом смотрели на мужчину что возвышался над ней.       — Молю вас, — пухлые губы, на которых виднелась кровоточащая свежая рана, тихо залепетали эти слова негодяям, что окружали несчастную душу — отпустите меня, клянусь, я достану денег, сколько Лаймон ва…       Мужчина, что держал её за волосы, рыкнул и как следует тряхнул её, из–за чего у молодой женщины по щекам полились слезы от боли, страха и стыда что наполнял её душу. С каждой секундой, капля за каплей внутренний голос, подобно горному ручью что точит камень, подначивал её: «И что, ты так и будешь ныть, или сделаешь что-то? Бесхребетная слабачка!»       Она вцепилась в мужскую руку, пытаясь отцепить его здоровенную ладонь от своих черных гладких волос. Вот только силы явно были не равны. Её руки были подобны тонким веточкам пытавшимся совладать с каменной глыбой. Другой мужчина резко подошел к женщине и, схватив за щеки, поднял её лицо вверх, заставив открыть её рот и обратить внимание на себя. От него исходил смрад Цветка Сна. Наркотика, который благодаря новому правителю империи Мартелио, стал так доступен как снег зимой в северном регионе. Так что в голове девушки внезапно пронеслась очевидная мысль: «Он не выглядит так же как Лаймон, возможно начал употреблять недавно».       Про себя, пока мужчина приближался, Мел отметила, что его зубы еще не сгнили, белки глаз не пожелтели до состояния куриного желтка. Да и вены не так очевидно вздуты и, более того, не обладают черным цветом, как это бывает у тех, кто многие годы употребляет Цветок Сна. Даже странно, что эту распространенную во всех уголках империи дрянь еще не раздавали на улице, как горячие пирожки, прикрываясь заботой Императора об обескровленном народе империи. Ведь после кровавой чистки взошел на трон новый Император, Цветы сна распространялись на территории столицы и всей империи с необычайно быстрой скоростью. Некоторые злые языки поговаривали, что новый император, еще до того как свергнуть предыдущую династию Тенлейни, занимался торговлей и экспортом Цветов Сна. И это несмотря на запрет прошлого Императора на все препараты подобного типа. Но жестокое наказание по законам империи, за их использование, продажу и производство с приходом нового императора больше никого не пугало.       Мужчина приблизился к ней и с обманчивой нежностью заговорил, крепко сжимая пальцы на её щеках:       — Вы теперь не виконтесса Мале, вы — лишь проигранная вещь. Вещь, что открывает рот, только тогда, когда нам нужно. Подставляет свои щели тогда, когда мы прикажем. Вы еще этого еще не поняли? — он говорил, обращаясь к ней вежливо, но его грубые слова и сама речь явно говорили о том, что он её уважает меньше чем муху, которая сидит на цветке. Скорее это подчеркнуто вежливое обращение служило лишь издевкой, и ничем иным. — Лаймон проиграл вас, как проигрывал до этого пару сотен монет. А если захотите сбежать отсюда, то ваш муж сам вас притащит и посадит на наши члены. Вам крупно не повезло с вашим мужем, Мел. Ведь он так трепетно соблюдает карточный долг.       Мужчина отпустил её лицо и резко рванул вниз ворот платья, разрывая его тонкую ткань, оголяя ключицы и грудь женщины. Мел задрожала и попыталась опустить голову чтоб скрыть свое лицо от стыда. Её тело подрагивало от страха, а соски на хорошей груди второго размера от прохлады помещения затвердели. В голове снова появился тот жужжащий злой голос: «Какая же ты дура. Надеешься на милосердие этих подонков? Смешная. Ты для них настолько же ценна как это платье… Ты никому не нужна, ты одна. Глупая идиотка. Неужели ты не видишь к чему это все идет?! Тебя уже никто не защитит. Никто и никогда. Кроме тебя самой…»       Женщина даже немного обмякла и словно потеряла последнюю надежду на жизнь. Его сообщник, который держал Мел за волосы, потянул её к кровати. При этом мерзко ухмыльнувшись, причмокнув своими пухлыми, как лепешки, губами произнес:       –У меня уже каменный стояк, Ральф, я так хочу её отыметь. Давай не тяни, бери её за ноги, — и затем он обратился к Мел — Или ты все же согласна по доброй воле раздвинуть ноги? Смотри, что ты упускаешь.       Он свободной рукой, схватил её маленькую ладонь и прижал к своему паху, показывая как выпирают его брюки из–за члена.       — Все женщины, которых я брал, молили, чтоб я не останавливался и долбил их, а добровольно тебе еще может…       Аристократка, которая до этого выглядела словно вот–вот потеряет сознание, внезапно открыла глаза, и её лицо изменилось на практически спокойное и умиротворенное. Она вздрогнула и проговорила, перебив его:       – Хорошо. Можете отпустить мои волосы, я сниму платье? Клянусь я больше не буду делать глупости… — помедлив, она добавила, — господин.       Стоило последнему слову сорваться с губ Мел, как оба мужчины на мгновение замерли, а затем переглянулись и плотоядно посмотрели на женщину. Ответом послужило то, что её волосы отпустили, и женщина плюхнулась на кровать. Мел стянула остатки платья с плеч и с бёдер. Оставшись обнажённой, она немного отползла по кровати и, упершись спиной в резное изголовье кровати, чуть отодвинула в стороны подушки.       Женщина сидела на заднице, её волосы были в небольшом беспорядке, на щеках еще можно было увидеть блестящие дорожки от слез. Они поблескивали из–за света единственной масляной лампы в этой комнате. Мел перекинула часть волос за спину, что позволило лучше рассмотреть её упругую грудь и тонкую талию. Она согнула ноги в коленях и раздвинула их, так что теперь можно было увидеть её лобок, покрытый тонкими, светлыми, короткими волосками и раскрытые половые губы. Мел, сверкнув своими фиолетовыми глазами, почти томно посмотрела на того мужчину, что говорил с ней более или менее вежливо:       — Я буду покладистой, господин.       Мужчины в это время стягивали с себя вещи, откидывая их. Они не отрывали взглядов от этой женщины, которая в свои тридцать с небольшим в одно мгновение превратилась из дрожащей мыши, заливающейся слезами, в лесную нимфу. Нимфу, которая готова раздвинуть перед ними ноги и впустить их в себя. Её белая почти алебастрового цвета кожа будто светилась изнутри. Припухлые губы раздвинулись и показался розовый язычок, что аккуратно прошёлся по нижней губе.        Мужчины играючи взобрались на кровать и приблизились к женщине. Один из них ловко подхватил её и посадил себе между ног так, что она чувствовала, как его твердый и горячий член упирается в поясницу. Этот же мужчина начал жадно лапать её грудь, зацеловывая левую сторону её шеи. Второй, которого, как она поняла, звали Ральфом, приблизился к её лицу и жадно прильнул к её губам. Целуя их властно, жестко и больно. При этом опустил свою руку и начал поглаживать её клитор.       Тот, который был сзади, проговорил с едва слышной хрипотцой:       — Ты была умной и послушной девочкой, так что и мы ответим тебе добром. Тебе ещё понравится нас двоих одновременно принимать в свою щёлку.       Мужчина потянул за сосок, заставляя из горла девушки вырваться не то стон, не то всхлип. Оторвавшись от её губ, Ральф произнес:       — Как давно вы занимались этим, Мел?       Брюнетка сладко вздохнула и прогнулась под ласками второго мужчины, прижимаясь к его члену ближе, прикоснулась левой рукой к обнаженной, покрытой шрамами груди Ральфа:       — Десять лет назад.       Ральф усмехнулся:       — Слышал, Луи, десять лет, да она все равно что девственница.       Мужчина за её спиной начал в ответ на её слова немного двигаться бедрами, трясь стволом члена по пояснице женщины. В какой–то момент Мел, что держала одну руку под подушкой, улыбнулась:       — Я хочу почувствовать вас во мне… прошу, господин. — Она томно посмотрела на Ральфа своими глубокими фиолетовыми глазами, хотя в этом свете почему–то её глаза выглядели почти черными. Женщина левой рукой прикоснулась к своим половым губам и раздвинула их, словно приглашая Ральфа в себя. При этом откинув голову немного назад, нашла губы другого мужчины, но отчего–то на её губах была такая улыбка, что мужчина на мгновение нахмурился. «Она же плакала и просила, и умоляла по дороге сюда этого не делать. А сейчас…» Его взгляд опустился прямо к её влажной киске, и мужчина отогнал эти мысли словно мошкару. «Какая разница, что она делала до этого, скорее всего, она приняла свою судьбу и решила, если быть с нами милыми, то мы ей ничего не сделаем. Все женщины такие, стоит увидеть член, говорят нет, хотя тело говорит да.»       Решив так, Ральф пару раз прошелся ладонью по своему толстому члену и направил его головку прямо к влажной от естественной смазки промежности брюнетки. Мужчина пристроил член своей рукой и одним резким движением бедер вошел в неё, она была такая узкая, что мужчина почти блаженно прикрыл глаза, растянул губы в улыбке, а в ушах зазвенело. Она его так крепко сжимала, что он мог с уверенностью сказать, что это одна из лучших кисок, которая доставалась ему за многие, многие годы. Не поднимая глаз от зрелища, которое ему очень нравилось, он взял её за одно бедро и чуть приподнял его. Внезапно женщина сама двинула бедрами ему навстречу и, одновременно с этим стоило ему поднять голову, она буквально впилась в него своими губами, проталкивая язык ему в рот, и в это же мгновение его рот и горло сжало от вспышки боли. Рот наполнился чем-то, в чём отчётливо ощущался привкус металла. Женщина отстранилась от него, и из её рта потекла тёмно-бордовая кровь, которая, вытекая из пухлых губ, стекала по подбородку, капая на грудь. Ральф перевел вытаращенные глаза за её плечо. Там он увидел, как хрипел, пытаясь заткнуть кровавый фонтан в районе яремной вены, его товарищ по несчастью. Мужчина что был за женщиной, поднял руку и схватился за её плечо. Словно стараясь впиться в её шею своей рукой, дабы её сломать этой твари. Мел же, не отрывая странного взгляда от мужчины перед собой, проговорила:       — Такой опыт впервые за десять лет мне нравится, надо его будет повторить с моим дорогим муженьком. Но перед этим отрезать его штучку.       Аристократка резко провернула кинжал, который все ещё находился в теле Ральфа, вправо. Так что раздалось хлюпанье из его кровоточащей раны, затем вытащила кинжал из–под подбородка мужчины. После этого Мел толкнула мужчину, отчего он распластался на спине. Он мог бы тратить силы на то чтоб придушить её, но нет. Он как и все живые существа больше хотел спасти свою шкуру. А поэтому отчаянно пытался заткнуть рану. При этом прекрасно понимая, что это бессмысленно, и его смерть уже рядом. Женщина встала на четвереньки и склонилась над мужчиной. Ральф пытался закричать, но из его горла доносились только хрипы и булькающие звуки, его руки слабели, и он с каким–то ужасом смотрел на Мел, которая в руках вертела кинжал. Затем она мило улыбнулась и проговорила:       — Кто бы думал, что этот кинжал, которым я собиралась убить себя, поможет мне в том, чтобы убить вас.       Брюнетка протянула ладонь и прошлась ладошкой по темно–каштановым волосам Ральфа, это движение можно было принять за ласковое, но в её глазах это читалось скорее как наблюдение за каким–то любопытным представлением. Ни капли сострадания, паники или страха в её глазах не было.       — Давно я не чувствовала себя такой свободной, спасибо тебе, Ральф. — она легонько коснулась губами его лба, оставляя влажный след от кровавого поцелуя.       Мел осторожно доползла на четвереньках к краю кровати под аккомпанемент из затихающих хрипов и подняла валяющуюся на полу белую рубашку одного из мужчин. Положив кинжал на пол, дабы не порвать одежду, она натянула её и медленно стала застегивать пуговицы, тихо заговорив:       — Знаешь Ральф, моя жизнь, последние 12 лет была похожа на ад… хотя нет, все пошло не так с той помолвки, а может и еще раньше. Отец, который умер, когда мне было 22, и когда я едва пережила второй выкидыш от этого ублюдка. Так что спасибо вам, вы смогли под конец моей никчёмной жизни заставить меня очнуться. А не плыть по течению до самой смерти. Эй, Ральф, — она обернулась к умирающему мужчине и присела возле него на кровать, — хочешь забавный факт? Те, кто сидят плотно на Цветах Сна, производят дефектную сперму, которая буквально будет отравлять партнера.       Мел почти нежно погладила Ральфа по волосам и снова натянула какую–то пугающую и ненастоящую улыбку, словно кукла, которая училась подражать человеческим эмоциям.       — Как я об этом узнала? Мой муженёк, как уже я не так давно узнала, уже с 19 лет плотно сидел на Цветах Сна. Из-за этого все мои попытки забеременеть ослабляли меня, моё тело, и мою матку … — женщина положила руку на свой живот и чуть сжала рубашку на нём, — все мои внутренние органы… В конце концов эти попытки привели к моему бесплодию, когда я едва вошла в зрелый возраст. Вначале он делал вид, что даже поддерживает меня, и что это у меня просто какая-то болезнь и в этом нет его вины. Но стоило моему отцу умереть, а брату отправиться на войну, как все поменялось.       Брюнетка наклонилась ближе к медленно моргающему мужчине:       — Он понял что может делать всё что угодно, и что никто не сможет меня защитить. А когда мой брат погиб при той самой битве под Ростернау, так это ему вообще развязало руки. Он вытянул из дома Эзенбаум, моего родного дома, всё до копейки, не гнушаясь, продавал имения и земли в тщетной попытке насытить свою жадность. Растрачивая на азартные игры и женщин. Ввязываясь в какие-то махинации, упиваясь своей властью надо мной. — Мел наклонила свою голову вправо и провела кончиком кинжала по обнажённой груди едва дышащего Ральфа. — Тогда мать ничего не соображала из-за утраты отца и моего брата, а я, я была… Хм… — женщина легонько тыкнула в него кончиком кинжала. — Уже умер.       С какой-то досадой в голосе проговорила Мел. Но немного безразлично пожав плечами, женщина поднялась на ноги. Выдохнув, она покрутила кинжал в руке и, подойдя к массивным двойным дверям, осторожно взялась за ручку и опустила её вниз. Дверной замок тихо щёлкнул, и женщина смогла выйти в коридор. Она пошла туда, где виделась со своим мужем в последний раз. Мел знала, что не встретит ни горничных, ни вообще кого бы то ни было из слуг, ведь этот дом был последним местом, куда бы хотела ступить нога любого человека.       Бежать она не собиралась, слишком долго сбегала от правды и непонимания, слишком долго прикидывалась незнающей и невидящей. А сейчас ей абсолютно было нечего терять. Даже за свою жизнь она не цеплялась. Единственное, чего она хотела, так это перед своей смертью заставить Лаймона Мале, её нынешнего мужа, смотреть на неё с мольбой. Чтобы его тусклые, рыжевато-русые волосы покрылись его собственной кровью. Чтобы его светло-голубые глаза расширились от ужаса и страха за свою жизнь. Чтобы его тонкие губы разлепились и вместо брани, которую она слышала последние десять лет, Мел слышала мольбу сохранить ему жизнь. О да, именно это она и хотела услышать. Мысли об умоляющем сохранить себе жизнь Лаймоне так взбудоражили Мел, что она впервые за долгое время чувствовала хоть что-то в своей жизни. Пусть это и было всего лишь нестерпимое желание поскорей увидеть умирающего мужа собственными глазами.       Брюнетка безошибочно нашла спальню, в которой сидели двое: какая-то женщина и её муж. Дверь в спальню была приоткрыта, и можно было совершенно спокойно их разглядеть.       Сейчас Лаймон уже не выглядел так же ослепительно, как когда она его впервые увидела в свои 17 лет во время дебюта. Не было того молодого 24-летнего мужчины, остался только 39-летний потрёпанный жизнью наркоман с крошащимися зубами, тремором и нервными тиками. Чёрными венами, что испещряли его тело и лицо, жёлтыми белками бешено выпученных глаз.       Этот наркоман в очередной раз, нагрев в специальной колбе мелко растёртые гранулы какого-то небесно-голубого блестящего порошка, глубоко вдохнул их. «И это подобие человека является племянником нынешнего императора? И это его я столько времени боялась?» Мел не сдержалась и беззвучно усмехнулась своим мыслям.       После того как умер Амель Мале, единственный наследник рода Мале окончательно погряз в собственном уничтожении. При жизни Мале старший хоть и смотрел на издевательства, которые обычно чинил над своей супругой его сын, сквозь пальцы, но всё же пытался удерживать Лаймона в узде. Так что смерть Мале-старшего окончательно развязала руки непутевому наследнику.       Лаймон занимался только тем, что прожигал свою жизнь, при этом крича на каждом углу, что он племянник императора. Отчасти из-за этого у него всё ещё водились какие-никакие деньги.       Но Императорская казна тоже была не резиновой, а сам «племянник» стал как бельмо на глазу у, и без того имеющего разваливающуюся власть на руках, нынешнего Императора.       Деон Солсбери, Герцог Солсберийский, который и был сейчас императором, на самом деле был лишь интриганом и предателем истинного императора. Герцог, что благодаря перевороту, хитрости и долго строящимся козням пришёл к власти, в итоге получил дырку от бублика, а не страну. То, к чему он шёл долгие годы, превратилось в ничто. Уничтожение конкурентов, убийства, подлог, подстрекательства — вылилось в то, что его власть так и не была признана легитимной до конца. И тут и там вспыхивали мятежи.       Другие герцогства одно за другим пытались саботировать императора или вовсе отделиться от империи, и это были всё те же аристократы, которые немногим раньше радостно улюлюкали при казни предыдущего императора и всей его свиты на центральной площади столицы.       Мел тихо открыла дверь. Диванчик, на котором они сидели, стоял спинкой к двери, и поэтому подойдя незамеченной к своему мужу, она аккуратно взяла его за волосы одной рукой, а другой к горлу прижала лезвие бритвенно–острого кинжала.       — Ох, милая, — Мел обратилась к какой–то молодой куртизанке, что сидела рядом с мужем. Из одежды на девушке был только корсет и чулки с подвязками. И эта куртизанка, казалось, даже и близко не поняла, что происходит. Проститутка перевела на них двоих свой пустой взгляд, в котором не было ни намека на понимание ситуации. — Да ты, видимо, совсем улетела. Хм, раз криков не будет, то сделай так… Сходи, пожалуйста за его телохранителем, скажи, что госпожа перерезала горло своему мужу.       Девушка медленно моргнула и чуть нахмурилась:       — Но ты же не перерезала…       — Когда придешь, уже перережу. — С милой улыбкой ответила Мел.       Молодая проститутка глупо хихикнула, словно Мел сказала какую–то шутку, и поднялась на ноги, её зашатало и она, медленно и неуверенно ковыляя, пошла на выход из комнаты.       — Ты что–то притих, муженек. — Она обратилась к податливому Лаймону. Немного склонив голову, Мел посмотрела на мужа: он был настолько обдолбан, что даже не обратил внимания на происходящее. Он сидел как бревно, не в силах из–за безудержной эйфории от наркотика даже шевельнуть пальцем. Вероятно, перед его глазами сейчас вообще было другое видение этой ситуации, и он опять находился в своих видениях, которые давали ему Цветы Сна.       Брюнетка, не убирая кинжал от его горла, но отпустив волосы, обошла его и села ему на колени, положив одну руку ему на плечо, а другой уже сильнее прижав к его шее кинжал. Лаймон блаженно улыбнулся и только начал осознавать происходящее, что отразилось в его светло–голубых глазах, мерзко смотревшихся на налитых желтым, почти оранжевым цветом белках. В его глазах, наконец, появилось непонимание и немного злости. Он открыл рот и, еле ворочая распухшим от наркотиков языком, пролепетал:       — Ты же должна быть в койке с Ральфом. — Слова и осмысленное предложение явно давались ему с трудом, и он едва ли не после каждого слова делал небольшую паузу, словно пытаясь собрать последние, не растекшиеся от наркотиков, мозги в кучу.       — Я убила его, — коротко и спокойно произнесла Мел. У неё был такой тон, будто он спросил, какая погода была за окном, а не о том, почему её не насилуют в соседней комнате два незнакомых мужчины за его карточные же долги. — Хочешь узнать как? Я перерезала одному глотку, а голову Ральфа буквально насадила на этот самый кинжал. Но знаешь, чего мне в этот самый момент захотелось?       Лаймон расширил глаза и, казалось, до него только начал доходить смысл всех сказанных слов.       — Ты что?.. Ты теперь покойница, за ним стоят…       Женщина прямо посмотрела ему в глаза: он был настолько омерзителен что и словами не передать. Вонь и смрад от наркотиков так въелись в его тело и душу, что казалось будто он и есть само воплощение тех самых Цветов Сна. Тот прекрасный принц, коим она его видела, оказался тщедушным червяком. Низкосортный ублюдок лишь примерял маску любящего и доброго мужчины. Та поддержка которую он оказывал, была лишь фикцией, пустым фантиком у мусорки. Ничем.       Ей стало так мерзко, что её уши слышат его голос, а на коже чувствуется его дыхание. Отвратительна его рожа, и даже мысли о том, чтобы высказать ему все то, что так давно копилось у неё в душе, исчезли. Она просто хотела покоя. Покоя и смерти. Резко схватив Лаймона за сальные волосы, она одним быстрым движением перерезала его горло буквально от уха до уха. Горячая, липкая кровь полилась на Мел, в одно мгновение окропляя её белую рубашку, впитываясь в ткань и все тело. Все лицо было покрыто кровью её мужа, а он сам немного дергался, видимо, пытаясь пересилить действие наркотика и закрыть свою рану. Но это ему явно не удавалось. Женщина левой ладонью стерла со своего лица кровь, хотя скорее просто размазала её по нему.       — Какое же ты ничтожество. — Она посмотрела в его умоляющие и такие полные ужаса и животного страха глаза. — Я так давно хотела тебе все высказать, излить душу… показать свою боль, но в этот момент поняла, что это бессмысленно. Ты превратил мою жизнь в такой ад, что даже твоя смерть не дает мне облегчения. Впрочем, как и твоя жизнь.       Мел выдохнула и, не отрывая взгляда, смотрела как затухает жизнь не только в глазах её мужа. Затухали не только его глаза, но и её собственные, будто в этих фиолетовых глазах уже давно не было жизни.       Внезапно в комнату ворвались три рыцаря, от которых разило алкоголем, а по их одежде было понятно, что они явно не на посту находились. Половина доспехов на них отсутствовала, рубашки были засалены и не заправлены в брюки, один из рыцарей вообще на ходу застегивал штаны. Казалось, что если бы Мел не отправила проститутку за ними, эти трое заметили смерть своего господина не раньше чем к завтрашнему полудню.       — Ваша Милость!       По мере осознания ситуации их глаза округлялись, пока один из них тихо не произнёс:       — Госпожа…       — Я больше не ваша госпожа. Теперь, — она прислонила кинжал к своему горлу, — я свободна.       С этими словами девушка что есть сил и мочи воткнула кинжал себе в горло, и её глаза с облегчением начали закрываться, ведь теперь она как вольная птица может сбежать из этого ада…       Она видела как к ней подбежали охранники и оттащили её от тела Лаймона. Как её положили на пол и один из охранников что-то прокричал другому и резко рухнул перед Мел на колени. В его темных глазах девушка заметила панику и самый настоящий страх. Каштановые волосы перевязанные в тугой пучок на затылке немного растрепались и несколько прядей упали на лицо.       В голове Мел пронеслось: «А, это тот парень… Он единственный из этого особняка кто пытался обращаться со мной уважительно… Как же его зовут… Не могу вспомнить…»       Этот мужчина прикрыл её горло ладонью и стал поддерживать за затылок. Все начали суетиться, кто-то искал тряпку, кто-то побежал за лекарем. Она лежала на руках у охранника и чувствовала мягкость ковра. Она точно помнила какой у него был цвет. Нежный, песочный. Такой как берег океана к которому обещал отвезти её Макс, после того как вернётся с войны победителем. Но не вернулся. Не отвёз.       Теплые руки поддерживали её голову и прикрывали рану на шее. Он не вытаскивал кинжал из неё, прекрасно зная, что этим он только ускорит кровопотерю. Она видела как в глазах мужчины появились слезы которые застилали ему обзор.       – Зачем вы это сделали, госпожа… — пробормотал он.       С каждой секундой кровь что лилась из раны на шее образовывала лужу все больше и больше. До тех пор пока ковер песочного цвета не окрасился в цвет крови.       Женщина с трудом подняла свою окровавленную руку, к которой будто привязали мешки с песком, и аккуратно положила её поверх руки охранника. Холодные как лёд, кончики пальцев Мел чуть сжали ладонь мужчины. Затем на её лице появилась мягкая улыбка. Брюнетка одними губами произнесла последнее на что были силы: «Спасибо…».       В её же голове благодарность прозвучала более полной: «Спасибо, что оплакиваешь мою смерть…»       Внезапно звук исчез, а картинка перед полузакрытыми глазами начала дергаться, будто кто–то трясет фотокарточку и перетягивает изображение на пару кадров вперед и назад, то ускоряя их, то замедляя. И тут картинка перед её глазами стала меняться, стремительно отматывая время назад. Вот она видит, как от болезни сердца умирает её свёкр, следом она стоит на банкете в связи с коронацией нового императора, и её собственный муж выливает ей на голову белое игристое вино перед всей аристократией.       Еще немного изображение дернулось и вновь поменялось. Вот она стоит в шатре рядом с Лаймоном и новым императором наблюдает за тем, как ведут предыдущего императора Фергуса Этана Тенлейни. Некогда могучий мужчина, поражающий своим крепким телосложением, теперь больше напоминал оборванца и обычного старика. Спутанные, когда–то ярко-алые, волосы стали тусклыми и покрылись сединой. Рядом с ним стоял еще один мужчина с больше темно–розовыми, нежели красными волосами. Это был единственный выживший сын бывшего императора Фергуса — Хейл Тенлейни. Ранее он был известен как ловелас и отброс, но даже его незаинтересованность в власти ничуть не спасла от казни.       Обоих мужчин поставили на колени и заставили положить головы на плахи. Два палача одновременно вскинули вверх топоры и следом за знаком, который отдал нынешний император, род Тенлейни перестал существовать.       Изображение отмоталось еще немного назад, и вот Мел получает письмо с известием о смерти своей матери. Она просто смотрит на это письмо, понимая, что теперь она осталась последней из рода Эзенбаум и что она теперь действительно одна. Сам же Лаймон стоит над ней и, толкая Мел, орет, запрещая организовывать похороны и вообще ходить на могилу матери. В какой–то момент Лаймон вскинул руку, дабы дать ей пощечину, но изображение вновь замерло, а затем дрогнуло.       Следом перед глазами уже показалось известие её родного и любимого брата, который погиб вместе с кронпринцем, сражаясь неизвестно за что. Они были в императорском замке, стоя перед гробом Максимилиана, её любимого и единственного брата. Мать упала на колени и рыдала словно раненый зверь, разбивая кулаки в кровь о крышку закрытого гроба. Вокруг них собралось много людей, и часть их них не могла сдержать сочувствующее выражение лица. Лаймон же, изображая свою привязанность, прижимает Мел к себе, давая выплакаться, но сам же при этом нагло ухмыляется, едва скрывая это, будто чувствуя власть над ней. Он не отрывал взгляда от своего дяди, Деона Солсбери, уголки губ которого так же были приподняты, несмотря на то, что он находился в окружении людей.       Затем изображение вновь поменялось, но теперь Мел видит, как отца заносят в шатер в период охотничьих соревнований, и ей всего 22 года. Из его рваной раны на груди торчат ребра, и можно увидеть, как медленно бьется его сердце. Кровь стекала по его бокам, окрашивая одежду для охоты в темно–бордовый, почти черный цвет. Лицо стремительно бледнело, а темно–фиолетовые глаза тускнели с каждым мгновением. Губы дрожали, и казалось, отец что–то бессвязно бормотал, не отрывая взгляда от своей жены. Мел отодвинули дальше и после вывели из шатра, а вокруг засуетилось множество целителей.       Затем изображение снова тряхнуло и опять все события пошли в обратном направлении: вот свадьба, которую она так ждала, красивое дорогое платье, что переливалось блеском мелких бриллиантов. А вот её брат Макс, злобно сверлящий глазами жениха, стоящего рядом с его любимой, едва пересекшей 20–летний возраст, сестрички. Макс еще в самое первое их знакомство сказал сестре, что Лаймон лживый подонок и кусок дерьма, но Мел была слишком ослеплена любовью, чтобы что–то замечать.       В какой–то момент по мере отматывания назад картинка начала замедляться и в итоге замерла в одном месте. Вот она молодая девушка 16 лет пошла вместе с камеристкой и своим братом на летний фестиваль в честь дня рождения императора, который с огромным размахом отмечался в самом центре столицы. Бал в этом году в честь дня рождения был отменен и заменен спонсированием фестиваля в самых крупных городах страны.       А она, Меллиса Эзенбаум, сидит в шатре у гадалки, которая сказала всем, кроме самой Меллисы выйти, пока будет предсказываться судьба. Маленькие, аккуратные ручки без побоев, без шрамов и мозолей лежат на большом хрустальном шаре, что стоит на хлипком деревянном столике, покрытом красной облезлой шалью. Звуки, которых все это время просто не существовало, лавиной обрушились на неё, и девушка инстинктивно попыталась закричать, но из её рта доносились лишь безмолвные хрипы. Виски Меллисы будто проткнули металлическим прутом, который поворачивали из стороны в сторону, словно вороша раскаленные угли. Брюнетка попыталась схватить себя за голову, но в её руки вцепилась старая, дряхлая, темнокожая дарнийка, которая своими невидящими, слепыми глазами уставилась на девушку и тихо рассмеялась:       — Что ты такая бледная, смерть свою увидела?       Девушка сквозь слезы из–за головной боли посмотрела на старуху и, едва шевеля губами, произнесла:       — Что это... что я...       Всклокоченные, практически полностью седые, кудрявые волосы дарнийки торчали из–под красного платка. Морщинистое лицо было таким старым, что казалось, еще немного, и она прямо здесь на месте превратится в замершую, засушенную мумию. Старуха снова растянула потрескавшиеся губы в улыбке, обнажая неровный ряд гнилых зубов. Меллиса попыталась встать, и стул, на котором как оказалось она сидела, упал с грохотом на пол. Отчего брюнетка едва смогла удержаться на ослабевших ногах.       — Ты видела свою судьбу и то, как ты закончишь свою жизнь.       — Как... это все сон? – девушка все еще неверяще смотрела на дарнийку, которая будто мертвой хваткой вцепилась ей в руки, прижимая их к хрустальному шару. – Это все не реально?       — Станет реальным, если ты не найдешь в себе сил изменить все.       — Что? Я? – Меллиса дернулась, пытаясь сбросить руки старухи, но они словно были сделаны из камня. Так что ей даже немного пошевелить своими руками не удалось – П... Почему вы мне это показали?       — Я же сказала, ты мне свое проклятие, а я тебе твою судьбу. – Немного раздраженным голосом проговорила дарнийка – Честная сделка.       — П...проклятие... – голову опять словно сдавили тисками, девушка уже думала, что у неё из–за боли взорвутся глаза, но внезапно все прекратилось. А в ушах остался только звон. Вот только теперь девушка чувствовала себя иначе. Более... полноценной. Словно до этого её разделили на части и эти части прятали по темным углам, оставляя лишь кусок, который отвечал за все что происходит.       — Теперь все. – Старуха с небольшим презрением откинула её руки от шара. Взяв тряпку, дарнийка начала натирать прозрачную поверхность хрустального шара. – Чувствуешь изменения?       В голове понеслось: «Изменилось это мягко сказано. Я наконец чувствую себя живой, старуха!»       Меллиса немного приподняла свои брови, словно не веря, что это подумала именно она. Ведь подобного рода мысли, жестокие, озлобленные и дерзкие ей были неведомы до этого момента. Словно кто–то опустил плотину которая отделяла её темное начало и теперь все медленно перемешивалось.       Спустя несколько мгновений девушка все же неуверенно кивнула. Её фиолетовые глаза с каплями пурпура и разводами цвета маджента на радужке блуждали по шатру не в силах за что–то зацепиться. Молодая девушка с каждой секундой убеждалась в том, что действительно чувствовала и ощущала себя совершенно иначе. Словно ей дышать стало легче. Но она все еще не понимала, что реально, а что нет. Может это её агония после смерти? Или всё действительно правда? Девушка незаметно прикоснулась пальцами своей правой руки к предплечью и что есть сил ущипнула себя. Боль была реальной и сильной, так что пришлось даже потереть место, за которое она себя ущипнула. Но все же её ощущения были ближе к тем, которые она чувствовала в момент своей расправы над Лаймоном. Подобно тому, что с её тела сняли путы и огромный камень, что давил ей на грудь, заставляющий соглашаться со всем, что он говорил. Камень, который приглушал её собственные мысли и заставляющий делать все, чтобы он ни пожелал. Сейчас же её разум был холодным, и словно получил ту часть, которой не хватало. То, что было недостающей деталью даже в последние мгновения жизни, которые она видела недавно. Словно теплый морской бриз, дающий надежду и уверенность. Меллиса немного наклонила голову все еще прислушиваясь к своим новым ощущениям:       — Что за проклятие на мне было?       — Наверное ты о нем слышала, называется «Гордость семьи», тебя твои родители так любят, что решили сделать покладистой, – старуха саркастично хмыкнула.       — «Гордость семьи»? – повторила она, будто пробуя на вкус эти слова, затем, словно вспомнив, протянула: – А, это то проклятие для коррекции поведения ребенка, чтобы родителям не о чем было беспокоиться, верно?       — Именно так, моя дорогая. Только твои родители видимо забыли о том, что его нужно снимать, и нельзя чтобы оно было всю жизнь. Ведь иначе... последствия ты видела.       — Но в конце... – она запнулась, подбирая верные слова для того чтоб назвать то что она видела своими собственными глазами.       — Видения, – подсказала ей старуха.       — Да, видения, я видела что...       — Сколько тебе там было лет?       — Около 30.       — На тебя наложили проклятие, когда тебе было 6 лет. – Она подхватила хрустальный шар на подставке и, подняв его, понесла ближе к шкафчику без дверок, и затем стала впихивать на одну из полок. – Обычно его снимают через 5–10 лет, но если долго не снимать, постепенно оно истончается, и тогда под воздействием горя, утрат и трагедий само по себе спадает, но при этом сопровождаясь различными... так скажем, побочными эффектами. В виде испорченной жизни, например. Или сломанной психики, психоза, безумия или вообще потерей личности.       Старуха резко рассмеялась своей шутке и обернулась к ней, махнув пыльной тряпкой, которой только что терла свой магический шар.       — Все, иди отсюда, проваливай, мне больше нечего тебе сказать и показать, а тебе нечего мне дать. – Она подошла ближе и еще раз махнула лоскутом ткани прямо перед лицом девушки, едва не щелкнув последнюю по носу. Отчего аристократке пришлось отшатнуться, и она буквально вывались за пределы небольшого шатра, над входом в который висела обшарпанная табличка черного цвета. Надпись на ней гласила: «Тайны будущего с Мадам Мистик».