«Храбрый, но глупый»

      Она ушла в снятую ей Максом комнату после первой трети матерного эпоса Дугана, которым он выражал своё удивление на весь паб под громкий смех Гая, который вернулся к самому интересному и теперь отдувался перед всеми за то, что «какого хуя, козлина бородатая, ты хлеборезку не удосужился раскрыть, чтобы сказать нам, что Ласка – гребанный мать его… мадемуазель?!».              Ужин ей в комнату принесли как раз, когда она вышла из душевой – чистая, приятно пахнущая обычным мылом. Переодеться было не во что, поэтому она предпочла остаться в своей водолазке и черных тактических брюках, оставив всё оружие, защитную экипировку и маску в кресле, возле которого также стояли ботинки.       Обычно женщина сразу надевает всё обратно, если собирается выдвигаться, но сегодняшнюю ночь она собиралась поспать, поэтому не видела смысла снаряжаться обратно.       Завтра. Всё завтра. Она заслужила хотя бы одну ночь отдыха и нормальный вкусный ужин, который неспешно съела.              Идиллию прервал громкий, если не назвать его агрессивным, стук в дверь. Хотя как «стук»? По звуку казалось, что в дверь на скорость со всей дури колотили кулаком.              Взяв в руку один стилет и спрятав его за спиной, Война подошла к двери. Лишь чуть-чуть её приоткрыв, она имела счастье лицезреть на пороге свое комнаты крайне серьезно настроенного Джеймса Барнса.              - Черт возьми… всё-таки ты, - обреченно стонет он, когда видит сквозь небольшой проем между дверью и косяком такие знакомые серебристые глаза. Она кивает, подтверждая его слова. – И ты слышала всё, что я говорил о тебе при тебе же? – Снова кивок. – Ты… Ты меня на руках носила! – не то обвинение, не то осознание. И снова кивок в ответ. – И я называл тебя последними словами, включая козла, засранца и чего-то там еще. – Очередной кивок, как и все предыдущие был подобен ударам молотка, беспощадно забивающим гвозди в гроб его надежды на то, что всё не так ужасно. – И… господи… - в отчаянии прикрывает он глаза, когда вспоминает еще кое-что. – И я стащил твою одежду, пока ты купалась, вместо того чтобы посторожить тебя от чужих глаз, - уже не спрашивает, а с полнейшей безнадегой осознает свой собственный прокол сержант. – Вот почему Гай так взбесился и заехал мне по роже! Я бы тоже врезал придурку, который решится стащить одежду у моей… Вы точно друзья, или..?              Ответом ему было усталое закатывание глаз и хлопнувшая перед носом дверь.              - Рита? – тихонько зовет он, вновь постучав в дверь, но уже аккуратнее, костяшками пальцев, не в пример тому, как до этого колотил несчастную дверь. – Рита-а, - просяще тянет Баки, словно мальчишка, прибежавший под окна понравившейся девочки и зовущий её гулять.              И снова тихонько, словно показывая свою полную покладистость, осторожно, даже кротко стучит костяшками по двери Джеймс.              - Рита, ну открой, - жалобно канючит он.              На этот раз на мольбы ответили, широко распахнув дверь и сверля его недовольным взглядом.              - Впустишь? – решает он попытать удачу, выдавив из себя улыбку, полностью отражающую всю степень испытываемой им неловкости.              В ответ его просто хватают за ворот небрежно накинутого на плечи расстегнутого сержантского кителя и затаскивают внутрь, тут же захлопывая дверь.              Молчание длится недолго.       Видя, что Рита ничего объяснять, пояснять или хотя бы просто рассказывать не собирается, Джеймса будто прорывает бесконечным монологом, в котором он припоминает всё, начиная с происшествия в бруклинском переулке, со словами, что те пьяницы, как оказалось, еще легко отделались, заканчивая извинениями за каждое грубое слово, которое сказал в её адрес. Попутно спрашивал обо всём, о чем мог: откуда она такая сильная, как вообще оказалась на войне, на кого работает, что они успели не поделить со Стивом, кто она на самом деле, сколько хотя бы ей лет и как её зовут по-настоящему в конце концов? Спрашивал, даже не надеясь на ответ, который собственно и не получал, будто сам с собой говорил. Затем начал припоминать всё, что Гай успел рассказать им про Ласку во время путешествия. И про то, что Рита такая с рождения, на что она кивнула, расщедрившись на пару слов о том, что сила проявлялась постепенно, росла она – росла и сила. Спрашивал, правдивы ли слова Гая о том, что привычка молчать появилась еще в детстве из-за того, что её ругали за каждое лишнее слово, на что она, не таясь, кивнула, подтверждая. Также, как и слова Гая о том, что они познакомились «во время обучения в военном лагере», а каком – конечно же промолчала.              - Я понимаю, как глупо прозвучит мой вопрос и насколько наивно ждать на него ответ, но… ты ведь не враг? – уточняет Джеймс. Она так или иначе тоже имеет отношение к военному делу, должна понимать, почему он спросил это, что для такого как он – сержанта армии США – это не пустой звук и не маловажная тема.              Важная, чертовски важная.              - Пока нет, - честно отвечает Рита, сложив руки на груди и опираясь о небольшой деревянный стол позади себя, что находился посреди комнаты.              Прямо напротив кровати, на краю которой с позволения временной хозяйки восседал сержант Барнс, так как единственное кресло было занято её немногочисленными вещами, перекладывать которые из-за минутного разговора она не собиралась.              - Пока?              - Будущее мне неизвестно, - отвечает она, не видя смысла таиться. Если завтра жизнь сложится так, что они будут по разные стороны баррикад – пусть сержант не обижается, ничего личного. – Но, если это имеет какое-то значение – я бы не хотела быть с тобой врагами.              - Я бы тоже, и дело тут не только в личных симпатиях, - нервно улыбается Барнс, мысленно представив, как она даёт ему щелбан, и его голова отрывается от тела, летя прямиком в родную Америку через весь Атлантический океан. – Я всё не могу выбросить из головы… Где ты выловила того гигантского тунца?              - В Адриатическом море. Их много возле берегов Хорватии водится, особенно в ноябре, – вновь честно отвечает Рита, не изменившись в лице.              В отличие от Джеймса, чьё лицо выражало полное непонимание.              - Но мы же до границы Италии даже не дошли … А Хорватия и вовсе в другой… - совсем уж растерянно шепчет Баки. – А знаешь, - неожиданно бодро и звонко прерывает он собственный мозговой штурм, обрывая себя же на середине мысли. – Я, пожалуй, не хочу знать. Да, - уверенно кивает он сам себе. – Пусть для меня это останется загадкой, как и твоё имя. Как и вся ты, - многозначительно добавляет он с какой-то шутливой претензией в голосе. – Всё равно это знание никак не повлияет ни на что в этой жизни.              - Неужели?              - Ты пули руками ловишь, а вместо воздушных шариков кидаешься танками, - напоминает Джеймс. – Я хоть и видел всё своими глазами, но в голове до сих пор не укладывается! И если я узнаю все твои секреты – какой в этом смысл, раз ты можешь прихлопнуть меня одним движением? Буду потом рассказывать эти секреты своему дедуле на том свете, вместе порадуемся тому, какой я молодец, - с неприкрытым сарказмом говорит он.              - А зачем тогда лип ко мне весь путь? – резко подавшись вперед, припоминает она ему его поведение, из-за чего он поначалу тушуется. – Знал, что я могу с тобой сделать, и всё равно раз за разом испытывал судьбу, - говорит она, угрожающе надвигаясь на неслышно сглотнувшего Баки, и каждое её слово било подобно плети, приближая бесславный конец. – Любишь игры со смертью, Джеймс? – подойдя вплотную, возвышаясь над молодым мужчиной, бросает Война, глядя на него сверху вниз.              - Ну я… не то, чтобы… - сам от себя не ожидая, смутился Баки, смотря прямо в серебристые глаза женщины, вновь и вновь осознавая, как его поведение выглядело в её глазах.              До крайности глупо и никак иначе.              Впрочем, как и сейчас.              Он никогда ни в одной компании не ощущал себя таким безнадежно тупым, как с ней, при этом перманентно его одолевало желание совершать еще больше глупостей. Словно кто-то свято уверил его в том, что так он точно привлечет внимание этой красотки, и это беспроигрышный вариант добиться её расположения, а все остальные привычные «уловки» навроде быть щедрым на красивые слова джентльменом или хотя бы вести себя прилично и учтиво как и положено мужчине, которого воспитывали не в пещере, точно не сработают.       И этот кто-то, являвшийся его внутренним голосом, был неправ ровно настолько же, насколько и прав.              Ведь он всё-таки привлёк её внимание. Осталось лишь удержать его, не потерять.              - Меня твой взгляд не трогает, Джеймс, я жду ответ, - остается непреклонной женщина.              У него внутри всё дрожит, и он не понимает из-за чего – то ли вполне обоснованный страх даёт о себе знать, то ли из-за никуда не девшегося стыда, вызванного всем, что он натворил во время путешествия, то ли от того, как она произносит его имя.       Как вообще можно произносить чужое имя таким голосом? Словно упрёк, просьба, приказ, зов, наказание и мольба одновременно. Нравится ей его имя… Да в таком исполнении ему самому кажется собственное имя самым красивым на свете!              - Гай не соврал – под маской личико вправду посимпатичнее моего будет, - без особой радости, скорее даже сконфужено невпопад усмехается Баки, отведя взгляд в сторону, чтобы не смотреть ей в глаза после своих слов, от которых сам смутился как зеленый мальчишка.              Идея была плохой – он понимает это, когда чувствует, как его подбородок оказывается в стальной хватке женских пальцев, способных смять его череп как лист бумаги, и вынуждают вернуть голову в исходное положение – чтобы смотрел снизу вверх прямо ей в глаза.              - Как бы это сказать… Не знаю почему, но я был абсолютно уверен, что ты мне ничего не сделаешь. Что мне не нужно тебя опасаться… прямо по-настоящему опасаться, – отвечает на поставленный вопрос Барнс, слегка бубня из-за чужой хватки на своем лице.              - И ты опасался понарошку? – хмыкает она, словно её забавляет очередная несусветная глупость, сорвавшаяся с его языка.              - Ты спускала мне с рук всё, хотя могла шею свернуть еще на заводе ГИДРЫ, вот я…              - Вот тебе, словно неугомонному ребёнку, и захотелось найти границы моего терпения, – перебивает она его, сильнее сдавливая пальцами чужие щеки, заставляя его губы забавно сложиться в трубочку. – Ты подошел к ним очень близко, - ставит Рита в известность Барнса. – Острых ощущений захотелось?              - Что ты от меня хочешь? – смешно бубнит он, насколько позволяют возможности, потому что искренне не понимает, чего от него ждут.              - Извинений, Джеймс. Проси прощения за своё детское поведение так, чтобы я поверила в твоё раскаянье и сменила гнев на милость. Потому что сейчас твоя смазливая мордашка не вызывает во мне былого умиления.              Баки рад бы затопить её сладкими речами о том, как он сожалеет, как ему бесконечно жаль, что он так грубо вёл себя с прекрасной дамой, достойной немых и полных восхищения взглядов, обходительного отношения, а сверху еще присыпать кучу льстивых комплиментов, которые у него хранились в отдельной шкатулке с подписью «для девушек», но сейчас язык будто присох к нёбу, и тонкие, на диву сильные пальчики на его подбородке совершенно никакого отношения к этому состоянию не имели.       Возможно, если что-то и имело отношение к тому, что язык не поворачивался что-либо сказать, так это захватившая в эту самую секунду все его мысли абсолютно неразумная фантазия о том, как Рита заревновала бы, увидев его пустой флирт с агентом Картер, после которого Баки в шутку сокрушался перед Стивом на тему того, что теперь красавчик-сержант стал невидимкой для девушек на фоне Капитана Америка.       Стал бы Джеймс флиртовать с Пегги Картер, зная, что Рита здесь и может видеть это? О, еще как! Он бы из кожи вон лез, лишь бы вызвать в ней черную ревность, которая вполне может грозить ему смертью, но зато это точно сказало бы о том, что эта женщина к нему неравнодушна, что ей не наплевать на него, что он также сводит её с ума, как она его.              А она едва ли не в безумие его ввергает, просто существуя.              Он не знает, что было в его голове, возможно, абсолютное ничего, но время вспять не повернуть, а его рука уже невесомо прикоснулась к её ноге – позади коленки, щекоча еле уловимым прикосновением. И не услышав, что кости его лица противно хрустнули, переламываясь в чужой хватке, он двинулся рукой вверх, пройдясь по задней поверхности бедра, не разрывая зрительный контакт, внимательно следя за тем, как брови Риты сначала непонимающе и даже несколько предостерегающе нахмурились в ответ на его действия, а затем одна красиво изогнулась в немом вопросе, как бы спрашивая, серьезно ли он себе позволяет подобное?       А он не то, чтобы позволял… просто не мог остановиться, когда уже совсем внаглую мягко накрыл всей ладонью женское бедро с внешней стороны, продолжая двигаться вверх, пока не добрался до талии, остановившись на ней, поглаживая подушечками пальцев ярко-выраженный изгиб женского тела.              Тем временем, хватка на его лице стала заметно слабее, но полностью его пока еще не отпустили.              - Ты проделала с нами весь этот путь… Почему? – тихо спрашивает он, медленно оглаживая её вытянутую руку, пока не добирается до кисти, на которой не было перчатки, обхватывая её своими пальцами. Рукой к руке – впервые прикасается к её коже, неожиданно оказавшейся такой нежной… Сразу ясно, что ухаживает за собой, позволяет себе время от времени маленькие женские радости. – Из-за Гая?              - Да.              - Вот везучий скот… - безрадостно усмехается Джеймс, прикрыв глаза и качая головой.              Резко оттолкнув рукой от своего лица чужую, второй он порывисто обхватывает талию Риты, жадным движением притягивая к себе вплотную, утыкаясь лицом ей в живот, прижимаясь щекой, желая потереться словно кот, выражающий таким образом свою ласку и доверие, прося взамен того же.              - Никогда бы не подумал, что меня будет душить зависть, да еще в таком вопросе, - на выдохе бормочет Джеймс.              - Чему ты завидуешь? – глухо отзывается Рита, освободившейся рукой незамедлительно отталкивая от себя обнаглевшего мужчину, что от силы толчка невольно падает спиной на кровать.              - Тому, что он для тебя не пустое место, - честно сознается Джеймс, слегка учащено дыша, при этом не спеша подниматься.              - Я знаю Гая с молодости, - всё также неподвижно стоя возле края кровати, возвышаясь над мужчиной, говорит Рита. – Но пришла за ним не столько, чтобы освободить, сколько предупредить это трепло, дабы держал язык за зубами. Он умён, хитёр и силён, способен за себя постоять и не нуждается в защите или опеке.              - М-м, прямо герой женского романа… Расскажи мне еще о том, какой он потрясающий, с удовольствием послушаю об этом от тебя, – с ядом в голосе тянет Джеймс, глядя исключительно в потолок и изобразив на лице одно из самых презрительных выражений в своем арсенале.              - Не смей устраивать мне сцены, - безжалостно добавляет Рита. – Глупый, ревнивый мальчишка, - раздраженно бросает она, неспешно забираясь на кровать коленями и возвышаясь над Барнсом. – Наглый, избалованный вниманием, неспособный усидеть на месте или хотя бы держать рот на замке дольше минуты, - продолжает она осыпать стремительно закипающего Джеймса крайне нелестными эпитетами. – За тобой как за младенцем нужен глаз да глаз, чтобы ты себя же не покалечил – я это сразу поняла, стоило Роджерсу произнести твоё имя в числе пленных. Я кому говорила быть осторожным?! – слегка повышает она голос, и тон её был до того командным и строгим, что Барнс непроизвольно подрывается с кровати, садясь, хотя не будь сверху Рита в качестве препятствия – он бы и вовсе вытянуться по струнке во весь рост и либо отдал честь, либо отрапортовал бы… что-нибудь.              Кажется, Жак Дернир говорил, что ласки подают голос, когда сердятся или ухаживают за своей парой. Рита сейчас сказала Джеймсу больше слов, чем за всё их знакомство в целом. Вопрос на миллион долларов: какова вероятность того, что она таким образом «ухаживает за парой» в его лице, а не что он в край выбесил её?              И только минуту спустя до него доходит, что первое – он впечатлительный как дитя, чего сам от себя не ожидал, второе – этой женщине нельзя давать власть в руки, иначе загнобит, а третье…              - Ты, что..? – неуверенный, что правильно понял её слова, еле слышно произносит Джеймс. – Из-за меня? Пошла с нами из-за меня???              - Решила присмотреть за пустым местом, мне ведь заняться нечем, – с явным намёком и не менее явной снисходительной насмешкой бросает она.              - Правда что ли из-за меня?              На что она устало закатывает глаза, чувствуя себя взрослым, который подарил ребенку горячо желаемую игрушку, а тот никак поверить не может свалившемуся на него счастью.              - Исключительно из-за тебя, Джеймс.              В голове тут же пронеслись все события их похода: начиная с того момента, как она спасла его шкуру при попытке покинуть взрывающийся оружейный завод ГИДРЫ, заканчивая всеми остальными разами, когда она спасала его жизнь то от пули, то от снаряда, то еще от чего-нибудь.       - И тунец? – совсем растеряно, так по-детски наивно и невинно спрашивает он, словно этот момент был самым решающим во всем их разговоре.              Раздраженный, почти что убийственный взгляд серебристых глаз был ему ответом на все вопросы – как озвученные, так и не заданные, которые определённо стоит оставить при себе. Тем более всё равно на все вопросы, касающиеся непосредственно него, ответ будет «да» - в этом не приходится сомневаться.              Она сама сказала: «Исключительно из-за тебя, Джеймс».              Он бы рад остановиться, но это всё вырывается изо рта само собой, поэтому Барнс решил поступить мудро и просто замолчать.              Справедливости ради, еще ни одна девушка ради него не: А – удерживала руками балку весом в черт знает сколько сотен килограмм, чтобы дать ему возможность преодолеть расстояние между мостиками на пути к спасению, В – не вылавливала из Адриатического моря шестисоткилограммового тунца, чтобы накормить его, С – не притаскивала семьдесят пять литров воды, чтобы напоить его, D – не ловила рукой пулю возле его лица, чтобы он не помер. И уж точно не носила его на руках, хотя эта не то, что его – она танк может поднять над головой.       Есть еще пункты E, F, G и так далее, в которые умещается всё, что они пережили за время пути к военному лагерю США, но это уже тонкости.              И она до безобразия красива.              А потом Дуган и остальные спрашивают: чего это он хочет на ней жениться?       Они серьезно?! Вот серьёзно??? Да такую упускать грешно!       Какая женщина… Он готов поклясться, что второй такой не найдет нигде и никогда. Так что будь он проклят, если хотя бы не попытается окольцевать её!       Она думает, что он дурью мается, Джеймс сам тоже до недавнего времени думал, что его слова о женитьбе лишь наполовину серьезны, и скорее в большей степени шутливы, но не теперь.       Один раз встретив такую, планка желаемого невольно взлетает до небес. И если раньше для Джеймса, как для обычного среднестатистического мужчины, идеальной женой представлялась условная Сэнди из дома напротив – добрая, симпатичная, нежная и ласковая, в каком-нибудь милом платье с белоснежным передником, повязанном на тонкой талии, которая будет заниматься домашними делами, как и положено прилежной домохозяйке, с нетерпением ожидая его возвращения с работы, то теперь…              Хотя если честно, ему чертовски сложно представить, какой была бы их совместная жизнь с Ритой. Пытается, но фантазия в ответ выдаёт сплошное ничего, словно говорит ему узнавать её лучше, потому что пока даже вообразить не удается, как выглядел бы их брак.       Его не пугает подобная неизвестность. Наоборот, интригует. Она – загадка для него: чем живёт, где живёт, как ведет быт, какие привычки или предпочтения имеет, есть ли родственники, есть ли хобби… как на ней будет смотреться миленькое платье с белоснежным передником, повязанном на тонкой талии, в котором она будет ожидать его с работы…       Он ничего о ней толком и не знает, но точно уверен в том, что хочет узнать абсолютно всё, готов принять её любой.              Потому что она уже доказала ему, что из себя представляет, когда не раз спасала их всех.              Неважно, что она скажет и расскажет о себе, что скажут и расскажут о ней остальные, действия всегда громче слов. И Джеймс видел достаточно.              Она храбрая, смелая настолько, что остается только позавидовать, надежная, уверенная, она та самая опора и поддержка, которую почти все ищут на протяжении жизни. И в то же время была такой чувственной и трогательной на той ярмарке…              И влюблена в него, потому и сопровождала отряд тогда. Она может не признаваться в своих чувствах, но действия говорят громче слов.              А еще до него только сейчас дошло, что если бы он тогда не убежал к месту их привала, стащив её одежду, а обернулся, то, естественно, лишился бы глаз, как его и предупреждали, но зато увидел бы её голой. Такую возможность упустил… Идиот! Хотя на тот момент… Вернее с момента знакомства с Ритой и вплоть до сегодняшнего дня у него не было женщины, так что, увидев её голой, ему бы путь до лагеря дался намного труднее.       Не то, чтобы он намеревался хранить верность женщине, на встречу с которой изначально слабо надеялся, но сразу после знакомства с ней был призыв в армию, обучение, затем командировка на войну, плен… Времени не оставалось на такое дело, и как-то само собой вышло, что он, получается, всё же хранил ей верность, как бы глупо эта ситуация ни выглядела. Был лишь один многообещающий вечер, когда он познакомился с Бонни, запланировав перед отправкой на фронт провести возможно последнюю в своей жизни ночь в объятиях нежных женских рук, но завершился он встречей с Ритой, полной уверенностью в том, что хрен он сдохнет, пока не увидит её вновь, и постыдным для мужчины его возраста и привлекательности принятием душа в компании собственной совершенно не нежной и не женской руки, когда пришлось засунуть гордость куда подальше и смириться с тем, что просто уснуть он не сможет, потому что молчаливая чертовка распалила его воображение не на шутку.       Ну да, позволил себе разок – правда, чувствуя себя при этом конченным бесстыдником – пофантазировать о том, как берет её прямо возле той барной стойки на выставке, когда она решила поиграться с ним и нашептывала ему на ухо своим сладким голосом не менее сладкое «Джеймс…». Потому что уже невозможно было терпеть то возбуждение, которое никуда пропадать не собиралось, сколько бы овец он мысленно не считал, надеясь заснуть. Все мысли в ту ночь занимала Рита, что невообразимо чувственно его целовала на той выставке, пока он прижимал её к стене павильона…              О-ох, зря он об этом вспомнил…              Разумное молчание с его стороны продлилось недолго.              - Кхм, как сидится у меня на коленях? – невзначай спрашивает он, словно они говорят о погоде.              - Ты неудобен в качестве стула. – Ни капли игривости или подтекста, сухая констатация факта, недовольство в голосе и нахмуренные брови.              - А ты неромантична, пугаешь до чертиков, чуть не пристрелила меня со Стивом на том заводе, вместо того чтобы расщедриться всего на одно слово – «Поторапливайтесь!», не раз опрокидывала на землю, словно я мешок мусора, а еще…              - Иди поплачься об этом агенту Картер.              - …снова ревнуешь меня, - с широкой улыбкой на лице добавляет он, убивая последние надежды Риты на его здравомыслие. По её лицу это прочитал, но отказываться от этой мысли не собирался, даже если она триста раз ошибочна. – И я догадываюсь, в каком смысле ты «иногда уборщица». Вот и познакомились по-человечески. Поженимся?              На что тут же получает оплеуху, из-за чего в первое мгновенье даже испугался того, что голова действительно отлетит как бейсбольный мяч, как сказал когда-то Стив, но, когда понял, что опасность миновала, лишь шумно выдохнул и нервно рассмеялся.              Больше ничего не ждал – накрыл её губы своими, одной рукой обхватив талию, а другой зарывшись в густых темно-каштановых – прямо как у него самого – волосах, притягивая её ближе.       Счастье длилось недолго, потому что его тут же оттолкнули, разрывая поцелуй.              В этот раз Джеймс молчит, тщательнее подбирая в уме слова, чтобы не испортить ситуацию сильнее.              - Поспешил? – осторожно спрашивает он, медленно убирая руки и готовясь не к очередной оплеухе, а к вполне заслуженной пощечине за то, что руки и губы распускает без разрешения. Это в его мыслях они с Ритой вместе уже лет десять, а в реальности он даже имени её не знает.              Она смотрит на него, искренне не зная, как реагировать. Обычно за такую наглость она бы убила, даже не начав разбираться, но в самый первый раз ему спасла жизнь её обескураженность тем, что нечто, подобное поцелую, да еще непонятно с кем, вообще произошло средь бела дня, а во второй она уже признала, что он ей приглянулся если не своим личиком, то своей беспечной наивностью, когда был искренне уверен в том, что она обычная женщина, разгадывать тайны которой он находил веселым и занимательным.       Но теперь, зная на что она способна, зная, что она напрямую связана с военным делом, а не хлеб печет или вышивает томными вечерами, вместо того чтобы бежать прочь, сломя голову, или хотя бы благоразумно держаться подальше, лишний раз не глядя в её сторону, этот малохольный вновь лезет с поцелуями!              Да что с ним не так???              Но самое главное – что не так с ней?! Раз она сама тянется к его лицу рукой, кончиками пальцев неспешно оглаживая овал лица, спускаясь к подбородку и приподнимая его, чтобы он немного запрокинул голову. Джеймс не сопротивляется и даже больше – в немом удовольствии прикрывает глаза, послушно позволяя делать с собой всё, выражая неожиданную для его дерзкого нрава покорность. И буквально млеет, когда его щеку накрывает женская ладонь, а большой палец ласково поглаживает лицо.              - Гладкий, - шепотом произносит какую-то глупость Рита, не зная, как усмирить в душе невероятный трепет, когда он добровольно практически вверил себя в её руки без тени сомнений.              - Специально для тебя сбрил с лица то непотребство, - с улыбкой отвечает он, припоминая ей её же слова, после чего берет руку Риты в свою, отстраняя, чтобы тут же прикоснуться к тонким пальчикам губами.              Сначала неспешно целует подушечку каждого пальца, затем ладонь, а после перехватывает её руку и разворачивает, чтобы прикоснуться к тыльной поверхности кисти, и замирает в таком положении, подняв на неё глаза, чтобы встретиться взглядами.              - Я скучал по тебе, - шепотом признается он, опаляя горячим дыханием кожу на женской руке, возле которой по-прежнему находились его губы. – Надеялся, что случай сведет нас вновь, но даже не рассчитывал на такой исход. Теперь не знаю, что и думать…              - Разочарован?              - Удивлён, - говорит он, оставляя еще один короткий поцелуй на женской руке. – Обескуражен. – Снова поцелуй, вызывающий табун мурашек в месте, где он прикасается к ней. – Восторжен. Но точно не разочарован.              - Боишься?              - Разве что твоего отказа. К чему эти вопросы? Как будто сама не знаешь, что ты потрясающая, - на секунду отведя взгляд, чуть тише говорит Джеймс, не замечая, как глаза женщины расширились в удивлении. – Я в жизни не встречал женщины не только сильнее, но и красивее. Но теперь, когда знаю, сколько в тебе смелости, когда знаю, что тебе не просто спину доверить можно – я воочию видел, как ты в настоящее пекло готова прыгнуть ради одного-единственного придурка, чтобы спасти, не прося ничего взамен… И это едва в голове укладывается! Что ты при всем этом – молодая нежная девушка, которая вообще не должна знать ужасов войны, что именно я – тот на редкость везучий придурок, и что судьба сводит нас снова и снова уже в который раз.              - Джеймс, тебя занесло, - пытается она остановить распалившегося в своих чувствах мужчину.              Но тот словно не услышал её…              - Всё, что я говорил о тебе во время того путешествия, всё, что ты, как оказалось, слышала от меня собственными ушами, и вспоминая твою реакцию на каждое моё слово о тебе – думаю, мне следует извиниться за свою наглость. Знай я, что это ты, посдержаннее говорил бы о своих чувствах, желании жениться…              - И ребёнке, бессовестный ты позёр.              Нервный смешок срывается с губ Джеймса, который явственно чувствовал, как смущение и толика стыда опалили щёки румянцем. Он надеялся, что она не припомнит ему хотя бы это…              - И ребёнке, - послушно соглашается Барнс, не зная, как свести со своего лица совершенно неуместную улыбку. – Но что сказано, то сказано, и я не отказываюсь ни от одного слова. Я… То есть ты… - начал он путаться в словах, когда волнение вновь охватило его, мешая мыслям выстраиваться в правильном порядке. – Рита, ты бы хотела со мной… эм… В смысле ты за меня..?              Ставший совсем бессмысленным лепет прерывает невесомое прикосновение женских губ к его – неспешно, едва касаясь, раз за разом с тихим чмоком разрывая поцелуй, после чего тут же возобновляет, еле ощутимо оглаживая одну его щёку подушечками пальцев.       В этот раз его губы именно такие, какими она запомнила – мягкие, нежные, чуть влажные от слюны, придающей лёгкий блеск в приглушенном свете лампы. Такие целовать приятно… Легонько играючи прихватывать своими губами, еле ощутимо посасывая, еще приятнее, и она не отказывает себе в маленьком капризе, тем более с его стороны даже намёка на сопротивление не поступает, а значит, можно.              Он отвечает на каждое прикосновение губ, стараясь держать в узде так и норовившее сбиться дыхание, сжимая пальцами покрывало, на котором сидел, чтобы руки не сомкнулись на теле этой женщины, от которой в груди сердце мечется, подобно пойманной в клетку канарейке.              Но мгновениям наслаждения приходит конец, когда она отстраняется, напоследок прикоснувшись губами к его щеке, не изменяя их маленькой негласной традиции.              Джеймс не хочет этого делать, но всё же открывает глаза, чтобы встретиться с ней взглядом и получить подтверждение своей нежеланной догадке: на этом действительно всё, он может проваливать. И вообще наивно было с его стороны рассчитывать на что-то большее, она-то уж точно не создаёт впечатление той, кто позволяет себе всякие вольности навроде легкомысленной связи с, по сути, незнакомцем.              «Незнакомец» неприятно резануло по сердцу Барнса, что был решительно несогласен с такой формулировкой.              Они знают друг друга. Они кто угодно, но не незнакомцы. Она ведь… Она как минимум трижды спасла ему жизнь! В самом прямом смысле слова – на поле боя! А не в переносном. И он тоже прикрывал её каждый раз, когда имел возможность. Эти действия говорят больше любых слов, важнее любых имён, и… и… И связь у них не легкомысленная, потому что он настроен как никогда серьезно, стоит ей сказать ему «да» - он не стушуется и слова свои назад не возьмёт.              - Я никогда прежде женщин не умолял, - тихо говорит Джеймс, не сводя с лица Риты решительного взгляда. – Ты заставишь меня это делать или сжалишься?              - Не знаю, о чем ты, но на будущее: меня умолять бесполезно, - спокойно говорит она, поднимаясь на ноги и обычным шагом направившись к столу, где лежала её собственная карта, которую Рита начала аккуратно складывать обратно, дабы та не испортилась.              - Ну конечно не знаешь, – с обреченным смешком повторяет он её слова, качая головой. Она либо измывается над ним, либо у неё просто нет сердца.              Поднимается следом и парой быстрых шагов сокращает расстояние между ними, резко разворачивая Риту за плечо к себе и прижимая её к столу, словно поймав в ловушку.              Рита в ответ на это в недоумении приподнимает бровь. Она хоть и не телепат как Макс, но обычно более-менее понимает, о чем говорят или думают люди. Но только не этот индивид. У него в голове такой хаотичный бардак, что она не сможет понять ход его мыслей, даже если бы обладала способностями Гая, поэтому решает спросить напрямую, а не гадать.              - Что тебе нужно, Джеймс?              - Да я с ума схожу по тебе! – повысив голос, воскликнул Барнс, желая, чтобы она услышала его уже, потому что он больше не в силах поддерживать эти игривые недомолвки и недосказанности. – Я знаю, знаю, что так не делается, что всё это выглядит как затянувшаяся несмешная шутка, а конкретно я – как дерьмовый клоун, а не мужчина, желающий добиться внимания понравившейся женщины, но ты мне… правда, клянусь, не знаю как еще сказать, насколько искренен сейчас, но я абсолютно точно влюблён в тебя, – едва поспевая за самим собой, затараторил он, обхватив руками женскую талию и притянув к себе ближе, пока не прижал растерянную женщину вплотную к своему телу. – Ты с самой первой встречи вскружила мне голову, и я представляю, какое впечатление обо мне у тебя тогда сложилось, но, поверь, я в жизни никогда так опрометчиво не поступал, а с тобой… совершенно не могу контролировать свои поступки и слова. Тогда, на выставке… Ты и сама видела, что творишь со мной. Я просто хочу знать, ты ответишь мне..? – Замолчав, Джеймс тяжело сглатывает, понимая, что исчерпал запас своей смелости на самом ответственном моменте, но всё же находит в себе силы продолжить: – Ты хочешь… быть со мной? Быть моей? – уже без прежнего запала, слегка даже неуверенно спрашивает он, словно мальчишка, впервые зовущий понравившуюся девочку на прогулку-свидание.              Признаться, это не совсем то, что она ожидала услышать. Вернее, совсем не то. Поначалу, когда он её поцеловал, а она отстранилась, была готова к тому, что он станет настойчиво пытаться продолжить начатое, за что получит травму. Когда поняла, что решение лишь за ней, и это знает не только она сама, но и он принимает такой расклад, думала, что по окончании поцелуев сержант сделает ей банальное похабное предложение, она сломает ему что-нибудь в качестве урока, который стоит усвоить на всю жизнь, и их пути разойдутся раз и навсегда.       Но чувства??? Еще и клянется всеми возможными способами, что серьезен сейчас.              Хах, клянется… Гай уже съездил ей по мозгам нравоучениям, когда она немного оплошала, и правильно сделал.              - Ты уже клялся, прося за жизнь друга, а в итоге не только нарушил слово, не посторожив в качестве уплаты долга, но и одежду мою украл, - бросает она, отбросив от себя мужские руки и не слишком сильно толкнув Барнса в грудь, чтобы он отошел на шаг. – Твоё слово не стоит ничего.              - Оплошал – согласен, - даже не пытается оправдываться он. – Но я не лжец, и коли дал слово – всегда держу его. Тот раз… я не думал, что всё настолько серьезно, считал, что ты просто дурачилась, говорила про уплату долга для красного словца. Рита, я не лжец, - еще раз повторяет он. – Дай возможность, и я докажу, что моё слово чего-то да стоит.              - Я не даю второй шанс. Давно разучилась это делать.              - Ты сама говорила, что если что-то не умеешь – уж для меня-то постараешься, - припоминает он ей её же слова.              И женщина впервые не знает, что ответить на такую упертость. Но что еще хуже – её, кажется, привлекает эта упертость. Абсолютно неразумное, до глупости смелое и отчаянно-непоколебимое желание заполучить её расположение, давно пересекшее границы настоящей дерзости.       Нет, не так.       Заполучить не расположение, а симпатию. Привлечь её как женщину.       Она действительно настолько ему понравилась? И даже феноменальная сила его не пугает? Даже «проклятые глаза»? Незнание кто она, откуда и чем конкретно занимается – всё это для него меркнет на фоне влюбленности, о которой он сказал?              Это так по-детски, так безответственно, и так глупо.              Но на самом деле что-то в груди переворачивалось от того, как настойчиво этот американец её добивается.              Вся её жизнь четко поделена на три этапа: юность – когда её усердно готовили быть усладой для одного-единственного мужчины, что был старше более чем на тридцать лет, не спрашивая её желания, не считаясь с мнением, запрещая даже плакать, дабы не портить настроение «господину»; молодость – когда, осознав свою силу и вырвавшись из-под контроля, давала выход всему накопившемуся гневу и обиде, когда отыгрывалась на всём мире за себя, с радостью и благоговением служа новому господину, которому присягнула добровольно, а не с лезвием меча у горла; и наконец зрелость – когда сила её никем не подвергалась сомнениям, и к ней просто боялись подходить или говорить лишнее слово, дабы не вызвать на свою голову её гнев.       В юности к ней было запрещено прикасаться кому-либо, кроме правителя, что поплатился за попытку взять её против воли, когда из-за дичайшего страха, немой истерики и самой что ни на есть паники, её сила проявилась во всей красе, впервые обагрив руки юной дрожащей девушки чужой кровью. В молодости ей, получившей долгожданную свободу и невероятную силу, было вообще наплевать на любовный аспект жизни, она наслаждалась реками крови, которые проливала в угоду чужой воле. А в зрелости мало кому доводилось заглянуть под маску и остаться при этом в живых – она практически никогда не меняла свою экипировку на гражданскую одежду, только если была необходимость для дела, как тогда в случае с доктором Эрскином, а если всё-таки доводилось, то весь энтузиазм этих отчаянных сдувало от одного предупреждающего взгляда.       На протяжении всех этих этапов жизни любовь, внимание и чувства мужчин были для неё наименее желанной вещью на свете – с юности остался неприятный осадок. Да и смельчаков было немного, одного хмурого взгляда хватало, чтобы неразумные воздыхатели испарились с глаз долой. Слабаки и трусы её никогда не интересовали, а с теми, кто мог дать ей достойный отпор, она никогда личных границ не пересекала из принципа, выражая таким отношением своё человеческое уважение – тем, чего ей не хватало в юности, оттого и считала это высшей степенью проявления хорошего отношения.              Но никто никогда не добивался её.              И тут неугомонный Джеймс Барнс. Мало того, что прилип как банный лист, так еще и ей по-настоящему приглянулся, раз она ему шею не свернула после их первого поцелуя, даже ответила на второй. А сейчас снова…              Отказ за отказом, а он так и продолжает стучаться в закрытые ворота, упрямо надеясь на ответ.              Окинув его внимательным взглядом с головы до ног, Война в очередной раз признается самой себе, что да – хорошенький, ей нравится.       Почему она не может себе позволить насладиться им, если он ей понравился? Кто и что ей сделает? Тем более он вроде бы не против. Принуждать она его не стала бы никогда – сама не понаслышке знакома с этим, никому не желает оказаться на этом месте.              Вновь окидывает взглядом, словно оценивает или примеряется – Джеймс не знал, о чем она думает, но он чувствовал себя товаром в магазине, который рассматривает придирчивый покупатель, раздумывая, стоит ли брать, еще платить за вот это вот, или всё же ну его, не нужно оно?              - Ты понимаешь, что всё это – в высшей степени глупо и не имеет будущего? – медленно спрашивает она у него, давая шанс одуматься.              - Глупо – возможно, а будущее тебе неизвестно – сама говорила, – нахально бросает в ответ Барнс.              - Джеймс…              - Я от своих слов не отступлюсь, помнишь? – напоминает он ей, не пряча улыбки. – И надо же мне как-то реабилитироваться и доказать, что я не трепло. Вот идеальная возможность. Ты выйдешь за меня, Рита? – наконец-то набирается он смелости произнести это, глядя ей в лицо.              - Джеймс, - вновь взывает она к его разуму.              - Ты можешь просто сказать мне «нет». Но пока я не услышу от тебя одно четкое «нет» – не рассчитывай, что я отстану.              Тяжелый выдох срывается с женских губ.              - Ты неисправим, - качает она головой, заряжаясь от него этим абсурдным авантюризмом, который так и подстрекает попробовать нечто новое, идущим вразрез со всеми общепринятыми правилами и устоями, вопреки всему, к чему она привыкла, вопреки всем возможным рискам и трудностям.              В конце концов, кто и что ей сделает? Кто сказал, что она не может быть с этим мужчиной, если он искренне влечет её? Если это взаимно.       Она хочет попробовать. Хочет попытаться. Хочет узнать другие стороны жизни, которые откроются вместе с ним. Только с ним. И пусть страхи и обиды прошлого, любые обстоятельства настоящего и трудности будущего – пусть всё это горит синим пламенем!       Впервые она хочет совершить что-то настолько необдуманное, насколько и желанное.              Из-за него – желанное. Исключительно из-за него.              - Всего лишь до беспамятства влюблён, - не соглашается с её формулировкой сержант. – И надеюсь, что взаимно, - игриво подмигивает, пытаясь столь наивным способом вытянуть из неё признание.              - Я отношусь к тебе серьёзно, - без намёка на шутку в голосе, говорит Рита. – Может и считаю не самым разумным, но я не играю такими вещами. Ты не развлечение для меня.              Баки теряется, но улыбка на его лице становится лишь ярче, когда он слышит не избитое «я тебя тоже люблю» или его аналоги, а нечто более сильное, более глубокое, более чувственное и важное, чем банальные слова любви.              - Как и ты для меня, - приглушенным голосом вторит он ей, готовый растечься здесь и сейчас от одолевавших его чувств, усилившихся стократно после её признания.              - Наши с тобой пути разойдутся уже завтра, ты это понимаешь? – последняя попытка вразумить его. Видит бог, последняя. – Я не задержусь в Англии.              - Тогда мне придётся найти тебя снова, - легкомысленно пожимает он плечом, но слова его были полны невысказанного обещания, которое он костьми ляжет, но выполнит! – Помнишь, в день нашей первой встречи я обещал, что как бы далеко мы ни находились, сколько бы времени ни прошло, я буду находить тебя снова и снова? – уже тише говорит он, прикоснувшись ладонью к её щеке. Она кивает, говоря, что помнит всё. – Не забывай эти слова. Не забывай меня. Не забывай, что я всегда буду любить тебя. И я никогда не забуду, что где-то меня ждёт моя прелестная жена, которая отказывается называть мне своё имя. Постой… Ты же не дочь Гитлера, я надеюсь?              Звонкий смех срывается с женских губ. Она сама не ожидала, что её так насмешит его перепуганный от внезапной догадки взгляд, но она смеется искренне, весело – и это факт. Что в нём такого? Ну например, что тот же Макс Гай ни разу за всё время знакомства не слышал её смех – настолько редко она смеется в принципе.              Война утыкается в грудь сержанта лбом, продолжая смеяться, пока постепенно не успокаивается, чувствуя, как её заключают в тёплые объятия.              - Говоришь красиво, - улыбается она, расчувствовавшись и одновременно развеселившись из-за тирады Барнса. – А ко́льца-то где, сержант?              - Кольца? Какие кольца? – непонимающе переспрашивает Баки, нахмурившись. Но в следующую секунду его пронзает осознание, от которого лицо вот-вот треснет – уж слишком широкая улыбка на нём появилась: – Это значит «да»?              - Это значит «повторишь своё предложение, когда достанешь кольца», - отрываясь от его груди и поднимая голову, чтобы встретиться взглядами, говорит она. – А я пока подумаю. И с того дня, когда я сказала, что мой отец был гончарным мастером, ничего не изменилось.              Они смотрят друг на друга недолго – сливаются в поцелуе, прикрыв глаза. В этот раз Баки смелее, увереннее, потому что знает, что взаимно, потому что ему так или иначе сказали «да», и Джеймс благодарит за это в каждом поцелуе, которым накрывает её мягкие уста.       Но уже через несколько минут хочет отстраниться, потому что вновь чувствует прилив жара, который она в нём пробуждает, и над которым он, увы, будет не властен, если жар превратится в пожар. Однако Рита была определённо против – он понял это, когда его схватили за ворот расстегнутого офицерского кителя и настойчиво притянули обратно, вновь целуя, не дав даже выдохнуть.              - Рита… - пытается он объясниться, но давится собственными словами, когда с очередным поцелуем чувствует на своих губах чужой язык.              Руки самовольно тут же смыкаются на женском теле уверенным движением, сильнее вжимая в себя, а бёдра вдавливают её в стоявший позади стол. Барнс не то, что отвечает на этот поцелуй – он с таким энтузиазмом перехватывает инициативу, бессовестно проникая своим языком в её рот, что создалось впечатление, будто не он только что пытался притормозить происходящее.              - Подожди, Рита, постой, - выдыхает он, когда вновь возвращает над собой хрупкий контроль.              Прикрыв глаза, тряхнул головой, стараясь охладить разум и привести мысли в порядок.              - Что такое? – томно шепчет она, впервые усиленно и добровольно вспоминая всё, чему её в юности учили наставницы гарема. – Чего ты хочешь дождаться, Джеймс? – ласково говорит, практически мурлычет его имя, опалив дыханием ухо, после чего спускается чуть ниже, невесомо прикасаясь губами к его шее, щекоча кожу подобием поцелуя, пока ладони прошлись поглаживающими движениями по его груди вниз и обратно вверх, усиливая томительное ожидание мужчины. – Я тут, - нежно тянет она, спускаясь короткими поцелуями от шеи к ключице, открытой благодаря расстегнутым верхним пуговицам офицерской рубашки. – Рядом с тобой, - тихий выдох и легкое прикусывание кожи в области ключицы. – И жду тебя, лишь тебя одного, – зовёт она его к себе, словно сирена, завлекающая моряка своим пением.              Попутно цепляет зубами цепочку с армейскими жетонами и тянет, поднимая голову, чтобы он видел её, любовно обхватившую зацелованными им же губами его жетоны, словно кошечка, играющая с вещами своего хозяина.       Отпускает их, и жетоны падают обратно с тихим звоном, показавшимся оглушительным в тишине. Звоном, подобно тому, что звучал сейчас в голове Барнса вместо каких-либо мыслей, исчезнувших, как только она промурлыкала его имя.              Никогда она еще не произносила его имя так. Никогда еще с ним не творилось такого.              - Как долго ты еще заставишь меня ждать, Джим?              Барнс поначалу не был уверен, правильно ли он понял ситуацию, не думает ли он о том, чего в мыслях Риты вовсе не было, и не выставит ли себя негодяем, у которого на уме лишь одно, если заведет разговор на столь интимную тему, но это было до того, как сама же Рита сделала всё, чтобы рассудок сержанта стартовал в космос, оставив после себя лишь пустоту, обнажившую самые потаённые желания.              Он смог вернуть ясность мыслям только когда приподнялся на руках на кровати, нависая над тяжело дышавшей женщиной, с которой уже была снята водолазка, а на шее алело три заметных следа, оставшихся от жадных кусачих поцелуев. С запоздалым удивлением Джеймс понимает, что его китель и рубашка уже где-то не на его теле, а сам он в одних лишь брюках и на кровати с ней.              Когда он успел её уложить и раздеть? Когда разделся сам? Когда успел оставить засосы?              - Какой порывистый, - улыбается Рита, протягивая к нему руки, обнимая за шею и привлекая обратно к себе. – И такой красивый… Ты будешь со мной нежен, сержант? – спрашивает она, будто жалобно просит позаботиться о ней, взять на себя ответственность за неё, помочь ей, чтобы обоим было так хорошо, как не может быть больше ни с кем и никогда.              - Да… - отрывисто выдыхает он, целуя её грудную клетку, попутно расстегивая дрожащими пальцами чёрный бюстгалтер и снимая его, чтобы тут же перейти жадными нетерпеливыми поцелуями к мягкой пышной груди. – Да, конечно, буду, - шепчет он, спускаясь влажными быстрыми поцелуями ниже, вдоль плоского живота, пока одна ладонь осторожно сжимала правую грудь, вырывая из горла Риты судорожный вздох, а другая уже взялась за пуговицу на её брюках.              - Я хочу твоей ласки, Джеймс, - нежно тянет она, сильнее заводя мужчину, пальцами зарываясь в его короткие растрепавшиеся волосы, позволяя делать с собой всё, что ему заблагорассудится, утопая в наслаждении, которое дарят его прикосновения.              Она и подумать не могла, насколько может быть приятна близость с мужчиной, когда она добровольна и желанна.              - Боже, я тоже… Я тоже так хочу..! – едва ли не стоном отзывается Баки, стягивая с неё оставшуюся одежду и замирая, стоя коленями на кровати, смотря на женщину, что лежала под ним.              Это был невероятно… Никогда прежде он не видел женского тела красивее. Стройное, подтянутое, такое сильное и в то же время такое гибкое и утонченное, не утратившее ни женственности, ни нежности, ни хрупкости, наоборот, кажущееся еще более прекрасным.       Это было… запредельно красиво.              И только сейчас он замечает цепочку на её шее, на которой висел уже знакомый ему медальон, скатившийся набок и упавший на простыни рядом с головой Риты.       Он помнит эту безделушку, знает, что находится внутри неё, и от этого сердце заходится в бешеном ритме.              Пока Джеймс с горящим взглядом наслаждался видом своей женщины, Рита использовала чужую заминку, чтобы подняться и прильнуть в объятии к сержанту. В этот раз её очередь набрасываться на него, целуя всё, что только попадалось на глаза, прикасаясь руками везде, где только дотянется, вынуждая Барнса кусать губы, дабы не застонать от наслаждения как распоследняя…              - Стой! Что ты делаешь?! – невольно вскрикивает он, когда рука Риты, спустившись по крепкому подтянутому животу, сначала миновала пояс брюк, а после – сжала твердую плоть сквозь ткань, но тут же затыкается, когда женские пальцы начинают медленно двигаться вверх и вниз, принося и без того заведенному мужчине немыслимое удовольствие.              А повод для паники у него был – конкретно сейчас он четко понимал, что ему нужно не так много, чтобы для него всё подошло к естественному финалу.       Долгое воздержание даёт о себе знать самым подлым из всех возможных образом…       Да и в целом он не привык, чтобы женщины проявляли в постели столько энтузиазма. Обычно он имел дело со смущенными улыбками, кокетливым хихиканьем, тихим вздохами и заглушенными редкими стонами в купе с отведенным в сторону взглядом. И всё строго в положении лёжа на спине в ожидании него. Могли только набраться смелости обнять его за плечи, максимум – царапнуть спину на эмоциях.       И это было правильно. Так вроде бы и должно быть по всем канонам классики.       Но то, что вытворяет Рита…              - Не нравится? – спрашивает она, остановившись, но при этом прижавшись щекой к его груди и посмотрев на него снизу вверх жалобным взглядом, слегка поджав губы.              Свои покрасневшие, блестящие от его слюны, нежные искусанные губы…              - Нравится, - словно под гипнозом, не в силах оторвать от неё взгляд, выдыхает он, чувствуя себя как никогда беспомощным, полностью находящимся во власти этой женщины, чьи губы растянулись в хитрой лисьей улыбке, а ласка возобновилась. – Ох, дьявол… конечно, нравится, – с круглыми глазами еле выдыхает он пересохшими от частого дыхания губами, когда она чуть сильнее сжала руку, усиливая его ощущения. – Рита… - не зовёт, просто произносит её-не-её имя, прикрыв глаза, когда она прерывает свою сладостную пытку и берется пальцами за ремень на его брюках.              - Мне не нравится это имя, - предупреждающе говорит она, уверенно расстегивая пуговицу и молнию.              Но Джеймс от этого «предупреждения» лишь сильнее распаляется, чувствуя сладкий вкус азарта.              - Так скажи своё, - дергает он уголком губ, с всё возрастающим удивлением и восторгом следя за смелыми действиями своей женщины.              - Заслужи, – парирует она, толкая Барнса в грудь, заставляя упасть спиной на кровать, и ложась на него сверху, пальцами цепляя мужские брюки вместе с бельем и неспешно потянув их вниз. – Не всё тебе будет доставаться за твои красивые глаза, Джеймс.              И тут же вновь оказывается под ним, когда Баки переворачивает их, а губы слились в очередном поцелуе, пока он параллельно с этим окончательно избавлялся от своей одежды.              - Мне нужно будет постараться? – полушутливо шепчет он, кусая мочку уха, пока его рука нахально легла на внутреннюю поверхность женского бедра.              - И очень сильно, - вторит ему Рита, нежно проведя рукой вдоль мужской спины вниз, пока не дошла до поясницы, на которую надавила, заставляя сильнее прижаться к ней, почувствовать кожей бедра его горячую плоть. – Ты обещал быть нежным, - напоминает она ему.              - С тобой и не получится быть другим, - тихо выдыхает Баки, ведя ладонью, что лежала на её бедре, выше, чувствуя под пальцами влагу, когда он прикасается к горячей женской плоти, желающей сейчас лишь его, только его и никого более. – Моя девочка, - со всей любовью в голосе шепчет Джеймс, ловя губами тихий стон, когда неспешно проникает одним пальцем внутрь, чувствуя, как в ней безумно тесно и горячо, осознавая, что ему действительно придется постараться, чтобы не доставить ей боль, и самому сдержаться, не кончив в первую же секунду, как окажется в ней.              Он неспешно двигает в ней пальцем, внимательно следя за выражением лица, когда разрывает поцелуй. И его начинают одолевать совершенно сумасшедшие догадки, когда он видит чуть нахмуренные брови, закушенную губу, и слышит едва уловимый тихий всхлип, словно она пытается терпеть дискомфорт, граничащий с легкой болью.       Но Джеймс обещал быть нежным, и он держит своё слово, медленно и аккуратно добавляя второй палец, когда чувствует, что один её тело принимает уже легче.              Тихий задушенный всхлип, прикрытые глаза, откинутая на подушку голова, и женские пальцы, впившиеся в его плечи.              - Тш-ш, тише, всё хорошо, - шепчет он ей на ухо, тут же целуя его, не прекращая медленно двигать пальцами, растягивая её для себя. – Ты умница, моя хорошая…              - Джеймс… - в тихом стоне зовёт она его, не контролируя свой язык, так как вся концентрация уходила на то, чтобы держать свою силу в узде.              - Видела бы ты себя моими глазами, - обжигает он её шею своим тяжелым горячим дыханием. – Невозможно красивая… словно ожившая мечта… Поверить не могу, что ты выбрала меня.              Она с ума сходила от его голоса, от всех красивых слов, что он ей шептал, от его прикосновений и того, насколько аккуратными и нежными они были. И если бы он снова спросил, хочет ли она быть его, то она даже не задумываясь ответила бы «да». Во всех смыслах. Потому что хочет его, по-настоящему хочет этого мужчину, и не знает, как еще выразить это томительное желание.              Еще один полустон-полувсхлип срывается с её губ, выдавая, что она вот-вот ступит за грань наслаждения, утонув в нём, как тонет в голубых глазах мужчины, что толкает её за эту грань.              - Мне нравится не только имя, - шепчет она, порывисто прижавшись к нему, обняв за шею и уткнувшись носом в висок. – Не только глаза, а весь ты. Джеймс, весь ты.              - Я бы за тебя душу продал, - вторит он ей, останавливаясь и убирая пальцы.              Потому что чувствует, что уже можно, что ей не будет больно. И потому что сам уже не в силах ждать, ведь желание быть с этой женщиной просто нестерпимо, особенно, когда она говорит ему такие слова.              - Скажи сразу, если что-то будет не так, - говорит он, на что получает лишь чувственный поцелуй и жаркие объятия, словно призыв не останавливаться, даже если в следующую секунду рухнут небеса.              Она сама послушно разводит ноги шире, чтобы ему было удобно, и он не может в очередной раз не восхититься её ухоженностью везде и во всем. Светлая кожа невероятно нежная, гладкая, словно шелк. Он ни у кого такой кожи не встречал, каждый дюйм хотелось без устали целовать.              Джеймс прижимается к ней, давая почувствовать себя, заполняет её медленно, смакуя каждое мгновенье, разрываясь между желанием сделать один сильный толчок и оказаться в горячей влажной тесноте, и продолжать как можно медленнее, чтобы каждый прочувствовал момент их единения в полной мере.       Она такая тесная… Боже, такая горячая, так плотно обхватывает его, что у него руки дрожать начинают от ощущений.              Рита не может назвать испытываемое приятным, даже больше – иначе как сильный дискомфорт она не может описать свои ощущения, но это не идёт ни в какое сравнение с восторгом, с головой накрывшим её от осознания, что она принадлежит желанному мужчине, что именно он делит с ней ложе, желая её в ответ не меньше.       Не знает, что ею двигало, но тело будто само совершило действие: сначала её ноги обвили его талию, перекрестившись за спиной, а после резко с силой прижали, заставляя Джеймса в одном резком рывке полностью оказаться в ней, вырывая из горла обоих громкий стон слишком внезапного удовольствия и короткий звонкий вскрик секундной боли.              - Глупая, совсем с ума сошла?! – еле дыша, хрипло говорит Джеймс, покрывая поцелуями лицо Риты. – Ты как? Зачем вообще сделала это?              - В порядке, - отрывисто выдыхает женщина, глубоко дыша, чувствуя, как секундная боль отступает, оставляя после себя лишь предшествовавший дискомфорт, от которого она надеялась избавиться, если перестанет тянуть резину, но тот, увы, не собирался проходить. Кстати, не так уж и больно было, она ожидала худшего. Зря накручивала себя. Или это Джеймс хорошо постарался ради неё. – Ты можешь… продолжить? – просит она его не отвлекаться от того, что её, да и его тоже, интересует намного больше.              Барнс ушам своим не верит и искренне не понимает, откуда это чудо вообще свалилось, но её отчаянная готовность и желание принять активное участие наравне с ним в столь деликатном процессе, отражавшее, насколько ей самой искренне хочется всего, что между ними происходит, трогают его сердце, вызывая на лице мягкую улыбку.       Он начинает двигаться очень медленно, позволяя ей привыкнуть, и давая себе возможность удержать на привязи рассудок, который так и рвался улететь к звездам. Целует её снова, и снова, и снова, не забывая дарить ласковые прикосновения, и позволяя ей периодически покусывать свои плечи, когда он чуть ускоряет свои движения. А она не могла определиться, чего хочет, поэтому и покусывала, и целовала мужские плечи, обнимала рукой за пояс, заставляя прижаться животом к её животу, гладила его сильные руки, и откидывала голову, давая ему кусать себя за шею и плечи в ответ, когда она игриво ведет стопой по задней поверхности его ноги.              Но её всё равно беспокоит дискомфорт, и она не может отделаться от этого, как бы ни старалась. Он не проходит, притупляется с каждым новым движением Джеймса внутри неё, но всё равно плавает на периферии сознания, отвлекая на себя, не позволяя с головой уйти в наслаждение.              И Барнс каким-то шестым чувством замечает это, потому останавливается.              - Что тебя беспокоит? – приглушенным голосом спрашивает он. – Скажи мне, не бойся.              На что она отрицательно мотает головой, но его этим не проведешь. Он неспешно отстраняется, раздумывая, что можно сделать.              - Нет-нет-нет, - торопливо лепечет она, притягивая его обратно к себе, непроизвольно использовав свою силу, из-за чего он рухнул прямо на неё, придавив к постели. – Прости, - сконфужено извиняется она, ослабляя объятия, слыша негромкий хриплый смех Джеймса, который уже успел позабыть, с каким чудом имеет дело.              - Не суетись, сейчас что-нибудь придумаем, - с улыбкой говорит он, запечатлев на её устах еще один поцелуй. – Я бы спросил, как тебе больше нравится, но вряд ли получу ответ.              Он явно на что-то намекал, но она не понимала: это он подначивает на тему её нелюбви к болтовне или завуалировано назвал её «бревном»?       Но говорил мужчина ни о первом, ни тем более о втором…              - Ты сможешь взять меня по-другому? – спрашивает она, вспомнив что ей еще рассказывали, когда обучали в гареме. В том числе про то, как можно предаваться любви, и в чем принципиальная разница различных положений.              А вот Джеймс, кажется, всё ближе и ближе подбирается к обмороку на фоне ошеломления, узнавая новые грани своей женщины, которой, кажется, стыд и смущение чужды. Или это еще одно проявление её смелости, которым он восхищался не так давно.              - Даже если не смогу – уж для тебя постараюсь, - отвечает он ей её же словами, в нетерпении ожидая, когда она скажет, что же задумала.              Она мягко отстраняет его от себя, заставляя подняться на колени на постели, вставая следом, после чего ловит его уста в очередной сладкий поцелуй и, закусив в смущении губу, разворачивается к нему спиной, наклоняется вперед, опираясь руками о постель, разводит бедра шире и смотрит на обескураженного мужчину через плечо, одним взглядом говоря ему, что она по-прежнему ждёт лишь его.       Джеймс поверить в это не может… Что женщина ему не просто позволяет взять себя так, а просит сделать это. Признаться, он такого еще ни разу не пробовал. Знал, что так можно, слышал от пары знакомых, ведущих не особо праведный образ жизни, что эта поза приносит ни с чем несравнимое ощущение удовольствия, но мало кто из дамочек настолько смел и раскрепощен, чтобы…              - Джеймс, тебя только за смертью посылать, – недовольно цокает Рита, выпрямляясь, поняв, что мужчину подобная идея не воодушевляет.              Но на полпути её останавливает чужая ладонь, что легла между лопаток и слегка надавила, призывая вернуться обратно в изначальное положение. Другая ладонь в это время легла на её бок, пальцы оказались прямиком на сгибе между бедром и тазом, притягивая Риту ближе к мужскому телу.              - Я нашёл еще одну причину для списка «Почему на ней нужно жениться», - раздается за её спиной полный беспредельного восхищения голос Барнса.              Она ничего на это не ответила, да и не смогла бы, потому что затаила дыхание, когда почувствовала, что он снова входит в неё – медленно и аккуратно как в первый раз, но уже намного увереннее и решительнее. И когда чувствует его в себе полностью, желание прогнуться сильнее появляется словно из ниоткуда, продиктованное чем-то глубинным, инстинктивным, и она не отказывает себе в этом, одновременно с этим еще чуть шире разводя бедра, чувствуя, как он прижимается к ней сзади, гладит её спину, помогая расслабиться.              Так намного лучше… в разы, сотни раз лучше! Оба понимают это после первых же толчков Джеймса. В таком положении она позабыла о каком-либо дискомфорте, испытывая лишь запредельное наслаждение.       Это именно то, что ей было нужно, это именно так, как она хотела, именно так, как она мечтала, что бы было, хоть поначалу сама не подозревала об этом.              Первым дыхание сбивается у него, когда он невольно ускоряется, позволяя себе больше, без устали смотря лишь на неё: на спину, на поясничные ямочки, поднимает взгляд на женские плечики, мимолётно смотрит как она сжимает пальцами простынь – чувствует, что теперь она делает это потому, что ей безумно хорошо, без каких-либо «если» и «но». Понимает, что это всё похоже на самый сладкий и самый несбыточный сон. Так просто не бывает. Таких как она не бывает.       И если прибавить к этому коктейлю чувств еще и обострившиеся в новой позе ощущения, то получается что-то совершенно неземное, буквально толкающее его быть смелее, брать её увереннее, сильнее, грубее, срываясь на совершенно не нежный ритм, обхватив руками женскую талию, помогая направлять её в нужном ему темпе.              Первой в голос стонет она, запрокидывая голову, выгибаясь еще сильнее, начиная подаваться навстречу, когда удается уловить его ритм. У неё руки дрожат, да, собственно, и ноги тоже, и когда она чувствует его пальцы, скользнувшие с талии сначала на живот, а затем ниже, прикоснулись к её плоти, лаская самую чувствительную точку, то не выдерживает – вскрикивает от вспышки острого удовольствия и тут же падает лицом на кровать, потому что руки подвели, но пальцы всё равно продолжили сжимать простынь, комкая её, грозясь разорвать в клочья от нестерпимо-невыносимого блаженства, что этот мужчина заставляет её испытывать.              - Джеймс… - стонет она на выдохе срывающимся голосом. – Джеймс, м-м-м… Пожалуйста, Джеймс, я хочу ближе к тебе…              Просит.       Умоляет его.       Даже не понимает, что вышибает из него дух своим сладостным голосом.              Он мотает головой, чтобы окончательно не лишиться рассудка, и прозрачные капельки пота срываются с подбородка и кончиков взмокших волос.       Берет её за плечо и резко поднимает, прижимая мокрой спиной к своей не менее вспотевшей груди, перехватывает поперек талии, не позволяя отстраниться, двигается в ней быстрее, хаотично, напрочь сбившись с пойманного раннее ритма. Она послушно продолжает выгибаться в его руках, помогая и ему, и себе получить желаемое, а он обхватывает её подбородок и грубоватым из-за нетерпения движением поворачивает голову к себе, тут же целуя, практически вгрызаясь в её губы, чувствуя, как внутри у неё начали сокращаться мышцы, слыша подтверждение этому в её срывающемся голосе, и осознавая, что сам более не в силах сдерживать своё вожделение…       

***

      Баки не может не улыбнуться тому, как Рита разомлела в его объятиях.       Уже поздний вечер, в пабе наверняка остались либо самые «крепкие» посетители, либо завсегдатаи, и они – лежащие в кровати этажом выше, накрытые покрывалом постольку-поскольку, и приходят в себя после произошедшего безумия.              - Ты как? – заботливо спрашивает он, поглаживая плечо женщины, что устроилась у него под боком, положив голову на грудь.              - Лучше, чем когда-либо, - утомленно выдыхает она, даже не открыв глаза, продолжая нежиться в объятиях своего мужчины.              - Знаешь… - задумчиво тянет Джеймс, мимолётно прикоснувшись губами ко лбу женщины. – О таких вещах надо предупреждать заранее.              - О каких? – без особого интереса спрашивает Рита, продолжая наслаждаться сладким послевкусием соития.              - О том, что я у тебя первый.              Женщина моментально распахивает глаза и подрывается на месте, приподнимаясь на локте. Смотрит на него, хмурится, поджимает губы и совсем, совсем, совершенно недовольна.              - Брось, ты же не думала, что я не замечу? – цокает он, закатывая глаза. Но затем видит её не изменившееся выражение лица и понимает, что именно так она и думала. Что он вообще не должен был быть в курсе того, что она не знала мужчины до него. Что лишь ему было позволено прикоснуться к ней, разделить с ней ложе, сделать её женщиной. – Кхм, насколько чревато говорить, что моё эго взлетело до Олимпа?              - Чревато. – Короткий, максимально лаконичный ответ.              Баки хотел бы состроить испуганное выражение лица, но не мог – широкая улыбка на лице мешала, а стереть её он никак не мог. Поэтому решил не терять время понапрасну и притянул Риту обратно в свои объятия, целуя в лохматую макушку.              - Не знаю, стоит ли спрашивать, но я никак не могу взять в голову: как же ты – не кто-нибудь, а ты! – ни разу не..? Ну, понимаешь? – поигрывая бровями, спрашивает он, искренне не видя логичного объяснения, почему эту красотку никто не пытался заполучить.              Да её наверняка желал каждый, кому посчастливилось увидеть! И никто не смог привлечь её, кроме двадцатишестилетнего сержанта из Бруклина, выходца из самой обычной американской семьи, у которого, по сути, нет ничего за душой, кроме офицерского звания и смазливой мордашки? Звучит как сюжет для женского романа – красиво, но нереалистично.              - Отвращение, - звучит в тишине её голос, заставляющий Джеймса растерять былое веселье. – Мне было мерзко, поэтому никто не прикасался.              - Почему? – тихо спрашивает Барнс, совершенно не рассчитывавший на подобный ответ.              - Я красивая, - говорит она как само собой разумеющееся. Не хвастается, не упивается самодовольством, просто констатирует факт. – Это привлекало многих, а сила, какой видел её ты, у меня была не всегда. Спасал юный возраст – меня не трогали, ожидая, пока я подрасту и… оформлюсь как женщина. Но для меня никогда не было секретом, для чего я нужна. Меня готовили для определенного мужчины, обучали с юности, как быть идеальной для него. И мне было мерзко от всего этого.              Джеймс пораженно молчал, не зная, что ответить, лишь сильнее прижал к себе свою Риту. Он и подумать не мог, что её красота могла сыграть с ней злую шутку, но ведь если подумать – поистине красивая женщина даже на сегодняшний день считается чем-то вроде эксклюзивной «дичи для охоты», которая после поимки становится не только усладой для глаз и души «охотника», но и бесценным аксессуаром.       В разных странах разные нравы, Джеймс не особо разбирался в чужой культуре, зато сейчас как никогда ясно осознавал, что Рита не из США. И примерять на неё модель американской жизни и нравов – глупо.       Она сказала, что её спасал юный возраст, что её не трогали, выжидая, что она знала, для чего нужна. С юности… Боже, с юности! Прав был Жак, когда спрашивал, что за варвары растили Ласку. Именно, что варвары. Девочек нужно растить, приучая к мысли, что они маленькие принцессы, а не будущие подстилки непонятно для кого, кому еще и угодить нужно.       Джеймсу самому становилось мерзко по мере осознания того, что ей пришлось пережить в столь нежном возрасте. У него в голове возникают теории – одна ужаснее другой. Сюда же припоминает её реакцию, когда он впервые увидел её глаза, и настороженный вопрос, не пугают ли они его. Наверняка, ей и за это доставалось.       Лишь то, что её первый раз был только что с ним, не позволяло ему допустить самую страшную мысль, что ей пришлось пережить насилие. Видимо, обошлось. Слава богу, обошлось…              - Не нужно вспоминать об этом, если не хочешь. Я ни за что не буду заставлять тебя рассказывать, - негромко говорит он, продолжая обнимать Риту.              - Сила проявилась в полной мере, когда ко мне решились прикоснуться. После – никто больше не рисковал. Чревато. Конкретно это я люблю вспоминать, - честно признается она.              - Однако, несмотря на отвращение и то, что тебе мерзко, со мной ты была по собственной воле, будучи при всей своей силе, - невзначай говорит Барнс. Ему было жизненно необходимо произнести вслух этот факт. – Забудь про Олимп – я уже пересёк орбиту Нептуна.              - Ты сейчас пересечешь окно в свободном полёте.              - …и взлечу в небо на крыльях любви.              Тихий смех срывается с женских губ, и Баки каждый раз чувствует себя супергероем, когда ему удается хоть немного рассмешить эту женщину. Свою женщину.              Разомкнув объятия, он немного отодвигается, чтобы повернуться на бок, лицом к Рите, и подпереть рукой голову.              - Когда мы встретимся в следующий раз? – спрашивает он, погладив костяшками пальцев нежную кожу девичьей щеки.              - Не знаю, - прикрыв глаза, честно сознается она. – Но если я срочно понадоблюсь – обратись к Максу, у него всегда есть способ связаться со мной.              Джеймс недовольно фыркает, когда слышит имя другого сержанта.              - Возможно, я себе всякого напридумывал, но Гай как будто меня недолюбливает, - озвучивает он свои ничем неподкрепленные подозрения. – И это он еще не знает, что мы с тобой знакомы.              - Он любит только себя, - лаконично отвечает Рита.              - Мужская интуиция подсказывает мне, что для тебя он всё-таки сделал исключение.              - Со мной лучше дружить – он это знает, поэтому не рискует недолюбливать.              - Чревато? – со смешком спрашивает Баки, используя слово, которое идеально описывает Риту во всех смыслах.              - Схватываешь на лету.              Игра в гляделки с подрагивающими от желания расползтись в улыбку губами долго не продлилась, они вновь слились в поцелуе, словно того, что уже было между ними, на сегодня не хватило. Целуя её раз за разом, Джеймс мягко подминает Риту под себя, гладя ладонью стройное женское тело, пока не прикасается к животу и не замирает, резко прерывая поцелуй, когда одна очень дельная мысль посещает его голову. Хотя мог бы давно об этом подумать, а не только что… Например, когда кончал в неё, даже не озаботившись возможными последствиями. Он, наоборот, жадно прижимал Риту к себе, не покидая её тепло, пока последняя дрожь не прошлась по телу, вырывая изо рта хриплые стоны, перемешанные со звериным рычанием.              - Что случилось? – спрашивает она, заметив заминку Джеймса.              - Я… просто я… - мямлит он, подрастеряв былую уверенность. – Кхм-кхм, я хотел сказать, что если вдруг после того, что было между нами сегодня… ну знаешь, если вдруг что-то случится, - тянет Барнс, погладив её живот, стараясь намекнуть ей, о чем он говорит. – Ты не молчи, ладно? Говори сразу. Я-я готов. То есть я возьму на себя всю ответственность. И вообще…              Она накрывает пальцами его губы, призывая замолчать.              «Вдруг что-то случится»              Это называется «беременность», мальчику двадцати шести – если на его жетонах была правильно указана дата рождения – лет уже пора бы знать это слово. Готов он… Да Барнс сам как большой ребёнок!              - Ничего не случится, выдохни, - уверенно говорит она ему, убирая руку с его губ.              - Почему? – удивлённо, растеряно, и даже слегка расстроено спрашивает сержант, вряд ли осознавая смысл собственного вопроса.              Рита думает, стоит ли сейчас перегружать ему голову рассказами о своей способности к созданию силовых полей, и что она владеет этим настолько виртуозно, что создать барьер-препятствие внутри собственного тела для неё не проблема?       Смотрит на него, вспоминает поговорку «меньше знаешь – крепче спишь» и решает закрыть вопрос другим способом.              - Слежу за своим лунным циклом. Сегодня безопасно.              - Причем здесь луна? – не улавливает суть Джеймс.              Рита тяжело вздыхает, не веря, что ей действительно придется объяснять такие вещи мужчине. Ладно бы еще с женщиной пришлось говорить об этом, а тут… В её время это считалось стыдобой, да и сейчас не особо принято говорить об этом с мужчинами, если только они не медики.              - Лунный цикл, женский цикл, регулы, менструальный цикл, - начинает она перечислять синонимы. – Тебе что-то из этого знакомо?              - Про последнее слышал. Оу… - приходит к нему понимание, отражающееся на щеках краской смущения и неловко отведенным в сторону взглядом. Вновь ложится рядом с ней и подпирает рукой голову, задумчиво хмурясь. – Подожди, а разве в это время не нельзя? Прямо вот совсем.              - Ты путаешь две совершенно разные вещи.              - Виноват. Я не большой специалист во всём этом… женском. Постой-постой, а у вас что, есть еще какие-то «вещи», помимо… ну… основной?              Похоже, разговору быть. Хорошо хоть наедине, а не на людях. Называется «не хотела перегружать ему мозг».              - Женский цикл – это время, в среднем двадцать восемь дней, практически совпадает с продолжительностью лунного цикла, поэтому их с древности используют как синонимы. Когда «пошел отсчёт», первые несколько дней этого повторяющегося цикла представляют собой то, когда «прямо вот совсем нельзя», как ты выразился. Несколько дней спустя после этого наступает тот период цикла, когда при удачном стечении обстоятельств можно попытаться забеременеть, а заканчивается этот период ровно в середине цикла одним единственным днём, наиболее благоприятным для зачатия. Затем всё постепенно сходит на «нет». Цикл начинается заново, когда снова становится «совсем нельзя», и так будет повторяться, пока не наступит либо беременность, которая протекает по своему собственному циклу, либо старость. Общая концепция ясна?              На что Джеймс медленно кивает, стараясь переварить информацию. Признаться, не думал он, что у женщин всё так мудрёно… Всегда считал, что они там как-то по-своему интуитивно всё знают и предугадывают, возможно что-то даже колдуют словно ведьмы, а на деле прямо математика какая-то, с цифрами, подсчетами… Интегралов только не хватает.       Хорошо, он родился мужчиной, и ему не нужно напрягаться с чем-то подобным. Он бы свихнулся всю жизнь подсчитывать каждый божий день, сопоставляя его с календарём, чтобы не упустить момент икс, которых, как оказалось, как минимум четыре в месяц: «совсем нельзя», «можешь попытаться», «лови удачу за хвост», и разбросанные где-то между всеми ними «точно безопасно!». И так всю жизнь… Ужас какой.              - Сегодня неблагоприятный день для зачатия, поэтому я могу выдохнуть, - выстраивает он в логическую цепочку полученную информацию, самостоятельно сделав правильный вывод.              На этом разговоры были закончены, а прикосновения и нескончаемые поцелуи возобновились.              Но хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. У Джеймса есть обязательства, он должен вернуться на военную базу. Кое-как отмазаться от выговора за нарушение комендантского часа получится, но объяснять своё отсутствие в течение всей ночи, если он останется с Ритой, будет очень и очень сложно, даже Стиву при его теперь уже официальном военном звании капитана не спустят подобное с рук.       Поэтому Барнсу пришлось оторваться от своей женщины и начать одеваться.              Завязывая шнурки на ботинках, Джеймс изо всех сил сдерживался, чтобы не обернуться и не посмотреть на то, как его Рита, обмотавшись покрывалом поверх обнаженного тела, сидела на кровати и пристыженно пришивала две пуговицы к его рубашке, которые сама же оторвала в порыве страсти, когда снимала, вернее сдирала её с его плеч.       Хитрая улыбка не покидала лицо сержанта с того момента, как он поднял с пола найденную пуговицу и, рассмотрев её, с удивлением понял, что точно такую же видел на своей офицерской рубашке. А увидев на той самой рубашке пробелы с не хватающими пуговицами, окончательно сопоставил факты и, еле сдерживая смех, продемонстрировал их женщине, что пристыжено отвела взгляд в сторону.       Он не знал, умеет она шить или нет, но Рита, протягивая руку, дабы он дал ей рубашку и пуговицы, сама напомнила ему, что её мать вообще-то была швеей, и чему-то да научила дочь. А одну иголку и небольшой отрез белой нитки она на всякий случай всегда носила с собой в кармане униформы в металлическом коробке. Правда, иголка была хирургическая, а нитка стерильная для наложения швов, но ничего.              Вернувшая свой первозданный вид и ровный ряд пуговиц рубашка приземляется ему на колени, а самого Джеймса обнимают со спины нежные женские руки, пока губы покрывают невесомыми поцелуями его шею и плечи.       Он в наслаждении прикрывает глаза, думая о том, что такими темпами не захочет уходить из этой комнаты вообще никогда.              - Ты вступил в команду Роджерса, - припоминает она разговоры за столиком паба, прижимаясь щекой к его плечу, руками обхватив торс. – Держитесь друг друга, по одному – пропадёте.              - Стив звал в команду Гая, но тот отказался.              - У него есть свои планы, но какие – мне неизвестно.              - Сопляк хотел и тебя позвать.              - Почему не позвал?              - Он был уверен, что ты, как всегда, промолчишь и проигнорируешь его предложение. – На что Рита согласно кивает, подтверждая эти слова. – К тому же, ты оказалась женщиной, ему совесть не позволила бы втянуть тебя. Да и я не допустил бы этого.              - Втянуть? Джеймс, не будь наивным. Ты видел меня в деле. Это не врожденные таланты.              - Я знаю, но не могу не волноваться о тебе, - признаётся Барнс, поднимаясь на ноги и надевая рубашку. – Можешь считать меня сколько угодно глупым, неразумным и наивным, но я не могу не желать, чтобы моя женщина была в полной безопасности, - продолжал он с тщательно скрытым в голосе волнением, не глядя на Риту, делая вид, что полностью сосредоточен на застегивании пуговиц.              Поправив всё и одернув манжеты на рукавах, он поднимает голову, чтобы найти свой китель, и тут же натыкается на него взглядом – Рита протягивала ему нужную вещь, стоя напротив, другой рукой придерживая на груди покрывало.              - Я не считаю тебя глупым, неразумным и наивным. Ты хороший сержант, умелый солдат, и очень добрый человек, - говорит она. – А твоё отношение ко мне лично не оставило равнодушной даже такую как я. И я тоже волнуюсь за тебя, Джеймс. Больше, чем ты можешь себе представить. Пожалуйста, будь осторожен.              Он не может отвести от неё взгляд. Берется рукой за протянутый китель и резко дергает на себя, сразу же ловя в объятия свою Риту, чтобы запечатлеть на её губах поцелуй – последний на сегодня, преисполненный всеми чувствами, что одолевали обоих, всей надеждой на следующую встречу, и всеми обещаниями, что вновь сведут их вместе в будущем.              Он покидает её комнату, у самой двери сорвав еще один быстрый короткий поцелуй, до последней секунды не расцепляя их пальцы, всем своим видом показывая, что не хочет уходить, но, увы, не имеет выбора.              Рита прислоняется лбом к закрывшейся двери, шумно выдыхая. Какой-то странный мандраж пробирает всё тело, кончики пальцев похолодели, а воздуха в комнате будто перестает хватать.              Это ощущение, забытое так давно… Это ненавистное ощущение, которое она хотела бы никогда не вспоминать вновь…              Страх.              Только в этот раз не за маленькую беспомощную себя.       Она боится за него. За своего Джеймса.              Сглотнув, она направляется к окну и открывает его, впуская в комнату вечернюю прохладу, которая остужает голову и обострившиеся после долгого застоя чувства.              Ей следует попытаться отдохнуть. Завтра с утра нужно быть у Бетти, дабы проведать юного Эрика и заодно взять у женщины оставленные Максом координаты других обнаруженных им мутантов, которых нужно спасти.       

***

      - А я говорю: «Не понимаю, из-за чего весь сыр-бор?», и тут оно как рванёт! Я метра на три отлетел, ха-ха-ха, - заливался смехом Говард Старк, сидя в пабе и попивая виски. – Ох, Вы были правы, Макс… То есть сержант Гай. Работа – это хорошо, но и отдыхать тоже нужно. Сейчас я готов благодарить Вас за то, что Вы вытащили меня из лаборатории в этот паб.              - Не стоит благодарности, мистер Старк, и можете обращаться ко мне просто по имени, если так удобнее, – добродушно улыбается Гай, давая знак бармену, чтобы он повторил напитки. – Да-а, наука – штука сложная, и сильно выматывает даже таких гениев как Вы. Особенно, когда приходится иметь дело с чем-то доселе невиданным.              - По́лно, Макс! Просто Говард, - кривится Старк от всего этого официоза. – Но в остальном согласен. Образец технологий, который принёс Капитан Америка с завода ГИДРЫ… Признаюсь, я с таким еще не сталкивался. Оно не работает по известным нам законам физики, но абсолютно точно обладает огромным потенциалом энергии… Огромным, понимаете, Макс? И это лишь образец! А представьте, на что способен источник, на основе которого были созданы эти технологии? Это способно перевернуть весь мир, - уже намного тише добавляет Говард, наклонившись к уху Макса, словно две секретничающие подружки. – Ох ты ж чёрт… - одергивает себя Старк, прикрывая кулаком рот и взволнованно озираясь по сторонам. – Мне вообще-то нельзя об этом говорить.              - Не переживайте, я унесу всё услышанное с собой в могилу, – тут же успокаивает его Макс, используя телепатическое воздействие, чтобы приглушить чужую тревогу и осторожность. Им же он пользовался, чтобы вытянуть Старка на отдых, и помочь изобретателю разговориться, особенно это касается того, о чём ему ни в коем случае нельзя было говорить. – Говард, могу я задать Вам несколько наглый вопрос?              - Только если он не касается моей личной жизни, - усмехается ученый, делая глоток из своего стакана.              - Личной жизни – нет, но лично Вас – еще как, - заходит издалека Макс, не прекращая сиять вежливой улыбкой, натянутой поверх хитрой ухмылки. – В принципе ни для кого не секрет, что Stark Industries славится производством оружия, новейших технологий и гаджетов, в том числе поставляющихся в распоряжение американской армии. При этом компания считается частной, а не государственной, хоть некоторые проекты и финансируются из госбюджета, а это значит, что выбор партнеров остается всецело за руководством компании, - говорит Гай, на последнем слове бросив выразительный взгляд на своего собеседника.              - К чему Вы ведёте, Макс? – слегка хмурится Говард, силясь уловить скрытый смысл в словах сержанта, но тот без конца ускользает от него.              - У меня есть один проект в разработке, - не таится Гай. – Ничего особенного, но подготовки требует тщательной. Вот я потихоньку и начинаю налаживать связи, вникать в тонкости дела, советоваться с более знающими людьми, можно даже сказать коллегами.              - И Вы хотите предложить мне вложиться в Ваш проект в качестве инвестора? – хитро улыбается Говард, наконец-то поняв суть разговора.              Макс едва сдержал насмешливое фырканье, спрятав его за своим бокалом вина. «В качестве инвестора», хах. Скажет тоже…              - Что Вы, что Вы, - улыбается Гай. – Инвесторы мне и даром не нужны. Я, знаете ли, имею свой собственный капитал, накопленный долгими годами упорного труда. – Мысленно делает ремарку, что от того, что труд незаконный, он не становится менее упорным. – Ну и родословная, не буду скрывать, сделала не последний вклад в мой кошелек. Но вот партнёрами, с которыми можно заключить официальный законный контракт о поставке разнообразных «игрушек» за оговоренную сумму, я, увы, не обзавелся в том количестве, в котором хотелось бы. – И снова он оставляет при себе маленькую ремарку о том, что «официальный» и «законный» употреблены в значении «добровольный», а не в общепринятом. Потому что для Голода существовал лишь один закон – он сам. – Что скажете, Говард?              - Пока идёт война, я всецело предоставлен Стратегическому научному резерву, - моментально даёт ответ Старк. – Но, когда всё это закончится, думаю, нам надо будет встретиться в более спокойной обстановке, например в моём кабинете в главном офисе Stark Industries, и обсудить все детали Вашего так называемого проекта. Вы мне искренне нравитесь, Макс, хоть я и знаю Вас меньше месяца. Не хочу хвастаться, но у меня очень хорошая чуйка на людей и на перспективные проекты. Пока ничего не обещаю, но думаю, мы найдём точки соприкосновения, - улыбается Говард, протягивая руку для рукопожатия.              - Непременно, - ответно улыбается Макс, крепко пожимая протянутую руку, после чего тепло прощается со Старком, который понял, что если не уйдёт сейчас – уснёт прямо на барной стойке. Переутомление и алкоголь не лучшее сочетание.       Проводив Старка до выхода, заодно внушив ему мысль не останавливаться и не засыпать, пока не дойдёт до своей койки, Макс возвращается обратно в паб.       - Чуйка у него, как же, - фыркает Макс, делая еще один глоток разбавленного водой вина. – Я и есть твоя чуйка, бестолочь усатая.              В принципе Говард Старк был не таким уж плохим, Макс ему даже симпатизировал в некоторой степени, но ровно настолько, чтобы снизойти до него и воротить какие-то дела совместно. Старк умён – этого не отнять, изобретателен, влиятелен и богат, но что важнее всего – производит и поставляет оружие, военную амуницию и прочие полезные штучки. А Максу именно это и нужно, потому он делает в своем мысленном списке всего необходимого для проекта пометку «плюс один», обозначая таким образом, что вопрос с оружием тоже решен.       Для Макса – решен, а значит и для Старка тоже, вне зависимости от желания последнего.              Допивая вино, Гай замечает в поле зрения неожиданного гостя – сержант Джеймс Барнс собственной персоной спускался по лестнице с верхнего этажа.       Брови Макса приподнимаются, а глаза удивлённо округляются. Он думал, что все солдафоны уже разошлись по койкам, и тут на тебе! Шастает совсем один потерянный принц.              - Барнс! – окликает его Гай.              Тот вздрогнул, не ожидая наткнуться на знакомых, но видя отсалютовавшего ему пустым бокалом Макса, успокаивается и подходит к нему.              - Ты чего здесь до сих пор? – первым заговаривает Баки, одергивая ворот кителя.              - Проверяю на прочность свою печень, - шутит Гай, вертя в руке бокал из-под алкогольного напитка, намекая на то, что он делает, находясь в пабе. – А ты?              - Да так… дела были, - неопределённо отзывается Джеймс, неосознанно потерев рукой шею, из-за чего ворот рубашки сдвинулся в сторону.              - О-хо-хо, вижу я, какие дела, - многозначительно тянет Гай, заметив на шее сослуживца алые отметины засосов. – Молодец, боец, времени даром не терял!              - Пошёл ты, - ворчливо отзывается Баки, тоже поняв, как именно умудрился оплошать, и запоздало поправляя воротник рубашки.              - И пойду, заодно как-нибудь передам пламенный привет твоей куколке, про которую ты сладко пел, что хочешь на ней жениться, - открыто начинает ржать Макс под молчаливый убийственный взгляд Джеймса.              И если бы он не выпил столько вина за вечер, если бы не считал, что копаться в мыслишках Барнса, вытряхивая на свет всё его «грязное бельё», ниже его достоинства, и если бы банально не ленился использовать свои способности, то веселья у Голода заметно поубавилось бы.              Но так как все «если бы не» разбиваются о реальность, где царило «потому что да», Макс бросает на барную стойку деньги, расплачиваясь за всё выпитое, и едва ли не пританцовывая идёт с Барнсом на выход, собираясь вернуться на базу.              - Ну скажи, она хоть стоила того, чтобы повести себя как лживая свинья? – как ни в чем не бывало с весельем в голосе тянет Макс.              - Проспись, пьянь, - не идёт на уступки Барнс.              - Ну да… Ты, смотрю, уже проспался, то-то бодрый такой. Видимо, всё же стоила того.              Барнс останавливается. Ждёт, пока остановится Гай и повернётся к нему лицом. И всё-таки Джеймс верит своей мужской интуиции…       Паскудная ухмылка расцветает на физиономии сержанта, а сам он подходит вплотную к насмешливо выжидающему Максу, после чего приближается к его уху, словно собирался поделиться секретом, который никто не должен услышать, и с притворной заботой тянет…              - Ты бы слюной подавился от зависти.              После чего Баки отстраняется и с чувством выполненного долга продолжает путь.              - Ах да, и еще… - будто вспомнив что-то, бросает через плечо Джеймс. – Считай, ты приглашен на свадьбу в качестве почетного гостя.              - Отлично, притащу с собой фотоаппарат, чтобы запечатлеть лица молодоженов, когда случайно вскроется нелицеприятная правда.              - Уверен, что запечатлеть надо будет выражение твоего лица, когда увидишь мою куколку.              На том и завершили свой содержательный диалог.