то, что зовётся терапией

— Ты точно в этом уверена? Хэ Сюань нависает над Цинсюань, упирая руки по обе стороны от подушки. Взгляд у нее пытливый, стремящийся выискать на чужом лице хотя бы тень сомнения. — Хэ-цзе, твои попытки сдерживаться тебе сейчас не помогут. В этом была… доля правды. Ей и психотерапевтка, и сама Цинсюань напоминали уже, наверное, месяц третий подряд: «Сдерживание эмоций — прямой путь к насилию над собой». Сегодня все шло… если коротко — совершенно не по плану. От банальнейшего опоздания на поезд и до хаоса, который ни с того ни с сего устроили первокурсники — взрослые, казалось бы, люди — во время ее усиленных попыток вести у них семинар. Демон ужасен тем, что его крайне легко пробудить ото сна. И Цинсюань, по привычке своей встречавшая ее на пороге, это пробуждение уловила с полувзгляда: по полуприкрытым от усталости глазам, по протянувшимся под ними дорожкам-синякам и по несвойственной резкости движений. И, кажется, на лице Хэ Сюань отражалось что-то еще, саднящее в горле и запускающее смертоносную энергию в кончики пальцев. Пальто Цинсюань приняла, откормила несчастную голодную студентку-практикантку, а потом выдала ни с того ни с сего: — Вымести это на мне. — Что? — Хэ Сюань взглянула на нее с раздраженным удивлением. — Ради всех демонов и богов, Цинсюань, я не собираюсь тебя бить. — Я не про бить, — качает та головой, чувствуя, как от такой догадки что-то вздрагивает внутри. Эти слова не казались угрожающими, но были явным подтверждением того, что Хэ Сюань действительно держала в себе эту разрушительную жажду собственной крови. Снова. В ответ на полнейшее недоумение нахмуренного лица напротив Цинсюань отвечает без слов: берет за обе руки, кладет одну куда-то на бедро; вторую — на грудь; и сжимает отчаянно, так, что даже через плотную футболку почувствовалась острота чужих ногтей. — Цинсюань, — тяжело вздыхает Хэ Сюань, но рук не убирает. — Я не думаю, что сегодня… Цинсюань снова прерывает ее, ласково заправляя выбившуюся прядку волос за чужое ухо: — Я знаю, что ты хочешь сказать. Но что, если бы я попросила тебя не думать обо мне сегодня? Что, если бы сказала сделать это… не ради любви? Хэ Сюань часто говорили об этом: она могла выглядеть холодной и отстраненной, но под этим скрывались привязанности огромной силы, которыми она была готова поделиться не с каждым. Хэ Сюань также могла казаться абсолютно безучастной, невнимательной партнеркой, но Цинсюань уже успела убедиться неоднократно, что та просто предпочитает все делать молча. Молча перехватывать ее ладонь, пока они идут по темным переулкам; молча подкладывать энергетические батончики и сэндвичи в сумку; молча, но с великим вниманием следить за состоянием Цинсюань во время секса. Первое время той даже казалось, что Хэ Сюань даже не знает, как засосы ставить, а потом оказалось… «Зачем боль тому, кто ее не заслужил?» И Цинсюань захотелось тогда рассмеяться в ответ. Ровно до тех пор, пока она не поняла, что большую часть агрессии — ту, которую она считала несправедливой и несвоевременной — Хэ Сюань направляла на себя. — Я хочу забрать часть твоего напряжения. Очень хочу. Секс не всегда был о любви, нежности или страсти. Порой он был о том, чтобы дать партнеру расслабиться и забыться. И если для этого требовалось отдаться неизвестному и, возможно, взять на себя чужую боль, то Цинсюань была к этому готова. Как они через поток разговоров и обсуждений добрались до спальни — дело десятое. Столь же не имеет значения, сколько в этом диалоге было пререканий и возражений. Куда важнее — легкая дрожь предвкушения, ходившая под кожей Цинсюань. И, что самое-самое важное, — темные глаза Хэ Сюань, смотрящие на нее рассеянно, будто под действием приворотного зелья. Руки гладят тыльные стороны ладоней Цинсюань, сжимая, тем не менее, крепко. — Останови меня, если я переборщу. — Остановлю. Главное сама не тормози себя. Оказывается, достаточно десяти минут разрешений и уговоров, чтобы последняя мысль вихрем вылетела из головы Хэ Сюань и она окончательно отпустила себя. Цинсюань не может сдержать стона, когда первый укус опускается на кожу — куда-то между челюстью и шеей. Он совсем слабый, будто на пробу, но заставляет приятно вздрогнуть. А потом Хэ Сюань входит в азарт. Цинсюань чувствует, как беспрерывная волна поцелуев-укусов касается ее шеи, ключиц; проходится по верхней границе ее груди. Совсем слабые вначале, они углубляются, становятся более резкими и интенсивными. Пара минут — и Цинсюань уже чувствует, что на шее не остаётся живого места. Она впутывается пальцами в чужие волосы. После прикосновений Хэ Сюань кожа краснеет и ноет так отчаянно, что она уверена: на завтра появятся кровоподтёки. От этого дрожь становится нефигуральной: её прошивает с головы до пят, полусогнутые в коленях ноги больше не могут держаться в таком положении и соскальзывают, ложась Хэ Сюань на сгиб спины. Это могло бы быть больно — если бы рука Хэ Сюань не оглаживала бы так сладко внутреннюю сторону бедра, если бы в ушах не звенело, а по позвоночнику не ползло бы щекочущей волной возбуждение. Цинсюань в очередной раз сладко сладко стонет, и Хэ Сюань издает странное рычание: что-то между звериным голодом и мурчанием довольного вниманием кота. Подобное случалось, по правде сказать, довольно часто: Хэ Сюань боится, а Цинсюань наслаждается. И в итоге довольны все. Она поднимает на Цинсюань взгляд: дикий, рассеянный, зрачки расширены. Дышит глубоко и упоенно, а потом… падает обессиленно на сгиб плеча, чувствительный от укусов. Цинсюань над ее макушкой несдержанно фыркает и заливается громким смехом, откидываясь назад на подушках. — И это всё? — Устала, — выдыхает Хэ Сюань, щекоча словами местечко между шеей и ключицей. Касается губами легонько, а затем выдает совсем невнятно, — наелась. — А разговоров-то было, — Цинсюань не перестает хихикать. Хэ Сюань только мычит протестующе в ответ, уже едва ли отдавая себе отчет о происходящем. Цинсюань тянется к ее волосам, распуская высоко затянутый, чуть сбившийся в потоке прикосновений хвост. Привычно проводит рукой по прядям, царапая ненароком кожу головы. — Вот видишь, Хэ-цзе, — тихо проговаривает она, чувствуя, как дыхание на ее шее окончательно выравнивается. — Это не так уж и сложно.