Месть фаворитки

      Элоди медленно и плавно моргала, словно вот-вот заснёт, одновременно вглядываясь в какую-то непонятную точку. Какими бы опустошёнными не были её очи, но усталая, почти незаметная улыбка светилась на лице. Она казалась совершенно больной — уж такой у неё вид. В комнате свет полностью погашен, а шторы плотно задёрнуты. Элоди сидела на краю кровати, придерживая колени.       Она находилась как будто в забвении, под гипнозом. Элоди ощущала себя самым настоящим живым трупом.       Живее всех живых.       Она не заметила, как в комнату вошла обеспокоенная Алиса, которая уловила странное поведение родственницы ещё в момент поездки в одном экипаже домой. Она списывала всё на простые переживания за брата.       Они ведь семья — должны волноваться друг за друга.       Алиса чуть ли не на цыпочках подошла к Элоди, а затем накинула ей на плечи мягкий плед, лежащий рядом. Последняя через плечо взглянула на неё. Ресницы полузакрытых глаз слегка дрожали, уголки губ всё ещё плыли вверх.       Алиса почувствовала какую-то странную ауру вокруг этого человека.       Как на кладбище.       — Всё будет хорошо, — смогла выдавить из себя Алиса.       Элоди на мгновение даже поверила, но после её словно слегка встряхнули, и она тут же забыла эту мимолётную мысль.

***

      Айрис долго не смыкала глаз. Её настроение заметно переменилось: теперь она уже не выглядит унылой или уставшей; сейчас она полна злости. Эта злость окончательно истребляла в ней абсолютно всё, как настоящий смерч, который вырывает даже самые крепкие деревья с корнем.       Хотелось кричать, но глубокая ночь не самое лучшее для этого время. Вместо криков Элоди приглушённо рычала, периодически больно кусая губы, заставляя капли крови появляться на их поверхности. И привкус железа появлялся на языке.       Она неожиданно для самой себя камнем рухнула на подушку, цепляясь пальцами за простынь. Наконец-то Элоди позволила себе прикрыть веки, которые словно мигом слиплись, не желая раскрываться.       Внезапно Айрис ощутила чей-то пристальный взгляд. Он будто в самом деле пожирал её, пробуя на вкус каждую частичку её плоти. А Элоди упрямо отказывалась открывать глаза, лишь сильнее утыкаясь носом в подушку.       Но странный наблюдатель не уходил. Он продолжал оставаться на месте, не двигаясь. Всё-таки Элоди не выдержала и резко приподнялась с постели, сонными глазами рассматривая ночного гостя. Его тёмный силуэт разрезал прочую мглу, подобно кораблю, что мчится по морской глади.       Зрение постепенно начинало привыкать к отсутствию света. Тогда Айрис узнала его и закричала. Если бы тут присутствовал кто-то ещё, то он точно бы удивился от таких децибел.       Её крик вынудил гостя резко пойти на неё. Пока он широкими шагами приближался, Элоди поползла назад по широкой кровати, надеясь найти спасение.       Вот неизвестный очутился впритык к её постели. Он медленно наклонился и, подобно дикому зверю, стал карабкаться всё ближе и ближе по простыне, оставляя на ней вмятины.       Элоди, к своему несчастью, встретилась со стеной. Теперь все пути к отступлению отрезаны, ведь неизвестный буквально в нескольких сантиметрах от неё. Сейчас Айрис уже точно убедилась в том, что знакома с ним. Каждая веснушка на его лице когда-то давно представлялась пред её взором.       Она видела своё маленькое отражение в его больших чёрных глазах. Видела собственный ужас. Это нагоняло ещё больше страха. А ночной гость никак не реагировал. Он совсем не менялся в лице: не жалел её, не наслаждался моментом.       Абсолютно чистое полотно.       — Я не стоил этого, — произнёс неизвестный, склонившись над её ухом.       Услышав его голос, Элоди вскрикнула вторично, отчаянно заплакав.       — Неправда! — Айрис крепко обеими руками вцепилась в его шею, притягивая к себе.       Она чувствовала холод его тела, не слышала дыхания, не находила биения сердца в его груди. И это нормально, ведь этот человек давным-давно мёртв, а значит перед ней покойник. Элоди понимала, что это невозможно.       Мёртвый не может восстать из могилы.       Но она взаправду радовалась, как в первый раз, что он прямо сейчас перед ней, в её объятиях. Но ценный момент внезапно оборвался, и его фигура постепенно начала растворяться в воздухе, как сахар в чае. Во время подобной диффузии Элоди пыталась опять ухватиться хоть за крупицу его одежд, но всё тщетно. Вскоре он исчез полностью, словно никогда и не приходил. Элоди, утопая в собственных слезах, что без остановок текли по щекам, продолжала ощущать на лице ледяные прикосновения его рук, а мужской голос застыл в ушах.       Айрис подскочила с места, а затем прошлась по всей комнате, надеясь отыскать любимого человека. Но его нигде не было, и девушка знала об этом, но продолжала тешить себя ложными надеждами.       Но кем был этот человек? Почему Элоди так испугалась его прихода, а потом не хотела отпускать? Какие скелеты поселились в её шкафу?

***

      Это случилось ровно за пять лет до этого, как её сестру Эмбер похитили. Элоди тогда была молода и прекрасна, а в жилах бурлила кровь, желавшая приключений. Но вскоре оковы, что именовались аристократичным титулом, стали сковывать её, вынуждая оставить мечты о беззаботной жизни. Она насильно заставляла себя стать такой, какой является теперь. Элоди закрыла пылкие эмоции глубоко в себе, а на поверхность вытащила тихую, скромную и покладистую оболочку. Вскоре она настолько привыкла к подобным качествам, что совсем позабыла о томящихся внутри языках пламени. Но было уже слишком поздно, когда Элоди наконец вспомнила о них, ведь каждый из них уже погас, предварительно поглотив сердце целиком. Но когда-то, в те далёкие годы, это пламя горело. Ярко, очень ярко. Тогда никто не тушил его и не прятал. Элоди наслаждалась им, даже обожала.       И свет того огня привлёк невзрачного светлячка — Касьяна.       Их первая встреча едва не обернулась для него верной гибелью.       Элоди отчётливо помнила тот день. Было самое начало весны, ночь, слабо освящённая улица, узкая дорога и полная луна. Ей тогда не повезло возвращаться домой после шумного приёма в каком-то знатном доме в довольно-таки поздний час. Айрис уже одним глазом засыпала, как почувствовала, будто бы её карета во что-то врезалась. Послышались обеспокоенные возгласы кучера и насмешливое ржание коней.       Потом окажется, что в темноте кучер не разглядел силуэт человека, который перебегал с одной стороны дороги на противоположную. Вследствие этой ошибки экипаж наехал на того горожанина, что чудом остался жив.       В знак извинений Элоди забрала его в поместье, где он жил в лучших условиях до полного выздоровления. Потом она распорядилась дать ему работу в числе своей прислуги. Этот человек теперь получал крупное жалование и пользовался благосклонностью даже барона.       Расположение молодой госпожи достигло такого уровня, что простое доброе отношение с её стороны переросло в настоящие чувства, которые оказались взаимными.       Роман Элоди и Касьяна на протяжении нескольких лет оставался никому неизвестным. Даже вездесущие горничные оставались в неведении. Но ничто не длится вечно, как и их счастье.       Их сдала одна несчастная оплошность, оказавшаяся роковой.       Касьян, желая порадовать возлюбленную, накопил приличную денежную сумму и спустил её на ценный подарок. Тот кулон, подаренный Элоди, имел особенность. На обратной стороне скрывалась позолоченная надпись, гласившая: «Светлячок испепеляется пред вами».       На первый взгляд здесь нет ничего страшного, но под милым словом «светлячок» таилась запретная связь между аристократкой и слугой. Именно светлячком Элоди периодически называла его, даже в присутствии третьих лиц.       Когда же служанка, подосланная Блером в качестве шпиона, обнаружила на круглом кулоне эту несчастную строчку, то в её голове тут же сложился пазл, который означал для влюбленных самый настоящий конец. Шпионка тут же поспешила обо всём рассказать своему господину, а Блер забавы ради поведал про милую находку отцу. Барон никогда не признавал любовь между разными сословиями, поэтому пришёл в страшную ярость. Многим слугам, что попались под горячую руку, как следует пришлось ощутить его гнев. Элоди никогда не видела всегда доброго отца в таком расположении духа. Но сильнее её пугало то, что причина оной перемены — она сама.       Барон никого из них не собирался миловать. По его приказу Элоди оказалась под замком на долгие две недели. Но наказанию Айрис не предала особого значения: она понимала, что отец точно когда-нибудь простит её. Тогда Элоди беспокоилась не о себе, а о Касьяне, чья судьба была неизвестна.       С возлюбленным дочери Гвенаэль поступил гораздо жёстче. Тот получил дюжину ударов плетью, а после барон сослал его в отдалённое имение, на окраине империи. Туда не доходили письма, помещения не всегда отапливались, да и человеческое общение было сродни золоту. Неудивительно, что всего через полгода Касьяна обнаружили в петле.       В произошедшем Элоди не винила отца. Она понимала, что его воспитывали иначе; тогда были другие люди, другие нравы. Поэтому у него альтернативные взгляды на жизнь.       Айрис возлагала всю вину на собственные плечи, несмотря на её тяжесть. Она ужасалась от того, что если бы тогда не приняла тот проклятый кулон, если бы лучше сохраняла тайность их отношений, если бы…       Если бы…       Если бы…       Элоди была уверена, что любимый человек в последние дни жизни ненавидел конкретно её, что вся его любовь развеялась, и тут тоже виновна она. Айрис даже не рассматривала других вариантов. Она глубоко убеждена в отвратительности своего существования.       Что касается Блера, то его поступок стал последней каплей.       У него с сестрой с раннего детства были не лучшие отношения. Оба недолюбливали друг друга. Но если Элоди таила ненависть к брату, не показывала её, то Блер открыто демонстрировал неприязнь. Он любил лишний раз унизить её при ком-то, как-то напакостить.       Например, когда во времена отрочества Элоди хотела попасть на сцену обелийской филармонии, — ведь её способности к музыке появились достаточно рано — то Блер специально что-то сломал в устройстве её пианино. Из-за дурного звучания инструмента Элоди крупно опозорилась перед приёмной комиссией.       После того, как Айрис узнала, что это именно Блер сдал её роман отцу, она окончательно разочаровалась в нём, не в силах простить. Элоди затаила на него страшную обиду. Именно она стала почвой для создания того самого плана с подставой, ограблением и всем прочим. Айрис давно бы воплотила эту идею в жизнь, но найти сильных союзников оказалось не так просто, как она думала. Они всё-таки нашлись. Ими стала чета Паттерсон, которая и помогла ей.       Но помогла ли?

***

      Рано утром в особняк триастрийской королевы прибыла Лорен. Она писала, что собирается скоро приехать, но явилась раньше обещанного, поэтому её визит оказался весьма неожиданным.       — Что-то стряслось? — молвила Ингрид, поправляя шёлковый халат, надетый поверх сорочки. О приезде сестры ей доложили каких-то пятнадцать минут назад, так что ничего более приличного она надеть не успела.       Виконтесса, борясь с сонливостью, наблюдала, как учтивый дворецкий помогал Лорен снять накидку тёмно-коричневого цвета и горжетку из лисьего меха.       Когда же женщина осталась в одном платье, чей цвет варьировался между синим и фиолетовым, она скользнула вдоль коридора, жестом зовя Ингрид пройти за ней. Последняя с недоумением оглядела сестру с ног до головы и торопливо пошла следом.       — Поднимемся в библиотеку? — остановилась Лорен, обернувшись.       Услышав положительный ответ от виконтессы, Айрис, придерживая подол платья, быстро очутилась почти на середине лестницы.       — Ну, чего ты? — улыбнулась Лорен, когда заметила, что сестра осталась внизу.       — Я просто не понимаю. — Нервная улыбка появилась на лице Ингрид, и она быстро поднялась, оказавшись на ступень ниже, чем старшая Айрис. — Что такое, Лорен? Ты давно не приезжала так внезапно.       — Пойдём, я объясню. — Женщина заботливо коснулась спины сестры и повела её дальше.       Вскоре обе очутились в стенах библиотеки, наполненной шедеврами триастрийской литературы. Яркие корешки книг, стоящие в несколько рядов на полках, словно формировали цельный узор. Здесь приятно пахло бумагой и пылью, а скрип полов под ногами дополнял загадочную атмосферу.       — Я могу тебя кое о чём попросить? — негромко спросила Лорен, взяв в руки книжку в твёрдом переплёте.       — Разумеется. Отчего ты спрашиваешь? — вскинула бровь виконтесса.       — Уже почти месяц прошёл с того суда, — со вздохом начала Айрис, перелистывая пожелтевшие страницы. — Матушка уже заметно отошла, но из покоев всё ещё редко выходит. Закрылась там и пускает только Гюстара да свою пожилую служанку.       — Она… не думает простить нас? Мы обе знаем, как матушка любит и меня, и виконта.       — Да уж, но на резкие слова не поскупилась.       — Она же невсерьёз, Лорен.       — Конечно же нет! — Захлопнув книжку, возразила Айрис. — Я это так… К слову.       — Так о чём ты хотела попросить? — поняв, что разговор не идёт в нужное русло, сказала Ингрид.       — Приближается юбилей матушки, ей исполняется шестьдесят пять, а это преклонный возраст.       — Верно.       — И… — сделав глубокий вдох, продолжала Лорен, — было бы неплохо, если вы с виконтом приедете на праздник. Матушка всё ещё сердится, но по большей части на его величество, судью, Сэма… — Под конец монолога она слегка ухмыльнулась.       — Ты уверена, что своим присутствием мы не испортим день?       — Нет, ни в коем случае, — серьёзно произнесла Айрис, нахмурившись. — Ингрид, — она взяла сестру за руку, а тон её смягчился, — прошу тебя, помиритесь с ней. Хотя бы… Хотя бы попробуйте.       — Попробуем, — улыбнулась виконтесса, — я сама давно хотела приехать, да виконт постоянно отговаривал. Говорил, мол, не лучший момент.       — Спасибо, — Лорен бросилась на шею сестры, и та нежно обняла в ответ, — спасибо тебе огромное.       — Рано ещё за что-то меня благодарить.       «Убийцу вообще не стоит благодарить, согласна?» — с ехидством шепнул Энграфа, а после залился безумным хохотом.

***

      Последнее, чего хотелось бы Лорен, — так это того, чтобы её матушка встретила свою старость, отдалившись от семьи. Сложно было принять то, что некогда весёлая баронесса в одно мгновение превратилась в мрачную и вечно сердитую. Любой разговор с ней, ежели тот вообще случался, оканчивался тем, что Клэр начинала бурно бранить всех, кого считала виновным в незавидной участи сына.       Первое время она называла Ингрид предательницей семьи, продажной крысой и другими отвратными высказываниями. И о муже дочери она отзывалась не лучше. Но скоро и вовсе перестала их упоминать, как будто о них забыла.       Лорен никогда не любила ссоры, так что перемены между членами её семьи стали для неё особенно тяжкими. Такую точку зрения разделяли и прочие Айрисы.       Да и саму Ингрид больно ранили те слова матери. Очевидно, что Клэр никогда не заменит и даже не сравняется с герцогиней Эванджелиной де Астер, которой так не хватало виконтессе, но баронесса Айрис стала для Ингрид далеко не последним по важности человеком. Временами она даже забывала, что на самом-то деле они абсолютно чужие друг другу люди.

***

      — Абсурдность сложившейся ситуации меня уничтожает, — хмыкнул Анастасиус. — Не удивлён, что именно Лорен выдумала эту нелепицу.       Мужчина незаметно оглянулся назад. По коридорам поместья Айрис на небольшом расстоянии шли две служанки, опустив головы вниз. Обе безмолвные фигуры должны были сопроводить чету Паттерсон в столовую, где и произойдёт семейный праздник, посвящённый юбилею баронессы.       Клэр никогда не была любительницей шумных банкетов среди прочей аристократии, хотя частенько в молодости на них появлялась. На одном из них она и встретила Гвенаэля. Но с возрастом баронесса всё больше делала выбор в сторону скромных посиделок дома, а не выходов во свет.       — Не говори так. — Ингрид сильнее сжала локоть мужа. — Лорен ведь просто старается наладить наши с матушкой отношения. Неужели это так плохо?       — Надо же! — рассмеялся виконт. — Спустя столько лет ты наконец-то обратилась ко мне на «ты»! Ингрид, дорогая, ты всё больше и больше меня удивляешь!       — Это единственное, что ты услышал? — с раздражением добавила виконтесса.       — Было бы хорошо, если бы всё так и было, но, увы, нет.       — Тогда что же так грубо игнорируешь?       — Виноват. — Он, улыбаясь, пожал плечами. — Понимаешь ли, если баронесса сама решила поставить на нас крест, то сколько бы мы с тобой не пытались лебезить перед ней и вымаливать прощение, она очень навряд ли пойдёт на встречу.       — Возможно… Ты прав, но… Попробовать всё же стоит.       — Мы пришли, — еле слышно объявила прислужница, успевшая уже подойти к массивной двухстворчатой двери столовой.       Затем обе служанки встали по разные стороны и потянули за дверные ручки. Дверь громко открылась, и Паттерсоны увидели в стенах помещения длинный закруглённый стол, что был усеян Айрисами и стоял прямо посередине. Это был тот же зал, где они обычно собирались для совместных ужинов. С высокого потолка свисала хрустальная люстра, а в углу продолжал пылиться старенький рояль. Среди членов семьи не хватало лишь одной персоны — Элоди. Некоторым временем ранее она обещала спуститься чуть позже, поэтому все терпеливо ожидали её прихода.       — Что они здесь забыли? — ворчливо шепнула Клэр Гюстару, казалось бы, чтобы Паттерсоны точно её услышали.       Баронесса сидела во главе стола, одетая в роскошное платье белого и золотого цвета. Её взгляд был устремлён на дочь и зятя, которые подходили всё ближе к ней. Клэр возмущала эта неслыханная наглость, она этого толком не скрывала. Ей хотелось точно обозначить теперешнее отношение к этим людям.       Клэр неспеша встала на ноги, сложив руки за спиной. Она приподняла подбородок, дабы казаться более надменной.       Баронесса не говорила ни слова, специально делая атмосферу ещё хуже. Все Айрисы затихли, ожидая развязки сей ситуации.       — Вы всё-таки приехали, — Клэр выглядела разгневанной, это заметил каждый, — не припомню, чтобы я вас приглашала.       — Я их пригласила.       Как гром средь ясного неба раздался голос Лорен, который был на редкость твёрдым.       — Давно ли ты позволяешь себе так самовольничать? — Баронесса резко повернулась к старшей дочери, что сидела на расстоянии трёх стульев.       — Прошу прощения, мама, — Лорен, как жалкая прислужница, сделала тон максимально робким, ожидая дальнейшей реакции матери.       — Матушка, — донёсся мягкий голос Юстафа с дальнего конца стола, — я считаю очень трогательным, что Ингрид, несмотря на обстоятельства, посчитала своим долгом посетить вас в такой прекрасный день. Не думаю, что нужно корить её за это.       Юстаф давно имел привычку как будто не замечать Анастасиуса, поэтому и сейчас он сделал вид, что виконта здесь нет, и говорил лишь о добродетели любимой сестры.       — Не могу не согласиться, бабушка, — добавил Ларри, чем вызвал взбешённый взгляд Валерии.       Клэр внимательно осмотрела всех членов семьи, прищуривая глаза. В тот момент она была похожа на безжалостного хищника, что высматривает подходящую добычу.       — Сядьте, — властно сказала она Паттерсонам, на что те послушались, — как легко вы все закрываете глаза на Блера.       Последнюю фразу баронесса сопровождала пугающей интонацией, которую используют для вынесения смертного приговора. Никто не решался возразить, ведь все понимали, что Клэр права.       Следующие полчаса всё проходило как нельзя лучше. Айрисы поздравляли баронессу с её праздником, говорили длинные тосты за её благополучие, дарили ей неплохие подарки, которые она приказывала слугам отнести в её кабинет. Все старались делать вид, словно всё действительно хорошо, но что-то гнетущее портило общее спокойствие. Столько невысказанных слов хранилось внутри, столько тяжёлых обид не выходило на поверхность.       Совершенно обычная беседа родилась между ними, так что на время им правда показалось, будто бы ситуация налаживается. Но не тут-то было.       — Ты могла бы молча с ним развестись, но вместо этого предпочла нагло наврать в зале суда, — аккуратно сложив столовые приборы, Клэр обратилась к Валерии.       — Наврать? — не поняла последняя.       — Естественно! Очевидно ведь, что Блер не мог в самом деле пойти на подобное преступление, и ты знаешь об этом.       — А приведённых доказательств вам недостаточно, чтобы наконец-то взглянуть правде в глаза? — ответила Валерия, сохраняя маску спокойствия. На самом деле ей изрядно надоело обсуждение той темы, какую вот-вот вновь затронет баронесса.       И между ними затянулась очередная ссора, за которой остальные Айрисы молча наблюдали, ведь знали, что любое их слово может лишь усугубить конфликт, как это было и раньше.       Много-много раз.       Спустя ещё полчаса конфликт наконец-то утих, но этому поспособствовало не благоразумие одной из сторон, а уход Валерии прочь из столовой. Вслед за ней ушёл и Ларри. Его уход сопровождался недовольными возгласами баронессы, но ни один из них не мог остановить юношу. Он придерживался в данных ссорах нейтралитета, но всё-таки ему была ближе позиция Валерии, потому он всё чаще и чаще думал о том, чтобы уехать с матерью из родового поместья хоть куда-нибудь.       Часом позже.       — Что-то Элоди давно нет, — подметила Алиса.       — А, кстати, где она? — спросила баронесса, нахмурившись. — Обещала, что скоро явится, а её всё нет и нет.       — Последний раз она была у себя, возможно, и сейчас там, — предложила Лорен.       — Я могу сходить за ней, — добавила Ингрид, вставая из-за стола.       На это любезное предложение она получила согласие от баронессы, которое читалось лишь в медленном кивке и строгом выражение ее лица, к которому с недавних пор, наравне с множеством морщин, прибавилась некая особенно пугающая бледность, появившаяся вследствие долгой изоляции от солнечных лучей.       И именно эти уходящие тёплые лучи утром падали на кончик носа Элоди, а после растекались мягким шлейфом и по щекам, и по лбу, и по закрытым глазам. Пусть солнечный свет буквально зажигал её своим сиянием, но она всё равно казалась такой истощённой, что создавалось впечатление, будто бы из неё выкачали всю энергию и оставили одну лишь оболочку, где даже лёгкие наполнялись последним потоком кислорода без былого желания, только потому что должны.       Но кому?       Её ресницы шустро зашевелились, точно в конвульсиях. Очи немного приоткрылись, а по оголённым плечам, с которых плавно сползла ткань белоснежного халата, прошлась противная дрожь, словно вызванная страхом.       Но перед кем?       Элоди, скрестив руки подле груди и облокотившись о изящные перила балкона, сделанном в крайне старомодном стиле, вздохнула с такой грустью, с такой ностальгией и отголосками такой пламенной любви, подобно безумно скучающему человеку.       Но по кому?       И так бы она и стояла там в полном одиночестве, слушая непринуждённое птичье пение, да не до того ей в тот миг было. Так много мыслей, так много переживаний, колебаний!

***

      В настоящее время фигура Элоди очутилась в ванной комнате, которая отделялась от её покоев одной лишь дверью.       Медленно ступая по ледяной плитке, Айрис замерла напротив подготовленной служанкой ванны. Сильно пахло восковыми свечами, горевшими сейчас где-то в углу. Иные источники света отсутствовали. Когда Элоди прикрыла за собой дверь, то огни свечей немного поколебались, но не погасли, а продолжали гореть, давая разглядеть поверхность чистой воды, чьё идеальное спокойствие контрастировало с тем, что творилось на душе у Элоди.       Она развязала пояс халата, а после сбросила его с себя. Мягкая ткань рухнула на пол. Стиснув зубы, Элоди полностью опустилась в прохладную воду. Та касалась даже её подбородка. Копна каштановых волос, как чернила, которые нечаянно были пролиты на бумагу, разбежалась, всплывая на поверхность. В детстве, когда Элоди только училась писать пером, подобные инциденты с чернилами случались нередко.       Она прикрыла глаза, оставаясь в кромешной темноте. Вздохнув полной грудью, Айрис вот-вот собиралась полностью погрузиться в воду, но в ту секунду ей вдруг стало настолько страшно, что она наполовину вынырнула и крепко схватилась за бортики ванны.       Стоило ей повернуть голову, как мигом опешила. Рядом с ней стоял он…       — Касьян, — тихо прохрипела Элоди.       Плод её воображения, что с самого дня его кончины, а в последнее время особенно часто, мучал её, молча наблюдал за ней, сложив руки за спиной. Он, одетый во всё чёрное, слегка нагнулся, нависая над ней.       К его появлениям Айрис относилась по-разному: то с радостью, то со спокойствием, а иной раз с ужасом. Сегодня, например, страх присутствовал каких-то пару секунд, но скорее от неожиданности, уступив место смеси из двух других эмоций. Сколько бы не прошло лет подобных его внезапных посещений, которые могли произойти и во время разговора с кем-то, и в момент какого-либо светского торжества, Айрис всё равно периодически боялась, хотя прекрасно понимала его безобидность. Единственное, чему смогла научиться Элоди, — когда то необходимо, никак не реагировать на присутствие покойника. Но иногда страх брал своё, и она бледнела, менялась в лице, а голос слегка дрожал. Тогда было крайне трудно объяснять подобные изменения, ведь не каждый раз верили, что ей просто поплохело.       — Вы совершаете огромную ошибку… — в одно время и устало, и грустно начал Касьян едва ли не на ухо женщине.       — Достаточно!       Элоди отмахнулась от него, отвернувшись.       — Я всё уже решила, — торопливо добавила она.       В это самое время Ингрид уже поднялась на этаж, где располагалась спальня её сестры. Она и не подозревала, что именно там происходит, поэтому шла неспешным шагом, ожидая чего угодно, но только не того, что её ожидало.       — Вы в этом уверены? — бесцветно произнёс Касьян.       — Как никогда. — На выдохе ответила Элоди. — А теперь уходи, — прибавила она.       — Как же я могу вас оставить?..       — Ты меня не слышал?! — прокричала Айрис, с силой ударив ладонью по воде, вызвав всплеск, среди которого и растворился мужчина.       После его ухода она с облегчением вздохнула, проведя обеими руками ото лба и до макушки.       — Как никогда… — почти одними губами повторила Элоди.       С абсолютно безэмоциональным лицом она неторопливо погрузилась в воду с головой.       Сначала Элоди толком ничего не чувствовала. Только неприятное ощущение, как вода попадает в нос, а вследствие чего желание поскорее вынырнуть. Ей казалось, что прошла целая вечность перед тем, как в груди словно что-то загорелось. Тогда Айрис была готова прекратить, но сил пошевелиться уже не было. Поздно.       Одновременно с тем, Ингрид уже стояла у двери комнаты сестры. Она громко постучала, но ответа не последовало, как и после седьмого стука. Тишина насторожила виконтессу, но она успокаивала себя тем, что Айрис могла просто спать и не слышать.       — Элоди? — громко позвала Ингрид. — Я войду? — уже толком ни на что не надеясь, продолжила виконтесса.       Ингрид осторожно приоткрыла дверь, а затем вошла внутрь покоев. Осмотревшись и не найдя даже признаков присутствия здесь сестры, она задержала внимание на небольшой двери, ведущей в ванную. Словно предчувствуя что-то нехорошее, виконтесса подошла к ней ближе и постучала.       — Элоди? — ещё громче сказала она, но ответа снова не получила.        Дверная ручка повернулась, Ингрид медленно приоткрыла и эту дверь. Свет из спальни просочился через дверной проём, освещая ванну, стоящую прямо по центру.        Виконтесса вскрикнула, увидев ту жуткую картину. Около пяти секунд она не решалась сделать и шага, ведь в самом деле окаменела от шока.       Но чем дольше Ингрид глядела на Элоди, в чьём теле плавно угасала жизнь, тем скорее страх уходил на второй план, и женщина кинулась к ванне.       Тело внезапно пришло в себя и стало работать быстрее мозга. А соображать действительно нужно было быстро, ведь у Ингрид оставались жалкие минуты до верной смерти сестры.       Возможно, что так сработал выброс адреналина либо ещё что-то, но виконтесса каким-то чудом смогла вытянуть практически безжизненное тело Элоди из остывшей воды. Обе рухнули на пол. У них точно синяки остались.       Оставшись в очень неестественной позе, Элоди не подавала практически никаких признаков жизни. А подле неё на коленях сидела виконтесса. Заплаканная и напуганная женщина вновь обмерла, боясь даже коснуться тела сестры. Бледная рука так и застыла в воздухе. Но, погодя пару секунд, она опустилась на ледяную шею Элоди, пытаясь нащупать пульс.       Есть.       Ингрид шустро вскочила на ноги и выбежала прочь из комнаты, что хватило сил, дабы как можно скорее привести лекаря.

***

      — Ещё бы пара минут, леди Ингрид… — монотонным и безразличным тоном объявил лекарь, отходя от постели Элоди.       — Можете не продолжать, — покачала головой виконтесса, присаживаясь на край кровати. — С ней ведь теперь всё будет хорошо? — нерешительно продолжила она, дотронувшись до тыльной стороны ладони Элоди.       — Безусловно, — уверенно кивнул мужчина, — не волнуйтесь на этот счёт.       — Очень хочу вам верить… — вздохнула Ингрид.       — Верьте. — Лекарь постарался вложить в это короткое слово максимум веры, дабы хотя бы её крупица появилась у женщины, и та успокоилась. — Она должна очнуться в ближайшее время.       — Понятно, — поджав губы, сказала Ингрид, — вам лучше выйти, спасибо.       — Как скажете.       Поклонившись, лекарь действительно ушёл.       Ингрид и не собиралась уходить вслед за ним. Она, не помня себя, едва ли не лишилась чувств в момент, когда увидела то, что Элоди пыталась с собой сделать. Это стало слишком неожиданным.       Виконтесса обычно не придавала особого значения тем случаям, когда её сестра резко становилась какой-то испуганной.       Ингрид всё списывала на то, что ей просто показалось или на ещё какие-нибудь пустяки.       Виконтесса даже не допускала мысли, что человек, который с таким искренним восхищением глядит на яркие оттенки закатов или рассветов, цитируя красочные строки стихов прошлого века и глубоко вздыхая с счастливой улыбкой, способен на нечто подобное. Также на такое вряд ли бы решился человек, который забывал обо всём на свете, когда брал в руки изящную скрипку или дотрагивался до клавиш рояля.       Вскоре Элоди очнулась и еле слышно пробубнила себе под нос:       — Ошибка…