Equally defective

      Теруки медленно скатился виском на плечо Рё, проваливаясь в дрему, несмотря на «напряженный» кульминационный момент в фильме. Выпуск из национальной академии выматывал его сверх меры: это ведь Теру, он не он, если не отличится на экзаменах высшими баллами. И без демонстрации способностей. Обладание эсперскими силами благоразумно держалось им в секрете, однако тот факт, что Ханадзавой уже активно интересовались из министерства внутренних дел, сомнений не оставляло – со дня заварушки с «Когтем» парнишку из виду не теряли. Да и Шимазаки в последние годы, с предосторожностями, но мониторили. Упрекнуть Рё было не в чем – следы он заметал безупречно, – прошлое ему тоже не припоминали, да и, случись чего, постоять за себя он был способен без усилий, а вот с министерством следовало держать ухо востро. Теру был не по возрасту развит, но слишком импульсивен, а наверху сидели расчетливые манипуляторы с огромными властью и опытом. Кто знает, как они их повернут. Превентивно намекать о манерах некоторым из них Рё не спешил, однако пускать дело на самотек не собирался. Черта с два он позволит кому-либо нарушить их границы. И если кто из шишек вздумает предположить, что страшнее разрушительного телекинеза Тойчиро быть не может, Шимазаки с удовольствием намекнет – ничего подобного. Ему достаточно ножа.       — Ложись в кровать, – склонив голову, шепнул Рё.       — Не-не, – Теруки встрепенулся в его руках. – Почти финал, хочу досмотреть.       Какой же упрямец. Спать он хотел, а не таращиться в сторону экрана телевизора, из которого с возрастающей частотой раздавались уморительно неправдоподобные – претензий к кастингу набралось на целую книгу – вопли ужаса. Эх, отправить бы Шимазаки на съемочную площадку – ужас в голосах зазвенел бы совсем не поддельно. Вот вышла бы потеха.       — Я пропустил шутку?       — По крикам – только чьи-то кишки на бензопиле.       — Тогда ладно. – Теру без лишнего доверия поерзал на груди Рё, чуть запрокидывая голову. Высохшие после душа волосы рассыпались по шее, усиливая перебиваемый шампунем кедрово-амбровый аромат: да, пожалуй, это стоило того, чтобы полтора часа терпеть кинотрэш. У Ханадзавы были весьма специфические вкусы в фильмах. Судя по Шимазаки – не только в фильмах. – Убавить звук?       — Тебе и так еле слышно.       — Диалоги все равно тупые.       — Зачем продолжать смотреть? – Рё усмехнулся, пользуясь моментом, чтобы уткнуться носом в облюбованное местечко за ухом: запах Теруки там концентрировался до крышесносного уровня.       — Осталось-то. – Теру лениво фыркнул от щекотки. Оправдываясь, он свел брови. – Предыдущая часть была лучше.       Не была, но Шимазаки не стал спорить. Говорить тоже не хотелось – в тепле и тактильном уюте его разморило, размягчило до состояния моллюска, чью раковину мастерски вскрыли перед подачей: было настолько странно, что нешуточно пугало поначалу. Да и теперь было странно, просто не так боязно: Рё и без раковины кому угодно пальцы оттяпает, захватив ресторан в придачу. Блюдо предназначалось лишь одному. Тому, кто блюдом Рё, как ни парадоксально, не считал.       — Жаль, что не владею телепатией. – Теруки улегся обратно на плечо.       — Вот как? – Шимазаки подтянул его за пояс ближе. – И на ком бы ты ее опробовал в первую очередь?       Теру задумался. Рё обоснованно ожидал услышать от него что-нибудь в духе: «Задолбал думать в десять раз больше, чем озвучивать». Но услышал иное:       — Ни на ком, наверное. Просто не взваливай все на себя, хорошо? Я понимал, во что ввязывался.       Пораженческая улыбка невольно скривила губы.       — Договорились. На следующей неделе уборкой занимаешься ты.       Теру несильно боднул его в плечо, тут же укладываясь удобнее щекой. Зная, что его услышали. Имея столько поводов и возможностей, он ни разу не загонял Шимазаки в угол условиями, никогда не пытался его исправить, «перевоспитать» под свои принципы. Так, морщил нос на редкие, не вполне легальные подработки, даже не спрашивая, только бросая перед выходом: «Надеюсь не увидеть тебя в новостях», либо «Мне же не придется запасать бинты?», явно преувеличивая масштабы в воображении, но принимая все равно. Это не подкупало – забирало с потрохами, как-то само по себе делая избирательным в выборе заказов. Не затем, чтобы угодить, не потому, что надо – приоритеты сменились. Доверие и свобода дисциплинировали лучше всего. Шимазаки раньше мало задумывался, чего хотел от жизни на самом деле, ориентируясь по ситуации. А нужно было всего-то отпустить вожжи и прислушаться.       Очередной вопль и неестественное хлюпанье – те люди вообще учили анатомию? – заглушали глубокое сопение Теруки. Стараясь не шевелиться, Рё наугад потянулся телекинезом. Пульт оказался точно на месте. И без того очень аккуратный, Теру незаметно взял в привычку не переставлять и не перекладывать вещи, даже на незначительное расстояние. Не акцентируя, мол, так изначально было заведено: прием из ряда запрещенных. Либо это Рё становился сентиментальным – возраст, что ли, кошмар какой.       Отключив телевизор, Шимазаки остался сидеть без движения. Теруки не проснулся, даже дыхание не сбилось. Его аура размеренно пульсировала редкими концентрическими всполохами, обволакивала волнами тепла и – Рё насилу удержался, чтобы не попробовать на язык – сладостью. Точно в заварку положили пару звездочек бадьяна: и вроде сахара нет, а в чай как несколько ложек бросили – необъяснимая синестезия, ауры ведь не пахнут. Либо это Рё все-таки поехал крышей – он бы не удивился, биография более чем располагала.       Помогая телекинезом, чтобы не нарушить чуткий сон, Рё поднял Теру с дивана и отнес к кровати. Бережно уложил на подушку, укрыл одеялом. Постоял несколько секунд, размышляя, затем улегся, не раздеваясь, рядом, упершись локтем в матрас, и замер, погружаясь в ощущения.       Этажом выше соседка нервно мерила шагами комнату – проблемная семья, – за стеной через ванную с характерным пощелкиванием сплющили алюминиевую банку – заливали одиночество и серость будней, – за окнами протяжно завывал холодный ветер, а здесь… Шимазаки разомкнул веки. А здесь – полуночный штиль. Не тот, который предупреждал уносить ноги, не тот, что вытряхивал из закутков тревожные мысли и воспоминания, нет – совсем другой. Шимазаки прошел через такое, с чем редко спят спокойно и предпочитают с собой наедине не оставаться, однако его не беспокоили ни кошмары, ни зудящее желание исчезнуть, лишь бы куда – у эсперских сил любопытные корни, – ни даже скука. Этот штиль врачевал умиротворением. И, да, Рё был не один.       Кто бы мог подумать. Прошлый Рё определенно не мог.       Теруки заворочался под одеялом, подсовывая руку под подушку, что-то капризно бормоча во сне. Шимазаки неприлично глупо заулыбался.       Вот и прощай, прошлый Рё.       Имея в арсенале обостренное чутье и годы разносторонней практики, Шимазаки с легкостью читал людей, умело закрывая створки, чтобы никто не прочитал в обратную. А Теру будто насквозь его видел с первого дня, на чистых инстинктах. Шимазаки готовился к уколам во все слабые места: то ведь базовый, неосознанный человеческий рефлекс, есть возможность – бей, подчиняй, подавляй. А получил по эластичной защитной повязке на каждое. Шимазаки сдавал в обороне позицию за позицией, но не чувствовал себя проигравшим. Наоборот, ощущал себя собой больше, чем когда-либо. Вечно страшащая уязвимость сплеталась с растущей день ото дня уверенностью – в его размягченное нутро не ударят исподтишка. И уверенность со скрипом, постепенно, но неумолимо брала верх.       Не это ли имел в виду Теру, когда говорил о «нормальности»?       Шимазаки протянул руку, скользя пальцами над одеялом, не касаясь, обрисовывая изгибы локтя, плеча, шеи Теруки, уже аккуратнее, неспешнее – линии его подбородка, приоткрытого во сне рта, трепещущих от дыхания ноздрей. Согреваясь в мягкой сладости его ауры, льнущей к коже.       Шимазаки, действительно, думал про себя чересчур много. О том, как сохранить руки Теру не заляпанными, в отличие от его собственных. О том, как сделать, чтобы его маленькое солнце светило подольше, не омрачаясь пятнами туч. Но это можно было не произносить вслух. Это Теру знал и так, без всякой телепатии.       Придвинувшись близко, чтобы потонуть в нежном тепле, Шимазаки опустился на подушку возле лица Теру, находя пальцами успокаивающий пульс на его запястье.       Рё не имел ни малейшего представления, куда шел, но кое в чем был убежден без оговорок: он двигался в верном направлении. У него в ладонях – самый надежный ориентир. И погаснуть ему Рё ни за что не позволит.