«Храбрый, но глупый»

      Отряд освобожденных военнопленных под командованием Капитана Америка прокладывал себе дорогу домой в полной боевой готовности, в любую секунду ожидая нападения врагов, что, получив сигнал с разгромленной фабрики ГИДРЫ, уже сейчас могли наступать им на пятки. И точно также они будто ждали нападения от их чудовищно сильного не то союзника, не то врага, потому и сторонились его, бросали настороженные взгляды, если и говорили о нем, то только за спиной, расспрашивая либо Макса Гая, либо Капитана Америка, словно последний мог знать хоть что-то.              Войну такой расклад устраивал. Пусть сторонятся и боятся, пусть знают своё место. Но она по-прежнему не понимала мотивы, что двигают Голодом. Зачем он пытается «слиться» с обществом людей? Это действительно так важно? Он даже не поскупился использовать на них телепатическое внушение, из-за чего каждый был свято уверен в том, что сержант Макс Гай – свой парень, которому можно доверять, который точно один из них, не то, что Неизвестный-в-черном.       Не то, чтобы Макс был лишен природного очарования, но осечки ему были не нужны, поэтому он всего лишь подстраховался.              Весь день прошёл в напряженном молчании, виной которому всё еще не успокоившие свою мнительность и настороженность бывшие военнопленные, и винить их в этом нельзя, скорее стоило ожидать столь разумное и закономерное поведение. После плена-то.       Привал устроили, когда стемнело и идти дальше было физически трудно – ничего не было видно в кромешной тьме, а погода была слишком облачной, свет звезд не мог пробиться к ним и осветить путь. Да и сил у едва вырвавшихся из плена солдат было немного, им нужна хотя бы одна ночь, дабы восстановиться. Уже завтра, возможно, будет легче, но сейчас просто не шли ноги, все резервы израсходованы подчистую.       Решили остановиться на большой, но ничем непримечательной поляне, где всем найдется место для ночлега. Многие мечтали развести костёр, чтобы хоть немного согреться – они всё еще находились близ заснеженных Альп, с вершин которых дул морозный ветер, пробирающий до костей, а на них надеты лишь изношенные тряпки, оставшиеся от некогда военной униформы, и это еще не говоря о тех, кому плен уже подорвал здоровье. Но костёр непозволительная роскошь для них сейчас. Где костёр, там и дым, а дым – лучший сигнал для врагов, их найдут в два счета. Поэтому ни костра, ни еды им было не видать. Даже питьё было сейчас подобно несбыточной мечте – источников воды в ближайшей округе не было, уходить на поиски небезопасно, тем более ночью, а с завода ГИДРЫ они в спешке не взяли ничего кроме оружия.              «Половина умрёт, не пройдя и трети пути до военного лагеря» - слышит она мысленное послание Голода, что сидел на земле, отрешенно смотря в землю перед собой.              Она знала это его состояние. Так он абстрагируется и усиливает собственную концентрацию, чтобы не потерять над собой контроль и не быть погребенным под шквалом чужих мыслей и чувств, наполненных сплошным страхом, мольбой, душевной болью и безнадегой.       Им двоим было легче, с помощью своих сил они могли окутывать себя – он с помощью телекинетических способностей, она с помощью силовых полей – чем-то вроде «кокона», что защищал их от резких перепадов температур, атмосферного давления и прочих физических изменений, способных нанести вред здоровью. Абсолютная защита, о которой некогда упоминал Мистер Синистер. Макс скопировал это умение у Войны много столетий назад, скорректировав его под свои умения. Подобный трюк требовал от обоих идеального контроля своих способностей, которого они достигли многолетним опытом. Не без посильной помощи Апокалипсиса, развившего их силы преждевременно. Будь они «среднячком», не смогли бы укрыться от холодов столь незаметным глазу, но действенным способом.       Но этого были лишены солдаты, что жались друг к другу подобно щенкам, стараясь согреться.              Такие же беспомощные и уязвимые как настоящие щенки.       Немного жалость берет. Лишь немного…              Бросив взгляд на Роджерса и Барнса, которые вместе с Дум-Думом и еще парой солдат обговаривали дальнейший план действий, а также кто первым останется дежурить ночью, Война не могла не отметить, как сержант незаметно сильнее запахивает ворот своей растянутой, местами подранной темно-зеленой кофты, как кожа на его предплечьях покрыта мурашками, а губы бледные, и уже едва заметно уходят в синеву.              Храбрится, но ему холодно.              Как и остальным, кто незаметно от всех растирает ладони, другие периодически греют их дыханием под видом того, что скрывают ладонями сонные зевки. Только Капитан Америка стойко переносит эти условия, но лишь благодаря сыворотке Суперсолдата. Без неё – он бы первым подхватил воспаление лёгких.              «Война, я умираю от голода и жажды» - вновь раздается в её голове капризный голос Голода, но она знала, что он серьезен. Дурашливость – что-то вроде вредной привычки, которую он даже при желании не смог бы искоренить.              Обернувшись, она внимательно, с лёгкой жалостливой иронией смотрит на старого соратника. Голод умирает от голода – чем не хохма?       Его это не смущает, и он мысленно пытается донести до неё, что плен не был для него райским садом, их там кормили и поили, грубо говоря, по праздникам, и он готов пожертвовать статусом секретности, а потом подчистить всем четырем сотням солдат память под ноль, если только сейчас ему дадут костер, живительную воду и вкусную еду.              Бросив еще один взгляд на Барнса, но Голоду показалось, что на Капитана Америка, Война задумывается, взвешивая все риски.              «Хвост?» - спрашивает она.              «На ближайшие десять километров ни одной живой души, кроме нас» - тут же отзывается Макс, уже давно по старой привычке просканировав окружающую местность. – «Правда что ли добудешь еды?» - с искренним удивлением и затаенной надеждой спрашивает он.              «Ты ведь понимаешь, что я не убью животное» - будто между делом бросает она, доставая из кармана сложенную в квадратик размером с ладонь карту, после чего разворачивает её и, подсвечивая себе небольшим военным фонариком, разглядывает близлежащие территории.              «Мне сойдёт и рыба» - безрадостно отзывается мужчина, словно был вынужден идти на компромисс, который ему совершенно не нравился.              Ведь как никто другой знал, что животные – слабое место этой женщины. Это было поразительно ровно настолько же, насколько сентиментально и глупо, но она даже кабана или оленя не могла убить, не истязая себя мыслями, что это может быть чей-то детеныш, который не вернется в логово к семье, а они в свою очередь так и не узнают, что же случилось, будут ждать и ждать… В конце концов её рука просто дрогнет и опустится. Ест без труда, а вот отнять жизнь не может, если только животное само не нападет и не вынудит защищаться.       При этом людей могла целыми гарнизонами превращать в удобрение для почвы.       Именно поэтому в походных условиях на охоту всегда шли либо он, либо Мор, когда тот был еще жив, либо Смерть, на крайний случай посылали кого-то из слуг, если те имелись под их командованием в тот или иной период, но только не Войну. Ей хватало духу лишь рыбу ловить, и то не всякую. Как же это иронично… Но Голод всегда находил в этой несусветной глупости что-то по-детски очаровательное. Подначивал тысячу и более раз, но никогда не пытался избавить её от этого качества.              «Компас есть?» - спрашивает она, убирая карту и фонарик обратно в карманы своего обмундирования.              Макс без лишних слов срывает с пояса маленький карманный компас на шнурке, который стащил у одного из солдат ГИДРЫ во время побега, и бросает его Войне, попутно спрашивая, зачем ей он.              «Сейчас облачно, Полярной звезды не видно, а мне нужно знать направление. Приблизительно в шестистах километрах к юго-востоку отсюда Адриатическое море» - поясняет она.              И Макс уже хочет спросить, в своём ли она уме, и не проще ли найти ближайшую реку, чтобы наловить две-три рыбешки, которых можно зажарить на костре, но потом понимает, что как бы Война ни относилась к обычным людям, есть на глазах у голодных – это ниже её достоинства. Либо едят все, либо не ест никто – простой закон походов, существующий испокон веков. Но он всё равно не понимал, на кой черт ей сдалось Адриатическое море? От слова «совсем». Тем не менее он не собирался читать нотации на этот счет.       Макс поднимает раскрытые ладони, говоря, что капитулирует в данном споре. Война немаленькая девочка, разберется сама. Тем более согласилась раздобыть еды, таким благодушием с её стороны грех не воспользоваться. Хорошее настроение у неё что ли?              «Вернусь через час. Может, чуть больше» - бросает она, глядя на компас и двинувшись в нужном направлении.              - Эй-эй-эй, куда это ты пошёл? – преграждает Войне путь Дуган.              - Оставь, Дум-Дум, - бросает ему Макс.              - Еще чего!              - Ну можешь попробовать остановить, - в открытую веселится сержант Гай, напоминая, что Неизвестного-в-черном сами же солдаты за спиной силачом называют не за красивые глаза, спрятанные под очками.              А глаза там красивые. Он их в последний раз лицезрел лет сто пятьдесят или двести назад.              Дугану приходится прикусить собственный язык, когда он понимает, что не может оспорить чужие слова.              - Куда ты? – вмешивается Роджерс, обращаясь к Неизвестному-в-черном.              Война молчит. Сначала даже говорить не хочет, но потом странный приступ веселья заставляет её показать движение, имитирующее натягивание тетивы лука, с которой вот-вот сорвется стрела.              - Пострелять из лука хочешь? Совсем что ли дурной? – делает предположение Джим Морита под тихое фырканье Макса, за которым он пытался скрыть свой смех.              Устало выдохнув, Война просто продолжила свой путь, намереваясь сначала немного затеряться в лесах, чтобы скрыться от чужих глаз, потом прыгнуть в небо, подхватить себя собственными же силовыми полями, удерживая в воздухе, и с их помощью воздушными путями преодолеть расстояние в шестьсот километров в рекордно малые сроки, перемещая с огромной скоростью – больше, чем могут позволить себе нынешние самолёты – силовое поле, окружающее её тело и защищающее от любых воздействий законов физики, будь то сила трения или гипоксия и тому подобное.       Она нечасто это делает, не любит… «летать» и старается практически никогда к этому не прибегать, всё-таки крепко стоять на земле на своих двоих, чувствуя опору, ей больше по душе, но иногда, когда обстоятельства вынуждают…              - Стоять, умник! – с натугой выдавливает Дум-Дум, изо всех сил надавливая руками на плечи Неизвестного, намереваясь остановить, но тот шел, словно никакого препятствия и не было, а Дугану оставалось лишь скользить ботинками по земле. – У нас тут, кхр, не отчитавшись перед старшим по званию, не уходят в самоволку… Парни, навались! Тормозите этого наглого засранца!              Но как бы ни пытались Дум-Дум Дуган, Джим Морита и Гейб Джонс её остановить, втроём наваливаясь всем весом, они были просто толпой подняты над землёй и играючи отброшены в сторону под скромную улыбку помалкивавшего Роджерса, который уже уяснил, что силой на этого необычного человека повлиять точно нельзя.              - Ты хоть вернешься? – бросает ей в след Баки, единственный подумавший о том, что такой соратник, даже если он вынужденный, им точно будет кстати, и лишаться его не хотелось бы.              На что Война коротко кивает, не прекращая шаг и даже не повернувшись в сторону Барнса.              - О, а тебе он отвечает, - с сарказмом недовольно тянет Дум-Дум, с кряхтеньем поднимаясь с земли, когда Неизвестный-в-черном уже скрылся среди деревьев.              - Хорошего сержанта солдаты слушаются, не пререкаясь, Дуган, - с нахальной улыбкой отвечает издёвкой Барнс, «тонко» намекая, какой из сержантов пользуется большей популярностью среди подчиненных.              Улыбка тут же слетает с его лица, когда откуда-то из темноты и зарослей ему прямо в голову метко прилетает маленький камешек, заставивший Джеймса под всеобщий смех болезненно зашипеть и схватиться рукой за голову.              - Вот козёл! – разозлено рычит Барнс, потирая пострадавший участок. – Где ты вообще с ним познакомился? – спрашивает он, обращаясь к Максу Гаю.              - По молодости вместе проходили военную подготовку, - не соврав ни единым словом, отвечает сержант.              - И всегда он был таким? – с вызовом, за которым таился искренний интерес, спрашивает Дуган, поднимая согнутую в локте руку и напрягая бицепс, намекая на чудовищную силищу в руках Неизвестного-в-черном.              - Сколько я его знаю, - как ни в чем не бывало отзывается Гай.              - Над ним ставили эксперименты? – вносит свою лепту Роджерс, на что Макс отрицательно качает головой.              - Родился таким, - коротко поясняет он. – Но поработали с ним хорошо. Как бы это сказать..? Нам нечеловечески повезло и в то же время не повезло с нашим… командующим во время военной подготовки. Многому научил, за что я буду по гроб жизни благодарен, но это не отменяет факта, что он – ублюдок каких поискать.              Наступила тишина. И несмотря на страстное желание задать еще сотню вопросов касательно неизвестной доселе никому жизни Макса Гая и его друга-силача, почему-то этот порыв непонятным образом исчезал у всех, давясь в зачатке. То ли мысли о том, что всё это неуместно сейчас, толкали к этому, то ли ощущение того, что слишком нагло вот так лезть в чужую жизнь… Чем бы это странное, необъяснимое чувство ни являлось, оно мягкой волной накрывало всех, усиливаясь с каждой секундой, отчего желание спрашивать пропадало вовсе.       Но конечно же сам Макс Гай, искусно играющий с чувствами и сознаниями людей вот уже не первое столетие, понимал, что всё – его золотых рук дело, потому и позволил себе короткую незаметную глазу других улыбку.              - А он это… немой что ли? – возобновляет беседу Джим Морита, кивнув в сторону деревьев, куда ушла Война.              - Нет.              - Дай угадаю: он просто не любит говорить? – с нервной улыбкой на лице тянет Барнс, невольно возвращаясь к мысли, как бы этот молчун не оказался родственником другой молчуньи.              - Так и есть, - кивает головой Макс, приятно удивленный чужой догадливостью. – В детстве и юности ругали за каждое лишнее слово, а за молчание едва ли не гладили по голове, вот и приучился помалкивать.              - Что за варвары его растили? – с явным французским акцентом спрашивает Жак Дернир, не скрывая своего возмущения в отношении подобных воспитательных мер. – Неудивительно, что он ведет себя как дикий зверек.              - Зверь, Жак, - с тихим смешком поправляет его Гейб, посчитав, что Дернир перепутал иностранные для него слова. – «Зверек» говорят, когда имеют ввиду кого-то маленького.              - А он что, сильно большой? – стоит на своём Жак, забавляя всех своим очаровательным акцентом. – Напоминает… Belette. Не помню, как будет на английском.              - Ласка? – с тихим смешком помогает с переводом Джонс, также владевший французским, так как изучал его в университете до того, как пошел в армию.              - Oui, ласка! – кивает Жак. – Проворный бесстрашный охотник. Маленький, но ловкий и очень агрессивный хищник. Молчаливое животное, звуки подаёт нечасто, только если рассердится или за парой будет ухаживать.              Импровизированный перевалочный пункт накрыла тишина. Если так подумать… сравнение Жака чертовски подходило Неизвестному-в-черном. Практически по всем пунктам: маленький, ловкий, агрессивный и молчаливый. Правда, проверять, как он «за парой будет ухаживать », никто не собирался, но стоит признать, это было бы отличным представлением.              - Ласки красивые, - задумчиво тянет Дум-Дум Дуган, нарушая тишину и тут же становясь целью нескольких недоуменных взглядов. – Да вы хоть раз их вживую видели?! – тут же огрызается сержант, стараясь скрыть легкое смущение. – Такие милахи…              - А наш молчун тоже милаха? – с издевательской ухмылкой на лице тянет Барнс, обращаясь к Максу, ища очередную причину, что позволит ему подтрунить над силачом.              - Ты даже не представляешь, насколько, - явно интригуя, отвечает Гай с не менее издевательской ухмылкой на лице.              - А зачем тогда маску носит? – спрашивает Джеймс Фэлсворт. – Я думал, у него лицо обезображено шрамами или застарелыми ранами, ожогом на крайний случай.              - Слишком хорош собой, вот и прячет, - с еще более явной ухмылкой, полной надменного превосходства, тянет Макс, так как уже представлял, вернее даже смаковал реакцию этих неотесанных мужланов, когда они увидят возможно самую красивую женщину, снизошедшую до их убогих жизней. – Эй, Барнс, ты поаккуратнее со своими подначками, там личико посимпатичнее твоего будет, уведет у тебя народную любовь в один момент.              - Сомневаюсь, - кривит губы Баки, но тем не менее его, как и многих, теперь снедало любопытство и непреодолимое желание заглянуть под чужую маску.              Время тянулось долго за спорами о том, как лучше организовать привал. Первым вызвался дежурить Джеймс Фэлсворт, аргументировав, что для его бессонницы это самое то. И если этот вопрос решился легко, то что делать с голодными и мерзнущими солдатами Стив даже не представлял. У него не было с собой ни фляги, ни даже горстки орешков – он не мог помочь ничем.       Спасти-то спас, но какой в этом смысл, если может потерять всех в пути, заранее не озаботившись такой банальной вещью как провизия? И холод… Даже у Баки уже подрагивают пальцы. Не для того его спасал, чтобы он погиб от подхваченной в пути болезни.              Макс долго разрывался между своим неизмеримым эго, призывающим смотреть на всех свысока, и банальной человеческой жалостью. Не во всем он врал Войне, когда показывал ей мысли, что посещали его последние десятилетия.       Когда-то люди подвергали таких как он и Война гонениям, считали одержимыми злом, демонами, и предпочитали сначала убить, а уже потом разбираться, в чем вина таких как они, и есть ли она вообще. Таких людей было за что ненавидеть, такие не заслуживали ни капли жалости. Но прошло столько лет, сменилось столько поколений… Правда, ничего особо не изменилось в человеческой натуре, только суеверия в людях поменьше стало, но всё же… Голод не хотел смотреть на страдания тех, кто этого не заслужил. В мире полным-полно тех, кому горе принести и после ещё посмеяться не зазорно, но сейчас явно не тот случай.       А еще он рад встрече с Войной, и теперь у него слишком хорошее настроение, чтобы лицезреть чужие муки.              Используя свои телепатические силы, он незаметно внушил каждому мысль, что развести костёр – вполне нормальная идея, и ничего предосудительного в ней нет, а троих солдат и вовсе заставил собрать хворост и разжечь два крупных костра, с помощью телекинеза не позволяя дыму идти вверх и выдать их местоположение врагу, а перенаправляя его, из-за чего он поднимался в воздух совершенно из другого места, противоположного тому, где расположились они. Внимания на это никто не обратил опять же из-за его телепатических фокусов.       Но Гай не мог коротко не улыбнуться тому, как все тут же оживились, придвигаясь ближе к кострам, грея озябшие руки и ноги, радуясь такой мелочи как тепло, идущее от огня, что потрескивал в костре. При этом даже не осознавая, что вообще происходит.              А за этим нехитрым делом подошло и время возвращения Войны…              - Чтоб я сдох! – не сдерживаясь, воскликнул Дум-Дум Дуган, во все глаза глядя лишь в одну точку, в которую с каждой секундой устремлялось всё больше и больше взглядов.              - Sainte Vierge Marie…- сдавленным голосом шепчет Гейб Джонс, демонстрируя чистое произношение на французском языке.              - И не говори, приятель… - вторит ему на английском Жак Дернир, что довольно комично, учитывая, что это Жак француз, а Джонс – американец.              Даже Макс округляет глаза в удивлении, когда видит спокойно вышагивающую Войну, держащую одной рукой на плече поистине огроменную рыбину, а другой – зажимая подмышкой здоровенный бидон из нержавеющей стали. Наверняка придерживала снизу силовым полем, так как сил-то может и хватило бы, но рука её чисто физически не могла обхватить такой диаметр, чтобы удержать.       Война в это время дойдя до центра их импровизированного лагеря, ставит бидон на средней величины камень, словно на подставку, и только сейчас Макс разглядел в его нижней части маленький краник, а рыбина так и продолжает висеть на её плече, будучи раза в три больше самой женщины, которая не зная, куда пристроить добычу, оглядывала поляну.              - Это что, прости господи, за чудище? – спрашивает Джим Морита, не уверенный, говорит он о рыбе или о человеке, что её принёс.              - Тунец? – догадывается Макс, как и Война хорошо знакомый с морской едой, так как привык к ней с детства, на что получает утвердительный кивок, теперь-то понимая, почему её внимание так привлекло Адриатическое море. Ноябрь, Адриатическое море, шестьсот километров на юг, где находятся берега Хорватии – самое лучшее время и место для охоты на тунца! И как он сразу не догадался? – Сколько в нём веса? – с живым интересом спрашивает он.              Война поднимает освободившуюся руку, показывая пальцами сначала пять, потом один, затем соединяет указательный и большой, образовывая кольцо, означавшее ноль, и дважды им качает.              - Шестьсот килограмм? Шикарный улов, - одобрительно качает головой Макс, словно он знаток в рыболовстве.              Тунец тем и прекрасен, что эта рыба – вернее некоторые её виды – достигает невероятных размеров. Шестисоткилограммовый тунец вида Thunnus thynnus, то есть тунец обыкновенный, не то чтобы большая редкость, просто такую махину выловить чисто физически тяжело даже для самого модернизированного рыболовного судна, веревки, сетки и крюки могут не выдержать вес. Но не в случае Войны. Этой рыбины с лихвой хватит, чтобы накормить всех, тем более тунец очень питательный, практически равноценен мясу – самое то для взрослых мужиков, чтобы восстановить силы.              - Я не ослышался? – растеряно говорит Джеймс Фэлсворт, по-глупому указывая пальцем на Войну. – Он сейчас на плече держит шестьсот килограмм? То есть это… почти полторы тысячи фунтов???              Кто-то из солдат с тихим стоном упал в обморок от услышанного.              Чувствуя, что дело запахло жаренным как никогда раньше, Макс Гай уже хотел взяться за дело своими методами, усмиряя любопытство людей, а также сводя на нет все возникшие у них логические вопросы, но его опередил сержант Барнс.              - А то никто до этого не знал, что он нечеловечески силён, - встает на чужую защиту Баки. – Не лезьте к нему, всё равно не ответит ни на один вопрос, а силой заставить не получится. Лучше радуйтесь, что он за нас, даже если это временно. В конце концов, вы солдаты или торговки с рынка, которым сплетен всегда мало?! – слегка повысил он голос, используя привычный командный тон сержанта, приказывающий бойцам сохранять честь и достоинство, а не шушукаться подобно девицам.              - Баки прав, - вторит другу Роджерс. – Пускай у меня у самого с ним старые счеты, - говорит он, выразительно глядя на Войну, одним взглядом говоря, что вопрос с сывороткой Эрскина не закрыт. – Но сейчас не то время и не та ситуация, когда нужно выяснять чужие тайны. Здесь не стоит вопрос доверия. Он нам помогает, хотя не должен – это уже достаточно говорит о том, что он за человек.              Макс Гай хотел бы насмешливо фыркнуть на такое смелое заявление, сказав, что прозвище – всецело говорит за Войну, что она за человек, но удивление его от представшей сцены было настолько велико, что он даже забыл состроить гримасу.       Признаться, такого ему видеть еще не приходилось. Чтобы кто-то, воочию увидев, насколько мутанты могут превосходить людей, защищал их, отстаивая чужие личные границы, а не требовал быть по праву сильного должным тем, кто слабее. Конечно же в мировоззрении унылых слабаков, которым все должны по определению, точно также, как и нищие свято уверены в том, что богатые им должны, ведь у них много денег, а какой ценой они их заработали - да кого это волнует? Богатый? Плати за всех. Сильный? Защищай всех. Плевать, какой ценой тебе дались блага, просто положи свою жизнь на защиту слабых, не будь эгоистичной самовлюблённой тварью, живущей ради себя – обычный расклад, с которым они сталкивались из века в век. Уже надоело, если честно.       Но тут…       Это что-то новенькое. Вон, даже Война опешила.              Возразить двум закадычным друзьям никто не решился, да и нечем было. Барнс и Роджерс как никогда правы, лучше оставить все вопросы при себе, но иметь такого человека как Неизвестный-в-черном в союзниках, чем во врагах.              Видя, что недовольные шепотки среди солдат стихают, Баки поворачивается лицом к Войне.              - Ты уходил, чтобы раздобыть нам еды? – с искренней улыбкой говорит Баки, до которого первым дошла суть дела.              Война как и всегда не ответила, лишь неопределенно повела плечом, вроде не соглашаясь, но и не отрицая слов сержанта.              Барнс, сделав для себя все нужные выводы, смело подходит к силачу, чтобы ближе рассмотреть тунца. Он знает про эту рыбу, но никогда вживую её не видел, да и пробовать не приходилось – она считалась деликатесом, как и большинство морепродуктов, и стоила соответственно, подаваясь лишь в дорогих ресторанах в качестве эксклюзивного блюда для людей навроде Говарда Старка и ему подобных, на чьем банковском счете имелись баснословные деньги.              - А это что? – спрашивает Барнс, кивая на огромный бидон.              Война делает рукой жест, имитирующий поднятый за ручку стакан, который подносит к лицу и слегка запрокидывает голову, делая вид, что пьёт.              - Вода? – не верит своим ушам, вернее глазам Джеймс. – Питьевая вода?!              Весь отряд тут же засуетился словно потревоженный пчелиный улей.              - Что? Вода?              - Вода?              - Это там вода?              - Питьевая? Серьезно? – раздавались со всех сторон голоса, полные надежды и даже благоговейного недоверия.              В виду отсутствия у кого-либо стаканов, пить приходилось, подставляя под краник сложенные в форме лодочки ладони, но это совершенно никому не помешало выстроиться в очередь к бидону с водой. Где-то сбоку была выгравирована цифра семьдесят пять, говорившая о вместимости ёмкости в литрах.       Барнс первым заметил её, после чего выразительным взглядом круглых от удивления глаз кивает Стиву, призывая его тоже посмотреть.              - Представь, если даст оплеуху, - шепотом говорит Баки, слегка наклонившись к уху друга, с которым вместе продолжали гипнотизировать гравировку на бидоне, пока остальные были сосредоточены на водопое.              - Голова отлетит как бейсбольный мяч, - справедливо замечает Роджерс.              И тишина, что красноречивее любых слов.              - А кто будет рыбу разделывать? – нарушает её голос Фэлсворта, в котором слышались нотки британского акцента.              Все взгляды как само собой разумеющееся тут же устремляются на Неизвестного-в-черном с немым вопросом.

***

      Крутя на импровизированном вертеле из длинной ветки, висящей на двух других, воткнутых в землю над тлеющим костром, тунца, которому Война сразу отрубила голову и хвост своими стилетами, покрытыми невидимым силовым полем, что «удлиняли» режущую способность, из-за чего хватило трёх четких взмахов, женщина думала, что выпотрошить её на берегу сразу после поимки было разумным решением, а то возилась бы она еще сейчас с потрохами.       Вообще, прелесть тунца в том, что его в принципе можно есть даже сырым как это делают японцы, называя такое блюдо «сашими», но решив не испытывать удачу и чужие желудки на прочность, Рита всё же немного обдает его жаром, ловко снимая стилетами кусок за куском прочной кожи, обнажая красное мясо тунца, тут же приобретающее серовато-коричневые оттенки благодаря огню.       Получился своего рода кебаб из тунца.              Когда основная часть работы была сделана, она щелкает пальцами, привлекая к себе внимание, и указывает пальцем на Макса Гая, подзывая его к себе.       Тот послушно подходит, после чего ему на пальцах – в прямом смысле слова – объясняют, что еда готова, но на «раздачу» встает он, потому что она этим заниматься не собирается. Будет телекинезом вырезать красивые куски и раздавать их, так что работенка как раз для него.       Макс Гай веселья старой соратницы не разделяет, но не противится смене ролей, рассудив, что она и без того достаточно сделала.       Тарелок ни у кого, понятное дело, не было, поэтому придется брать руками каждый срезанный Гаем кусок и есть. Кто-то додумался собрать маленькие ветки, которые потом заточили охотничьим ножом, сделав из них что-то наподобие шпажек, на которые, предварительно обеззаразив их огнём, удобно насаживать горячего тунца.              - Ласка, ты лучший! – жуя, торжественно произносит Жак Дернир, сам не зная, что в эту секунду закрепил за силачом прозвище, которым его будут отныне называть все.              Обреченно покачав головой, Война отходит в сторону от оживившегося отряда.       Присев на покрытый мхом камень чуть в стороне от всех и в чисто мужском стиле широко расставив согнутые в коленях ноги, Рита опирается на них локтями, чуть сгорбившись, и от нечего делать выводит палкой на земле ничего не значащие узоры, подперев кулаком свободной руки щеку. Краем уха слышит чужие детские восторги от впервые попробованного тунца. Кто-то на полном серьезе пытался доказать, что это вовсе не рыба, а чистое мясо.              - Почему не ешь? – раздается над головой мужской голос, обладатель которого точно не знает о том, что сначала надо прожевать еду, и уже потом начинать болтать, а не бубнить с набитым ртом. – Эй, - зовет он, недовольный таким тотальным игнорированием. – Знаешь, довольно подозрительно, что ты единственный не ешь тунца, которого притащил, - как бы между делом замечает Джеймс, намекая на то, что если все они помрут к утру от какого-нибудь яда, спрятанного в тунце… Ну, это будет очень грустно – вот собственно и всё, потому что сержант сомневался, что хоть какие-то последствия настигнут этого парня.              Не встретив отчаянного желания пообщаться, Барнс тихо выдыхает и присаживается на камень рядом с Ритой, намеренно слегка навалившись сбоку, как бы говоря, чтобы почетный обладатель кодового имени «Ласка» подвинулся.              Война от такой наглости выронила из рук ветку, которой до этого что-то чертила на земле, и медленно выпрямила спину, также медленно, а оттого угрожающе поворачивая голову в сторону жующего свой кусок тунца сержанта.              - Так почему ты не ешь? – как ни в чем не бывало повторяет свой вопрос Баки.              Потому что Рита поела до того, как выловила рыбу, зная, что в лагере все будут пялиться, пытаясь увидеть её лицо в момент перекуса, и пока еще не успела заново проголодаться. Но сержанту она конечно же ни о чем не скажет. Во-первых, её дела его не касаются. Во-вторых, она находит какое-то странное, но невероятное удовольствие в том, чтобы изводить его молчанием. В эти моменты ей бы очень хотелось обладать способностями Голода и прочитать мысли, что вертятся в голове бравого сержанта.              - Что? – со слегка растерянной улыбкой спрашивает Баки, когда молчание и игра в гляделки затягиваются. И чего он так пялится на него? Не собирается же прихлопнуть как надоедливую муху? С его-то силой от Джеймса только мокрое пятно и останется. Говорил ему Стив, не доставать этого парня, но Барнс просто не мог удержаться. Какое-то детское паскудное желание вывести молчуна на хоть какие-нибудь слова и эмоции не позволяло усидеть на месте. – Вот это да… Невероятная история! Ласка, ты такой талантливый рассказчик.              И снова молчание. Но после Рита всё же расщедрилась на одно послание: сперва указывает пальцем на Джеймса, потом легонько стучит себя костяшками по голове, говоря таким образом, что Барнс немножечко ту-по-ват.              Баки отвечает на это взаимным молчанием. Но судя по нечитаемому взгляду и общему наиграно-бесстрастному выражению лица, посыл он понял и не очень-то был польщен.       Сержант, выждав несколько секунд, дабы притупить чужую настороженность, быстро протягивает руку к лицу Ласки, хватает за очки и оттягивает их на себя, после чего резко отпускает, из-за чего они с хлопком возвращаются на место, шлепнув негодяя по лицу.              Но триумф сержанта длился недолго. Определённо не стоило этого делать…              Он понимает это, когда его лёгким движением руки хватают за шкирку и поднимают, закидывая на чужое плечо, из-за чего он теперь повторяет судьбу тунца, после чего под тихий хохот лагеря несут к Роджерсу, бесцеремонно скидывая прямо на руки растеряно жующему Капитану его неугомонного дружка, жестами говоря, чтобы он лучше за ним приглядывал, иначе голову открутит обоим.              - Как можно быть таким неласковым, Ласка? – смеется ему в спину Баки, чьё веселье подхватывают остальные.              Макс Гай прячет улыбку, делая вид, что старательно жуёт. Неужто Война обзавелась парочкой новых друзей? По крайней мере с тем клоуном с полосатым щитом её точно что-то связывает, а его дружок скорее бонусом прибился подобно бездомному щенку, нежели действительно заинтересовал Войну.       Капитан Америка сам говорил что-то про старые счеты, но ничего, кроме небольшой потасовки, в его мыслях он найти так и не смог. При этом он определенно представляет для неё интерес, раз она потащилась следом за ним тогда, на оружейном заводе ГИДРЫ.       Понравился ей? Ну а что: высокий атлетичный голубоглазый блондин – ни одна не устояла бы. Еще и силён, пышет крепким здоровьем, а Война всё-таки женщина, в ней природой заложено инстинктивно искать такую особь мужского пола, которая будет достаточно сильна, чтобы подарить не менее сильное и здоровое потомство, а также защитить свою самку и теоретическое потомство в случае опасности.       Гай тихо фыркает из-за абсурдности собственных мыслей.       Не знал бы Макс Войну, действительно подумал бы, что она неровно дышит к Капитану Америка. Но он её очень хорошо знает, как и её яростное желание полной неприкосновенности к себе как к женщине, которое не иссякает вот уже почти шестьсот лет. Сильно же её в юности перепугали… По сей день не может отпустить прошлое.              И всё-таки, что её связывает с Капитаном-полосатым-подштанником?              Когда все начали укладываться для сна, Рита подыскивала себе место поудобнее в отдалении от всех. Так как дежурить вызвался доброволец, она могла позволить себе пару часов необходимого отдыха.       Костёр было решено затушить на ночь. Макс не смог бы спать и одновременно поддерживать свой фокус с дымом, а значит теплом придется пожертвовать ради безопасности.              Но после первых тридцати минут беспрерывно стучащих от холода зубов солдат, мешающих заснуть, Война теряет терпение и окружает защитным полем всё пространство вокруг поляны и дополнительно – землю под ними, таким образом создавая условия для сохранения естественного тепла тел, а не его полного ухода в почву, взамен дарующую лишь дополнительный холод.              «Ты прелесть» - делает мысленный посыл Макс Гай, сразу понявший, что холод отступил не просто так.       

***

      Как и обещал Роджерс, более четырехчасового сна они себе позволить не могли, поэтому Капитан Америка поднял всех еще до восхода солнца. Вернее, сначала его поднял Ласка, проснувшийся от того, что его между собой до невыносимого зажали тела Роджерса и Барнса, неизвестно как оказавшиеся рядом. Как выяснилось позже, Капитана и сержанта пробило на жалость, когда они увидели одиноко свернувшегося в калачик подобно настоящей маленькой ласке парня, которого наверняка, как они считали, колотило от холода, вот и решили в качестве благодарности поделиться своим теплом. Только вместо этого всю ночь бессовестно крали чужое, во сне едва ли не прилипнув к тощему тельцу между ними.       Когда же небо озарилось рассветом, а Ласка отпихнул от себя сонного Барнса, что в первые секунды по инерции пытался прижать его голову обратно к своей крепкой груди, дабы вернуть тепло, Макс Гай первым подал сигнал, что кто-то идёт точно по их следу, и уже тогда Роджерс поднял всех солдат.       Достаточно теплая для подобного места ночевка, спешный завтрак остатками тунца, и общее вполне неплохое начало дня теперь казались сладким сном, по окончании которого в реальности ждали лишь враги, нагнавшие их, и пустой бидон из-под воды, который они забрали собой для будущего использования. Но хороший привал сделал свое дело – бойцы шагали не в пример бодрее, нежели вчера.              Но первый отряд вражеских солдат всё равно настиг их…              - Пошел-пошел-пошел! – поторапливал всех Стив, оставаясь в конце колонны, дабы прикрывать чужие спины, пока солдаты бежали дальше в лес.              - Берегите патроны, не стреляйте вхолостую! – отдает команду Барнс, отстреливаясь с помощью винтовки от солдат ГИДРЫ – по специальной форме было понятно, что это они, а не просто нацистские солдаты.              Внезапно его кто-то сбивает с ног, налетев сбоку, и валит на землю. Барнс уже хотел чисто на рефлексах ввязаться в рукопашный бой, но накрывшая его голову рука и раздавшийся неподалеку взрыв как от разорвавшегося снаряда, подсказал ему, что упасть на землю и слиться с ней – было одним из лучших решений в его жизни.       Осторожно подняв голову, оглядывая местность, убеждаясь, что опасность миновала, Джеймс поворачивает голову и видит также настороженно оглядывающегося Ласку, спасшего ему жизнь от выпущенного в его сторону снаряда из ручного гранатомёта.              Резво поднявшись на колено, Ласка перехватывает автомат Джеймса, прицеливается и делает четыре быстрых коротких выстрела, уложив двух снайперов ГИДРЫ, одного пехотинца, а последней пулей попав в заряд для гранатомёта во время перезарядки, вызвав взрыв.       Спешно возвращает оружие владельцу и поднимается на ноги, дергая за локоть следом Джеймса и показывая ручные знаки, означавшие, что здесь всё чисто, и он может отходить вместе с остальными.              - У них танк! – кричит Дум-Дум, первым заметивший выезжающую из-за небольшого холма машину, и постаравшийся предупредить остальных.              - У нас тоже, - с азартом отвечает Гейб Джонс, забираясь в один из двух танков, которые им удалось угнать с завода ГИДРЫ во время побега.              Ловко орудуя на пульте управления модернизированной немецкой техники, Гейб начинает разворачивать башню в нужном направлении, попутно проверяя заряд, молясь, чтобы опередить выстрел врага своим.              - Джонс! – предупредительно кричит Джим Морита, призывая поторопиться, иначе беды не миновать.              Но если Гейбу предстояло не только взять цель и выстрелить, но перед этим еще и развернуться, а танк – не то чудо техники, что может похвастаться скоростью и манёвренностью, то его враги не страдали от подобной проблемы, так как цель была прямо перед ними.       Прекрасно понимая, что Джонс не успеет развернуть свою машину, Рита слегка сгибает колени, наклоняется немного вперед, словно пригнувшийся для броска хищник, и срывается с места, побежав в сторону вражеского танка, в нужный момент отталкивается от земли, чтобы в одном сильном прыжке влететь плечом в бок танка, с громким скрежетом оставляя глубокую вмятину на его корпусе и сбивая силой удара в сторону, пока он не врезается в массивный ствол стоявшего по другую сторону дерева.       Прекрасно зная, что танк всё еще не утратил способность стрелять, она стремительно приближается к нему, забирается на корпус и опускается на одно колено возле башни, обхватывая её руками и сжимая, пока с противным скрежетом сминающегося металла полностью не отрывает её, отбрасывая в сторону словно лишнюю деталь детской игрушки. Находившиеся внутри солдаты, с круглыми глазами смотревшие на то, что происходило прямо над их головами, не позволили шоку перекрыть здравомыслие, и они тут же направили автоматы на Войну, но не успели нажать на курок, как головы обоих были прострелены пулями из обычного ничем не примечательного пистолета.       Спрыгнув обратно на землю, Война хватает руками гусеничную ленту танка. Крепче сцепив зубы, резко дергает в сторону, буквально бросая танк в сторону вражеских солдат, разом сметая около десятка.       Шумно выдохнув, она позволяет себе секундную передышку. И именно в эту проклятую секунду прямо рядом с ней словно из ниоткуда оказался солдат ГИДРЫ, кричащий что-то на немецком, наставив на неё автомат.       Она не боялась, пуля её защиту не возьмёт, но этого и не потребовалось – откуда-то со спины раздался выстрел, а выпущенная пуля влетела в грудь солдату ГИДРЫ, заставив того упасть замертво.              На секунду ей почудилось, будто время замерло, великодушно позволяя в полной мере осознать произошедшее.              Резко развернувшись, ища глазами того, кто… получается… жизнь ей спасти хотел? Ей??? Жизнь спасти?! Даже Голод этим не озадачивался, так как прекрасно знал, на что способна Война, и что она менее всех нуждается в защите и прикрытом тыле. И всё равно кто-то попытался прикрыть её.       Но кого бы она ни ожидала увидеть, за спиной метрах в трёх от неё был только сержант Джеймс Барнс, дергающий затвор автомата для перезарядки.              Ловит его взгляд и понимает, что это действительно был он.              Что он действительно пытался её спасти.              - Ну чего ты застыл?! – кричит ей сержант. – Давай-давай, пошёл! – поторапливает он, делая рукой сигнал нагонять остальных.              Гейб Джонс к этому времени как раз достаточно развернулся, чтобы взять на себя второй показавшийся танк, стреляя по нему из высокотехнологичной пушки ГИДРЫ, отвлекая на себя внимание и давая остальным фору, чтобы успели скрыться.              Не теряя понапрасну время, Война бежит к Барнсу, чтобы вместе отправить вслед за отрядом, но едва оказавшись рядом, срабатывают столетиями отточенные до идеала рефлексы, из-за чего рука будто сама вытягивается в сторону, ловя пулю в нескольких сантиметрах от лица Джеймса, который даже не понял, что произошло, пока самостоятельно не раскрыл чужой сжатый кулак и не увидел на раскрытой ладони Ласки пулю, предназначавшуюся ему.       Снайпер.       К его несчастью, Джеймс тоже снайпер, и уже успел заметить цель, пока враг перезаряжал ружьё. Ему потребовалась пара секунд, чтобы четким уверенным движением поднять автомат, прицелиться, выдохнуть, задержать дыхание и сделать один точный выстрел, поразивший цель.       Возможно, Барнсу это лишь показалось, но Ласка выглядел так, словно это его собственный ученик по стрельбе только что выбил десятку. А еще этот странный, до одурения сильный парень додумался протянуть ему пулю, которой Джеймса чуть не убили, словно и трофей, и подарок за меткий выстрел в одном.              - Ты бы мне еще на цепочке её подарил, романтик, - цокает Баки, ненавязчиво отбивая чужую ладонь, чтобы этот шутник хренов уже выбросил чертову пулю и наконец-то делал ноги в сторону укрытия.              И Джеймс готов душу свою поставить на то, что только что явственно слышал насмешливое фырканье, раздавшееся из-под черной маски.              - Целы? – сходу спрашивает Роджерс, когда Барнс и Ласка добежали до него, окидывая обоих быстрым внимательным взглядом. – Большинство успели уйти вперед, пока потерь нет. Нужно прикрыть им тыл и закончить здесь всё. От этого отряда ГИДРЫ осталось немного, но я уверен, что следующий уже в пути. Поможешь мне? – обращается Стив к Войне, чем удивляет и друга, и саму женщину.              - Конечно, помогу, - слегка растеряно отвечает Баки, решивший, что Стив просто чуть-чуть напутал направление взгляда. – Какой разг…              - Нет, Бак, ты пойдешь с остальным, нагонишь Гая и будешь прикрывать вместе с ним и Дерниром остальных, - берет на себя полное командование Роджерс, не терпя возражений. – Мы с ним, - кивает он на Ласку, словно тот уже дал своё согласие, – разберемся с оставшимися солдатами ГИДРЫ, у нас больше всего шансов по сравнению с остальными. Дуган и Морита нас прикроют – они уже на позициях. Мы должны дать Джонсу возможность отступить, при этом не потеряв один из двух имеющихся танков.              - Но…              - Не спорь! – то ли приказывает, то ли просит Капитан Америка.              Барнсу не нравится такой план, но повыделывается он позже – во время привала, а не в разгар боя.              - Ладно, хорошо, - несколько раз быстро кивает Джеймс, принимая приказ их лидера. После чего поворачивается к Ласке, обращаясь уже к нему: – Присмотри за бруклинским сопляком вместо меня. И сам не слови пулю. Во всех смыслах, Ласка! – с нажимом строго добавляет Баки после того, как услышал очередное фырчанье из-под маски.              Более не тратя бесценное время на разговоры, Барнс нагоняет отряд, прикрывая тыл вместе с ожидавшими его Гаем и Дерниром.              Роджерс и Ласка переглядываются всего одно мгновенье, после чего женщина сжимает руку в кулак и бьёт ею в раскрытую ладонь другой, говоря таким образом, что готова крушить. Капитан Америка кивает головой в сторону, давая сигнал к началу действий.

***

      Пока отряд отдыхал, оторвавшись от погони и прошагав до самых сумерек, после чего был объявлен второй привал, Джеймс Барнс сидел на земле, прислонившись спиной к одному из деревьев и усиленно делал вид, что проверяет свой автомат, но на деле не сводил пристального взгляда с Ласки, что то ли дремал, сидя между корней одного из деревьев и скрестив руки на груди, то ли исподлобья наблюдал за округой – черт его разберет из-за идиотской маски, не позволяющей заглянуть в глаза этому человеку.       Вот только человеку ли? Он оторвал голыми руками башню у танка, не говоря обо всем остальном, пулю рукой поймал! Где это вообще видано?       От одной только мысли, что Ласка мог сражаться не с ними, а на стороне врага, становилось дурно. Правду говорил Макс Гай про своего друга. Человек-армия…       Но это сейчас, когда идёт война, его умения как никогда полезны, а что в мирное время? Человек-нарасхват или человек-изгой? Общество не особо любит тех, кто отличается, да еще так разительно, разве только в роли развлекательного шоу, которое существует исключительно ради чужого веселья подобно цирку. А про то, как в цирках обращаются со своими артистами, немало слухов ходит – одни хуже других.       Судя по замкнутому характеру Ласки, который даже слова не произнёс за всё прошедшее время, Баки склоняется ко второму варианту. Даже сейчас во время привала он держится от всех в стороне, а солдаты тоже не спешат составлять ему компанию, справедливо опасаясь, что Ласка может либо на эмоциях, либо по неосторожности прибить кого-нибудь из них или оставить на всю жизнь инвалидом.       Несладко ему, должно быть, живется. Возможно даже одиноко. А если бы не Макс Гай, то его и вовсе с ними не было бы. Друзья они или просто старые товарищи – никто не знал, но было ясно как день, что они доверяют друг другу настолько, что им даже слов не нужно для взаимопонимания. Невзирая на все шутки и кривляния Гая, на пустые угрозы Ласки убить его, а также на ничего незначащие подлянки со стороны каждого, между ними чувствуется большое доверие, какое бывает между давними товарищами, прошедшими плечом к плечу от Рая до Ада и обратно.              - Ты меня слушаешь?! – раздается рядом громкий голос Стива, который уже минут десять что-то жужжал ему на ухо.              - Дело не в том, что ты считаешь меня хрупкой вазой, а в том, что Ласка может схватить тебя за шиворот и кинуть, сбивая с ног вражеских солдат, поэтому ты выбрал в напарники его – я это понял, - со смешком пересказывает на свой лад рассказ друга Барнс.              - Баки! – возмущенно хмурит брови задетый за живое Стив. До сих пор не может поверить в то, что его швырнули в солдат ГИДРЫ подобно шару для боулинга, которым пытались сбить кегли.              И ведь «выбил» этот щуплый гаденыш десять из десяти.              - Расслабься, Стив, - посмеиваясь, говорит Джеймс, поднимаясь на ноги и похлопывая друга по плечу. – Лучше подумай, где найти провизию для солдат. Без еды еще можем протянуть несколько дней, но вода… сам понимаешь. Не думаю, что наш шеф-повар, - кивает он Роджерсу за спину, где Ласка опять выводил подобранной веткой дерева что-то на земле, - даст сесть себе на шею.              - Я видел на карте реку километрах в десяти отсюда, - отвечает Стив. – Завтра, когда будем проходить это место, можем задержаться минут на тридцать – пополним запасы воды, умоемся в конце концов. Что скажешь?              Баки лишь кивает головой, одобряя план.              - Эй, Стив, - зовет его Барнс. – А ты с этой сывороткой в своей крови, чисто в теории, смог бы поймать пулю голыми руками?              Брови Роджерса приподнимаются, выражая его удивление.              - Если предположить, что мне хватит скорости для опережения, то чисто в теории я мог бы поймать дырку в руке, а не пулю. Сыворотка, увы, не сделала меня пуленепробиваемым, - с веселой улыбкой на лице разводит руками Капитан Америка. – А ты чего вдруг интересуешься этим?              - Я кажется понял, почему он никогда форму свою даже не расстегивает, – понизив голос, говорит Барнс, незаметно кивая головой в сторону Ласки и рассказывая другу о произошедшем во время сражения.              - Интересно, что за материал такой, раз его перчатку снайперская пуля пробить не смогла? – задумчиво тянет Роджерс, перебирая в голове все известные ему прочные материалы, использующиеся для создания военного обмундирования. – Кто-то навроде Старка может знать.              - Тебе бы точно не помешала такая же форма, - с серьезным лицом говорит Баки. – Попробую что-нибудь выяснить у «первоисточника».              - Бак, постой, не лезь к нему, - перехватывает собравшегося было идти друга за локоть Роджерс, не давая совершить опрометчивые поступки. – Заподозрит что-то – проблем не оберемся. Повезет, если он просто обидится и бросит нас здесь. Вот только может и не повезти, а там… сам понимаешь, чем все закончится.              - Не волнуйся, я осторожно, - самоуверенно улыбается Барнс. – Ты лучше иди, расскажи Дугану и остальным о планах на завтра, пусть будут в курсе.              Роджерс согласно кивает и отходит к солдатам, а Баки вновь переводит взгляд на рисующего на земле Ласку. Наблюдает около минуты, после чего, собрав волю в кулак, направляется прямиком к нему.              И даже когда замирает напротив, откровенно стоя над чужой душой, не получает ни слова в ответ, ни мимолетного взгляда.              - Ты не только сильный, но еще и непробиваемый, - негромко говорит Джеймс, получая в ответ лишь молчание. – Ты один такой в семье или уже стоит начать молиться?              Ласка прекращает свои художества и поднимает на Барнса взгляд. А потом пару раз стучит палкой по земле, заставляя сержанта опустить взгляд.       Под его ногами, в правильном относительно него направлении, красовалась достаточно глубоко вырытая надпись…               «Уйди с глаз моих, пустоголовый»              Джеймс прижимает к губам сжатый кулак, еле давя в себе смех. Он всё это время рисовал именно эту надпись? Неужели желание Баки заговорить с ним было настолько очевидно?       Но оставлять подобную грубость безнаказанной он всё равно не собирается, поэтому Джеймс убирает руки в карманы брюк, чуть вытягивает вперед ногу и неторопливо водит подошвой тяжелого армейского ботинка туда-сюда по земле, демонстративно уничтожая чужое художество.       А взгляд ни на секунду не отрывал от ответно направленного на него.              Ласка подается чуть вперед, по-прежнему сидя на земле, и протягивает руки. Джеймс не понимает значение этого жеста, пока его мягко не берут за штанины в области щиколотки и резко не дёргают на себя, в прямом смысле слова выбивая из-под ног опору и заставляя с глухим стоном упасть на спину.              И опять он слышит смех со всех сторон. Не стыдно им смеяться над старшим по званию?              - Барнс, прекращай уже быть занозой в его заднице, - сквозь смех бросает ему Дум-Дум. – Мы все чуток одичали на войне, но то, что Ласка щуплый, не значит, что ты можешь липнуть к нему как к девчонке, - во всеуслышанье травит он шутку, вызывая у всех очередной приступ смеха.              А Максу Гаю как было смешно – словами не передать, ведь он единственный мог оценить шутку Дугана во всей красе, зная некоторые интересные подробности.              - Ха. Ха. Смешно так, аж не могу, - саркастично отзывается Баки, переворачиваясь на бок и поднимаясь на ноги после незапланированного падения. – Нужен он мне, - демонстративно фыркает Джеймс, отряхиваясь. – Меня уже такая девчонка ждёт… - мечтательно тянет он.              - Так-так-так, - заинтриговано тянет Гейб Джонс. – Наш Баки-смазливая-мордашка-Барнс оказывается занят? Я и не знал.              Барнс обреченно закатывает глаза, понимая, что сейчас начнется… Черт его за язык дернул!              - Красивая хоть? – с усмешкой спрашивает Джим Морита.              - А твоя chérie точно в курсе, что ждёт тебя? – подначивая, вносит свою лепту Жак Дернир.              На последний выпад Стив Роджерс тихо прыснул, но его успели услышать остальные.              - Смотри-ка, другу уже успел рассказать! Ну-ка, колитесь, что там за… Как ты сказал, Жак? Chérie?              - Oui, - подтверждает Дернир.              Все тут же с искренним интересом в глазах уставились на Барнса и Роджерса на пару.              - Красивая, - после недолгого молчания сознается Джеймс, почесывая затылок, не зная, как избавиться от глупой улыбки на лице. – Самая красивая из всех, кого когда-либо видел.              - Посмотрите, как он растекся! – хохочет Фэлсворт, как и все заметивший, что Барнс заметно разволновался и даже слегка покраснел, едва речь зашла про его так называемую девчонку. – Сильно видать зацепила. Так, красивая значит… И? – подгоняет он Барнса.              - И отказала ему, - добавляет Роджерс, еле сдерживая шкодливую улыбку.              - Ты вообще на чьей стороне?! – возмущается Баки, когда новая порция смеха, предназначенная лишь ему одному, грянула от сослуживцев.              - На твоей, Бак, - сквозь смех выдавливает Стив. – Поэтому, как настоящий друг, обещаю, что помогу тебе узнать её имя.              Рита незаметно для всех накрывает лицо ладонью, уже поняв, о ком идет речь.       Ну что за позорники? Взрослые все мужики, а ведут себя…       Макс Гай хоть и не мог слышать мысли Войны без её дозволения, но чувствовал, какая буря творилась в её эмоциональном фоне. Столько смущения, стыда за других и неловкости… Об этом Макс и говорил, когда обещал веселье в мужской компании, не знающих, что с ними путешествует женщина. А ведь они еще даже не перешли к похабным темам и нецензурной лексике…              - Он что, даже имени её не знает? – пуще прежнего веселится Дуган. – А как заливал тут про то, что его ждут… Ха-ха, да она поди и не знает о твоем существовании! Кто бы мог подумать, что Барнса когда-то жестоко отшили. Наверняка не привык к такому, да, красавчик-сержант?              - Никто меня не отшивал! – упрямо стоит на своей правоте Джеймс. – Ну не сказала имя и что? Я сам ей придумал другое.              - Ты сделал что?! Ха-ха-ха!!! Вот придурок, - не сдерживается Гейб, вызывая недоумение у сержанта. – Да какой девчонке понравится, когда её называют чужим женским именем? Ты представь, если она будет называть тебя именем другого мужчины.              Все одновременно скривились, признавая, насколько это было бы неприятно и било по гордости.              - Бак, так может она поэтому тебе и отказала? – на полном серьезе задумывается святая простота в лице Стива Роджерса. – Обиделась и…              - Так, а ну хватит! – прерывает Баки эти разговоры, перешедшие в настоящее кудахтанье. – Я ей нравлюсь, она мне – еще больше, и в ближайшем будущем я женюсь на ней, точка!              - Если встретишься с ней еще хоть раз, - добавляет Роджерс. На него тут же обрушивается испепеляющий взгляд друга. – Что? – разводит он руками. – Твои слова.              - А если откажет? – с беззлобной усмешкой задает логичный вопрос Джеймс Фэлсворт.              - Силой надену ей на палец кольцо, - не идет на уступки распалившийся не на шутку Баки, которому конкретно сейчас важно было просто переспорить сослуживцев, из-за чего он не очень следил за своими словами.              - А если обратится в полицию? – перенимает эстафету логичных вопросов Жак Дернир.              - Скажу, что это обыкновенная придурь беременных, - отмахивается Джеймс.              - Так, я кажется упустил нить повествования… - хмуря в задумчивости брови, говорит Джим Морита. – Ты что, не успел узнать её имя, но успел заделать ей ребёнка?              - Боже, нет! – хватается за голову Баки.              - А хотел бы?              - Еще как да! Погодите… что??? – запоздало одёргивает себя Баки, но было уже поздно, все всё прекрасно услышали, потому и смеялись над ним.       Опять.              Ласка, больше не в силах выдерживать этот цирк, поднимается на ноги и уходит проветрить голову и подышать воздухом без маски, потому что жар смущения катастрофически затапливал всё лицо, уши и даже шею…              Идиоты. И Барнс у них во главе. Этот тупица даже имени её не знает, но смеет говорить, да еще открытым текстом, не потрудившись хоть как-нибудь завуалировать, что хочет от неё ребёнка! Наглости нет предела. Прямо как у пустоты в его голове. И совести ни на грамм. Кем он вообще себя возомнил?! Всего лишь человек.       Ребенок? От него? Ха! Еще чего… Его генофонд, мягко говоря, не на том уровне, чтобы претендовать на такую как она.              Но каждый раз, когда мысли возвращались к его поцелуям, на которые она сама же добровольно отвечала, кончики ушей обжигало очередной порцией огня. Глупость Барнса заразна – это единственное, чем могла объяснить Война свой легкомысленный поступок на той ярмарке.              - Что вы за люди? – слышит она за спиной нравоучительный голос Макса Гая. – Смутили мне ребёнка.              И новая порция смеха. Смеялись бы еще громче, если бы знали, сколько столетий тому, кого только что назвали ребёнком.       

***

      На следующий день энтузиазма у всех заметно поубавилось, несмотря на спокойно прошедшую ночь. Недосып, голод и жажда – набор выживания любого бежавшего военнопленного, хорошее настроение туда по определению не входит. Но всё же кристально-чистая река, берущая своё начало в глубине заснеженных Альп, до которой отряд добрался к полудню, смогла хоть немного взбодрить солдат. Но приказа «Не купаться!» ослушаться никто не решался – вода слишком холодная, запросто подорвет здоровье, это все понимали. Рисковать никто не хотел.       Роджерс объявил получасовую остановку и взял стальной бидон, добытый Лаской, который они везли с собой с первой ночевки, собираясь направиться к реке и сразу набрать воды, которую они повезут с собой дальше. Вот только он не ожидал, что течение реки окажется настолько бурным, что все его силы будут уходить на то, чтобы всего лишь устоять на ногах, ни о каком наполнении бидона и речи не шло.              Но стоит отдать упертому Стиву должное – он пытался.              Устав наблюдать за этим бесполезным прожиганием времени, Ласка сам заходит в воду, так и не сняв ни одной детали своей формы, тогда как Роджерс благоразумно снял ботинки и подкатал штанины – в мокрой обуви и штанах ходить захотел бы только последний мазохист. Коим, видимо, оказался Ласка.       Так думал Капитан Америка, а Война, привыкшая всегда быть окруженной с ног до головы собственными силовыми полями, не переживала за одежду – ни что намокнет, ведь щит не пропустит воду без её дозволения, ни что будет вонять тунцом, которого она пару дней назад притащила на себе, ведь он соприкасался с тонким слоем силового поля, а не с её одеждой. Без своей способности она даже нырнуть в Адриатическое море за тем тунцом не смогла бы – моментально околела бы ноябрьской ночью в ледяной воде, и это если еще не брать в расчет морских хищников, которые слопали бы её в два счета без должной защиты.              Наполнив ёмкость до самого верха, Ласка поднимает её, незаметно придерживая дно силовым полем, помогая себе, и выносит на берег, чтобы поставить на землю возле ожидавшего их Барнса и Гая, который по мысленной просьбе Войны, с помощью телекинеза незаметно для всех «фильтровал» затекающую в бидон воду. Макс решил не отказывать капризам дамы, которая желала пить только чистую воду без песка, всякой живности и прочего микроскопического мусора, что мог попасть в реку. Да и честно говоря, сам Макс тоже не горел желанием подхватить кишечную инфекцию или, не дай бог, холеру. Война и Голод в своё время достаточно насмотрелись на то, как умирали люди от эпидемий, в том числе от кишечных инфекций. А ведь в то время даже лечить толком нечем было… Тот же пенициллин открыли лишь пятнадцать лет назад. И хоть антибиотик уже успел получить славу лекарства от всех болезней, и в теории он, наверное, и всякие кишечные инфекции может вылечить, но есть одно «но»: ни у кого, черт возьми, не было с собой этого пенициллина, чтобы проверить! Рисковать не хотелось. Даже мутантам.              - Спа..! – пытается отблагодарить Капитан Америка, но оступается, когда поскальзывается голой ступнёй на лежащем на дне в самом подлом положении камне, из-за чего теряет равновесие, и его тут же уносит бурный поток реки.              - Стив!!! – не своим голосом кричит Баки, после чего стремительно оборачивается к Ласке. – Что ты стоишь?! Вытащи его, тебе это раз плюнуть!              Война и Голод даже не шелохнулись. Одной было просто наплевать, а другой испытывал искреннее веселье.              - Не будь ты таким козлом! – то ли ругается, то ли умоляет Барнс. – Взамен сделаю всё, что пожелаешь, хоть ботинки твои до блеска начищу собственной кофтой, только помоги!              Под маской не было видно, как губы Войны изогнулись в ухмылке.              Макс Гай уже хотел было рассмеяться и похлопать сержанта по плечу, призывая угомониться и оставить пустые мольбы, но по итогу удивленно округляет глаза, когда Война с разбегу бросается в воду и плывёт в сторону, куда предположительно унесло Роджерса, корректируя своё направление силовыми полями, дабы бурное течение не унесло её в противоположную от барахтающегося Капитана Америка сторону.              - Не понял… - недовольно прищурив глаза, задумчиво тянет Голод, всё больше убеждаясь в мысли о том, что его дражайшая Война действительно неравнодушна – иначе к чему бы ей бросаться спасать его? – к голубоглазому суперсолдату, но не желая верить в правдивость этого.              Голод, признаться, уже давно привык, что они все из себя такие могущественные и ужасные Всадники Апокалипсиса, равных которым нет, всегда вместе против всего мира, находясь на самой его вершине, и никого более они не приемлют в свои ряды, а тут на тебе…       То, что кто-то, кроме него и Смерти, смог заполучить расположение Войны, задело его эго сильнее, чем он мог представить.              И Роджерса она всё-таки выловила.      

***

      - Если честно – я ожидал худшего, - чешет затылок Джеймс, слыша за спиной шуршание ткани и щелчки расстегиваемых креплений, а перед глазами видя на земле надпись, которую до этого старательно выводил Ласка обычным камнем.              «Плати долг. Я буду купаться, а ты сторожить. Попробуешь повернуться – больше никогда видеть не сможешь. Всё ясно?»              - А ты, смотрю, тот еще скромняга, - подшучивает Барнс, но эффекта никакого это не возымело. – Ты точно уверен? Околеешь ведь, – примерно раз в десятый призывает Баки этого малохольного одуматься и не залезать в воду. – Я тебя выхаживать потом не буду. И если помрешь – могилу копать тоже не стану. Кинем твое тело в ближайших кустах и будешь знать… – продолжает он свои не особо-то и страшные угрозы, пока ему в затылок не прилетело что-то мягкое, да так и повисло на голове.              Посыл прост и короток, звучит примерно как «Заткнись, надоел!».              Джеймс послушно замолкает и стягивает с головы то, что на неё прилетело, видя зажатую в собственной руке маску с очками, сшитые друг с другом в единую… конструкцию, если так можно сказать.       Вот она – идеальная возможность увидеть его лицо, но собственные глаза были дороже, поэтому Джеймс, с титаническим усилием беря под контроль своё любопытство, отбрасывает маску себе за спину, прекрасно зная, что владелец её поймает.       По раздавшемуся плеску он понимает, что Ласка зашел в реку, а желание повернуться и посмотреть в наглые глаза этого засранца росло с каждой секундой.              Но поистине невыносимым было желание воспользоваться ситуацией временной уязвимости и проучить сильного сученыша. Так, чисто по-мальчишечьи. Чтобы сбить спесь.             И Баки, кажется, даже знал, как это сделать… Ему ведь говорили не смотреть, а не замереть без движения.       Он во время обучения в военном лагере несколько раз с парочкой друзей-сослуживцев так прикалывался над новобранцами, пока они находились в душевой.              Джеймс делает четыре неспешных шага назад, всё также не оборачиваясь, а когда возле его ног оказывается комок снятой черной одежды и ботинки, Барнс быстро подхватывает чужое имущество и, едва сдерживая злорадный смех, резво скрывается с места преступления, возвращаясь к отряду, расположившемуся метрах в тридцати от реки.       Уже представляет, как этот паразит, стыдливо прикрывая руками достоинство, возвращается в лагерь, бросает взглядами молнии на всех подряд и абсолютно голый жалобно требует одежду обратно, при этом сам готовый едва ли не расплакаться от досады.              - Где обновками разжился? – спрашивает Дум-Дум, заметив в руках сержанта пару ботинок и какие-то тряпки.              Все, кто сидел поблизости, тут же бросают взгляд на Баки с немым вопросом в глазах.              - Разоружил потенциально опасного бойца, - в открытую смеется Джеймс, и до всех стремительно доходит, что абсолютно черную одежду среди них носил лишь один человек, который наверняка сейчас где-то бегает голышом, судорожно ища свои тряпки.              Совершенно беспомощный и пристыженный, даром, что сильный.              - Ох и достанется же тебе, сержант, - с веселой улыбкой предупреждает Гейб Джонс.              - Причем прямо сейчас, - раздается голос Макса Гая, полный ледяной ярости.              Барнс даже повернуться к источнику звука не успел, как ему в челюсть прилетает крепкий удар кулаком, заставивший отшатнуться на два шага, выронив из рук чужие вещи.       Солдаты тут же подрываются со своих мест, готовые разнимать двух болванов.              - А ну прекратить! – тут же вмешивается Капитан Америка.              - Вот вы нашли время и место! – начинает читать нравоучения Дуган.              - Заткнулись и сели! – звучит приказной тон, которым не каждый генерал обладает, от Гая, стократно усиленный телепатическим воздействием.              Слова, эхом пронесшиеся в сознании каждого, заставили язык прилипнуть к нёбу и действительно замолчать, мгновенно подчиняясь чужой воле, которой просто невозможно было воспротивиться. Даже мысли все послушно улеглись в головах солдат, не смея бунтовать против чужого слова, что уж говорить про тело, которое беспрекословно исполнило отданный приказ.       И Стив бы рад подняться и броситься грудью на амбразуру ради друга, хоть и осуждал его глупый поступок, но не мог, ноги не двигались, даже мысли вмешаться не возникло, словно кто-то бесследно стёр её из его сознания. Точнее не «словно», но понять это Капитану Америка как и остальным солдатам было не дано – Макс Гай виртуозен в своих псионических возможностях, единственный, кто мог бы стать ему на этом поприще соперником, это Исход – мутант омега-уровня, такой же Всадник, служивший Апокалипсису за несколько столетий до них с Войной, а ныне неизвестно где коротающий свою бессмертную жизнь.              Быстро подобрав с земли одежду с ботинками, Голод собирается вернуть их законной владелице, но прежде поворачивается к не менее разозленному Барнсу, рукой стирающем кровь с разбитой губы.              - Если ты, damnant asinum, еще раз приблизишься к нему или продолжишь играть на его нервах, то до военного лагеря доберешься по частям, - окидывая его свысока презрительным взглядом, бросает Макс.              - Гай, остынь, - предпринимает скромную попытку Жак Дернир, поднимая раскрытые ладони. – Ну подшутил немного, подумаешь…              - Друг с другом будете так шутить – как раз ваш уровень, – бросает он, направляясь к Войне.              - Какие все ранимые… – слышит он за спиной ворчание Джима Мориты, после которого все зажужжали разговорами подобно пчелам.       - Закройся, – не оборачиваясь бросает еще один приказ Макс, вновь используя телепатические возможности, заставив всех разом дать невольный обет молчания, который не будет нарушен до тех пор, пока Голод не позволит. Потому что если кто-то сейчас вякнет еще хоть слово – он уничтожит сознание каждого, навсегда превратив отряд в целый огород неподвижных «овощей».              Голод что-то говорил про жалость и человечность? Так вот, лимит исчерпан. Надо было дать им всем сдохнуть в Аззано. Жаль, что Барнса не разобрали на органы, когда увели в изолятор на оружейном заводе. Знал бы, что он такая свинья, палец о палец не ударил бы, чтобы раздобыть жаропонижающее для бившегося в лихорадке умирающего червя.       Кажется, Голод вспомнил, за что когда-то до темных пятен перед глазами ненавидел людей и упивался их горем и страданиями.              Войну он нашел быстро. Она так и продолжала стоять в реке, которая прятала её наготу. Наверняка окружила себя защитным полем, иначе бы давно околела.       Стоит спиной к берегу, обхватив себя руками за плечи, выглядит такой обманчиво беззащитной, ранимой, одинокой, и о чем-то напряженно думает. Максу не нужна телепатия, чтобы понять, о чем. Конкретно сейчас – не нужна.              - Heus! – зовёт он её, привлекая внимание, после чего кладёт одежду и ботинки на землю. – Exire, et vestiuntur, - словно строгий родитель добавляет Макс, отворачиваясь, дабы не причинять женщине дискомфорт. В голосе его не было ни намека на привычную дурашливость или насмешку, потому что не было им места сейчас. Барнс, идиотина, даже не понимает, какое оскорбление нанёс Войне не только как человеку, но и как женщине. Слыша за спиной тихий плеск, а после – шуршание надеваемой одежды, Голод всё же озвучивает не покидавшие его мысли. – Как вообще дошло до этого? – спрашивает он не столько о поступке Барнса, сколько о том, как она могла настолько довериться жалкому человечишке?              - Он был должен мне. Дал слово за жизнь друга, - раздается тихий и совершенно бесстрастный голос Войны, чем немало удивляет Голода, не рассчитывавшего на то, что она расщедрится на слова. – Платой потребовала сторожить, пока купаюсь.              - И поделом тебе, - строгим тоном бросает Макс, не испытывая ни капли жалости. – Никак не запомнишь, что чужое слово не стоит ничего. Если для тебя данное тобою слово – долг, то для остальных – что людей, что нам подобных – это не более, чем просто слово, вылетело и забылось.              Война молчала, но слыша, что она еще не закончила одеваться, Голод не спешил поворачиваться.              - В юности, когда нас держали при дворце… - негромко начинает женщина, и Голод понимает, что сейчас она добровольно расскажет ещё что-то из того периода своей жизни, когда они еще не были знакомы, а она еще не была Войной. Когда в руках её еще не было такой колоссальной силы, а сама она была всего лишь перепуганной девочкой в чужих землях. – В купальню к одной из девушек проник старший сын главного советника, украл её платье и исподнее, показывал друзьям и хвастался, что она сама дала всё это ему на память о совместной ночи. Подшутить решил.              - Подшутить над наложницей османского правителя? Пф, stultissimus. В принципе, я догадываюсь, чем всё закончилось, но продолжай.              - Когда дошло до ушей правителя, этого сына четвертовали. Слуг, стороживших купальни и проглядевших мальчишку, ослепили. А на саму девушку лёг несмываемый позор и наказание за то, что посрамила честь своего господина, спутавшись с другим мужчиной. Пятнадцать ударов плетью, а в конце – забили камнями насмерть. На наших глазах. В назидание. Она умирала долго, до последней секунды плача и умоляя пощадить.              - Её совесть была чиста?              - Да. Но позор уже лёг на неё. Слово мужчины значило несоизмеримо больше слова женщины.              - Сколько тебе было на тот момент?              - Двенадцать.              - И как ты это видела, если тебе было запрещено поднимать голову, чтобы «на повелителя не смотрели глаза шайтана»?              - Не видела. Удерживали ближе всех, чтобы хорошо слышала.              - Твои способности к тому моменту еще не проявились?              - Только сила, но тогда её хватало лишь на то, чтобы поднять наполненный водой кувшин среднего размера.              Мужчина безрадостно хмыкает, думая о том, что шутка Барнса – совершенно безобидная, если бы он решил посмеяться над парнем – всколыхнула в памяти Войны то, что сам Голод, будь на её месте, не пожелал бы вспоминать. Наверняка в первое мгновенье осознания ситуации она почувствовала себя на месте той несправедливо обвиненной наложницы. Над ней тоже всего-то хотели подшутить, а в итоге…       А еще сержант нарушил собственное слово и предал хрупкое доверие, которое ему оказала женщина, решившаяся позволить себе минутную слабость в его присутствии и искупаться, что уже само по себе являлось нонсенсом. Стал очередным разочарованием в людях, будто их было мало в жизни Всадников Апокалипсиса.       Но Война… Она всегда была сильной. Даже до проявления своих способностей. Потому что не сломалась, стойко перенесла всё то, что выпало на её долю до того, как встретила Апокалипсиса, что выковал подобно искусному кузнецу из этой прочнейшей стали в облике женщины смертоносный клинок.              Повернувшись, Макс позволяет легкой полуулыбке тронуть свои губы, когда он заглядывает в такие знакомые серебристые глаза, видит перед собой не скрытое ничем лицо молодой красивой женщины.       Признаться, немного даже соскучился. Словно домой вернулся после долгого отсутствия.       Протягивает руку к мокрым волосам уже одевшейся Войны, с помощью телекинеза собирая с них лишнюю влагу, и отбрасывает её в сторону, принимая от неё кивок и немую благодарность за высушенные волосы.              - Я его не убил, - говорит он, намекая на Барнса. – Подумал, сама захочешь, не стал лишать тебя маленькой радости.              - Ни к чему.              - То есть… как?              - Делать ничего не буду, а без меня – половина сама подохнет в пути, - говорит она, надевая маску с очками. – И он – с ними.              Губы Макса медленно растянулись в довольной улыбке.              - Ну вот, другое дело, а то расклеилась тут. Эх, иногда мне, а тебе и подавно, всё-таки не хватает веселья… Как например в тысяча четыреста пятьдесят девятом: помнишь, как мы под твоим командованием «прокатились» всей армией по землям Валахии? М-м-м… - мечтательно тянет он, прикрыв глаза и улыбаясь воспоминаниям, на что Война фыркает, не скрывая своего веселья. – Были же времена.              - Первая египетско-османская война тысяча восемьсот тридцать первого, - выдвигает она своего фаворита на титул лучшего сражения в своей жизни.              - Не знал, что ты и в ней участвовала, - как ни в чем не бывало пожимает плечом Макс. – Но догадываюсь на чьей стороне. Признавайся, мстительная малышка Маджамаль, с радостью крошила турков в фарш, отыгрываясь за детские обиды?              Ответа он конечно же не получил, но это был тот самый случай, когда молчание – знак согласия.       

***

      На шестой день всем начало казаться, что путь их ведет напрямую к вратам ада, а не к спасению, но даже они, судя по всему, были неблизко, а обозначенный Капитаном Америка срок в семь дней определенно придется продлять. Было не просто невыносимо, а поистине погано, да так, что хотелось умереть, но нести еще большие потери они не могли.              С того дня, как Баки Барнс решился подшутить над Лаской, на их отряд словно обрушилось проклятие. Молчун в черной форме совсем отстранился, теперь всегда держался от лагеря на расстоянии не менее пяти или даже десяти метров, ни с кем не контактировал, частенько пропадал, сам обеспечивая себя питьём и пропитанием, восполняя силы в отдалении от всех. Любые просьбы о помощи игнорировал, словно был глухим, а когда пытались нарушить его личное пространство, чтобы хорошенько встряхнуть и съездить по мозгам – уходил в прыжке на верхушки деревьев, где его уже никто не мог ни достать, ни докричаться.       Ничего не брал у отряда – ни еду, ни воду, ни хорошую компанию. И более ничего не давал.       Макса Гая и вовсе никто не трогал, словно от него всех колдовством отводило, заставляя обходить стороной, но при этом благодушное отношение к нему ни у кого не изменилось, даже у Дум-Дум Дугана, который был более дружен с Барнсом, чем с Гаем. И сколько бы сержант с дивными усами ни пытался вызвать в себе хотя бы злость к Гаю, он все равно, будто здесь действительно была замешана магия, не мог плохо относится к нему. Не мог – по собственной воле, по какому-то внутреннему зову, что так и твердил о том, какой сержант Гай хороший мужик и надежный солдат.              А вместе с этим отчего-то и ночи стали ледяными, морозный ветер, тянущийся с гор, словно взбесился после короткой передышки, из-за чего несколько человек, чье здоровье уже было подорвано во время плена, просто не проснулись, скончавшись во сне, а еще несколько умерли прямо во время пути, рухнув на землю как подкошенные, когда последние силы их покинули вместе с надрывным кашлем, перешедшим в предсмертные хрипы.       Бидон с водой Роджерсу впредь приходилось наполнять самостоятельно, что было выполнимо, но не так уж и легко, однако в какой-то момент настигла еще одна напасть – кишечная инфекция. За три дня разом полегло около тридцати человек – тех, кто успел выпить зараженную воду. Бидон можно было смело выбрасывать – на внутренней поверхности уже осели возбудители инфекции, а стерилизовать его нечем. Хотели попробовать вскипятить воду, установив бидон над разожженным костром, чтобы хоть так попробовать обеззаразить и сосуд, и содержимое, но менее чем через час враги обнаружили их местоположение, напав. Объяснение было лишь одно – дым от костра выдал их.       Так они лишились и возможности разводить костры, чтобы хоть как-то греться по ночам.              В бою, в котором не было видно ни Ласки, ни Гая, полегли еще около пятнадцати солдат – кто-то ослаб из-за недоедания и недосыпа, и сил сражаться просто не осталось, у кого-то невовремя закончились патроны, кто-то словил шальную пулю, кто-то просто проиграл в бою.              И на шестой день плетясь вначале отряда, страдая не менее остальных от холода, голода, жажды, недосыпа и банального страха, Джеймс Барнс не мог не сопоставить в уме очевидные факты: удача отвернулась от них в тот момент, когда от них отвернулся Ласка. И всё из-за дурацкой шутки Баки. Он мог сколько угодно убеждать себя в том, что его шутка не была такой уж оскорбительной, что Ласка – просто обидчивый словно девка ублюдок и нытик, который своё эго ставит превыше всего, но Джеймс не мог отделаться от мысли, что несчастья, унёсшие больше полсотни жизней в их отряде, начались с его необдуманного поступка. Может это и не взаимосвязано, но какая-то паранойя на этот счет выедала мозг.       И как всё исправить он даже не представлял. Вряд ли простого «извини» хватит.       Ласка им ничем не обязан. Они не нужны ему даже в условиях войны в качестве соратников, для такого как он весь их отряд – балласт, за которым Ласка приглядывал по доброте душевной. Доброта иссякла стараниями Джеймса. А спросить с Ласки не за что. Он им ничего не должен. Он им никогда другом и товарищем не был. Он просто не-враг. А теперь даже не союзник. Лишь черная тень, сопровождающая их путь, словно смерть, нависшая над душами каждого в ожидании, когда наступит время жатвы.              Макс Гай, с нескрываемым удовольствием слушавший мысленное самобичевание Барнса, ухмыляется, думая о том, что впечатлительный мальчик готов плакать, столкнувшись всего лишь с Войной и тем, что ей сопутствует. Что же с ним будет, когда следом за Всадником на красном коне явит себя он, Голод, верхом на вороном? И уж точно малютка-Барнс подавится собственными молитвами, когда себя явит Всадник на бледном коне. Ну а пока пусть молится, потому что бог не оставил его, ведь могло быть хуже. Если бы с ними путешествовал Смерть, готовый за Войну целые города обратить в пыль…              Голод обрывает собственный поток мыслей, когда видит, что Барнс, отбившись от основной части отряда, идёт по направлению к Войне.       Вот неугомонный… Точно смерть ищет. Зря надеется, что теперь ему хоть что-то сойдет с рук, возможно его голубоглазому качку-другу сделали бы скидку, и то вряд ли, но Барнс… Он-то зачем судьбу дразнит?              Макс обречено качает головой и прибавляет шаг, чтобы пройти дальше и не быть случайно запачканным кровью Барнса.              - Мы можем поговорить? – негромко заговаривает Джеймс, поравнявшись с Лаской, находившемуся в нескольких метрах от основной колонны шагающих. Тот в ответ его игнорирует, продолжая шаг. – Слушай, я извиниться хотел. За тот случай у реки. Не подумал о том, что тебя это может так сильно задеть. Знал бы – никогда подобного не сделал. Ласка, прости. Правда, я не хотел, ну знаешь… прямо по-настоящему обидеть тебя.              Ласка останавливается и поворачивается к притормозившему следом Джеймсу.              - Мир? – с доброй улыбкой говорит он, протягивая раскрытую ладонь.              Ласка отвечает на рукопожатие, и Баки уже хочет порадоваться, если бы его руку не сжимали всё сильнее и сильнее с каждой секундой, заставляя закусить губу, чтобы не заскулить подобно побитой дворняге, и медленно нагибаться вперед, едва ли не складываясь пополам, лишь бы уменьшить боль.              Посыл прост и понятен: «Нет, не мир».              Война отпускает чужую руку, позволяя сержанту рефлекторно прижать к груди пострадавшую конечность, после чего в прежнем ритме продолжает путь.       Если бы она каждого так легко прощала за оплошности, то её бы в своё время не боялись до дрожи в коленях. Да и сейчас, те немногие, кто знают, не решаются играть с огнём.       Но в груди что-то всё равно отзывалось на это искреннее, полное раскаянья «прости». И следом за этим начали одолевать мысли, что он считает её парнем, потому даже мысли не допустил, как его действие может быть расценено. Наверняка был свято уверен, что парень поймёт другого такого же парня и его мальчишеские глупости. Правду говорят, что мужчина – это чудом выживший мальчик. Даже Голод и Смерть, несмотря на свой статус, прожитые годы и серьезность последнего, иногда умудряются сотворить что-то такое, что заставляет задаваться вопросом: больны они или просто временно помутились в рассудке, деградировав?              Война останавливается, не сделав и десяти шагов, когда поняла, что только что пыталась в своих же глазах подобрать ему оправдание. Он не знал, он не виноват, бла-бла-бла – а что дальше?! Жизнь она такая, за свои поступки приходится платить, иногда с процентами, особенно, когда нарушаешь собственное слово. Пусть привыкает к этому, может хоть думать головой начнет. И солдаты, что погибли за прошедшие дни – их участь была определена еще в плену, это был лишь вопрос времени, её участия в их смерти нет. Она не мессия, даже при всех своих возможностях она бы не смогла спасти тех, кто уже обречен, болезни – то, над чем женщина не властна, а все лишения в пути не в силах компенсировать. Да и не обязана.       Она – Война, одна из Всадников Апокалипсиса, а не ангел, снизошедший с небес для спасения страждущих.       Всех не спасти, каким бы могуществом ты ни обладал – урок, который ей пришлось когда-то принять и усвоить вопреки собственному желанию. Корона собственного величия и самодельный нимб над головой слетели давным-давно, когда она поняла, что её возможности не могут накормить всех голодных, вылечить всех больных, оросить пустыни дождями, искоренить всё зло раз и навсегда или вернуть к жизни мертвого.              Она этого не может.              Всё, что она умеет – исполнять приказы. И услаждать взоры мужчин, но это умение, которое ей вбивали в голову с юности, она бы предпочла забыть, если бы получалось.              Бросив короткий взгляд себе за спину, видя шедшего понуро опустив голову сержанта – изможденного, уставшего, заросшего неопрятной щетиной, с синяками от недосыпа под глазами, что-то беспокойно ворочалось чуть левее от грудины.       И губы его бледные, сухие. Не розовые и мягкие как тогда…       Невольно вспомнилось, вызвав на губах легкую полуулыбку, как этот дурак в приступе отчаянной смелости пытался защитить её в переулке от нескольких пьянчуг. Наверняка знал, что против четверых разом не справится, и всё равно пошёл.              Рука невольно слегка сжала форму в области груди, где под тканью был спрятан серебряный медальон с ромбовидным рубином в центре и одной-единственной фотографией внутри.              Этот американец плохо на неё влияет. Определенно. Когда уже это состояние, накатывающее на неё при мыслях о нем, пройдёт? Это абсурдное желание защищать и заботиться, которое она не ощущала уже очень давно. Думала, совсем «выгорела» за прожитые годы, а тут эмоции всколыхнулись и затанцевали как у малолетней девчонки… Может, когда он состарится и умрёт, то перестанет беспокоить её душу? Возможно, ей надо просто подождать, природа и естественный ход вещей сами вернут всё на круги своя.       Может и злость на него с презрением, что были еще некоторое время назад до этого жалобного «прости», вернутся на место.       В какой-то момент она и вовсе с ужасом для себя понимает, что для того, чтобы получить не прощение, но хотя бы снисхождение, ему было бы достаточно подарить еще один поцелуй – чтобы губы жгло и покалывало как тогда на ярмарке.              Достав из рукава стилет, она присаживается на колено, выводя на земле надпись.              - Что ты делаешь? – недоуменно спрашивает поравнявшийся с ней Барнс.              Она как и всегда не отвечает, молча поднимается и идёт дальше. А Джеймс всё с таким уже недоумением бросает взгляд на землю, после чего его губы трогает улыбка, и он идёт следом, нагоняя отряд.              «Временное перемирие»       

***

      Стив не может не улыбнуться: он узнал реку, что предстала перед ними. От неё на юго-запад километров сто и они доберутся до лагеря, нужно лишь перебраться на другой берег по узкому каменному мосту, чтобы сократить путь и не пришлось идти в обход. Это значит, что за день-полтора они смогут добраться до лагеря Филлипса.       Он боится спугнуть удачу, но кажется она снова им улыбнулась вместе с вернувшим своё расположение Лаской. Прошедшая ночь тоже, будто оттаяв подобно обидчивому силачу, также была довольно терпимой в плане температуры, за сутки не было ни одной потери, а чем-то недовольный Макс Гай – видимо тем, что друг в маске отправил его на охоту в лес – подстрелил целую косулю, тушу которой Ласка притащил на своих плечах, организовав всем ужин. И дым от костра вновь чудом не спровоцировал нападение среди ночи. Даже вода, которую решились от безысходности испить из ближайшего родника не убила ни одного, оказавшись чистой и пригодной для питья.       Взрослые, потрепанные жизнью солдаты радовались как дети, казалось бы, таким мелочам, но даже Дуган не мог скрыть улыбки после сытного ужина, что-то тихо насвистывая себе под нос, пока Жак Дернир посмеивался над Моритой и Барнсом, вспоминая, как они во главе всего лагеря чуть ли не затаив дыхание буравили взглядами Ласку за ужином в ожидании, когда он снимет маску и покажет лицо. Но тот лишь слегка оттянул маску, приподнимая её край снизу, едва показав подбородок, и просунул под ткань кусочек косули, тут же хватая его губами, чего никто не мог увидеть, и опустил маску обратно, вызвав на лице солдат выражение тотального разочарования и негодования, моментально сменившиеся абсолютной незаинтересованностью ничем, кроме своего ужина, стоило Ласке поднять голову и осмотреться.              - Давайте, ходу! – даёт команду Капитан Америка. – Сделаем небольшой привал на той стороне.              Первая партия солдат под предводительством Фэлсворта и Мориты пошла вперёд, следом поехал один из двух танков, которые они, к огромному счастью, смогли не потерять на протяжении всего пути. Весь остальной офицерский состав пойдёт в последнюю очередь, чтобы прикрывать тыл, сразу после второго танка, которым управлял Гейб Джонс. Капитан Америка и Ласка должны были замыкать колонну.              И сначала всё шло довольно гладко и чётко по плану, но на середине моста Макс Гай неожиданно дергается как от пощечины. Резко разворачивается и поднимает автомат, сразу же открывая огонь.              Сигнал яснее некуда: их нагнал очередной отряд ГИДРЫ.              Отстреливаться на узком мосту было трудно, но еще труднее было, когда на берегу из-за деревьев показались их танки. Если выстрелит – Роджерсу и его солдатам чисто физически некуда будет деться, а Джонс элементарно не сможет развернуть танк, чтобы сделать ответный выстрел, ширины моста не хватит, и на фоне всего этого – бурная река под ними неизвестной глубины, которую вплавь не переплыть, слишком широкая.              - Мы в западне! – делает неутешительный вывод Дуган, не прекращая стрелять на поражение.              - Надо добраться до берега, там больше пространства для манёвра! – говорит Барнс, перезаряжая автомат.              - Он прав, - слышится из танка голос Гейба. – Они пойдут следом, вот и заманим их самих на этот мост как мышей в мышеловку.              - Ну так дави педаль в пол, рядовой Джонс! – отдает сержантский приказ Макс Гай.              Вот только по ним стрелять вражеские танки не собирались. Это быстро поняли, едва увидев, как фрицы собирают на берегу конструкцию ручного пулемета немецкой модели.              - Вот же чёрт… – прижимая к голове свою шляпу-котелок, ругается Дум-Дум. – Давайте быстрее, парни, пока нас в решето не превратили! – кричит он, стараясь теперь целиться в тех, кто стоял у пулемета, дабы не позволить им собрать установку и расстрелять всех к чертовой матери.              - Проходите по правой стороне! – кричит в ответ Джонс, поворачивая танк налево, освобождая справа небольшое пространство, через которое сослуживцы могли пройти хотя бы по одному. Вырвутся вперед танка, и тогда Гейб хотя бы сможет прикрыть их броней машины, которой управляет, чтобы дать возможность пересечь мост до конца.              Отходя спиной вперёд на полусогнутых ногах, не прекращая стрельбу, солдаты продвигались в сторону берега, но замыкающий колонну Жак Дернир случайно оступается, не заметив под ногой подлый выступ на поверхности моста, из-за чего с громким ругательством на французском падает на спину.              - Жак! – кричит Роджерс.              Но минутной заминки на мосту, сведший ответную пальбу на «нет», хватило солдатам ГИДРЫ, чтобы соединить последние детали пулемета и прицелиться.              - Все, быстро, прячьтесь за танк! – командует Барнс.              - Давай, Жак, шевели задницей! – подгоняет солдата Дуган, так же стремясь занять позицию в укрытии.              «Не успеет» - слышит Война отрывистый выдох Гая в голове, видя отчаянно ползущего на локтях Дернира, не рискующего подняться на ноги, чтобы не словить пулю в затылок.       А ведь этот забавный француз – единственный из всей толпы, кто вызвал какую-никакую симпатию у обоих Всадников. Жалко его терять.              «Будешь чистить память» - безапелляционно ставит Война старого товарища перед фактом.              «Что? Зачем?»              - Стой! Куда?! – кричит Барнс вслед рванувшему к Дерниру Ласке.              - Andouille! Уходи, Belette!!! – вторит Жак в спину вставшего прямо перед ним в боевую позицию Ласки, прикрывшего согнутыми руками свою голову.              Секундная тишина накрыла пространство, которое после буквально взорвалось звуком пальбы из пулемета, каждый выстрел которого напоминал раскаты непрекращающегося грома, разрывающего небо. Пули, словно яркие искры, полились нескончаемым градом, отскакивая от пуленепробиваемой поверхности танка, и… от Ласки, что стоял подобно неприступной стальной статуе, которую не могли пробить вражеские пули, со звоном, неразличимым за звуком стрельбы, осыпавшиеся под его ногами на каменный мост словно крупные зерна пшена.              Оставив неописуемый шок и отвисшую челюсть на потом, Дуган вместе с Роджерсом используют момент – подхватывают Дернира за плечи и тащат его к остальным в укрытие, откуда они, прикрытые танком и Лаской, могут подняться на ноги и броситься в сторону берега, слыша за спиной осторожно двинувшегося следом Джонса и отходящего с ним в такт Лаской, с обнаженной части головы которого не слетело ни единого волоса, так как пули не могли повредить даже их.              - Это не костюм, черт бы меня побрал! Парень действительно непробиваемый! – не стесняясь в выражениях, кричит Стиву Баки, не сбавляя бег. – Говно твоя сыворотка по сравнению с ним!              - Можешь спеть об этом Ласке серенаду! – не поворачиваясь, огрызается возмущенный Роджерс, наконец-то добравшись с остальными до берега.              Но солдаты ГИДРЫ также заметили, что на мосту не осталось никого, против кого пулемет был бы полезен, поэтому стрельба прекращается. Рукой отдав команду, немецкий офицер приказывает танкам сделать выстрел в направлении моста.       Технологии, созданные на основе энергии, раздобытой Иоганном Шмидтом и усовершенствованной доктором Золой, обладали достаточным потенциалом, чтобы с одного выстрела, нацеленного на мост, снести его часть с левой стороны, из-за чего их же танк, угнанный врагами, потерял равновесие, начав заваливаться в образовавшийся в мосту проём, а дальше свою роль уже сыграл вес самой машины.              - Гейб!              - Ласка!              Хором крикнули Роджерс и Барнс, видя, как танк вместе с наёмником, потеряв опору под ногами из-за разваливающегося в месте выстрела на куски моста, падают в реку, и если Ласка еще имел шансы выплыть, то Джонс точно пойдёт ко дну, замурованный в машине, что станет ему железным гробом.              - Тц… - недовольно цокает Макс, после чего нервно смеется, привлекая к себе внимание. – Ладно, всё равно чистить вам память, - с усмешкой бросает он, откидывая автомат на землю.              - Ты, черт бородатый, совсем..? – распаляется Дуган, но едва не прикусывает язык, не веря собственным глазам.              Гай, мигом растерявший все напряжение, словно оно было напускным, неспешным, даже несколько ленивым движением поднимает руку с раскрытой кверху ладонью, используя телекинез. И параллельно с тем, как он это делал, из реки поднималась вода, стремясь всё выше к небу, стеной разделив два берега, нависая над головами солдат ГИДРЫ подобно скале. Стоило Максу наотмашь махнуть рукой, как вся гигантская волна изогнулась, будто живая, подобно безжалостной плети обрушившись на солдат всей массой, кого-то хороня сразу из-за силы удара, кого-то сметая с берега в воды реки вместе со всей военной техникой и несколькими близ стоявшими деревьями, переломавшимися у основания.       Бой окончен.              - Какого… б-бля… – раздается за спиной Гая хриплый голос Дугана, растерявший привычные дерзкие нотки.              Обернувшись, Макс окидывает потрясенных увиденным солдат надменным взглядом, полным недосягаемого превосходства, наслаждаясь страхом в глазах тех, кто стоит ниже него в пищевой цепочке, и как никогда осознает это.              - Ты кто такой? – подает первым признаки связной речи Капитан Америка. – Ч-что… что это было?              - Ты вообще человек? – сипло выдавливает из себя Джим Морита.              - Что было? – непонимающе повторяет Макс, возвращая себе привычный вид сержанта Гая, уже телепатически подчищая всем воспоминания об увиденном – о его с Лаской возможностях.              - Т-ты же… только что… - едва волоча языком пытается что-то сказать Барнс, указывая пальцем за спину Гаю, где находился другой берег.              - Что я только что? – непонимающе хлопает глазами Макс. – Отстреливался вместе со всеми, а потом река внезапно вышла за берег и накрыла немцев, правильно же?              - Так-то да, правильно, - уверенно кивает головой Дуган, не сомневающийся, что всё так и было. – Просто… - мямлит он, оборачиваясь к Дерниру и Роджерсу с Барнсом, словно ища у них подтверждения.              - Странно, что река вышла за пределы берега, но это как никогда сыграло нам на руку, - быстро подводит итог Роджерс.              - Вот и хорошо, - сладко тянет Макс, улыбаясь, как и всегда довольный своей безупречной работой. – О, глядите-ка! – кивает он куда-то в сторону.              Там из-под воды недалеко от берега показалась башня танка Джонса, которая подъезжала всё ближе к суше, обнажая следом и корпус машины.              - Выплыл всё-таки, - облегченно выдыхает подошедший с Фэлсвортом Морита, уже заметивший гусеничную ленту.              Только она почему-то не двигалась. Тогда как танк выезжает из воды?              - Выплыл, говоришь? – с нервным смешком говорит Баки, видя ту же картину, что и все остальные, еле удерживая на месте глаза, готовые вывалиться из орбит.              Всё ближе и ближе подходя к берегу, танк в какой-то момент и вовсе поднимается в воздух, и только потом под ним становится заметен небольшой черный силуэт с вытянутыми вверх руками, на которых и держался танк, а ноги шаг за шагом вытаскивали своего владельца из воды на сушу.              - Что творит, парень, а! – громко восклицает Дернир, стянув с головы берет и на эмоциях прижимая его к груди, не только восхищаясь Лаской, но и радуясь, что Джонс выжил.       Правда опустить танк на землю Ласка мог бы и нежнее.              Направившись к ним, чтобы убедиться, что Гейб внутри цел, вперед неожиданно вышел Дуган, грозной тучей нависая над Лаской, что терпеливо ждал объяснений этому выпаду, пока Морита и Дернир помогали Джонсу выбраться из танка.              - Ты маленький, молчаливый гаденыш, не умеющий работать в команде, - хмуро начинает сержант.              - Да ну брось, Дуган! – возмущается Фэлсворт. – Ты серьёзно?              - Надо сначала с него немного спеси сбить, чтобы не зазнался, - не отступает Дум-Дум.              - Сначала? – смешливо фыркает Баки.              Не успевает никто сориентироваться, как Дуган резким движением тянет на себя обескураженного ласку и сжимает в медвежьих объятиях, похлопывая крепкой ладонью по узкой спине.              - Да герой, герой, - добродушно хвалит Дум-Дум, позволивший себе легкую улыбку, после чего также резко отстраняет парня от себя. – Молодчина, парень, так держать, – еще раз похлопав его в этот раз уже по плечу, повторно расщедрился сержант.              На что Макс Гай фыркает, и непонятно, что он хотел этим сказать – разделить веселье или недовольно закатить глаза. Он в очередной раз заметил, что Война смотрит в сторону Капитана Америки, словно ожидая именно его похвалы и одобрения. Сдался он ей?              Вот только смотрела она на сержанта Барнса, что стоял рядом с лучшим другом, и одобрительно улыбался ей.       

***

      Возвращение в лагерь тех, кого уже успели похоронить и в мыслях, и на бумаге, иначе чем фееричным не назвать. Лицо генерала Филлипса и безуспешные попытки агента Картер сохранить строгое выражение стоили всех тех рисков, на которые Стив пошел, отправившись за другом, что теперь вместе с остальным аплодировал Капитану Америка, совершившему, казалось бы, невозможное.       Герой, совершивший настоящий подвиг.       И пока Роджерс метался между тем, чтобы представить Ласку генералу Филлипсу как незаменимого помощника, не раз выручившего их, или сдать его как похитителя последнего образца сыворотки Эрскина, Макс вмешивается, разрешая душевные метания героя, заставляя его и всех остальных отвлечься на что угодно, лишь бы Война для них стала не более чем фоновым персонажем, не представляющим интереса.       У Голода самого есть для неё новая работёнка.              Дальше всё по раннее намеченному сценарию: раненых к медикам, офицерам, в число которых входил Макс Гай, дорвавшийся до желанной цели, доложиться старшим по званию, остальным – разойтись и привести себя в порядок, перекусить, помыться и отдохнуть. Завтра утром всем нужно быть готовыми отправиться в Англию на одну из баз Стратегического научного резерва. Туда же со дня на день должен прибыть Говард Старк со своими учеными и инженерами для оказания посильной помощи армии США, заодно в качестве «сверхурочной работы» признанный гений будет изучать добытый Стивом Роджерсом образец технологий немецких солдат, которые он прихватил с собой с оружейного завода.              Война тоже собиралась войти в число «остальных», но не в военном лагере. Она предупредила Макса, что ей здесь делать больше нечего, и оставаться в окружении американских солдат она тоже не собирается, а недалеко, буквально в пяти километрах от лагеря, судя по карте, как раз есть небольшая деревня, в которой она остановится на ночлег, а после двинется дальше. Куда – пока еще не решила.              Но её «американские приключения» подошли к концу.              - Вообще-то, если ты не сильно занята, у меня кое-что для тебя есть, - тихо говорит он, приблизившись вплотную и понизив голос, чтобы их никто не услышал. Заметив интерес собеседницы, Макс продолжает: – Засёк в телепатическом поле кое-что, когда мы уже подходили к лагерю, но решил не срываться, сломя голову.              Война хмурится, и делает рукой жест, призывающий Голод продолжать.              - Мощный всплеск силы. Это мутант. Мальчик еще совсем юн, сила проявилась недавно, кстати, очень любопытная. Управляет металлом, представляешь? Правда, контроль пока на нуле. И ему определенно не помешала бы помощь, - с явным намёком на то, что упоминаемый парень не в безопасности, говорит Макс.              «Где?» - слышит он мысленный вопрос.              - Польша. Близ города Освенцим. Концентрационный лагерь Аушвиц. – Он чувствует, как в душе Войны колыхнулось искреннее сочувствие к юному мутанту. – Отправишься за ним?              Женщина незамедлительно кивает в ответ.              - Хорошо. Он еврей немецкого происхождения, так что учти, что за ним будут повсюду охотиться – если не как за мутантом, то как за… сама понимаешь. Лучше всего привезти его в Англию, я всё равно завтра отправляюсь туда на базу Стратегического научного резерва с Капитаном-в-полосатом, пересечемся с тобой где-нибудь в Лондоне. У меня там как раз есть знакомая, которая приютит парня и позаботится о нём, пока он хотя бы не достигнет совершеннолетия. На связи, - говорит он, постучав себя указательным пальцем по виску.              «На связи» - мысленно отзывается Война.              Макс не стал более удерживать её, лишь многозначительно кивнул, говоря таким образом, что они вновь работают сообща, после чего оба скрепили это рукопожатием за предплечья. Он пока будет вынюхивать всё, что возможно, в раннее упомянутом Стратегическом научном резерве США и заводить полезные знакомства вне зависимости от желания этих «знакомых».              Что-то Голод определенно задумал, и уверенно шагает к своей цели, вот только что – большой вопрос без ответа.              Фыркнув в спину убежавшему к генералу сержанту, она направляется в сторону деревни, которую заприметила.              - Вообще-то военный лагерь США не проходной двор, – раздается ей вслед голос Барнса, что впрочем не заставляет Войну остановиться. – Вот так возьмёшь и уйдёшь? Не сказав ни слова, - задумчиво тянет он, засунув руки в карманы брюк и направившись вслед за Лаской неспешным шагом. – Не попрощавшись. Даже не нарисуешь напоследок что-нибудь на земле?              Война останавливается и оборачивается, лицезрея перед собой всё такого же потрепанного и уставшего сержанта Джеймса Барнса. Кивает, подтверждая всё, что он сказал.              Джеймс ничего не говорит, лишь понимающе качает головой, поджимая губы.              - Я буду скучать по твоим веселым рассказам, - не удерживается от колкости сержант, не скрывая добродушной улыбки, когда видит, как Ласка угрожающе складывает руки на груди, всем своим видом демонстрируя, как Баки его достал. – Брось, Ласка! Мы можем никогда больше не увидеться, скажи хоть слово на прощание. Гай уже давно сдал тебя, подтвердив, что ты не немой.              Но в ответ Джеймс слышит не слова, а тихий вдох и чуть более шумный выдох. Такой смешной звук получился… Подобный издают коты, когда крепко спят.       Но Ласка всё же вытаскивает из наруча стилет и присаживается на корточки, выводя очередное послание. Джеймс отводит взгляд в сторону, еле сдерживая улыбку, морально готовясь к тому, что его ожидает в этом «письме».       Ласка же, закончив свои художества, как ни в чем не бывало поднимается на ноги, убирает стилет обратно и указывает пальцем на надпись, призывая Джеймса прочитать.              «Сбрей с лица это непотребство. Тогда и поговорим»              Джеймс в полнейшей растерянности непроизвольно прикасается кончиками пальцев к собственной щеке, покрытой заметной невооруженным глазом щетиной, явно опешив, что в отношении неё употребили слово «непотребство». Ей-богу, это даже не борода, а всего лишь… ну возможно немного густая, но всё же щетина! Да и он не на отдыхе был, чтобы следить за этим, и вообще..!              На издевательски – Джеймс готов поставить собственные армейские жетоны на то, что издевательски! – протянутую для рукопожатия руку, Барнс не отвечает. Зато резко сокращает между ними расстояние, зажимает в локтевом захвате шею негодника, заставляя его наклониться ниже, и намеренно неприятно треплет ему волосы на макушке, как обычно учат уму разуму непослушных мальчишек.              Война хоть и могла увернуться, еще и подножку сержанту поставить, но ей было интересно, что он собирается сделать, потому не сопротивлялась, даже испытывая толику веселья от того, как вспыхнул негодованием… как его там назвали..? Баки-смазливая-мордашка-Барнс? Ему подходит.              - Давай, вали, чего встал? – в шутку продолжает изображать злость Баки, уже отпустивший Ласку, и демонстративно прогоняющий его. – Иди-иди отсюда, доблестным американским солдатам не нужны в своих рядах такие невоспитанные засранцы как ты.              Война в ответ лишь вяло махнула двумя пальцами, тем самым прощаясь, после чего развернулась и направилась прочь, еще какое-то время чувствуя направленный ей в спину взгляд, уверенная, что на холеном личике сержанта блистает его фирменная улыбка.       

***

      Декабрь 1943 года, Лондон, Англия, паб «Whip & Fiddle»              Война не любит сюрпризы. Сюрприз сам по себе означает что-то незапланированное, непредсказуемое, что уже несколько нервировало, а когда Голод в сержантской форме, которая конкретно на нём смотрится максимально пижонски, говорит «у меня для тебя сюрприз», то появляется веский повод готовиться к чему-то нехорошему.              Они уже пристроили спасенного мальчика к доброй и милосердной женщине Бетти, которая тоже была мутантом, но не с разрушительными способностями, а вполне простыми, но очень полезными для обычной бытовой жизни, и пообещала Максу заботиться о юноше, пока он не станет самостоятельным.       Эрик – так звали мальчика-мутанта – тоже внимательно выслушал все наставления Макса по выживанию. Мужчина объяснил юному собрату, кто такие мутанты, что быть таким не зазорно, а наоборот почетно, и что люди просто ограничены в уме, вот и пытаются искоренить то, чего их скудный мозг не в состоянии понять и как следствие – люди просто-напросто боятся.              Успокоив мальчика, дав пару наставлений и убедив его, что с Бетти он в безопасности, а также напомнив самой женщине, что она всегда может с ним связаться в случае чего, Макс уходит, забрав с собой Войну, говоря, что она сделала доброе дело и заслужила отдохнуть один вечерок.       «У меня как раз есть для тебя сюрприз» - сказал он, фривольно закинув руку на плечо женщины, по-прежнему закованной в свою униформу, и таща её по улочкам Лондона, заставляя прохожих и обычных зевак с интересом оборачиваться вслед, пока они не дошли до какого-то паба.              Не успевает она сказать ему, что не нужны ей никакие сюрпризы от него, а только душ и ужин, как Макс, сделав неизвестный ей сигнал бармену и указав на неё пальцем, на что получает в ответ кивок, нарушает тишину.              - Зная, что ты наверняка захочешь отдохнуть, я уже снял тебе гостевую комнату на втором этаже паба, - наклонившись к её уху, чтобы перекричать игравшую в заведении музыку, говорит он. – Заметь, даже оплатил всё, включая горячую воду для купания и ужин в комнату. – Война в напускном удивлении приподнимает брови, ни на секунду не поверив в то, что жадина-Голод, считающий каждую монету и купюру, так легко расстанется с деньгами. – Ну и мнения ты обо мне, - морщится он. – Но если тебе так проще, считай, что это выгодная инвестиция: я вложился в дальнейшую дружбу с тобой, которая точно будет полезнее денег.              Война в ответ на это хмыкает, говоря таким образом, что вот теперь – верит.              - А теперь, собственно, сам сюрприз, - напоминает Гай, доведя её до основного зала паба. – Эй, народ! Смотрите, кто тут у меня! – кричит он куда-то в толпу, махая им рукой.              - C'est ça! Это же Belette! – узнаёт она знакомый голос с французским акцентом, принадлежащий Жаку Дерниру.              - Ласка??? Да ну, гонишь! Где?! – встрепенулся следом Гейб Джонс, вместе со всеми посмотрев в сторону Макса и Войны.              И тут же за столом, где он сидел, она лицезреет всю бравую команду бывших военнопленных: Дум-Дум Дуган, Джим Морита, Джеймс Фэлсворт, уже упомянутые Жак Дернир и Гейб Джонс.              - Ты где его выловил, Гай? – пряча за усами легкую полуулыбку спрашивает Дум-Дум.              - Где выловил – там уже нет, - увиливает от ответа Макс. – А где Роджерс и Барнс?              - Капитан Америка пошёл к бару, чтобы своими царственными руками принести нам всем еще пива, - самодовольно откликается Дуган, с нескрываемым весельем рассказывая о том, что смог заставить Национальный символ Америки сгонять за выпивкой для простых солдафонов. Хотя не то, что бы прям заставлял – Роджерс даже не сопротивлялся, с улыбкой откликнувшись на просьбу товарищей.              - Ну и отлично, двое выбыли – двое прибыли, - заключает Макс, подталкивая Войну к столику. – Ну-ка подвиньтесь, дайте силачу место!              - Да там немного-то и места нужно, - со смехом замечает Морита, вызвав у всех ностальгию по этим подколам Ласки касательно его щуплого телосложения.              Война не то, чтобы собиралась, но Голод так настойчиво усаживал её на стул рядом с Дуганом и подставлял стопку с каким-то бесцветным словно вода алкоголем, что проще было сдаться, чем отвязаться от него.              Слегка подвыпившим солдатам не было никакого дела до того, что Ласка сидел с ними, не сказав ни единого слова и не сделав ни единого глотка алкоголя, лишь машинально гладил кончиками пальцев в черных перчатках край рюмки. Возможно, просто привыкли во время побега к тому, что Ласка как мебель – стоит себе и стоит, не мешает, а иногда еще и полезен.       Но до появившейся в пабе агента Картер в шикарном красном платье и не менее красной помадой на губах конечно же всем было дело, даже здешний пианист затих на несколько мгновений, сбившись с ритма из-за того, что загляделся на появившуюся красавицу, что направилась прямиком к Капитану Америка.              Макс Гай прячет свой хмык за кружкой с разбавленным водой вином.       В нынешнее время его бы назвали извращенцем, но в свое время он бы назвал неотесанными варварами и презренными алкоголиками тех, кто пил вино в чистом виде, а про другие горячительные напитки и речи не идет. «Пойло, недостойное даже животных» - так говорили в его молодости. И если раньше вино делали совершенно невероятным на вкус, который лишь ярче раскрывался при разбавлении водой, еще и в голову слабее ударяло, то нынешнее вино, даже самое дорогое… его не разбавляя вообще пить невозможно – гадость, которую можно сравнить только с ослиной мочой.       А насчет Пегги Картер в красном платье…       Бросив взгляд на Войну, Макс вновь прячет хмыканье в кружке, думая о том, что он слишком разбалован с юных лет вниманием самых прекрасных женщин, чтобы ронять челюсть из-за прихорошившейся… нехорошо называть простушкой женщину, но объективно: в ней не было для него ничего особенного. Симпатичная – бесспорно, но этого мало. Тем более, когда напротив за столом сидит поистине неземная женщина, равной которых он не встречал ни в прошлом, ни в настоящем. Неудивительно, что османский правитель позарился на неё, когда она была еще ребёнком, и забрал в свой гарем. Уже тогда видел, хитрец, какая красота там расцветет с годами. Как и тот мерзавец, что увёз её из родного города за море, выкупив девочку у родителей за три византийских солида – баснословные деньги, просто неслыханная сумма за мелкую дочку простого гончарного мастера и швеи. Как говорится, «без рода и племени».              С неудовольствием отметив, что его стакан опустел, Макс бросает, что отлучится за выпивкой. Говорит это больше для Войны, чем для сослуживцев, и покидает столик, направившись к бару.              - Ласка? – раздается удивленный возглас Стива Роджерса, что вернулся за стол к остальным.              - Что-что? Что ты сказал? – тут же раздается за его спиной голос Барнса, который подобно ловкой любопытной белке выглядывает из-за широкого плеча друга, видя уже знакомого щуплого наемника, не изменившегося за прошедший месяц ни на йоту. – Ласка… ты будто никуда и не уходил! – вместо приветствия с улыбкой говорит Баки, и все тут же подхватывают своим смехом эту шутку, подтверждая её правдивость. – Какими судьбами здесь? – спрашивает он, присаживаясь напротив Ласки на место Макса, тогда как Роджерс сел по другую сторону от силача.              - Его Гай привёл, - отвечает Гейб, так как все понимали, что глупо ждать ответа от Ласки. – А вот что действительно интересно – чего это ты там пытался заигрывать с агентом Картер?              - И хочу заметить: довольно безуспешно, - добавляет масла в огонь Жак. – Растерял навыки обольщения за время, проведенное в плену, сержант? – подначивает он его.              Барнс от неожиданности тушуется, совершенно не подумав о том, что кто-то мог увидеть, как Пегги Картер его не просто отшила, а считала за пустое место всё то время, что ворковала со стоявшим рядом Стивом, напевая ему в уши что-то про танцы и ожидание своего партнера.       Ласка даже взгляда от поверхности стола не оторвал, на который пялился всё то время, что сидел с шумной компанией солдат, скучающе оглаживая пальцем край своей рюмки.              - Минутку, я один помню, что сержант Барнс у нас вроде как занят и вообще планировал жениться на какой-то таинственной леди? – с явной насмешкой тянет Фэлсворт, ярко показывая, что именно все они теперь думают про серьезность намерений Барнса, о которых он заливал им во время побега из плена.              Джеймс прокашливается, беря себя в руки, и не планируя становится в глазах сослуживцев мальчиком для насмешек.              - Собирался, и от своих слов не отказываюсь, - с нахальной уверенностью говорит Баки, игнорируя скромную улыбку Стива. – Это вообще-то не такое уж простое решение, вы бы лучше выпили за меня, что мне смелости хватило решиться, а не зубоскалили как гиены. Сами-то для кого себя бережете?              - Для тех, чье имя хотя бы будем знать, - смеется Джим Морита, чье веселье тут же подхватывают остальные.              - Да ладно, парни, Баки прав, - сквозь хохот произносит Дуган, после чего поднимает свою кружку с пивом. – Давайте же действительно выпьем за храброго сержанта Барнса, что решительно готов жениться на женщине, которую имеет все шансы никогда больше не встретить в своей жизни, потому что не знает, где искать. Пожелаем ему удачи, ха-ха-ха!              Громкий звон стукнувшихся кружек и радостный смех солдат не могут оставить Джеймса равнодушным, из-за чего он невольно улыбается. Даже всегда правильный Стив выпил за его удачу.       Лишь один человек так и не притронулся к выпивке.              - Ну а ты? – спрашивает Баки у Ласки. – Не будешь пить за храброго сержанта Барнса?              - Так может он не считает тебя храбрым, - смеется Джеймс Фэлсворт.              - А вот мы сейчас это и узнаем! – хлопает ладонью по столу Дуган, после чего разворачивается всем корпусом к Ласке.              Остальные повторяют это движение, чтобы лучше увидеть парня, когда он опрокинет в себя стопку, и притихли в ожидании. Всё еще не теряют надежду увидеть, что же прячется под маской.              Война даже не дрогнула от пристального внимания к себе, продолжая изводить всех молчанием. В особенности Барнса.              Надо заметить, гладко выбритого, причесанного Барнса в новенькой военной форме, вновь ставшего таким же смазливым как тогда, на выставке Stark Expo. Хотя, еще смазливее благодаря лёгкой небрежности, которую он мог позволить в своем внешнем виде, находясь в обычном пабе.              Кажется, она сама ему пообещала, что они поговорят после того, как он побреется?              - Храбрый, - впервые подает она голос в их присутствии. – Но глупый.              Наступившую тишину разрезает звон разбившегося стекла – стопка, которую Барнс до этого держал в руке, выскользнула из ослабевших пальцев и упала на пол, вдребезги разлетаясь на осколки.       И если у остальных на лице читалось всего лишь обескураженность, граничащая с неверием, то Барнс сначала выглядел так, будто вот-вот в обморок упадет, затем и вовсе накрыл ладонью губы, с широко распахнутыми глазами медленно качая головой из стороны в сторону, словно отрицал реальность и просил этот сон как можно быстрее развеяться.              Узнал. Без сомнений, точно узнал.              - Не понял… - неуверенно тянет Дуган. – Ты что… баба???       Одного уверенного кивка явно недостаточно, чтобы солдаты приняли правду и смирились с ней – Война это поняла после того, как её еще три раза по очереди переспросили один и тот же вопрос.       - Ласка, то есть ты… женщина? – перехватывает эстафету «задай тупой вопрос по сотому кругу» Джеймс Фэлсворт.       И тоже получает уверенный кивок.       - Да не-е-ет, не может этого быть, - отчаянно вертит головой Джим Морита. – Откуда бы у женщины столько силы, чтобы… Да хорош, парни! Вы же все помните, что Ласка вытворял голыми руками. В это уже сложно поверить, а чтобы он еще и женщиной при этом был… Да дурит нас этот засранец, зуб даю!       - Куда тебе зуб терять, если слух уже ни к черту? – спорит с ним Гейб Джонс. – Ты голос только что слышал? Это обалдеть какой мужской голос по-твоему?!       - Мне тоже слабо верится…       - Я вообще не уверен, что он даже рот открывал. Может, лишнего выпили, вот и кажется всякое?       - Бак, ты чего? – с волнением в голосе спрашивает Роджерс, когда видит, что друг, накрыв лицо уже обеими ладонями, но при этом продолжая неотрывно смотреть круглыми глазами на Ласку, едва ли не сполз на пол со стула, будто пытался спрятаться под столом от чего-то.       Война, устав от этих глупых перебросок бессмысленными вопросами, поднимается на ноги, давая понять, что время её присутствия вышло, и она покидает бравую компанию. Но, всё же решив напоследок внести немного ясности, чтобы этим бестолочам спалось спокойнее, без идиотских мыслей в голове, она быстро расстегивает верхнюю экипировку своей формы и снимает её, оставаясь в черной плотной водолазке.       Очень хорошо и заметно обтягивающей пышную женскую грудь водолазке.       Кто бы мог подумать, что матёрый низкий грубый голос Дум-Дум Дугана способен взлететь до сопрано, когда сержант ругается как сапожник.