то, что зовётся терапией

Холодные капли безжалостно стучат по лицу, и от этого отчаянно хочется взвыть. Мозг, жаждущий сна, тишины и, пожалуй, еще больше сна, воспринимает каждую каплю, как удар. Усталость перетекает в раздражение, раздражение — в закоренелую печаль. Хэ Сюань чувствует, что внутренний демон просыпается, заинтересованный, голодный. Пока она пытается вспомнить хоть сколько-то дельные подсказки психотерапевта на подобные случаи, не замечает, как успевает добраться до станции. Тепло вестибюля щиплет щеки, а в голову ударяет светлый образ, никогда не теряющий шанса зажечь в груди Хэ Сюань что-то — хотя бы маленькую искорку. «Вы становитесь более живой и выразительной, когда говорите о своей девушке», — проносится в голове неизменно спокойным тоном психотерапевта. — «Возможно, вам стоит иметь больше вещей, напоминающих вам о ней». С экрана телефона на нее не смотрит — улыбается — светлое лицо, обрамленное темными кудрями. Искорка вспыхивает снова, мимолётно касаясь губ невесомой улыбкой. Усталая тоска, штормящая внутри, всё ещё удушающе подбирается к горлу, и кончики пальцев все еще подрагивают, но теперь Хэ Сюань вспоминает, что с этим делать. Диалог открывается точным, доведенным до автоматизма движением. Вверху значатся три эмодзи в виде цветочка, листьев и двойного розового сердечка: Цинсюань называла себя сама, напряженно и долго выискивая подходящую комбинацию. «Ты свободна сегодня?» — отправляется почти бездумно. Цинсюань — счастливицу — университет несколько раз в неделю всё ещё отправляет на онлайн-лекции. Она в такие утра сидит в гнездышке из одеял, водрузив планшет на прикроватный столик, и обнимает ладонями чашку с пахучим чаем. Хэ Сюань смотрит на неё отчаянно, будто на предательницу, — так смотрят на котов, которые, пока хозяева отдаются своей человеческой суете, остаются дома греться на солнышке. «для тебя всегда свободна;)», — тут же приходит в ответ. Хэ Сюань перебирает пальцами, прислушивается к себе, пытаясь решить, на что у нее сегодня хватит сил. «С тебя выбор фильма. Что-нибудь спокойное». И, всё же решившись, вздохнув для уверенности, отправляет вдогонку: «Эта неделя выжимает из меня все соки». «Я предлагаю вам, — произнес психотерапевт в иной раз, — начать делиться эмоциями со своей девушкой. Судя по тому, что вы рассказываете мне, эти отношения для вас — безопасная территория. Я думаю, она сможет показать вам, что мир принимает ваши чувства куда более охотно и положительно, чем вы думали до этого». От Цинсюань приходит красноречивый грустный стикер. Но тут же дополняется: «я закажу еду». «тебе как всегда лапшу от дядюшки цзя?» «ролл с курицей?». «И сырный попкорн», — просит Хэ Сюань, размышляя, работает ли в их богом забытом спальном районе доставка из супермаркетов. «и сырный попкорн», — подтверждает Цинсюань. Искорка вспыхивает ещё ярче. Хэ Сюань чувствует, как отогревается окончательно; дрожь из пальцев уходит, демон снова сворачивается клубком где-то на задворках души, и от предвкушения легкая улыбка трогает губы. Её Цинсюань всегда знает, как заставить её почувствовать себя чуточку лучше. Психотерапевт, в сущности своей, прав. Хэ Сюань действительно расцветает рядом с Цинсюань. Цветок, впрочем, довольно скромный и непримечательный, но жаловаться не приходится: на что уж хватает сил. Дождь все так же нещадно барабанит по окну поезда, и Хэ Сюань надеется, что сырость не помешает доставке привезти еду к ее приходу.

***

Цинсюань выдыхает, видя засыпанное каплями холодного ноябрьского дождя пальто Хэ Сюань. Тут же стягивает его, мягкие свои ладошки к заледеневшим щекам прижимает. — Да-а, — тянет она. — Вид у тебя тот еще. Лань-лаоши и на этой неделе загонял вас? Хэ Сюань невнятно кивает, впитывая тепло чужих рук. Она позволяет Цинсюань умыть себя, накормить, приклеить какие-то освежающие патчи под уставшие глаза и, пока ей не придёт в голову ещё и расчесывание, Хэ Сюань уводит ее в гостинную — смотреть фильм и, в конце концов, ужинать. От еды становится чуточку легче: спокойнее, расслабленнее. Цинсюань выбирает какой-то чрезвычайно размеренный фильм из коллекции «По романам Джейн Остин», и атмосфера сонной Англии, подкрепленная не останавливающимся мерным перестуком капель за окном, заставляет сознание уплывать. Хэ Сюань с рыбьим спокойствием всматривается в летние провинциальные пейзажи и широкие залы поместий, но вскоре всё её внимание неизменно оказывается направлено на девушку, умостившую голову у неё на коленях. Цинсюань за фильмом тоже не особо следит. Смотрит на Хэ Сюань, улыбается довольно, искрится — так, что ее улыбку нельзя не отзеркалить, пусть и мельче, спокойней, усталее. Хэ Сюань скорее чувствует, чем видит, как чужая рука тянется к ее хвосту, пропускает темные пряди сквозь пальцы. — Хэ-цзе, — раздается вкрадчиво, — хочешь, поменяемся местами? Уснешь, пока я перебираю тебе волосы… Хэ Сюань только хмыкает, кивая своим мыслям. Ох уж эта Цинсюань, которая до ужаса любила эти маленькие романтические клише: и «Ужин при свечах — это лучшее свидание, Хэ-цзе!», и «Я купила тебе цветы», и «Нет, ты просто обязана взять меня за руку, это же фильм ужасов!», сказанное, впрочем, без капли страха перед кинолентой. «Подумайте, — снова слышится на периферии сознания голос психотерапевта, — всегда ли эти, как вы говорите, «штампы» на самом деле плохи? Может, если разрешить им быть, они привнесут в вашу жизнь чуть больше стабильности? Или, может, вы смогли бы переиначить эти «штампы» под себя?» С Цинсюань Хэ Сюань научилась пробовать — и на проверку оказалось, что какие-то простые действия, вроде заправленной кровати и мягкого поглаживания по руке имеют больше смысла, чем ей подсказывала ее осточертевшая рациональность. — Зачем, если ты уже лежишь у меня на коленях? — рука Хэ Сюань отводит челку с чужого лба, тянет легонько за прядь на виске. — Дай лучше мне. Цинсюань под прикосновения подставляется; смеется, когда щекотно; млеет и будто светится изнутри. У кого-то явно был хороший день. Хэ Сюань вдыхает теплый воздух гостиной всей грудью, чувствуя, как от движения собственных пальцев и от чужой довольной улыбки искорка загорается снова. Желание склониться к чужому лицу непреодолимо, и Хэ Сюань оставляет поцелуй в уголке губ. От кожи пахнет корицей и апельсиновой цедрой — новогоднее настроение, пришедшее слишком рано. Цинсюань что-то фырчит и хихикает, за шею ее обнимает, и Хэ Сюань теряется окончательно в ворохе рук, волос, в отзвуках непогоды и восторженном бормотании под собой, заглушающем поставленные речи английских аристократов. «Как же много в тебе энергии», — задумчиво протягивает Хэ Сюань мысленно; кажется, дрема все же начинает наступать на пятки, и теплый улыбчивый образ перед глазами немного размывается. — «Хочется этой энергии отнять кусочек, съесть, заставить тебя поделиться». Искорка в этот раз не тухнет — пробирается в самое сердце легким уколом и бьется в крови капелькой счастья. И хорошо от этого чувства до ужаса — и спрятаться от него хочется. Но Хэ Сюань прикладывает все усилия, чтобы просто дать ему быть.