Двойник

Солнце в пузыре, но всё же светит постепенно

Переливчатые твари захватили эту землю

Вместо мыслей — пузыри, разъедают изнутри

Это мыло ядовито, только пачкает в грязи

алёна швец. — «мыльные пузыри»

День тянулся за днем. Медленно. Тягуче. Несмотря на множество выполненных поручений, Геральт так и не приблизился к разрешению проблемы проклятого поля. Солдаты вечно пытались скрыть правду, историю Сабрины каждый перевирал на свой лад, а общение с чародеем Хенсельта и вовсе походило больше на наказание, чем на помощь. Что-то в Детмольде упорно отвращало ведьмака, какое-то внутреннее ощущение, настойчиво кричащее об исходившей от колдуна опасности.   Поддерживаемое тело грязно выругалось, невпопад икнуло и чуть не упало, пошатнувшись на небольшой кочке. Геральт вымученно закатил глаза и мысленно взмолился: «Лишь бы стража ничего не заметила». Он уже проклинал себя за решение помочь солдатне, что с большим трудом связывала издаваемые звуки в слова. Раздающиеся из-за стены крики: «О-о-одрин!», — лишь сильнее убеждали его в бессмысленности собственных действий.   Стражник, презрительно смерив пьяницу взглядом, бросил несколько грубых замечаний в его адрес и, равнодушно махнув рукой, вернулся на пост. Одрин был фигурой знаковой, и в лагере к нему относились если не с уважением, то хотя бы с долей снисхождения. В очередной раз выругавшись и подняв за шкирку валяющуюся в грязи пародию на солдата, Геральт направился в лагерную столовую.   Неожиданно для ведьмака, компания выпивох оказалась достаточно подробно осведомлена о заговоре в рядах армии Каэдвена. Дела в лагере явно шли плачевно. Удивляло одно: как Хенсельт до сих пор мог быть не в курсе всех настроений среди собственных солдат? Почему позволил пустить дело на самотёк? Неужели, чародей настолько скрывает от короля важную информацию? Оставалось лишь найти этого Винсона Траута, о котором упомянули товарищи Одрина. Сделав мысленную пометку, Геральт вышел на улицу.   Солнце пятнами скакало по колышущимся от ветра флагам и тентам шатров и палаток. Отражалось от натираемых солдатами оружия и доспехов. Слепило сражающихся на арене смельчаков, решивших бросить вызов прожженным в боях воинам. Геральт прищурился, вглядываясь в лица фехтовальщиков. — Эй, ведьмак! — в паре шагов раздался голос Проксима — распорядителя арены. — Не желаешь сразиться с цветом каэдвенского рыцарства?   Геральт подошёл ближе, разглядывая жёлто-бурые доспехи мужчины и небольшой список в его руках. Коротко кивнув и получив необходимые инструкции, он спустился на засыпанную песком площадку. Повсюду виднелись пятна крови, выбитые зубы и фрагменты доспехов. Солдатня явно знала толк в развлечениях.   Один за одним соперники выбывали из турнира, изрядно поколоченные ведьмачьим мечом. Уж чему-чему, а подготовке воинов Хенсельту явно следовало уделить больше внимания. Геральт, сбив с ног последнего, отёр клинок подобранной ветошью и уже было шагнул к выходу, как всеобщее внимание привлекла чеканящая каждый шаг Бьянка.   Сверху раздался подбадривающий вопль Фальки, державшей в руках подобие плаката, что коменданты и управители обычно развешивают на городских стенах. Прищурившись, Геральт смог разглядеть неровную, но с большим старанием выведенную надпись: «Бъянка ты ЛУТШАЯ», рядом с которой красовался угольный человечек, отдалённо напоминавший саму девушку. «Удивительно, как быстро они обучили девчонку письму, — подумал ведьмак. — Хотя и есть ещё, над чем поработать…»   Бьянка двигалась проворно. Словно змея в камышах, она извивалась в выпадах и разворотах, ловко орудуя сразу двумя мечами. Геральт чуть не пропустил удар в бедро, засмотревшись на чересчур глубокий вырез рубашки, колышущейся от каждого взмаха и каждого финта. Шаг её — лёгкий и пружинистый, атаки — короткие и точные, взгляд — ясный и решительный. Поддайся ведьмак сейчас — и Бьянка точно решит, что он видит в ней лишь ни на что не годную женщину. Что было в корне неверно.   Закончив почти на равных, Геральт все же одержал верх. По спокойному выражению лица и слегка приподнятому уголку губ он понимал: Бьянка более чем довольна исходом. Вдвоём они покинули арену и получили от распорядителя выигрыш. Каждый свой. Несколько звонких монет, блестя и переливаясь в солнечных лучах, ссыпались в небольшой кожаный кошель. Мысленно подсчитав собственные накопления, ведьмак выдохнул: он наконец-то мог позволить себе обновить доспехи.   Пища от восторга, Фалька сбежала с трибуны и тут же бросилась Бьянке на шею. Она без устали повторяла, какая же Бьянка молодец, как ловко и быстро она двигалась и как практически утёрла нос ведьмаку. Геральт лишь сдержанно хмыкнул и ответил коротким кивком на просьбу девушек хоть изредка заглядывать в лагерь. Поймав на себе заинтересованный взгляд голубых глаз, он едва заметно улыбнулся и направился к столовой. После боя неимоверно хотелось пить.   В голове всё настойчивее пульсировала мысль. Всё в ведьмаке искренне хотело поддаться ей, поверить, что это правда. Что это может быть правдой. Он всё пытался убедить себя. Пытался под разными углами представить себя рядом с Трисс. Рядом с Бьянкой, о которой не переставал думать с той самой ночи, как вытащил её из резиденции Лоредо. Рядом с Шани. Рядом с Йен, о которой помнил настолько мало — ничтожно мало, — что выхватывал из разговоров каждое воспоминание о ней, каждую мельчайшую деталь.   Он был готов думать о ком и о чём угодно, лишь бы не о человеке, что, вопреки здравому смыслу, оказался его «судьбой», его «предназначением». От одной лишь мысли об этом свело желудок и обожгло горло, как обжигает выпитый натощак крепкий спирт. Пожалуй, ведьмак мог бы определить это как тошноту. По крайней мере, нечто подобное он испытывал в моменты сильной интоксикации. Алкоголь или элексиры — сейчас это было не так важно. Его мутило от одной лишь мысли, что между ним и... что между ними что-то могло быть.   И все же, он не мог не думать. Сколько бы раз он ни повторял про себя мантру о равнодушии и бесчувственности ведьмаков, мысль о собственном безрассудстве, глупом желании поиграть с Предназначением, снова и снова ядовитой змеёй заползала в самые отдалённые уголки души.   Геральт и не заметил, как подошёл к полуночно-синему шатру с белыми лилиями. Ветер трепал их, как треплет паруса уходящих в  море кораблей. Солнце клонилось к закату, красным заревом освещая наточенные верхушки столбов и реющие знамёна. За дальними палатками Тринадцатый сосредоточенно объяснял Фальке, как правильно целиться в ветреную погоду. Выпустив несколько болтов мимо, она всё же смогла попасть в самый край мишени.   Уловив тонкий лавандовый шлейф, ведьмак обернулся. — Отличный был поединок, ты мастерски сражалась, — мысленно вытряхнув из головы гнетущие мысли, он, как мог, мягко улыбнулся подошедшей Бьянке. — Отличный поединок только тот, что оканчивается победой, — безразлично фыркнула она в ответ. — Не стыдно проиграть мутанту, который создан, чтобы махать мечом. Ты была намного лучше, чем все каэдвенские рыцари вместе взятые.   И все же что-то было в этой девушке. Что-то притягательное, манящее. Он чувствовал исходящую от неё силу и решительность. Несмотря на довольно хрупкое телосложение, короткие и почти ничего не прикрывающие доспехи, он видел, что настоящая Бьянка в бою была не слабее своих же соотрядников. Амбициозная, благородная… и прекрасная — такой была она в глазах ведьмака. — Ты очень мил, — переступив с ноги на ногу, прошептала Бьянка. — Я очень откровенен. — Это редкая черта… — она прищурилась, разглядывая выражение его лица. — В палатке у меня кувшин вина из Туссента. Не желаешь попробовать?   Геральт на мгновение задумался. Он давно уже думал о Бьянке как о девушке, женщине, так что мешало ему согласиться на её предложение? Всяко это было лучше пустых философствований. Слегка наклонившись, он понизил голос: — Хотел было предложить сам, но не думал, что ты согласишься. Думал, решишь отыграться за поединок. — Геральт, на самом деле, я благодарна за честный бой. Если бы ты дал мне фору, я послала бы тебя к лешему, — мягко улыбнувшись, она подмигнула и жестом поманила ведьмака к отдельно стоящей палатке.   «Лучше один день прожить королём, чем всю жизнь быть нищим», — эхом раздалось в голове Геральта, когда он коснулся бархатной белой кожи под чересчур коротким гамбезоном. Его собственная кружка полетела в угол палатки, вслед за бьянкиной, расплескав по пути остатки вина. Тепло от выпитого алкоголя разливалось в груди, стекало в поглаживающие талию руки, спускалось в низ живота.   Бьянка двигалась легко, пластично, будто была сделана из воска, но с крепкой, стальной сердцевиной. Красивая, молодая и энергичная, она действительно знала, чего хочет от жизни. Запустив тонкие пальцы в белые, как снег, волосы ведьмака, она притянула его ближе, смешав его дыхание со своим собственным. Она никогда не строила каких-либо надежд на отношения с ним. Этот вечер — не более чем удовлетворение естественных потребностей.   Геральт провёл кончиками пальцев по особенно яркой татуировке на её груди, коснулся губами выступающих ключиц, слегка прикусив кожу. Под срывающиеся с губ Бьянки взволнованные вздохи он снова и снова проводил рукой по точёной фигурке, по её крепким бёдрам, по влажной от испарины, по-кошачьи выгнутой спине. Он ощущал её близкое присутствие собственной кожей, вдыхал запах её тела, слышал трепещущее в груди сердце. Он прислушивался к себе, пытаясь понять, было ли в нем что-то кроме физического желания. Искал, но не находил. *** — Теперь понятно, почему девушки так сходят с ума по ведьмакам, — отдышавшись, прошептала Бьянка. Она рассеянно провела кончиками пальцев по особенно ярким шрамам на груди Геральта. — В основном, чародейки. Хотя их, кажется, привлекает все, в чем есть хоть капля магии. — Не думаю, что они падки на тебя только из-за магии, — одними глазами улыбнулась она, лукаво подмигнув.   С улицы донеслись шум и ругань, перемешанные со звоном разбиваемого стекла. Бьянка мученически закатила глаза и откинулась обратно на подушку. — Роше опять отчитывает Силаса за пьянку на посту. Кажется, сегодня была его очередь стоять в карауле.   Лениво потянувшись, она нехотя поднялась с кровати. Взгляд её упал на небольшое ведёрко с водой и лежащий рядом кусок тряпки. Крики на улице стали отчётливее. Поморщившись, Бьянка смочила ткань в воде и принялась отирать себя, изредка поглядывая на задумчиво уставившегося на навес Геральта. — Как думаешь, не станет ли на свете на одного ведьмака больше через несколько месяцев? Ты был не очень осторожен, — попыталась она привлечь его внимание. — Ведьмаки, как и чародеи, стерильны. Можешь не переживать на этот счёт, — отстранённо ответил он, все ещё блуждая где-то далеко в собственных мыслях. Будто вслушивался в происходящее за пределами палатки.   Взгляд Бьянки замер на собственных руках, сжимавших мокрую ткань. Рассеянно ополоснув тряпку в ведре и как следует отжав, она протянула её ведьмаку. — Хочешь сказать, у тебя никогда не будет своих детей? — Это все результат мутаций, мы не выбирали такую жизнь. Да и какие дети могут быть с такой профессией? — немного устало заметил он, убирая с тела следы недавней близости. — Наверное, ты прав…   Приведя себя в порядок и наскоро одевшись, Геральт коротко чмокнул Бьянку на прощание в висок и вышел на улицу. Прохладный и влажный вечерний воздух мягко скользнул по лицу, наполнил лёгкие. За время, проведённое в тёплых женских объятиях, небо успело сменить свой цвет с алого на антрацитовый. Несколько звёзд слабо мерцали высоко над головой, а вдали тускло горели лагерные костры. — Так какого хера, я тебя спрашиваю, ты снова надрался? Ты солдат элитного подразделения, а не сраный вахлак. Чтобы через час ничего этого тут не было, а ты стоял на посту, до самого рассвета!   Резкий и грубый голос командира Синих Полосок гулким эхом отражался от тентов палаток. Побелевший то ли от приступа тошноты, то ли от страха Силас беспомощно кивнул. Взгляд его, остекленевший и слегка ошалелый, метался в поисках пути к отступлению. Заметив валяющиеся под ногами пустые бутылки, он лисицей нырнул вниз и принялся судорожно их собирать, стараясь не выронить ни одной.   Проводив взглядом еле держащегося на ногах подчинённого, Роше резко развернулся и чуть не столкнулся с подошедшим ведьмаком. — А ты чего здесь забыл? — голос его, хоть и был по-прежнему строг, явно стал чуть спокойнее. Взгляд едва скользнул за спину Геральта, к палаткам, как тут же из сурового превратился в опасно-ядовитый. — Ведьмак, у тебя совесть вообще есть? Меригольд рядом нет — так ты на Бьянку переключился?   От такой резкой смены настроения Геральт невольно сделал шаг назад. Роше был зол. Нет, он был в ярости. Неужели честь собственных солдат для него имеет такое значение? — Эй, спокойнее. Бьянка — взрослая женщина, и она может сама решить, с кем, где и когда ей спать, — ведьмак старался говорить спокойно и холодно, но внутри всё снова и снова переворачивалось от прожигающего взгляда карих глаз. —  Или я посягнул на твою подружку?   Роше на секунду опешил, потерял дар речи от подобной наглости. Словно выброшенная на берег рыба, он лишь хватал ртом воздух, пока наконец не прошипел ядовито: — Да пошёл ты!       Совершенно растерянный, Геральт смотрел вслед удаляющемуся темерцу. В голове его никак не находилось ни одного правдоподобного объяснения подобной реакции. Неужели командир специального отряда и правда был неравнодушен к своей подчинённой? Но Бьянка не показалась ему одной из тех неприступных барышень, что требуют к себе особого отношения. Напротив, девушка не рассматривала связь с мужчинами как возможность создания семьи. Скорее — как естественную потребность. Реши Вернон завести с ней роман, вряд ли столкнулся бы со стеной непонимания.   Погруженный в собственные мысли, он направился туда, где жизнь, как ему казалось, этой ночью била ключом, — в бордель.   Отсветы костра плясали по багровым складкам шатра. Несколько проституток смущённо сгрудились на одной из импровизированных лавок, грубо обрубленных местными ремесленниками-краснолюдами. Все их внимание было целиком и полностью направлено на обаятельного барда в сливового цвета шапочке с пером белой цапли, что воодушевлённо рассказывал солдатне и прочим неравнодушным о покорении женских сердец. — А я вам и говорю, господа, девушки любят, в первую очередь, ушами, — вдохновенно объяснял Лютик, привычно перебирая пальцами струны лютни. — Скажи ей, что прекраснее её нет на свете, а глаза её светят ярче утренней звёзды, как она тут же готова будет провести с тобой если не всю жизнь, то уж одну ночь — точно. Потрёпанный и изрядно захмелевший солдат в каэдвенских доспехах звонко икнул и, сделав внушительный глоток пива, вновь повернулся к барду. — Ну вы и загнули, маэстро Лютик. А ежели девка тугая на умишко и не поймёт все эти ваши изв... извречения? — Тогда проверьте: а точно ли это девушка. Обычно, даже глупышки падки на сладкие речи.   Девицы на лавке кокетливо захохотали, все ещё бросая заинтересованные взгляды на Лютика. Уж кто-кто, а они в сладких речах разбирались не хуже поэтов и трубадуров. Между пляшущих по округе теней бесшумно проскользнула фигура ведьмака. — Могу я присоединиться к вашей беседе? — Присаживайтесь, милсдарь ведьмак, — один из солдат пихнул локтем своего задремавшего приятеля, указав взглядом на Геральта. Нехотя потянувшись, тот подвинулся и громко зевнул.   Геральт сел на освободившееся место. Тепло от костра приятно ласкало лицо и руки, а мягкий его свет застенчиво поигрывал на лицах собравшихся. Окончательно пришедший в себя солдат наполнил собственную кружку из вытащенной из-за пазухи мутной бутылки. Поплескав содержимое и оценив запах, он залпом опрокинул его в себя. Черты лица его тут же смягчились, и он, слегка осоловело, повернулся к ведьмаку. — Мастер Геральт, вы уже придумали, как енту тьму с призраками известь? — Работаю на этим, — спокойно ответил Геральт. — А вы, я смотрю, даром времени не теряете, — он скользнул взглядом к барду и ухмыльнулся: — Признавайся, Лютик, уже начал собирать деньги за раскрытие секретов дамского обольщения? Расправив плечи и вскинув голову, Лютик принял тот вид, с которым старые философы обычно поучают молодёжь. Меж тем в глазах его плясали озорные огоньки. — Могу и тебе пару уроков дать. Бесплатно, конечно. — Как благородно с вашей стороны, — наигранно восторженно вздохнул Геральт. — И чем бы вы могли поделиться со старым ведьмаком? Мне казалось, я в этой жизни повидал немало. — Вы бы лучше рассказали, маэстро Лютик, как с бабьей ревностию быть, — вмешался в разговор каэдвенец. — Моя зазноба меня скоро со свету сживёт. Как ни вернусь из похода, так сразу сковородку в руку и давай допрашивать, были ли бабы в лагере, да сколько. — А и верно. Расскажи, Лютик, я бы тоже послушал, — согласно кивнул ведьмак. — Что-то мне подсказывает, не просто так Трисс ничего не рассказывает мне про Йен. — Ещё бы она тебе рассказала, — фыркнул бард. — Ты из-за Йеннифэр готов был и на тот свет отправиться, если бы понадобилось. Ну, хорошо: ревность, так ревность.   Легким движением он поправил съехавшую набок шапочку, перехватил поудобнее лютню и повёл свой рассказ: — О ревность, жестокая ты госпожа! Ты разбиваешь сердца и превращаешь любовь в пепел. Ты делаешь из нас воинов в своей невидимой битве. Вынуждаешь бороться с тенью собственного страха и неуверенности. Ты причудливый танец, в котором каждый шаг вызывает беспокойство и тревогу, а каждый взгляд становится источником подозрений. Ты бушующий огонь, что способен озарить даже самые тёмные уголки нашей души. Ты тихий шёпот, что снова и снова напоминает о том, что дорого сердцу.   Мягкими, едва заметными глазу касаниями, он извлекал из лютни тихую и приятную мелодию. Словно змеи перед заклинателем, всполохи костра вторили его движениям. — Женщины, — продолжал Лютик, — чаще всего ревнуют от собственной неуверенности в себе. Одна считает, что былая красота уже покинула её, и начинает следить, как бы муж не положил глаз на очередную юную красавицу. Другая может решить, будто её стряпня боле не такая вкусная, и будет переживать, как бы благоверный не ушёл к соседке, что готовит наваристую похлебку по выходным. А третья сама по себе имеет такой характер, что всё, что она видит, должно принадлежать ей и только ей. Но, между тем, ревность — чувство естественное, и испытывал его каждый, кто хоть раз любил, — он вдруг сделал паузу и обернулся к солдату, задавшему вопрос. — Если жена встречает со сковородкой в руке — подойди к ней, обними и скажи, как сильно ты её любишь. Не плохо, когда женщина ревнует, плохо — когда ей становится всё равно.   Лютик продолжал тихонько перебирать струны, мурлыча под нос одну из своих баллад, пока сидящие в кругу солдаты лишь смятённо почёсывали затылки. Девицы смущённо перешёптывались, решая, кто же задаст так взволновавший их вопрос. Наконец одна из барышень робко спросила: — Маэстро Лютик, а мужчины тоже ревнуют из-за неуверенности в себе?  — Мы, мужчины, — пылко ответил бард, тряхнув пером цапли, — в первую очередь — охотники и завоеватели. И для охотника нет ничего хуже, чем потерять свою добычу или же отдать её другому. Ревность — это яд, который разъедает душу, заставляя нас совершать безрассудные поступки. Она превращает некогда благородных и великодушных мужей в ревнивых и мстительных чудовищ. Делает их недоверчивыми, подозрительными, одержимыми мыслями о соперниках — реальных или воображаемых. Она заставляет подслушивать разговоры, следить за каждым шагом своих возлюбленных, устраивать сцены ревности из-за пустяков. Затмевает им разум страхом потери, заставляя видеть измену даже там, где её нет. Как петух яростно защищает своих несушек, так и мужчина-ревнивец будет грозно отстаивать свою даму сердца.   Состроив понимающие гримасы, солдаты согласно закивали. — Енто вы верно подметили — баб сейчас блюсти, как никогда прежде, нужно. Во время войны какая только шалупонь в деревни не забредает.   Геральт не обратил внимания на невероятно ценные замечания солдат. Не удостоил и взглядом раскрасневшихся проституток, бросавших на него томные взгляды. Он дождался, пока Лютик закончит перебирать струны. Пока заваливавшие его вопросами слушатели не переключатся на что-то более привычное и приземлённое, начав беседовать друг с другом. Бросив короткий взгляд на мерцающие синим палатки вдали, он подсел ближе и наконец задал вопрос, что волновал последние полгода: — Лютик, ты можешь рассказать мне больше о Йеннифэр?