«Храбрый, но глупый»

      Вынув из механизма тонкие металлические отмычки, бывшие когда-то невидимкой и шпилькой, стянутые у какой-то растяпы с кофейного столика, пока та поправляла прическу, считая ворон, женщина открывает дверь и беспрепятственно входит в чужую квартирку, сразу же запирая за собой замок теми же отмычками.       Внутри царит лёгкий беспорядок, придававший ощущение некоего уюта, что лишь подтверждало, что помещение жилое. Хозяин дома пока еще не вернулся, и к большому сожалению, тетрадь со всеми более-менее ценными записями он всегда носит с собой.              Не желая терять время, женщина приступает к обыску. Аккуратно, без резких движений, профессионально. Ставя всё взятое обратно на место в то же положение, чтобы не было даже подозрений в том, что в квартире кто-то был, хотя в подобном подходе, как и в спешке не было особого смысла – доктор Эрскин теперь редко возвращается в дом, проводя всё больше дней на секретной военной базе, название и местоположение которой пока еще не удалось вычислить.       Доктор был умным человеком: все свои старые записи он уничтожил, свежие всегда носил с собой и практически не выпускал из рук, а поистине ценные держал исключительно в голове. Первое было бесполезным – всё старое уже давно добыто, второе не так легко заполучить – Эрскин под круглосуточной охраной американских военных, у которых нашел убежище, когда бежал со своей родины, развязавшей войну со всем миром, а чтобы добраться до третьего нужно быть телепатом, потому что ученый не расколется ни под какими пытками и не выдаст формулу, а шантажировать его уже нечем – семья давно убита нацистскими солдатами по приказу того, на кого он раньше работал, от кого потом бежал в США.              Площадь квартиры была небольшая, поиски в принципе не заняли бы много времени, но отсутствие какой-либо зацепки удручало. Еще раз пройдясь взглядом по помещению, она пыталась найти подсказку. Хоть что-нибудь, что навело бы на след гончую в обличии человеческой женщины.              Глаза зацепились за газету, небрежно торчащую из второго ящика письменного стола.       Вытянув предмет так, чтобы не порвать случайно страницы, женщина вчиталась.       Газета была выпущена в прошлом месяце, сейчас она уже старьё с неактуальной информацией, но, листая страницы, внимание привлекла неаккуратно поставленная синими чернилами точка возле одной из колонок. Смазанная, неаккуратная, словно её поставили неосознанно, пребывая в глубокой задумчивости, а увидев – резко отдернули руку с ручкой, чтобы не заляпать газету еще больше.              Прямо возле статьи, где Говард Старк анонсировал грядущую в следующем году первую выставку Stark Expo, которая пройдёт в Нью-Йорке.              Говард Старк – еще один гений. Инженер, учёный, изобретатель не только технологий будущего, но и оружия. Торговец смертью. Того же поля ягода, что и сам доктор. Вероятность того, что они держатся вместе, огромна.              Значит, Эрскин работает со Старком в одной команде? Что ж, разумное решение. Руководство у них, вероятно, тоже одинаковое. И лаборатории у них наверняка на двоих. Где один – там и второй.              Вернув газету на место в том же виде, в котором достала её, женщина собиралась было покинуть ставшую бесполезной квартиру, но замирает, услышав подозрительный шорох по ту сторону, а затем едва слышные шаги, что с каждым разом становились всё ближе и отчетливее.              Молниеносно передислоцировавшись в соседнюю комнату, которая представляла собой небольшую скромную кухню, женщина быстрыми движениями бесшумно открывает ящики тумбы с кухонной утварью, пока не натыкается на маленький нож для нарезки овощей и фруктов.              Маленький, абсолютно во всех смыслах убогий, но острый, а большего и не нужно.              Взяв нож обратным хватом, она задвигает ящики обратно, минимизируя следы своего пребывания, после чего отходит к стене и прижимается к ней спиной, прячась за открытой дверью, заслонявшую её, но не слишком близко к ней, чтобы её не было заметно через узкий проём между косяком и собственно дверью.       Проверяет, чтобы нигде вокруг не было предметов, которые могли бы выдать её с помощью отражения на манер зеркала, следит, чтобы на неё не падал свет солнца через окно и не отбрасывал тень, а затем лишь выжидает.              Стук в дверь и молчание в ответ.       Повторный стук – уже более быстрый и сильный, судорожный, что вызывает на губах женщины лишь усмешку.              - Здесь есть кто-нибудь?! – раздается за дверью тонкий женский голосок, полный мольбы. – Пожалуйста, откройте! Прошу, помогите мне!              Усмешка на лице женщины становится явнее.       Ну что за дешевый трюк? Когда такая уловка сработала в последний раз? В каменном веке?              - Умоляю! Помогите!              - Отойди, - слышится приглушенный мужской голос.              Секунда – и замок двери выбивают двумя выстрелами, после чего с ноги выламывают её.              Идиоты только перепугали соседей, которые наверняка уже побежали прямиком к полиции. Отсчёт времени пошёл…              Спешные шаги по квартире, судя по звуку – три человека.              - Его здесь нет, - раздается ставший знакомым женский голос. Уже не такой напуганный и беспомощный, а вполне себе уверенный и жестокий.              - Обыщите здесь всё, хоть какие-то зацепки наверняка остались, - командует мужской голос. – Он не мог уйти далеко, а выехать из страны – тем более. Наверняка бродит где-то в городе под охраной агентов.              Ориентируясь по звуку, женщина «следит» за происходящим, слыша, как эти недоумки переворачивают всю квартиру вверх дном, наследив за собой так, что стыдно должно быть.       Понаберут вот таких по объявлению, а ей потом подчищать эти полчища кретинов. Не сказать, чтобы ей это не нравилось… Когда-то господин научил её, что испытывать к этим тщедушным существам ненависть – всё равно, что признавать их равными, что они достойны лишь жалости и снисхождения. Слабые умирают, сильные остаются – таков закон природы, что сама создала нас такими – превосходящими людей, а значит, именно нам решать, кому из них жить, а кому умереть – привилегия, дарованная по праву силы.              Женщина не испытывала ненависти, но по праву сильнейшего решила чужую судьбу.              Один из наёмников – или агентов? Хотя какая разница? – направился в сторону кухни.       Рука крепче сжала в руке нож.              Мужчина осторожными шагами зашёл на кухню, осматриваясь и держа в руке пистолет в боевой готовности.              Прежде чем он успел обернуться, чтобы проверить помещение за своей спиной, женщина бесшумно подкралась к нему со спины, резким движением зажала ладонью его рот и утянула за собой за дверь, тут же нанося серию быстрых ударов ножом в шею – в месте проекции крупных сосудов, из которых тут же чуть ли не фонтаном хлынула алая кровь – из артерии, а вниз с меньшим напором потекла кровь из вены, мгновенно пачкая рубашку и пиджак человека, что не мог даже толком вскрикнуть из-за руки, сжимающей его рот и нос с нечеловеческой силой, не позволяя вырваться ни звуку.       Она знала, куда бить и как. Три удара в крупную артерию, два в вену чуть меньшего калибра – классика, можно сказать золотой стандарт, когда надо действовать быстро и тихо. Трахею задевать нельзя – хрипеть начал бы, задыхаясь, а так просто тихо истечет кровью.              Подхватив стремительно слабеющее тело, чтобы оно не рухнуло, создав ненужный шум, попутно перехватив из ослабевшей руки пистолет, она аккуратно и мягко укладывает человека на пол, хладнокровно оставляя умирать.              Бросив быстрый взгляд через щель между дверью и косяком, она видит примерное расположение двух оставшихся – еще один мужчина и женщина, вероятно та же, что жалобно скулила под дверью, якобы зовя на помощь.              Перепроверив заряд в пистолете в одной руке, играючи подкинув нож в другой, перехватывая его удобнее для броска, она стремительно выходит из своего укрытия, появляясь в гостиной.              - Мюллер, ну что ты там..? – начинает было женщина, но давится последними словами, когда ей прямо в голову прилетает нож, пробивая череп – с такой силой он был брошен, и по рукоять вонзается прямо в мозг.              Женщина даже рухнуть не успела, когда в её напарника трижды выстрелили, сначала метко прострелив колено, затем – левое плечо и правое запястье, из-за чего пистолет выпал из ослабевших пальцев мужчины.              Два тела одновременно рухнули на пол, заливая его кровью: одно уже мёртвое, другое пока еще живое.              Шаги, раздавшиеся в доме, были неспешные, но твердые и уверенные, напоминавшие поступь предвестника конца. Для раненного мужчины она им и была, он иллюзий не строил.              Присев возле него на корточки, она приставляет к его лбу дуло пистолета, давая лишь один шанс.              Мужчина зло поджимает губы, держась обеими немеющими руками за простреленное колено. Он уже знал, что нежилец, и какую бы информацию ни выдал – его участь решена. Но даже будь иначе, он бы не стал торговаться, потому что верен тем, кому служит.              - Hail HYDRA… - цедит сквозь зубы он, слыша звук выстрела напоследок.              Капля крови случайно попала на стекла очков-авиаторов на лице женщины, из-за чего та недовольно поджала губы, выражая свою брезгливость.              Парой быстрых движений проверив карманы брюк и пиджака убитого, а также лацканы, она не находит ничего интересного, кроме металлического круглого значка небольшой формы, изображающего череп с шестью щупальцами, чьи концы были причудливо закручены.       Проверив двух других головорезов, она находит идентичные и забирает их с собой. Позже разберется с этим, возможно даже выбьет ответы из Эрскина, ведь неспроста эта троица вломилась в его временное жилище.              До приезда полиции остается еще секунд тридцать, минута – максимум, она должна успеть…              Вернувшись на кухню, женщина подходит к крану и открывает воду, после чего снимает с лица очки и моет заляпанное каплей крови стекло под водой, заодно очищает кожаные дамские перчатки, испачкавшиеся возле запястий и пальцев. Закрывает воду, вытирает руки попавшимся под руку вафельным полотенцем, педантично протирает очки и возвращает их на место.              Выходить через парадный не будет – в окне видит, что сотрудники полиции уже прибыли и заходят в дом, поэтому направляется в спальню, где есть еще одно окно, выходящее на сторону переулка между домами.       Она помнит, что находится на пятом этаже – над такими пустяками даже думать глупо.       Поднимает оконную раму и, не медля ни секунды, выпрыгивает наружу, без каких-либо травм или болезненных ощущений приземляясь на ноги, оставляя крошечную вмятину в брусчатке, которой была выложена улица, и, как ни в чем не бывало отряхнув подол платья, сразу же направилась прочь, пока её никто не увидел.              Тот наёмник сказал «ГИДРА». Она уже не в первый раз слышит об этом, но пока еще не собирала полную информацию по данному вопросу, были другие приоритеты, поэтому в данный момент может довольствоваться лишь разрозненными обрывками, добытыми то тут, то там. Известны лишь несколько фактов: первое – это как-то связано с нацистской Германией, второе – несколько лет назад в Австрии во время слежки она заметила точно такой же значок с черепом на кожаном плаще одного из высокопоставленных офицеров СС – редкостного отморозка Иоганна Шмидта, третье – именно на Шмидта раньше работал доктор Эрскин. От него последний и сбежал в Штаты.              Возможно, придется задержаться в удушливом Нью-Йорке подольше, чем она рассчитывала изначально.       

***

      1943 год, Нью-Йорк, открытие выставки Stark Expo              Мероприятие только началось, а людей уже было не счесть. Что будет чуть позже – страшно представить. Создавалось впечатление, что это не столько научная выставка, сколько ярмарка, которую открыли в качестве бонуса, или даже фестиваль, куда люди пришли повеселиться и ненадолго отвлечься от проблемы, нависшей над миром общей бедой. Но людям это нужно. Отвлекаться необходимо, потому что если ежесекундно жить в страхе, предаваться мыслям о плохом, то никакая воля не выдержит. А такие мероприятия… Одним они помогают просто расслабиться, у других подогревают научный интерес, а в третьих и вовсе укрепляется боевой дух.       Именно для последних на территории выставки один из павильонов был переделан под пункт вербовки добровольцев, в котором проводилось медицинское освидетельствование каждого желающего послужить своей стране.              Тихо выдохнув, Абрахам Эрскин прикрывает уставшие глаза, которые среди десятков и сотен лиц так пока и не разглядели идеального кандидата для участия в проекте «Возрождение», не нашли того, кто поможет всем им переломить ход войны.              Дав команду охранявшему его солдату, чтобы тот оставался снаружи, доктор заходит за одну из медицинских ширм, желая чуть-чуть посидеть на кушетке в тишине и мнимом одиночестве, чтобы перевести дух, всё-таки он уже немолод, весь день на ногах даётся ему тяжелее, нежели в двадцать лет.       Закрыв за собой ширму, доктор оборачивается, натыкаясь взглядом на одну из медсестер, стоявшую возле тумбочки, в соответствующей белой униформе: белые строгие туфли без излишеств, такое же белое платье-халат длиной до середины голени, нашивка с красным крестом на воротнике, белая шапочка с таким же крестом посередине, под которую были убраны короткие волосы темно-каштанового цвета, но чёлка всё равно падала на лоб и даже немного закрывала глаза за стеклами простых очков-половинок – вероятно, в таком насыщенном темпе работы, которая легла в последние годы на всех медицинских сотрудников, поддержание стрижки было последним, что заботило женщин. От остальных медсестёр её отличало лишь более строгое следование правилам гигиены, из-за чего на руках, как и положено по всем нормам эпидемиологической безопасности, были белые медицинские перчатки, а на лице – хлопковая повязка в качестве защитной маски.       Оставалось только похвалить за такое четкое соблюдение требований к спецодежде медицинских сотрудников.              Женщина сосредоточено раскладывала медицинский инструментарий на подносе, подготавливая его к осмотру следующего добровольца.              - Прошу прощения, мисс, – привлекает её внимание доктор. – Не могли бы Вы ненадолго предоставить мне эту зону в единоличное пользование? Хочется хотя бы минутку перевести дух, а это, кажется, единственная кушетка, оставшаяся незанятой нашими бравыми добровольцами, - с вежливой улыбкой просит Абрахам.              Медсестра отвлекается от раскладывания инструментария и кивает Эрскину, собираясь уходить.              - Спасибо, милая, - по-отечески обращается он к ней, с выдохом присаживаясь на кушетку.              Он действительно очень устал, раз не заметил, как в чужой руке блеснула сталь скальпеля, прежде чем женщина отошла от подноса.              Эрскин успел во второй раз вздохнуть, прежде чем его грубо схватили за галстук, натянув его так, что ткань стала петлей на шее мужчины, сдавливая дыхательные пути, а в подбородок уперлось острие лезвия.       Нужно всего одно движение, чтобы скальпель пронзил его голову.              Дёрнется – одно движение.       Пискнет – одно движение.       Начнёт махать руками – одно движение.              В мифе про Дамокла смертельная опасность висела прямо над головой главного героя, и от смерти его отделял лишь конский волос. Абрахама опасность, как оказалось, поджидала под подбородком, и преградой между ним и смертью являлась лишь собственная принципиальность.              Убедившись, что доктор – разумный человек, женщина медленно отпускает его галстук, держа скальпель в прежнем положении, после чего скользит освободившейся рукой внутрь пиджака судорожно сглотнувшего мужчины. Не найдя искомое, она перемещает руку в другую сторону, продолжая поиск, пока не находит во внутреннем кармане небольшую тетрадь-ежедневник с прикрепленной ручкой, которые вытаскивает наружу.              Продолжая удерживать скальпель в фиксированном положении, другой рукой удерживает ежедневник, пальцами раскрывая его и быстро просматривая содержимое нескольких страниц, открытых наугад.              Увеличение силы. Раскрытие потенциала. Проект «Возрождение». Сыворотка. Стратегический научный резерв. Суперсолдат. Поражение ГИДРЫ.              Вот оно! Сыворотка – вот, над чем работал доктор, за что его преследуют уже приличное количество лет все, кому не лень. Жаль, самой формулы нет, ведь наверняка именно её больше всего желал заполучить… начальник.       Но женщина всё же нашла, за чем охотилась больше года. Сопоставить то, что уже было известно, с прочитанным не составило труда.       Доктор работает в Стратегическом научном резерве вместе с Говардом Старком над проектом «Возрождение», цель которого создание с помощью сыворотки Эрскина так называемого Суперсолдата. Если проект будет успешен, то таких солдат будут штамповать пачками для армии, и это переломит ход Второй мировой в пользу США. По тому, что удалось выяснить за прошедший год, руководит всем этим научным «парадом» полковник Честер Филлипс, который построил для себя и своих проектов отдельную «песочницу», в которую посадил играться Эрскина и Старка, окружив их приличным количеством спецагентов и солдат для охраны.              Значит, Суперсолдаты… Любопытно. И насколько же они будут превосходить обычных людей? Настолько же, насколько она и ей подобные или еще больше? Но если это искусственное изменение организма, не значит ли это, что все они будут лишь фальшивками, выращенными в пробирке, а не истинными носителями гена X? Что если чистый ген Х в будущем будет вытеснен синтетической дрянью, что будет течь в жилах модифицированных людей?       Может, очень сильно модифицированных, но по-прежнему людей! Не мутантов.       Какая мерзость… Словно покрасить грязную вонючую крысу в белый и посадить к ухоженным белоснежным мышатам, говоря, что это тоже мышь, такая же как и остальные.              Не такая же! Никогда не будет такой же. Может они и относятся к одному семейству, но виды разные.              Осознание того, что лежало на самой поверхности, заставило в отвращении поджать губы, что не осталось незамеченным доктором. А женщина тем временем продолжала всё больше и больше осознавать очевидное: зачем тому, кто сейчас отдаёт ей приказы, эта сыворотка? Что он держит в своих лабораториях и подвале, к которым она не имеет доступ? Она работает на него не настолько давно, чтобы знать всё о его делишках, которые до этого момента и вовсе её не интересовали – она не по своей воле у него на побегушках, да и её дело приказы выполнять, а не совать нос не в свои дела. Но если он тоже издевается над природой, пытаясь создать каких-то не то гибридов, не то гомункулов, то это уже напрямую её дело. Возможно, он хочет усилить сывороткой Эрскина свои эксперименты, для того и послал её в Америку на поиски. Ведь он тоже ученый, да еще генетик, а насколько она может судить по своему жизненному опыту, все ученые – конченные мерзавцы.       Это омерзительно. Даже думать противно. Если бы их господин хотел искусственного прироста особенных, то сам наделял бы каждого встречного силой – у него была подобная власть. Но он искал особенных среди особенных, сильнейших, и лишь им позволял примкнуть к себе, даруя в награду за верность раскрытие всего потенциала, что имелся у каждого, и даже больше. Его целью было превосходство тех, кто уже рожден превосходящим, создан таким самой природой, а не слеплен наугад подручными средствами не пойми из чего. И один из тех, кто сам был выбран им, хочет теперь примерить корону бога? Возможно, господин предполагал такое развитие событий, поэтому и приставил когда-то её к нему в качестве «помощника», чтобы она казнила зарвавшегося мерзавца, если тот рискнёт укусить руку, которая его же и кормила.              Она это проверит. Обязательно проверит чуть позже, когда вернется в Англию.              А пока внимание вновь привлекли последние увиденные два слова в тетради доктора.       Вернув взгляд к Эрскину, напряженно следившему за каждым её движением, она неспешно убирает от него скальпель, приложив его к губам на манер пальца, настоятельно рекомендуя молчать. Разворачивает к нему раскрытую собственную тетрадь, после чего указывает кончиком скальпеля на слова, которые заинтересовали её больше всего.              - Кто Вы? – решается спросить Абрахам. Негромко, чтобы не привлечь внимание охранника, стоявшего за ширмой. Потому что в случае чего – самого доктора точно убьют раньше, чем доблестные солдаты успеют его защитить. В чем тогда смысл?              Но его вопрос остаётся без ответа, а скальпель еще раз, уже настойчивее указывает острием на слово «ГИДРА».              - Хотите знать, что такое ГИДРА? – понимает Эрскин, получая в подтверждение кивок. – С чего мне сотрудничать с Вами и делиться информацией? В условиях войны за это могут и под трибунал отдать, повесив клеймо предателя, а я пока еще не готов умирать.              Блеф чистой воды, всего лишь попытка прощупать почву, понять, кто перед ним стоит и прячет глаза за прядями челки и очков, отражавших свет светильников, не позволяя увидеть, что же за ними скрывается.       Он сам это понимает. Она тем более. Она требует не ту информацию, за разглашение которой могут арестовать. Разве что сама ГИДРА заставит молчать неугодных, ведь это её тайна, а не других, но это уже совершенно иная ситуация. И жизнь доктора по-прежнему не настолько ценна, чтобы она берегла её как зеницу ока. Его разработки и он сам – не одно и то же, а ей без разницы, что заполучить – первое или второе.              - Официально ГИДРА – научное подразделение нацистского штаба. По факту – военизированная террористическая организация на службе у Третьего рейха, - сдаётся Эрскин, делая выбор в пользу собственной жизни. – Они, как бы примитивно это ни звучало, стремятся к мировому господству. Любыми путями. В их рядах военные, инженеры, специальные агенты, чиновники, и все как один – головорезы каких поискать. Про их ученых и эксперименты, которые они проводят на людях, даже говорить не хочу, - скривившись на последних словах как от зубной боли, закончил он.              Женщина внимательно слушала, но когда поняла, что продолжать учёный не собирается, берет прикрепленную к тетради ручку, и прямо в ней же что-то пишет, после чего разворачивает к Эрскину, давая увидеть написанное.              «Иоганн Шмидт?»              - Руководитель ГИДРЫ. Чудовище, всё еще пытающееся притворяться человеком, но уже давно переставшее им быть, – без капли лжи отвечает Эрскин. – Зная его амбиции и необъятные размеры эго, я уверен, что в ближайшем будущем ГИДРА отделится от нацистской Германии и станет независимой организацией, подчиняющейся напрямую лишь Шмидту, а он в перспективе может сместить и своё начальство, захватив всю власть. Мне пояснить, о ком речь? – тактично уточнил ученый, стараясь сохранять спокойствие.              Женщина пропустила мимо ушей безвкусную колкость, задумавшись, одновременно с этим листая тетрадь, но не позволяя забыть об оружии в её руке.              - Могу я узнать, друг Вы всё же или враг? – пробует еще одну попытку Абрахам на свой страх и риск.              Женщина вновь что-то пишет в его тетради и поворачивает к нему.              «Что делает сыворотка с человеком?»              - Это государственная тайна, я не могу… - начинает Эрскин, но приставленный в этот раз к его глазу скальпель заставляет доктора сглотнуть и получше обдумать свои дальнейшие слова. – Она была разработана для улучшения человеческого тела и разума, - старается говорить максимально расплывчато, чтобы сказать обо всем и ни о чем конкретном. Ну усиливает и что? Тренировки со спортивным инвентарем тоже улучшают тело. Пусть равняет сыворотку с тренировочным залом, больше подробностей он не скажет. – Сыворотка усиливает все, что есть в душе человека, и на выходе хорошее становится великим, а плохое – ужасным, - добавил он философии, чтобы отвести подозрения о реальном эффекте сыворотки.              Скальпель перестает грозить мучительной болью и потерей зрения, но в тетради появляется новая запись.              «Сверхспособности?»              - В смысле даёт ли она возможность пускать молнии из рук или создавать огонь из ничего? – с нервным смешком уточняет доктор. – Это же химическое соединение, а не волшебное зелье.              Уголок губ женщины дернулся, изображая короткую, но крайне ироничную усмешку. Знал бы он, насколько реально то, над чем сейчас посмеивается.              Новая запись-вопрос, обращенная к ученому…              «Меняет гены?»              Эрскин хмурится, не понимая странных вопросов. Обычно противники трясли с него формулу, пределы возможной силы, которую даёт сыворотка, а не какие-то общие сведения. Тем не менее в ответ на вопрос он лишь отрицательно качает головой.              - Я не генетик, чтобы воздействовать на такие фундаментальные структуры. Моя сыворотка затрагивает лишь физико-химические биопроцессы в организме, но не на уровне ДНК. – Снова ответ из разряда «обо всём и ни о чем». Вон, опорожнение кишечника тоже физико-химический биопроцесс, может его сыворотка предназначена для этого? Пусть подумает о таком варианте.              Женщина отрывает взгляд от записей, и кажется её вполне удовлетворил полученный ответ, казавшийся самому Эрскину сплошной пустотой, отчего он не понимал, как этого может быть достаточно?       Она закрывает тетрадь, тем самым говоря, что у неё вопросы закончились, и протягивает её обратно владельцу, удивлённому подобным поступком. Вернувшись к тумбочке, она молча кладёт скальпель обратно на поднос, показывая этим действием, что сегодня убивать учёного не собираются, после чего поворачивается к нему лицом, сохраняя расстояние.       Тянется рукой к кармашку халата, из которого извлекает небольшой коричневый мешочек, и бросает его на кровать рядом с Эрскином.              Неплотно завязанная ткань раскрывается и на матрас вываливается около двадцати значков ГИДРЫ, некоторые из которых покрыты засохшей кровью.              Абрахам подрывается с места, словно чужая, давно засохшая кровь могла запачкать его собственные руки, которые и так были не без греха.              Глядя на женщину – убийцу – с невысказанным вопросом в глазах, он как и прежде ничего не получает в ответ.       Она же слишком легкомысленно для смертного человека поворачивается к не-другу и не-союзнику спиной, вытаскивая из-под кушетки небольшой тканевой мешок, из которого извлекает платье, обувь, перчатки и очки-авиаторы.              - Так что Вы намерены… О, господи, – обрывает сам себя Эрскин и округляет глаза, испытывая самую банальную неловкость, когда понял, что женщина начала в прямом смысле слова раздеваться, расстегивая пуговицы на халате, не постеснявшись его присутствия. Резко развернувшись, чтобы не видеть то, что ему не предназначено, смущенный мужчина пытался подобрать слова, слыша за спиной шуршание ткани. – На кого Вы работаете?              Признаться, он был готов к очередному молчанию, и оказался несказанно удивлён, получив краткий, но всё же ответ.              - Натаниэль Эссекс.              Эрскин сжал в кулаки резко похолодевшие пальцы. Он знал, кто это. Слышал о нём от одного пожилого знакомого в конце девятнадцатого века, когда самому Абрахаму было около тридцати лет. Натаниэль Эссекс был гениальным английским учёным, генетиком, выдвинувшим теорию о «homo superior» - сверхчеловеке будущего.       Был гениальным настолько же, насколько и ужасным.       Он потряс лондонскую общественность в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, когда представил свою работу и теории о «факторах Эссекса», проиллюстрированные на трупе, который он собрал из останков человека и животных.       Подобные методы были не просто мерзкими, а по-настоящему аморальными. Неудивительно, что он не нашёл поддержки в учёных кругах и был исключён из Королевского научного общества.       Старый знакомый рассказывал Абрахаму, что он и вовсе не был до конца уверен, человек ли Эссекс. Скорее зло в чистом виде. А репутация вдовца, чья беременная жена умерла в подвале их собственного поместья при странных обстоятельствах, не добавляла его образу позитивных оттенков. И это еще не говоря о чудовищных слухах, будто он сам раскопал могилу своего сына, умершего в детстве, чтобы проводить на нём опыты.              Но именно теория Натаниэля Эссекса о сверхчеловеке заложила в самом Эрскине первые идеи, которые в дальнейшем вылились в разработку сыворотки Суперсолдата. Никаких «факторов Эссекса» Абрахам не искал, но сделал упор на физике и химии обменных процессов, происходящих в организме, и возможности их модулирования.              И вот по иронии судьбы тот, кто в каком-то смысле стал идейным вдохновителем этой сыворотки, сам заинтересовался её конечным результатом.              Заметив, что шуршание прекратилось, Абрахам поворачивается обратно, не желая и лишней секунды стоять спиной к своей несостоявшейся убийце.       В другой одежде, с заколотой набок маленьким украшением челкой она выглядела прямо как светская дамочка, никогда и не подумаешь, что два десятка агентов ГИДРЫ похоронила.       - Сила? - негромко говорит она.       И Абрахам не понимает этого вопроса, что она подразумевала под сказанным словом, и чего ждёт от него, но ответ эта женщина явно ждёт, потому что неотрывно смотрит на него, предположительно – в глаза.       - Ответственность. Сострадание. Помощь, – говорит он первое, что ассоциируется у него с силой. – Вы любите животных? – неожиданно спрашивает он, на что пару секунд спустя получает в ответ медленный кивок. – Будете их убивать лишь потому, что превосходите в силе?       Женщина едва заметно дернула головой, словно он ей пощёчину дал.       Да на какое дно надо опуститься, чтобы убивать животных, которые тебе ничего не сделали? Это совсем беды с головой должны быть. Для неё это неприемлемо. Поэтому встречавшиеся ей на жизненном пути люди, которым по душе такой аморальный расклад, надолго не задерживались на этом свете.       В мыслях всплыло воспоминание, как у неё когда-то был кот-дворняжка, которому какой-то злобный мальчишка с улицы решил веселья ради выдернуть ус. Чувствительный вибрисс! Выдернуть! Коту! Да еще его родители прибежали и вмешались в конфликт, выбрав не ту сторону для защиты.       Три пули - каждому в голову по одной, и мир стал чуточку лучше. Отца семейства не спасло даже то, что он принадлежал к тому же виду, что его палач.       Доктор Эрскин прав: ответственность, сострадание и помощь. Именно это она и проявила тогда по отношению к своему коту.       Она всё делает правильно. Лишний раз в этом убедилась.              Сделав пару шагов, чтобы покинуть их своеобразный кабинет переговоров, женщина останавливается, когда Эрскин указывает рукой на рассыпанные по кровати медальоны ГИДРЫ, намекая, чтобы она их забрала. Но женщина лишь презрительно фыркает в сторону побрякушек, говоря таким образом, что они ей и даром не сдались.       Понимая, что оставлять подобные улики для всеобщего обозрения просто неслыханная глупость, еще и в измене обвинить могут, а женщину, кажется, вообще не заботят вопросы безопасности, Абрахам поспешно сгребает значки обратно в коричневый мешок и прячет в карман.              С полковником Филлипсом сегодня предстоит тяжелый и долгий разговор… Эта неизвестная женщина им не соратник, но и не враг точно. Идёт война, а на войне как никогда действует принцип «враг моего врага – мой друг». Да и сам Абрахам мог похвастаться тем, что неплохо разбирается в людях, а в этой женщине он не чувствовал гнили. Она не хорошая, но и не мерзавка. Возможно, плохая и даже очень, но не мерзавка.              - Вас проводить? – проявляет он вынужденную галантность, на деле же желая лично убедиться, что она покинет это место, никого по пути не убив.              Она в ответ бросает на него немой взгляд с выразительно выгнутой бровью, после чего уверенно продолжает свой путь, резким движением одёрнув ширму, что скрывала их от глаз посторонних.       Солдат, охранявший ученого, тут же положил руку на оружие, находящееся в кобуре на поясе, заметив рядом с охраняемым объектом постороннего.              - Пожалуй, я всё-таки Вас провожу, – вновь вмешивается Абрахам, рукой давая солдату команду «отставить».              Равняется с женщиной, успевшей сжать одну руку в кулак, и по-джентльменски приподнимает локоть, предлагая взяться за него, как и подобает леди. А он с удовольствием проводит её на выход, молясь, чтобы это была их последняя встреча.              Женщина раздумывает пару секунд. Выбор невелик: либо она принимает приглашение, либо поднимается шумиха, и она вырезает всех свидетелей, а Эрскина потом придется похищать, беря штурмом тот бункер, в котором его запрячут.              Не то, чтобы невыполнимо, но зачем?              Всё же здравый смысл победил, поэтому она подхватывает под локоть пожилого ученого, и спокойно проходит по коридорам павильона, не останавливаемая никем.              Уже возле выхода, когда они останавливаются, игнорируя галдеж призывников, спор парочки друзей, решивших выяснить отношения посреди коридора, она отпускает доктора, невольно заострившего взгляд на каком-то тщедушном мальчишке, упорно доказывавшем другу в военной форме, что он годен для службы.       Щелчком пальцев привлекает внимание Эрскина, передавая последнее на сегодня послание.       Два пальца – указательный и средний – сначала прикасаются к её грудной клетке, затем к стёклам солнцезащитных очков, а после многозначительно с чётко отмеренной силой ткнулись в грудь Эрскину, заставив того пошатнуться и сделать маленький шажок назад, чтобы сохранить равновесие.              Читай: «Это не последняя наша встреча, доктор, Вы по-прежнему в поле моего зрения».              Абрахам Эрскин читать умел, но если к следующей их встрече в мире станет еще на двадцать цепных псов ГИДРЫ меньше, то он готов будет даже чаю предложить.              В манере самой же женщины кивает ей головой на прощание, невольно косясь в сторону хилого мальчишки, отчаянно желающего послужить благому делу, и смотрит ей в спину, когда она покидает павильон.       

***

      Стив как всегда: за то время, что Баки проходил военное обучение, сопляк не растерял ни капли упертости и ни грамма своих принципов.       Джеймс дорожил другом, желал ему только добра, именно поэтому молился, чтобы и в этот раз тому отказали в призыве. Да черт с тем, что Стив хилый, он болен! Список его хронических болячек превышает список девушек, которые были у Барнса за всю жизнь. А теперь ему еще в одиночку развлекать ждущих его Конни и Бонни, потому что Стив предпочел танцам армию, и двойное свидание превратилось в какой-то выгул гарема султаном.              - Идёмте, девушки! Туда, где музыка, – на ходу с привычным легкомысленным весельем бросает Джеймс, улыбаясь дамам и уводя их – приобнимая одну за талию – в сторону павильона, переделанного под небольшой танцевальный клуб.              - А где друга потерял, сержант Барнс? – кокетливо спрашивает светловолосая Конни, которая приглашалась на это мероприятие в качестве пары для Стива, но оставшаяся одна. Тем не менее на её лице не было следов грусти, скорее радости прибавилось, что она теперь могла без зазрения совести пококетничать с красавчиком-сержантом. Бонни должна понять, пусть не держит обиды, если он предпочтёт подружку той, с которой пришел под ручку.              - Долг перед страной превыше всего, - очаровательно улыбается Джеймс, пытаясь ловко улизнуть от неприятного вопроса, заодно прикрыв друга достойным оправданием, к которому не придерешься.              Но едва не спотыкается, заметив среди толпы блеснувшие в свете фонарей знакомые очки-авиаторы.              Да быть этого не может…              Рита?              Идя следом за Бонни и Конни скорее на автопилоте, чем осознанно, постоянно выглядывая в толпе лишь одну женщину, Барнс начинал думать о том, что же это на самом деле: судьба или абсурд? Потому что их первая встреча точно была абсурдом.       Без малого год прошёл с того дня, он, уже после того, как в полной мере осознал, что из-за волнения перед призывом вёл себя как умалишенный по отношению к странной незнакомке и полез к ней целоваться как маньяк-извращенец, даже не рассчитывал когда-нибудь еще с ней пересечься. И не раз прокручивал в голове сценарий, как они случайно встречаются много лет спустя, и он приносит свои извинения за то недоразумение, а она его великодушно прощает и больше не считает ненормальным идиотом со странными наклонностями.              Рита…              Рита.              Рита.              И опять с ног до головы закутана в ту же одежду, в которой он её впервые увидел.              Она садится за бар и заказывает себе напиток – разумеется не сказала ни слова, просто ткнула пальцем в алкогольную карту, показывая бармену, чего желает.       А он как дурак танцует с… как там её звали? В общем, брюнетка – танцует с ней, улыбается ей, что-то весело шутит для неё, а взгляды постоянно бросает на другую, что сидит к нему спиной и ждёт, пока приготовят и подадут напиток.              Что она любит? Виски? Бурбон? Мартини? Водка? Вино? Шампанское? Или просто сок?       Почему-то наитупейшая мысль просадить своё офицерское жалование, чтобы угостить её чем-нибудь, что впечатлит неразговорчивую недотрогу, не кажется ему лишенной смысла.              - Барнс! – слышит он радостный оклик.              Джеймс узнаёт в нём своего сослуживца, и рад ему как никогда в жизни. Едва ли не сияет счастьем, когда поворачивается к знакомому, по-дружески здоровается и улыбается-улыбается-улыбается, виртуозно спихивая под его ответственность Бонни и Конни, а сам прикрывается тем, что ему нужно отойти и поздороваться с другим сослуживцем, которого увидел в толпе. Честь, долг, субординация и всё такое… Работает безотказно – он получает свободу ценой пяти секунд и двух недовольных женских взглядов, которые тут же переключает на себя сослуживец, прекрасно всё понявший и с хитрой улыбкой на лице проявивший мужскую солидарность.              Вот она, совсем рядом, расстояние сокращается с каждым сделанным шагом, а что он ей скажет? Стоило только понять, что это она, и в голову опять ничего, кроме всякой дурости не лезет. Ни одной обольстительной уловки или остроумного флирта мозг не может сгенерировать, потому что полностью потоплен эмоциями, хлынувшими через край, когда он увидел её. Пока что план выдавался один – стоять с глупой улыбкой на лице и тянуть «э-э-э», «м-м-м» и «а-а-а», пытаясь связать их в приличную словесную конструкцию.              Но когда оказался у неё за спиной, дельная мысль всё же посетила сержанта.              Чуть наклонившись к ней, он с долей сладкого лукавства в голосе выдыхает ей на ушко…              - А говорила, что никогда не встретимся.              Он буквально видел, как она, вроде и так сидевшая неподвижно с ровной спиной на барном стуле, еще сильнее застыла, начав медленно поворачивать голову к нему. Наверняка до последнего надеялась, что это не он, а любой другой человек, который просто обознался.              Но нет, это он, и она может лицезреть его во всей красе. Джеймс только способствует этому процессу, разведя шире плечи, кинув сверху вниз гордый взгляд из-под офицерской фуражки, и по-лисьи улыбнувшись.              Она внимательно осматривает его с ног до головы, не стесняясь проявлять свой интерес, задерживается на сержантской нашивке на рукавах коричневого кителя, и так явно оценивает его, что Баки на секунду даже стушевался, почувствовав себя неловко, словно он голый стоял и его внаглую разглядывали. Вроде, ему это должно было наоборот понравиться или польстить, но было… Смущало настолько, что хотелось позорно отвести взгляд, чтобы не выдать свою взволнованность.              - Тоже на выставку захотела посмотреть? – решается прервать молчание Баки.              Но Рита в ответ усмехается, словно он её насмешил, после чего отрицательно качает головой.              - Значит, на танцы пришла? – делает логичный вывод молодой мужчина.              И снова отрицательное мотание головой.              - Я всегда буду слышать от тебя только «нет»? Хотя со «слышать» я заметно погорячился, - смешливо фыркает он от своей же колкости, пряча руки в карманах брюк.              Опять не отвечает, но усмешка на губах становится шире, и до Барнса неожиданно доходит: да она же просто наслаждается, изводя его своим молчанием! А он еще так глупо поддался, с ума сойти можно…              - Что тебе нужно, Джеймс? – вслух спрашивает она.              И его просто повело от этого «Джеймс», слетевшего с её губ…       К черту все извинения, стыд и так далее, он бы еще раз её поцеловал! Прямо сейчас, у всех на виду, и пусть их потом хоть мётлами гонят с мероприятия, клеймя бесстыдниками.              Что тебе нужно, Джеймс?              «Тебя. Тебя! Тебя!» - набатом стучала в его голове совершенно неосознанная мысль, которую он тут же отогнал, когда она стала хоть каплю осознанной.              - Потанцуешь со мной? – спрашивает он, протягивая ей руку.              Она не отвечает. Ни словами, ни жестами. Но мгновенье спустя, плавно и грациозно спускается со своего стула, вставая напротив сержанта, оказываясь едва ли не вплотную к нему.       Наклоняется ближе, минуя его протянутую руку, свои же держит за спиной сцепленными в замок, тянется выше – к нему, приподнимаясь на носочки, и в этот раз уже она обжигает горячим дыханием его ухо…              - Неужели это всё, что я могу для тебя сделать, Джеймс? – шепчет ему эта обольстительница, вновь произнося его имя с непередаваемой интонацией, от которой дрожит всё нутро.              И он хотел бы дать достойный отпор – нагло усмехнуться и насмешливо бросить колкость о том, что где бы её ни учили этим дешевым девчачьим трюкам, ей следует запросить возврат средств. Но проблема была в том, что «дешевые трюки» работали, и то, как он тяжело сглотнул с полуприкрытыми будто в наслаждении глазами, лишь подтверждало это.       От еле заметного ощущения соприкосновения их одежды – раз уж кожей пока не могут себе позволить подобного – во время вдохов, наполняющих грудь кислородом, у Барнса немного темнеет в глазах.       Он пытался унять сладостную дрожь в руках, которые практически зудели от желания прикоснуться к ней, положить ладони на её талию, притянуть к себе, соприкоснуться телами, но не получалось, поэтому он опускает их вниз. «Руки по швам», как говорили в учебном лагере. Но это какая-то смиренная позиция, поэтому он снова убирает руки в карманы брюк, стараясь внешне казаться максимально расслабленным, а не заведенным до искр из глаз, коим был на самом деле.              - Зависит от того, что ты умеешь, - старается проявить он самоуверенность под стать её. И наглость под стать ей, потому стоит вот так – на расстоянии одного-двух сантиметров, сгорая от того, что творилось в его душе, но всё равно не отстраняется, лишь быстро проходится языком по пересохшим губам и чуть поворачивает голову к ней, чувствуя слабый аромат её шампуня. Какие-то орехи, сливки или пшеница – да черт его разберет, чем женщины пользуются, развлекая себя мыльно-рыльными приблудами.              Но мысли уже потекли в направлении того, что шампунь используют, когда купаются, а значит Рита должна была принимать душ как все нормальные люди, а для этого нужно раздеться догола. На последнем мыслительный процесс сержанта и замкнулся, зафиксировавшись в точке, где обнаженная Рита принимает душ.              - Многое, - приглушенно выдыхает она ему на ухо, пустив толпу мурашек по его спине. – А что не умею – уж для тебя-то постараюсь, Джеймс.              - Тебе действительно так понравилось моё имя? – с тихим смешком говорит он, внутренне радуясь тому, что смог хоть немного дать отпор этому искушению, сохранив свой образ разбалованного вниманием красавчика-сержанта, которого банальными трюками не возьмёшь.       Хотя кого он обманывает?              - Угу, - согласно тянет она.              Но как она это делает!!! Тягуче, на выдохе, с легким мычанием, чуть ли не стонет ему на ухо… Сам бы застонал или даже заскулил, не будь он гордым мужчиной, военным.              - Прости, имя подарить не могу, - держит он марку, не позволяя голосу дрогнуть. – Только фамилию, - вставляет он шутку-издёвку, кажущуюся ему вполне остроумной, но всё равно понимает, что, выигрывая битву, безбожно проигрывает войну.              - Жаль… Ведь у тебя очень красивое имя, Джеймс.              Всё, проиграл. Оба понимают это, когда с его губ невольно срывается хриплый судорожный выдох, а сам он подается вперёд, чтобы быть ближе. Но не успевает – она отстраняется быстрее, смотря на него через очки, казавшиеся ему сейчас невероятно раздражающими, и еле удерживая подрагивающие губы, желавшие разъехаться в торжествующей ухмылке.              Добилась своего. Отомстила за прошлый раз, устроив ему ответную «шоковую терапию».       Раздразнила и оставила ни с чем.       Хотя как «ни с чем»? С кипящей кровью в жилах, что уверенно стремилась в направлении ниже пояса, и феерическим возбуждением. Моральным, физическое он пытался изо всех сил сдерживать и гнать прочь, потому что если у него встанет – а всё шло именно к этому – в людном месте, да еще на мероприятии… Ему только этого позора не хватало.       Он поверить не мог! Ей хватило всего нескольких слов и не понадобилось ни одного прикосновения, чтобы сотворить с ним это. Барнс был лучшего мнения о своей выдержке и опыте касательно того, как противостоять женским чарам и не поддаваться на хитрые уловки, грозящие его сердцу капканом.              Стив всегда отвечал на подколки Баки тем, что ему не нужно много девушек, хватило бы и одной. Джеймс на это лишь снисходительно посмеивался, но сейчас готов был признать, что если под «одной» подразумевается такая как Рита, то сержанту хватило двух десятых, чтобы здравый смысл улетел за дальние пределы космоса, об изучении которых Говард Старк может только мечтать.              Так вскружить голову всего за две встречи и в общей сложности семь реплик – это вообще законно?              - Интересные у тебя сослуживцы, сержант, - раздается за его спиной оскорбленный голос…              Черт, как же её звали? С которой он пришел на выставку. Совсем из головы вылетело… Кажется Конни? Нет, это её подружка, но у них были практически одинаковые имена. Как же… Бонни, точно!              - Ну что ты такое говоришь? – разворачивается к ней уже с улыбкой на лице и разводит руки в стороны, показывая, что он весь её и только её на этот вечер.              Ага, конечно, аж двадцать раз.              - Кто это? – обиженно тянет Бонни, подходя к Барнсу со сложенными на груди руками, прожигая женщину в строгом платье, напоминающем удлиненный китель, неприязненным взглядом. – Мэм, Вам не говорили, что ворковать с чужими мужчинами – неприлично, если не назвать это и вовсе вульгарным? – начала она нападать на потенциальную соперницу, сохраняя вид приличной девушки, а не маленькой озлобленной стервочки, которая билась внутри в истерике, требуя расцарапать нахалке лицо за то, что посмела шептаться с её Джеймсом.              Рита лишь дернула уголком губ, забавляясь с этого пищания маленького мышонка, который пытается с тигром бороться.              - Эй-эй, не нужно сцен, - тормозит свою спутницу Барнс. – Бонни, ты всё неправильно поняла. – Всё она правильно поняла, не ври, офицер. – Просто музыка громкая, мы еле слышали друг друга. Я же говорил, что это всего лишь…              - Кто? Сослуживец? – перебивает его всё еще обиженная Бонни. – Конечно, ведь именно так выглядят женщины на военной службе, - бросает она выразительный взгляд на Риту. – Ты меня совсем за глупую держишь, сержант Барнс?              А вот и формальное обращение подъехало… Всё очень плохо.              - Послание капитану ВВС! – громко объявляет бармен за их спинами, ставя на стойку широкий бокал с толстым дном и каким-то прозрачным напитком внутри, а на край была насажена сложенная пополам записка.              Рита с гордым видом разворачивается, подходит к барной стойке и забирает свой напиток, после чего возвращается в эпицентр грядущего скандала, на ходу раскрывая записку и вчитываясь в текст.              Бонни вся аж пятнами покрылась, когда осознала происходящее. Похоже не для красоты у этой женщины очки-авиаторы на лице и платье напоминает офицерский китель.              - О, боже, простите. Простите, пожалуйста, – зажимая рукой рот, отчаянно краснея, еле слышно лепечет она. – Не знаю, что на меня нашло, я… Вероятно я действительно что-то не так поняла и… Ох, как же стыдно, - тараторит девушка, не зная, куда деваться от стыда и неловкости. – Пожалуй, я вернусь к Конни и мистеру Кримсону, он обещал нас проводить, так что… - указывает она на свою подругу и сослуживца Джеймса, завуалировано сбегая из неловкой ситуации. – В общем, не буду отвлекать от дел, важных для страны, пока, сержант, спасибо за вечер, – спешно прощается она, попутно закрывая ладонью лицо, до сих пор испытывая стыд за свой импульсивный необдуманный поступок.              Растерянный Джеймс только и успевает вяло махнуть рукой на прощание чужой спине, потому что сама Бонни ни разу не обернулась, пока возвращалась к своей компании.              Затем переводит взгляд на Риту, сделавшую глоток напитка.              - Капитан ВВС? – удивлённо тянет он с вопросом в глазах.              Барнс чуть не потерял челюсть на земле, потому что никак не ожидал, что Рита действительно окажется военным человеком, да еще в звании капитана! Это получается она выше него по рангу, и он должен отдавать ей честь?       Последняя мысль быстро сменила в его голове собственный смысл из прямого в метафоричный, и в иной трактовке ему это показалось даже привлекательным.       Пожалуй, ей он бы не отказался «отдать честь», если бы не лишился её в шестнадцать лет.              Баки искренне надеется, что она не умеет читать мысли, а его лицо их не отражает.              Рита, судя по её спокойному состоянию, мысли не читала, а в ответ на вопрос лишь постукивает пальцем по своему бокалу, но видя, что до сержанта не доходит, возвращается на барный стул и показывает пальцем в алкогольную карту.              По мере прочтения названия напитков, глаза Джеймса становятся диаметром чуть ли не с дно стакана Риты. «Послание капитану ВВС» оказалось всего лишь тематическим названием джин-тоника, к которому прилагалась маленькая воодушевляющая записка с текстом «Поздравляем с победой, капитан!». Там еще есть «Присяга генералу», которая представляет собой двойной виски со льдом.       Ну конечно, военная тематика, ведь рядом призывной пункт…              Безудержный смех вырывается из горла Джеймса, когда до него в полной мере доходит произошедшее недавно недоразумение, спасшее его шкуру от четвертования оскорбленной девушкой.              Отсмеявшись, он бросает взгляд на Риту, что сосредоточено что-то выводила карандашом, взятым у бармена, на записке, прилагавшейся к её напитку, который она вновь пригубила.              - Прости за это, - неопределённо махнул он рукой, имея ввиду неуместный конфликт с Бонни, на что в ответ был проигнорирован. Впрочем, ничего нового. – Так ты потанцуешь со мной? – вновь делает он попытку, подходя ближе, кладя одну руку на барную стойку, словно пытаясь заслонить для Риты весь мир собой.              Снова отрицательно качает головой, вызывая у Барнса мученический вздох, а потом и вовсе поднимается со стула.              - Ты же не собираешься просто взять и уйти? – не верит в происходящее Джеймс, искренне возмущенный подобным безразличием к своей персоне. – Эй, постой, - берет он её за запястье, не позволяя уйти. Дежавю. – Послушай, буду честен: меня безумно интригуют все эти игры с молчанием и всем остальным, но, к сожалению, я ограничен во времени, чтобы подыгрывать тебе бесконечно. Завтра я покидаю страну и отправляюсь на фронт. Может, хотя бы перед моим отъездом познакомимся по-человечески? – предлагает он сбросить все маски.              Рита не отвечает. Ловко выпутывает свою руку из чужой хватки, после чего вновь подходит к мужчине вплотную, кладёт на его грудь свою ладонь, где между пальчиков была зажата записка, ловким движением оказавшаяся сунута за ворот его кителя, торча белым кончиком наружу.       Тут же отходит на шаг и походкой горделивой принцессы покидает его, словно призывает догнать, если смелости хватит.              Джеймс кусает губу, чтобы совсем уж широко не улыбаться, и вытаскивает подаренную бумажку. Неужто адрес свой написала, по которому он должен прийти? Признаться, он не ожидал такого смелого и дерзкого ответа на своё предложение познакомиться по-человечески, даже подумать о чем-то таком себе не позволил, когда говорил, но если дама хочет… Кто он такой, чтобы отказывать леди в ночи, которую желают оба? Да и не имеет права какой-то там сержант не выполнить приказ «капитана ВВС».              Взяв стакан Риты, он залпом допивает её напиток, совершенно ненамеренно прикладываясь губами к тому краю, которого касались её. Ненамеренно, да.       Ему был необходим глоток алкоголя, чтобы немного успокоиться и взять себя в руки, пока победно не закричал на всю выставку, заработав себе славу офицера-идиота.              Но стоило бросить взгляд на текст, улыбка тут же сошла с лица офицера, а ноги сами понесли его следом за женщиной, пока она не затерялась в толпе, и он еще может её найти.              Негодяйка! Надо же было такое ему написать и отдать столь многообещающим способом, который всегда испокон веков у нормальных людей считался за флирт, а не за способ спустить с небес на землю.              «Лживый подонок и безнравственный бабник».       

***

      Джеймс Барнс всегда гордился своей смекалкой и креативным мышлением. Вот и в этот раз они его выручили: он нагнал её, когда она пробиралась через толпу танцующих людей, ловко обогнул и сразу же без спроса утянул в танец, обхватив одной рукой поперек талии, а другой взял её за кисть, поднимая их скрепленные руки, подстраивая обоих под темп медленной романтичной музыки в стиле джаз.              Медленные неспешные звуки саксофона и рояля сливались в один поток, образуя единую мелодию, которая, кажется, была не в силах растопить ледяное недовольство Риты его наглым поступком. Но Джеймс уже смирился с тем, что эту крепость если и возможно взять, то только штурмом.              - Может всё-таки поговорим? – с хитрой улыбкой предлагает он, тут же чувствуя, как ему намеренно наступили на ногу, но мужественно не подавая вид. – Приревновала меня? – как ни в чем не бывало продолжает он, получая немой отрицательный ответ на свой вопрос. – Тогда в чем смысл той записки?              Рита молчит. В этот раз демонстративно всем своим видом выражает нежелание общаться с «лживым подонком и безнравственным бабником», при этом держит свою руку на его плече, позволяя вести себя в танце в свете ярмарочных фонарей под неспешный джаз.              - Или ты таким способом за Бонни мстишь? – предполагает он, вспомнив, как радовался мужской солидарности со стороны своего сослуживца Кримсона. Если есть мужская, то почему бы не быть женской, логично? – Ладно, признаю, я повёл себя с ней очень некрасиво, но в своё оправдание замечу, что и тебя не так просто встретить. Я был вынужден пожертвовать своей репутацией джентльмена, чтобы поймать упёртую молчунью.              Цокает, а за очками наверняка закатывает глаза, выражая этим всё, что о нём думает. Но зато отреагировала и не промолчала, значит не совсем уж всё равно.              - Ты ведь не американка. – Не вопрос, а утверждение. Рита качает головой, подтверждая слова Джеймса. – Откуда ты?              - Средиземноморье. Восточное, - крайне расплывчато отвечает она.              - М-м-м, экзотика… - мечтательно тянет Джеймс, намеренно раздражая женщину, что сжала его ладонь, которой он держал её собственную, до легкой боли, вызывая у него тихий смех, хотя говоря честно - ощущения были неприятными, действительно больно! Едва лицо удержал, чтобы не поморщиться. Это какое ж у неё рукопожатие может быть? Чувствует, как его постукивают пальчиком по плечу, задавая таким образом ему тот же вопрос, что озвучил до этого он. – Я из Нью-Йорка, район Бруклин, где мы и встретились впервые. Почему решила приехать в Штаты? – задаёт он следующий вопрос.              - Работа.              - И какая же? – не отступает Барнс. – Лишить американок боевого духа, очаровав бравого сержанта военных сил США? – хитро тянет он, чуть сильнее сжав руку на чужой талии и прижав к себе женщину.              Она тут же отстранилась, возвращая расстояние между ними, которое в танце называется «приличное», но этому мужчине данное слово судя по всему незнакомо.              - Ищу свежие научные материалы для своего начальника. Иногда уборщица.              Джеймс в удивлении приподнимает брови. В первое он еще мог поверить, но второе звучало слишком саркастично, как издёвка. Возможно, она имела ввиду «уборщица всякого позорного компромата, которое мой козёл-начальник иногда оставляет за собой». Потому что не бывает таких холёных уборщиц, если только она не называет уборкой протирание стеклянных витрин с драгоценными украшениями в каком-нибудь элитном ювелирном магазине. Чистота, роскошь, красота, изящество, утонченность – вот, что ей подходит. Такой женщине во дворце бы сидеть, окруженной шелками, ароматом эфирных масел и благовоний, в золотых украшениях с камнями, и капризничать, раздавая всем приказы направо и налево, а не ходить по улицам промышленного города, работая на кого-то.              - Какую подготовку проходил? – впервые сама что-то спрашивает у него.              - Снайпер, - не без гордости отвечает Джеймс, начиная понимать, что военная тема её не на шутку привлекает, а его принадлежность к этому лишь добавляет ему очков интереса в её глазах. Ради этого стоило пойти в армию. – Ты из военной семьи?              Рита отрицательно качает головой, превращая в прах все предположения и опасения Джеймса по поводу того, что она дочка какого-то высокопоставленного офицера, который может застрелить обнаглевшего сержанта, посмевшего положить глаз на ту, о которой даже мечтать не имеет никакого морального права, и ничего за это убийство ему не будет.              - Только не говори, что из семьи политиков, – нервно улыбнулся Джеймс, подумав о том, что папаша-генерал был вовсе не худшим вариантом.       - Гончарный мастер и швея, - прерывает она душевные метания своего партнера по танцу, дав ему возможность облегченно выдохнуть.       Но что-то интуитивно подсказывало Джеймсу, что тема семьи не по душе Рите, хоть она и расщедрилась на ответ, не выдав своё настроение ни мимикой, ни голосом. Сам не знает, как понял это, но чувствует всеми фибрами души, поэтому пробует перевести тему.       - Почему прячешь глаза за очками?              - Некрасивые.              Джеймс порывается что-то сказать, но так и остается с открытым ртом, не зная, что будет уместнее: «напрашиваешься на комплименты?» или «уверен, они не менее прекрасны, чем вся ты».              Танец плавно подходит к концу вместе с музыкой. Будет еще, музыкантам лишь требовалась минутка перерыва, дабы подкрутить то тут, то там свои инструменты, но магия момента уже прошла, а Рита решительно отстраняется, прерывая прикосновение их рук, после чего покидает зону танцующих.       Джеймс идёт следом.              Она останавливается за углом одного из многочисленных павильонов, когда слышит его неотстающие шаги, которые лучше слов говорят о том, что он не намерен отступать.       Поворачивается к нему лицом и выставляет перед собой раскрытую ладонь, после чего этой же рукой резко проводит пальчиками поперек шеи, говоря, что всё, стоп, она сыта по горло, в том смысле, что ей хватило сегодняшнего вечера, пора уже прощаться. Да и знакомиться изначально не стоило.              Джеймс поджимает губы, не зная, чем еще удержать её, продлить их странное спонтанное «вместе», которое оказалось слаще любых заранее тщательно запланированных встреч и свиданий, к которым он обычно еще и готовился.       Берет с неё пример и молчит, но отпускать не хочет.              Молчит, когда подходит ближе, продолжая смотреть на неё.       Молчит, когда тянется рукой к очкам-авиаторам и прикасается пальцами к оправе.       Молчит, замерев, и ждёт ответ на свой безмолвный вопрос.              И получает его – не словами, не действиями, а их отсутствием, когда она не сопротивляется, позволяя ему снять с себя очки.              Джеймс улыбается чужому ребячеству, когда видит перед собой прикрытые глаза Риты. Прикасается пальцами к её подбородку, заставляя приподнять голову.              - Посмотри на меня, - тихо просит он, огладив большим пальцем девичью щеку. – Ну же, Рита, посмотри на меня, - ласково зовёт он, прося довериться ему в такой незначительной мелочи.              Он даже представить не может, что должно быть с её глазами, чтобы они показались ему некрасивыми. Наверное, их вообще не должно быть, чтобы он хотя бы на секунду засомневался.       Но все эти предположения выветриваются из головы, когда девичьи веки в обрамлении длинных темных ресниц дрогнули, начав медленно подниматься, позволяя ему увидеть самые невероятные в его жизни глаза.              Серебристые. Не в смысле серо-голубые или белые как у слепых, а именно серебристые, будто перламутровые, слегка подсвеченные изнутри, напоминающие собой луну на пике её яркости. Кажутся холодными словно металл, но всё равно красивые. Собственно, как и сама луна.       Если не считать необычный цвет радужки, то в остальном у неё были вполне обычные человеческие глаза с черным зрачком и белой склерой, пронизанной тоненькими алыми капиллярами.              - Они такие с рождения? – спрашивает Джеймс, на что Рита в ответ кивает головой. – Красивые.              Рита дергается как от удара, резко вырываясь из хватки Барнса, после чего с вопросом в глазах смотрит на него, будто ждёт чего-то.              - Я сказал что-то не то? – миролюбиво спрашивает он.              - Тебя… не пугает? – настороженно произносит она, словно только и ждёт, когда он побежит за факелом, крича, что она ведьма и еретичка, которую ждёт праведный костёр.              - Почему меня должен пугать слегка необычный цвет глаз? – с улыбкой говорит Джеймс. – В остальном они ведь такие же как у всех, - пожимает он плечом, заметив, как Рита кивнула, подтверждая его слова. – Я не знаю, почему ты считаешь их некрасивыми. Если тебя кто-то дразнил в детстве или обижал из-за них, то проблема, поверь, была явно не в твоих глазах. Рита, - зовёт он, аккуратно прикоснувшись теплой ладонью к её щеке, вновь заставляя посмотреть на него. – У тебя самые красивые глаза.              - Твои были бы предпочтительнее, - завуалировано говорит она ему, что считает его голубые глаза красивее своих, и с удовольствием обменялась бы ими с ним, будь это возможно.              Джеймс тихо смеется, понимая, что не позволит этому вечеру закончиться ничем. Просто не сможет. Это будет настоящим кощунством.              - Нравятся мои глаза? – игриво спрашивает он, наклоняясь ближе к её лицу. – Имя, глаза… Может, когда-нибудь я понравлюсь тебе весь, а не по частям? – На что она отрицательно качает головой, явно подначивая, намеренно уколов его эго. – В таком случае, может тебе понравятся и мои губы? Я-то от твоих без ума, - шепчет он ей, находясь в миллиметре от поцелуя.              - Ты без ума в принципе.              - Так точно, мэм.              Он готов умереть здесь и сейчас, когда чувствует легкое, невесомое, щекочущее прикосновение женских губ, потому что лучше уже точно не будет. По крайней мере так ему кажется, пока следующий сразу за первым поцелуй не опровергает его домыслы. Третий и вовсе заставляет вообще перестать думать в такой момент.       Джеймс хоть и не был пьян, но никогда не сможет вспомнить, на каком по счету поцелуе позволил себе прижать женщину к стене павильона, а она притянула его ближе за лацканы офицерского кителя. Без малейшего понятия, на каком по счету их поцелуй перерос из невинного соприкосновения губ в более смелое, взрослое и обжигающее души обоих действие.       Его фуражка была нагло украдена рукой женщины, которая тут же компенсировала ему потерю, зарывшись пальчиками другой руки в педантично уложенные гелем темно-каштановые волосы, слегка сжав короткие пряди на затылке, пока он ласкал аккуратными неспешными прикосновениями её талию и заднюю поверхность девичьей шеи, легонько надавливая массирующими круговыми движениями подушечек пальцев по линии роста волос.              Им нужно оторваться, воздуха уже не хватает, но так не хочется разрывать последний поцелуй – самый смелый, самый горячий, самый чувственный, в котором они позволили себе больше, когда его влажный язык скользнул в её рот, и она с готовностью приняла такую ласку, отвечая тем же.       Еще секунду, буквально одно мгновенье, чтобы до конца насладиться, вот-вот и они отпустят друг друга, просто еще чуть-чуть продержаться в этом безумии, не покидая его, как это сделал кислород с их легкими.              Громкое возмущенное аханье со стороны помогает им моментально отпустить друг друга и смущенно сбежать под чужие причитания о бесстыдстве и распущенности современного поколения.              Молча идут через ярмарку, открытую на выставке Старка, делают вид, что ничего не было, а он и вовсе непринужденно поправляет на голове офицерскую фуражку одной рукой.              Потому что второй держит её за руку, переплетя пальцы, пока она даёт ему это делать, не вырываясь, ведь очень занята возвращением очков на их законное место.              Барнс не ведет их куда-то, они просто гуляют, стараясь отсрочить расставание насколько это возможно. Наслаждаются моментом. Моментом, на который Джеймс и не рассчитывал, но который жизнь так неожиданно и спонтанно подарила ему.              Один из зазывал на ярмарке привлекает внимание сержанта. Сотрудник Stark Industries, рекламирующий по распоряжению руководства новое изобретение компании – модернизированный фотоаппарат, который, судя по заявлению, может распечатать фотографии в течение пяти минут. Для всех желающих опробовать новое чудо техники только на сегодняшней выставке предлагается сделать фото бесплатно, чтобы прорекламировать товар с целью его дальнейших успешных продаж, когда он поступит в массовое производство.              Барнсу это кажется отличной идеей. В отличие от Риты, ему часто кажется всякое, если дело касается непосредственно её.              - Брось, зато хоть не забудешь меня, пока я буду на войне, - говорит он, настойчиво потянув её за собой в сторону нужной лавки.              О чём-то быстренько шепчется с фотографом, иногда указывая на Риту, что стояла поодаль со сложенными на груди руками и задавалась лишь одним вопросом: зачем она ему всё это позволяет? Не первый встреченный ею миловидный мальчик-зайчик, почему она так по-детски млеет от его наглости, нахальства и невоспитанности? И всё же… харизматичный, зараза, никакой стойкости против него не хватает. В какой-то момент даже страшновато стало, что она может неосторожным движением случайно переломать ему все кости, не сдержавшись под натиском ярких эмоций, что он в ней вызывал.       Она не сторонник мимолетных «развлечений», какими бы привлекательными на лицо они ни были, всегда держалась от всего этого подальше, тем более с её-то образом жизни и богатой на разные сорта дерьма биографией вообще всё желание отбивается, увядая в зачатке. Но этот американец… Тянет к нему как к магниту. Такое искушение, что впервые в жизни противостоять собственному капризу не удалось. Не хочет считать его как что-то несерьезное, потому что не желает оскорбить его подобным отношением, но и подумать, что даже в теории может получится что-то серьезное с ним – абсурд. Да и он всего лишь человек, она ему одним щелбаном позвоночник перебить может, не говоря об остальном – какое тут может быть «серьезное»?       Её жизнь не предрасполагает счастливые семейные деньки, да и желания осесть где-нибудь с кем-нибудь нет, ей не подходит такое. Война – вот её жизнь, это и есть она сама. Её так и называли с того дня, как она присягнула на верность своему господину.              Возможно, этот сержант – просто необходимая ей передышка. Недолгая, безобидная, просто чтобы попробовать для себя что-то новое и вернуться в тонус, все ведь рано или поздно устают. Всего один раз и не более. Без последствий.              Она не относится к нему несерьезно, хоть и не строит в мыслях призрачных перспектив. Кроме него одного больше не собирается позволять себе подобную слабину. Но жизни их бок о бок не будут идти – слишком разные направления и длина.       Даже жаль немного… Чуть-чуть. Самую малость. Но достаточно для того, чтобы наглый и невоспитанный сержант Джеймс Бьюкенен Барнс остался для неё приятным необременительным воспоминанием, которое будет греть душу в те редкие дни, когда её будет одолевать тоска.              - Так, всё готово, - сообщает вернувшийся к ней Джеймс, который берет её за руку и ведет за собой, вставая напротив объектива. – А это мы уберем, - говорит он, снимая с неё очки. – Не волнуйся, я предупредил фотографа, чтобы он не пялился и не нервировал тебя.              Рита дергает бровью, забавляясь с этого продуманного парня, и послушно подходит к нему ближе, следуя указаниям, как лучше попасть в кадр, и вешая отнятые очки за дужку на нагрудный карман кителя сержанта.       Идеальное положение получилось поймать не сразу, и уже начиная раздражаться от всей этой кутерьмы, Рита просто разворачивается, вставая спиной к Джеймсу и полубоком к объективу, заставляет одной рукой обнять её за талию, кладя свои пальцы поверх его, удерживая ладонь прижатой. Пальцы другой его руки сплетает со своими, а после прижимается спиной к нему, откидывая голову на мужскую грудь.       По итогу всех своих манипуляций она смотрится максимально разомлевшей в тёплых объятиях лукаво улыбающегося мужчины, что вместе с ней смотрел в объектив, ожидая вспышки.              Она позволила себе искреннюю, немного даже влюбленную улыбку, желая, чтобы именно это отразилось на фотографии, а не её обычное выражение лица. Хочется разок увидеть себя в непривычном образе, чисто ради интереса, как оно в целом будет смотреться, совместимо ли вообще с её лицом что-то подобное.              И-и-и… вспышка!              Рекламщики Старка не наврали – действительно фото проявилось через пять минут. Правда, маленькое, размером два на три. В приглушённых коричневых тонах из-за использования сепии, но с хорошей четкостью – на сегодняшний день фотографии лучшего качества не найти нигде, поэтому стоит отдать Старку должное.              - По-моему вышло неплохо, - задумчиво тянет Барнс, давая женщине посмотреть на результат их позирования. – Нравится? – улыбается офицер, заметив, с каким интересом Рита рассматривает фотокарточку. Та в ответ кивает головой, продолжая рассматривать изображение, где были они, только смотрели такими взглядами, словно собираются в медовый месяц, а не разойтись навсегда. – Можешь оставить себе, если хочешь. Я буду уверен, что в следующий раз меня не встретят вопросом «кто ты?».              - Бонни, - коротко бросает она, не отрываясь от фотографии, тонко намекая сержанту, что из них двоих всё благополучно забыл именно он, без зазрения совести переключив внимание на другую, когда еще год назад клялся ей во всяком.              - Всё-таки приревновала, - довольно тянет Джеймс, и вряд ли хоть какие-нибудь разумные доводы разубедят его в этом.              Рита ничего на это не отвечает. Тянется рукой к вороту своего платья, расстегивает его, после чего тянет за длинную серебряную цепочку, доставая из-под платья необычный кулон прямоугольной формы из всё того же серебра с алым рубином посредине. Украшение было словно прямиком из исторического музея, где выставлены древние драгоценности.       Ведет пальцем вдоль правого края и поддевает незаметную застёжку, раскрывая, как оказалось не кулон, а медальон, в который умещает фотографию, слегка загибая края, чтобы она поместилась, после чего еще раз смотрит на результат своей работы и закрывает украшение, возвращая его обратно под одежду и застегивая воротник.              Поднимает глаза на растерянного из-за увиденного Джеймса, что слегка прокашлялся, подставив кулак, стараясь скрыть дикое смущение, накрывшее его неконтролируемой волной, когда он увидел, как бережно она обошлась с памятью о том, что было между ними сегодня, вместо того, чтобы выбросить и забыть как кошмар.              - Если дождешься меня с войны – считай, моя фамилия твоя, - совершенно очарованный выпаливает Джеймс. И даже сам не знал, точно ли он пошутил.              Но Рита фыркает, скрывая смех, и качает головой, отказываясь от предоставленной чести.              - Я покидаю США через некоторое время, максимум – месяц или два, и возвращаюсь в Лондон, - говорит она, давая понять, что когда война закончится, их будет разделять океан, и никто никого ждать не будет.              Но она не знала, что сержанта Джеймса Бьюкенена Барнса завтра утром командируют в составе сто седьмого пехотного полка в Англию на место боевых действий.       Зато это знал сам Джеймс, потому еле сдерживал улыбку, по-настоящему начав верить в судьбу.              - А если всё-таки встретимся? – хитро тянет он. – Случайно, как и всегда. Не стыдно будет смотреть мне в глаза после того, как не дождалась?              Рита просто поражается его наглости и совершенно не скрывает этого ни во взгляде, ни в выражении лица.              - Бонни? – вновь использует она беспроигрышный вариант, который Джеймсу просто нечем парировать.              Ему только и остается, что цокнуть и, демонстративно закатив глаза, отвернуться, пряча руки в карманы брюк. Чтобы не было заметно, что ей всё-таки удалось его пристыдить.              Она позволяет себе самодовольную полуулыбку, после чего подходит к нему, тянет к себе за лацканы кителя, оставляя короткий поцелуй на его щеке – прямо как в прошлый раз, когда они прощались.              Всё. Пора. Сказка подошла к концу.              - Будь осторожен, Джеймс, – с серьёзным лицом выдыхает она ему напутствие, отпуская.              Это прощание, но как же ему хочется украсть у этого вечера еще немного времени.              - Ты тоже, - вторит он. – И подумай всё-таки насчёт моей фамилии, - вставляет он напоследок шутку, снимая с кармана своего кителя очки-авиаторы, которые протягивает законной владелице.              Но та отрицательно качает головой.              - Дизайн мужской, мне не идёт.              Барнс сначала не понимает и хочет спросить, зачем тогда она их носила, если считает, что они ей не идут, но потом до него доходит её намёк.       Надевает «авиаторы» на себя и по-голливудски улыбается.              - Что скажешь? – явно красуясь, спрашивает он.              - Скажу, что теперь захотелось подумать над твоей фамилией, - отвечает она, тихо усмехнувшись. – Береги себя.              Махнула ему рукой на прощание и направилась к выходу с выставки, оставляя сержанта Барнса одного с осознанием, что невзирая на все светлые моменты, что были в его жизни, именно этот волшебный вечер на выставке Stark Expo он будет вспоминать, если на войне станет совсем тяжело.