Принц Дурмстранга.

***

      Зимнее утро в Дурмстранге начиналось с пробуждения в полутьме. Сквозь массивные окна спальни факультета пробивался слабый свет, от которого магические кристаллы на потолке мягко мерцали серебром. Вацлав Каркаров сидел на краю своей кровати, натягивая чёрные перчатки. За окном бушевала метель, но его это уже не пугало — год на суровом Севере приучил мальчика ко всему.       Воцарившаяся тишина в комнате была нарушена только ленивым шуршанием пергамента: Левин, его старший товарищ и, пожалуй, единственный друг, листал какой-то древний учебник, который он, скорее всего, снова стащил из библиотеки. Томас, как обычно, возился с картами на своей кровати, а Каспер стоял у окна, лениво бросая на Вацлава оценивающий взгляд.       — Ну что, гений? Готовишься снова нас затмевать? — протянул Каспер с едва заметной усмешкой.       Вацлав не отреагировал. Он знал, что эти колкости были не более чем маской — раздражением от того, что он за год превратился из «сына директора» в ученика, о котором говорили не только на Гласиасе, но и по всей школе.       — Завидуешь? — лениво бросил Левин, даже не отрываясь от книги.       — Да как тут не завидовать? — усмехнулся Каспер. — Его так любят, что даже девчонки с Венери хвостом за ним бегают.       Вацлав вздохнул. Внимание факультета Венери — исключительно женского и известного своими красавицами — стало для него не только неожиданностью, но и настоящей головной болью. На каждой перемене, в каждом коридоре его окружали сияющие улыбки и приглушённые шёпоты. Кто-то из девушек старался подарить ему сладости, кто-то пытался уговорить его помочь с заклинаниями. Даже на тренировках по квиддичу, где он был ловцом, их взгляды прожигали ему спину.       — Думаешь, это меня радует? — тихо бросил Вацлав, наконец поднимаясь. Его голос был спокойным, но в нём звучала усталость.       Каспер усмехнулся, но ничего не сказал. Левин, напротив, захлопнул книгу и подошёл к Вацлаву.       — Забудь о них. Если так продолжится, им просто надоест. Или ты начнёшь игнорировать лучше, — сказал он, похлопав друга по плечу.       На уроках всё шло как обычно. Профессора, давно заметившие необыкновенные способности Вацлава, иногда смотрели на него с удивлением. Сегодня это был урок по прорицаниям. В тёплой, наполненной ароматом трав и благовоний комнате профессор Хельгринн разливал изящные кубки с чаем из листьев шалфея.       — Загляните в чашу, студенты, — раздался его глубокий голос, больше похожий на рокот. — Что вы видите?       Вацлав посмотрел на свой кубок, едва скрыв раздражение. Прорицание он терпеть не мог, особенно после того, как год назад в нём начали открываться странные способности. Вначале он списывал это на совпадения: описал содержимое чаши, которое смог разглядеть, и оказался прав. Потом всё стало серьёзнее — один за другим он видел во сне эпизоды будущего, которые сбывались.       — Каркаров, ты опять молчишь, — недовольно сказал Хельгринн.       Мальчик опустил голову, заглядывая в чашу. Сначала ничего — только запутанные линии. Но потом перед глазами мелькнул образ: метла, высоко в небе, обрывок ярко-красного шарфа. Резкий порыв ветра, крик, падение…       — Кто-то упадёт с метлы, — медленно произнёс он. Его голос был тихим, но уверенным.       Профессор прищурился, но не возразил.       К вечеру предсказание сбылось. Один из игроков команды факультета Фламма потерял равновесие на тренировке и слетел с метлы, сломав руку. Вацлав смотрел на это с трибун, чувствуя странную смесь облегчения и беспокойства. Он знал, что его дар мог быть полезным, но он тяготил его.       — Ты видел именно это, не так ли? — спросил Левин, когда они возвращались в спальню.       — Да, — коротко ответил Вацлав.       Левин молча кивнул. Он не лез с расспросами, что Вацлав ценил больше всего. Левин был единственным, кто понимал его молчаливую природу, кто не задавал лишних вопросов, а просто был рядом.       Позже вечером, когда все уже легли спать, Вацлав сидел у окна, глядя на заснеженный лес. Луна ярко освещала вершины сосен, а где-то вдалеке выли волки. Он знал, что путь, который он выбрал, будет нелёгким. Но у него было преимущество: разум, решимость и, как бы ему ни хотелось это отрицать, дар, который давал ему преимущество перед другими.       Он встал и подошёл к кровати, где на сундуке лежала его метла. Она была потрёпанной, старой модели, но ему она казалась совершенством. Квиддич был для него единственным способом забыться, единственным местом, где он чувствовал себя просто мальчишкой, а не «гением» или «Каркаровым».       «Завтра — новый день», — подумал он, прежде чем потушить лампу.