Месть фаворитки

      Виконтесса даже не допускала мысли, что человек, который с таким искренним восхищением глядит на яркие оттенки закатов или рассветов, цитируя красочные строки стихов прошлого века и глубоко вздыхая с счастливой улыбкой, способен на нечто подобное. Также на такое вряд ли бы решился человек, который забывал обо всём на свете, когда брал в руки изящную скрипку или дотрагивался до клавиш рояля.       Вскоре Элоди очнулась и еле слышно пробубнила себе под нос:       — Ошибка…       С минуту она оглядывала всё вокруг весьма недоумевающим взглядом, а с бледных губ срывались тяжёлые вздохи.       Радость спешно появлялась внутри виконтессы, как только та окончательно отбросила все пугающие мысли в сторону. Её сестра пришла в себя, она жива, с ней всё в порядке.       — Элоди, — мягко, с нотками неподдельной жалости произнесла Ингрид, аккуратно взяв сестру за руку, — мне позвать врача?       В ответ Айрис торопливо стала мотать головой, параллельно приподнимаясь с постели. Она осторожно коснулась левого виска, по которому словно сильно стучали молотком.       — Нет, нет, нет! — негромко затороторила виконтесса, удержав сестру, дабы та не встала на ноги. — Тебе нужно отдохнуть.       Элоди послушно осталась на месте, облокотившись спиной об изголовье кровати.       — Что произошло? Зачем ты… Это сделала? — Голос Ингрид слегла дрогнул, когда его обладательница вспомнила о событии, произошедшем недавно.       Айрис не собиралась отвечать. Она всё так же неподвижно сидела, точно ненужная кукла, с которой наигрались.       — Мне принести тебе что-нибудь? Или всё-таки позвать лекаря? — настойчиво продолжала выводить её на разговор виконтесса.       — Не нужно… — Хриплый, тихий, еле слышный голос Элоди подобно острому лезвию порезал слух виконтессы. — Матушка ведь не в курсе? — насторожилась она.       — Не думаю, что будет правильно умолчать о подобном…       — Ингрид! — Айрис резко подскочила и схватилась за плечи сестры, крепко за них цепляясь, чем не на шутку напугала виконтессу. — Не говори ей, пожалуйста! И… И вообще… Никому не говори… — всхлипывая, умоляла Элоди.       — Но матушка ведь всё равно когда-нибудь узнает, — осторожно сказала виконтесса, обнимая сестру за шею. — Тот же лекарь будет обязан ей доложить…       — Он был здесь?! — вырвавшись из объятий, вскрикнула Элоди, а её глаза быстро забегали по комнате.       — Конечно, — уверенно кивнула виконтесса, — иначе ты бы не очнулась…       — Так это ты позвала его? — испуганно спросила Айрис, на что получила положительный ответ. — Не нужно было…       — Как это?! — вдруг вскочила с постели виконтесса. — Элоди, что ты такое говоришь?!       Непонятная злость окутала Ингрид. Руки так и чесались обо что-нибудь хорошенько ударить.       Элоди тут же ощутила себя самым ничтожным существом, кое только можно представить. Широко распахнутые глаза виконтессы вынуждали чувствовать страшную вину перед ней. Она прямо-таки вся сжалась, точно бездомный щенок во время грозы.       — Что у тебя случилось? — полушёпотом молвила Ингрид, вновь присев неподалёку от Элоди.— Расскажи мне, — чётко проговаривая каждую букву, добавила она.       И Элоди рассказала. Рассказала всё так, как оно было на самом деле. В подробностях выложила всю ту грязь, которую успел на всю сознательную жизнь натворить поганец Блер. Описала чуть ли не каждый день, прожитый рядом с Касьяном. Она говорила о своей болезненной любви так, как будто прожила её повторно, но это дежавю не принесло особого спектра положительных эмоций, а лишь тоску, скорбь по возлюбленному, а также сплошной водоворот разных оттенков грусти. Но она умолчала о том, что Касьян до сих пор иногда является перед ней.       Иронично, образ любимого словно опять возник перед глазами, чем заставил Айрис поёжиться. Его черты вдруг стали мерещиться абсолютно везде.       Ей казалось, бежевая простынь — точно участок его кожи. Элоди видела в розовых бутонах причудливых цветов, стоящих на подоконниках, что-то, напоминающее его щёки, что вечно горели ярким цветом. А огромные чёрные глаза мерещились в такого же цвета бусинах, что вместе формировали бусы, висевшие на шее Ингрид. В завывающих порывах ветра, играющих между собой за окном, слышался его смех.       — Так ещё и помнишь, как мне хватило смелости так подставить нашу семью? — почти на одном дыхании продолжала Элоди. — Ведь после того, что произошло с Блером, на наш род обрушилась страшная тень, от которой тяжело будет избавиться. Кто же теперь захочет признавать себе равным семью преступника, пошедшего против самой короны? Кто теперь без высокомерия и отвращения посмотрит на нас? Кто захочет обручиться с сыновьями Лорен и Сэма, с дочерью Гюстара и его жены, с сыном Алисы и Юстафа, а с Ларри? Помнишь, Лорен так мечтала, как он и какая-то леди Лаяна поженятся, и наши дома породнятся? Так теперь родители этой леди и знать нас не хотят, понимаешь? А всё из-за меня, из-за моих дурацких чувств, будь они неладны! Уж сколько лет прошло… А я… Вот кому эта месть сделала лучше? Зачем я так поступила, скажи мне?       — Постой, Элоди, — прервала её Ингрид, — от чего же ты кругом делаешь виновной лишь себя? Неужели… — На одно мгновение она замолчала, точно решала, а стоит ли договаривать. — Неужели мы с виконтом не помогли? — шёпотом всё-таки сказала женщина.       — Вот именно! — крикнула Элоди. — Даже вы из-за меня пошли на такой скверный поступок! Вы не виноваты, ведь это я попросила! Я придумала!       — Не говори ерунды, прошу тебя. Мы все одинаково разделяем груз вины.       — Неправда… — покачала головой Элоди. — А ты видела, как матушка теперь на меня смотрит? Так презирает, так ненавидит… — сквозь слёзы продолжала она.       Элоди подалась вперёд, а за ней поволочилась простынь с одеялом, немного съехав с постели, нависнув над полом, но не падая окончательно на него. Айрис полностью встала, расправив плечи. Женщина скрестила руки, напоминавшие больше кости, обтянутые кожей, нежели здоровые конечности, на груди. Не спеша она поплелась к окну, наполовину закрытому плотной шторой. Элоди подошла почти впритык к подоконнику и осторожно провела пальцами по недавно политым бутонам цветов, страшась повредить хоть один лепесток. Они послушно следовали за её рукой, отгибаясь немного в сторону, а как только она оставила бутоны в покое, то они мигом выпрямились.       Ингрид спешно подошла к ней и с беспокойством оглядела её.       — Я гарантирую, — твёрдо начала Элоди, — я сделаю для тебя абсолютно всё, что только попросишь, только упроси лекаря молчать.       — Почему ты так уверена, что он уже не оповестил матушку?       — Потому что празднество, посвящённое её юбилею, ещё не закончено. Со мной всё в порядке, поэтому он не посмеет сейчас отвлекать её.       На какое-то время они обе замолкли.       Кто-то из них точно решался на что-то, а кто-то терпеливо ждал, пока кто-то решится на что-то.       — И, Ингрид, — прохрипела Элоди, а после прокашлялась, — пойми, если матушка узнает о том, что я пыталась сделать, то без раздумий отправит меня в лечебницу. А я не хочу!       — Она бы никогда так не обошлась с собственным ребёнком!       — С ребёнком пускай нет, а с предателем?       Ингрид хотела возразить, но быстро поняла, что это бесполезно.       — Ладно. Я… Я согласна. — Виконтесса произнесла это с той интонацией, будто уже тогда знала, что ничем хорошим это не закончится.       — Безумно благодарна тебе, — искренне улыбнулась Элоди.       — Но с условием!       — Всё что угодно.       — Я не прощу себе, если оставлю тебя здесь в таком состоянии. Поэтому считаю своим долгом просить тебя временно пожить у меня. Так мне будет спокойнее.       — Буду только рада… — сглотнув, произнесла Элоди, случайно заметив силуэт Касьяна, почти незаметно отразившийся в оконном стекле.

***

      Острые красно-оранжевые языки пламени, томящиеся внутри камина, стремительно прыгали вверх, точно стараясь до чего-то дотянуться. Но невидимая сила как будто ударяла по ним, и они вновь рушились, падая на сгорающие дрова. Изголодавшийся огонь шустро поедал их, а после снова пытался дотянуться до неведомой цели, какую сам же себе выдумал.              Оный танец, исполняемый пламенем, создавал свою небольшую копию, красиво отображаясь в тёмных глазах Анастасиуса. В его очах он также подпрыгивал и опускался.       Мужчина внимательно изучал сию картину, не желая упускать ни единой детали. Он, не отрываясь от своего увлекательного занятия, попивал из изящного бокала хорошее красное вино, изготовленное где-нибудь в глубинке Триастры потомственным виноделом, чья работа стоит дороже, чем годовой заработок простого ремесленника.       Анастасиус не стыдился любви к материальному, поэтому выражал её в безумно дорогих спиртных напитках, какие обожал дегустировать в поздний час. Ещё виконт показывал привязанность к благу через изысканные наряды, коих в его гардеробе хранилось уйма.       Вот и сегодня его внешний вид на редкость хорош.       На нём неплохо сидела фиолетовая рубашка в холодном оттенке. Половина её пуговиц была расстёгнута, без стыда демонстрируя красоту его тела. Ещё днём рубашку дополнял чёрный бархатный пиджак с различными серебристыми рисунками, напоминавшими случайную форму золотых цепочек или браслетов, когда их неосторожно бросают на столик, и тёмный галстук, не на шутку затрудняющий дыхание. Но нужда выглядеть нарядно пропала, так что Анастасиус без зазрения совести может позволить себе выглядеть попроще.       Но интересность образ ничуть не терял, ведь на идеально отглаженных брюках, которые имели точно такой же цвет, что и пиджак, но уже без узорчатых украшений, красовался кожаный ремень с роскошной пряжкой из серебра.       Анастасиус сидел неподалёку от камина в бордовом кресле, закинув одну ногу на вторую, изредка болтая ею. А в метре от него стояло второе кресло, где расположилась его супруга.       Она явно была не в духе. На это указывали сдвинутые к носу брови и излишне навязчивое ритмичное постукивание острыми ногтями по почти пустому бокалу. Остатки алой жидкости медленно стекали по хрустальной стенке, оказываясь на дне сосуда.       Подогнув ноги, скрытые под подолом платья, под себя, Ингрид шумно вздохнула, чем привлекла внимание виконта.       — Какой же выдался паршивый день, не находишь? — повернувшись к ней, начал Анастасиус.       — Странно слышать нечто подобное от человека, который провёл время на семейном празднике, — хмыкнула виконтесса.       — Празднике? — с улыбкой возмутился мужчина. — После твоего ухода баронесса только в щепки поссорилась с… Как же его? Ну, муж Лорен…       — Сэммет?       — Да! — хлопнул ладонью по подлокотнику Анастасиус. — Бедняга лишь молча смотрел на неё, пока она с пеной у рта доказывала, что решение суда необходимо оспорить, а сам он неблагодарная скотина, раз отказывается помогать.       — Да уж, — усмехнулась женщина, — повезло, что хотя бы все наши племянники уже успели вырасти и разъехались по академиям. Было бы неуместно, чтобы дети наблюдали подобное изо дня в день.       — А Гюстар? До чего же хорош! — раздражённо всплеснул рукой Анастасиус. — Поддакивал всем словам баронессы, как тебе такое?       — Его можно понять, ведь он обязан ей абсолютно всем, что имеет.       — Но нельзя же быть таким безвольным бараном! — вновь взмахнул рукой виконт, злясь всё больше. — А жена его? Появилась неизвестно откуда, а самомнения-то!       — Насколько я помню, её не было за столом, ты ничего не путаешь?       Ингрид нарочно пропускала мимо ушей шквал оскорблений в сторону её родных. В глубине души ей хотелось что-нибудь ответить, заставить его прекратить позволять себе подобное, но отчего-то продолжала ждать, пока мужчина сам одумается.       — Она присоединилась ближе к концу праздника. Несчастная пародия на Валерию, ей Богу! Но гораздо поумнее будет, ведь лишний раз польстит, улыбнётся баронессе. Но высокомерия во взгляде в разы больше. Так ещё имеет совести притворяться воспитанной и скромной дамой. Под стать мужу…       — Тебя больше не стоит оставлять наедине с Айрисами, — с намерением поскорее сменить тему добавила Ингрид.       Анастасиус ненадолго отвлёкся на очередной бокал вина, заодно немного переводя дух от гнева. Он хотел ещё многое высказать супруге, совершенно не обращая внимания на то, что говорит о её семье. Потому что Анастасиус готов говорить что-либо до тех пор, пока позволяют.       Ни больше ни меньше.       Но в один момент он счёл разумным согласиться перейти на другую тему. Ведь Ингрид действительно молча слушала, будто ничуть не возражает против оных изречений, но что-то совершенно незримое в ней буквально кричало, чтобы виконт опомнился.       — Совсем забыл спросить, — сделав скромный глоток, заговорил он, — с какой целью Элоди вдруг уехала из поместья с нами? Зачем она здесь?       — Ты ведь сам стал свидетелем ситуации, творящейся сейчас там, — спокойно отвечала ему Ингрид, — не только тебя она выматывает, поэтому я предложила ей немного отдохнуть и пожить у нас.       — Вот оно как… — задумался виконт. — А лекарь, приходивший в её покои, с тобой не согласен, — с ухмылкой договорил он.       — Подожди, о чём речь? Какой лекарь? — нервно улыбнулась виконтесса, понимая, что Анастасиус откуда-то всё знает.       — Ну, полно, — засмеялся мужчина. — Как ты уже поняла, обстановка в столовой изрядно мне поднадоела, вот я и решил ненадолго выйти. И так мне посчастливилось пересечься с врачом, героически спасшим жизнь своей госпоже.       — Он же клялся, что никому не сказал об этом… — сквозь зубы говорила виконтесса, осознав, как глупо обманулась.       — Ингрид, тебе ли не знать, что никогда не стоит верить прислуге на слово, — ехидно подметил Анастасиус, наполняя бокал новой порцией вина, — ведь она способна на многое.       Виконтесса мысленно отвесила себе приличный удар, наказывая за проявленную глупость. Видимо, она слишком привыкла к слугам, которые с ней честны, питают искреннее уважение и страшатся мысли врать.       Как же Ингрид могла игнорировать то, что не вся прислуга Айрисов морально правильная?       Как же она могла позабыть опыт, полученный в поместье Еварье, где две миленькие служаночки без стыда осуждали её за неверность, хотя ничего подобного никогда и быть не могло?       Как же виконтесса могла забыть о том, что творилось в стенах Рубинового дворца? Ведь та же Сьюзен бессовестно называла Роринэ редкостной тварью, точно ей это было позволено.       Или, к примеру, Мартина, будучи преданным существом, не побрезговала любезно подсыпать Рори проклятый цианид, а после с дружелюбной улыбкой развлекала неугодную своей госпоже наложницу недолгой беседой, которая окончилась скоропостижной смертью Рори.       Кто сказал, что таких людей не может быть в числе слуг дома Айрис? Когда они вдруг стали исключением? Как Ингрид посмела упустить момент, когда так расслабилась и позволила себе наивность?              — Хоть ты умолчал об этом инциденте? — смотря на мужа исподлобья, спросила женщина.       — Разумеется.       — Было бы хорошо, если бы так оно и продолжалось.       — Оно и так, но для чего?       — Это просьба Элоди, Анастасиус, — делая акцент на каждом слове, продолжала Ингрид, стараясь убедить мужа в своей правоте.       — И ты хочешь теперь держать её здесь, дабы она всегда была под присмотром?       — А что ещё остаётся? — вздохнула виконтесса.       — Поступить так, как будет лучше, Ингрид.       — Я не понимаю…       — Да всё ты понимаешь! — с раздражением отмахнулся Анастасиус, встав с кресла.       Мужчина осторожно поставил свой бокал на небольшой столик, стоящий между креслами, а после направился ближе к жене. В свою очередь Ингрид не отводила от него глаз, следя за любым движением. Анастасиус остановился позади, правую руку положив виконтессе на плечо, а левую убрав за спину.       — Мы оба знаем, что ничем не поможем ей, — монотонно сказал он.       — Не нужно решать за меня, — огрызнулась Ингрид в ответ.       — Отчего же? Неужели так поступать можешь только ты, дорогая?       Его слова родились из уст, дабы стать упрёком, хотя звучали так, будто несли за собой дружелюбный посыл.       — Выражайся конкретнее.       — Как скажешь, — выпрямляясь и поправляя рукав рубашки, ответил Анастасиус. — Ты ведь не стала ставить меня в известность, когда приволокла сюда Элоди. Не посчитала нужным спросить, а сможем ли мы вообще поселить её у нас!       Виконт в очередной раз всплеснул руками, снова выходя из себя.       — Почему же мы не можем так сделать?              — Как я погляжу, ты совсем позабыла, что этот особняк не принадлежит ни мне, ни тебе, — с удушающим холодом объяснил Анастасиус, мрачнея на глазах.       Этим он внезапно напомнил виконтессе Клода, поэтому она инстинктивно умерила жар, бушующий в ней.       — На днях от Мэделин пришло письмо, где она, помимо банальных рассказов о каких-то бытовых вещах, поведала, как король Триастры прознал, что в особняке, принадлежащем королеве, проживают неизвестные ему люди, то есть мы с тобой. И он этим весьма недоволен, поэтому Мэделин, извиняясь, просит нас немедленно покинуть этот дом, чтобы лишний раз не злить короля, ведь только он сам знает, какая дрянь может прийти ему в голову. Вот по этой причине мы не то чтобы не имеем возможности приютить твою сестрёнку, но и сами лишились крыши над головой.       — Почему ты раньше мне это не сказал?       Лицо виконтессы одновременно обрело намёки на растерянность и нахмурилось.       — Мы не об этом сейчас говорим.       Анастасиусу было нечего ответить на подобный вопрос, ведь тогда он рисковал вогнать себя в неловкое положение. Мол, ругаешься из-за того, что твоего мнения не спросили, но сам умалчиваешь о чём-то важном.       — Ингрид, будет лучше, если ты поступишь так, как того требуют обстоятельства, — положив обе ладони на плечи супруги, молвил виконт. — Элоди не может остаться ни здесь, ни в поместье Айрис. Увести её туда, куда я собираюсь с тобой переехать, мы тоже, увы, не сможем. Поэтому остаётся только один вариант, и ты прекрасно знаешь какой.       Анастасиус ожидал возражений, споров или любой другой реакции, но ничего не происходило.       — Так будет лучше, — произнёс мужчина с прохладой.              — Знаю, — наконец нашла в себе силы смириться Ингрид.       Было принято решение, то есть сообщить и врачам, и баронессе о её попытке утопиться. Вследствие этого, по утру Айрис попала в лечебницу. Она не сопротивлялась, никак не протестовала таковому итогу, а лишь напоследок одарила сестру, обманувшую её, таким разочарованием, блестевшим в глазах, что Ингрид даже стало не по себе.       Почти сразу после того, как Элоди забрали, чета Паттерсон навсегда покинула особняк триастрийской королевы и отправилась в поместье герцогства Альфиос.