Книга рецептов для студентов старших курсов

– Может, это не так уж и не реально? – мой голос звучал совсем не так уверено, как мне бы того хотелось. Возвращаться после яркого, насыщенного ароматами, красками и запахом дождя Чикаго в вечно зелено-голубой Пало-Альто не хотелось. Не хотелось возвращаться в Стэнфорд с его старинными залами, сводчатыми потолками, прекрасными, современными до неприличия комфортабельными общежитиями. Мама смотрела на меня с плохо читаемым выражением, как будто и не было никакой разницы, смотрю я на нее в очках или нет. Было не по себе, очень не по себе, страшно, если быть честным. Но это же - моя жизнь, я имею право поступать в ней как считаю нужным. Я уже отдал сыновний долг, закончив бакалавриат. У меня есть диплом, зачем мне магистратура? – Абсолютно не реально, – наконец, сказала мисс Колингвуд. – Мама! – я возмутился чуть громче, чем следовало, за что получил недовольно приподнятую бровь. – Могу я тогда хотя бы снять себе квартиру? У меня больше нет сил видеть общежитие, свою комнату и её обитателей… – Нет, Лекс, ты не можешь уехать из общежития, пока там живет Александр Ле-Клермон, – она говорила медленно и спокойно, будто ее совершенно не раздражал наш разговор. – Ты забыл, что Филипп Бредстоун попросил тебя лично присмотреть за его сыном? Мне пришлось несколько раз вдохнуть сквозь сжатые зубы, чтобы холодный воздух отвлек меня от её слов. – Мам, это не честно! Я – не нянька для избалованного сына твоего босса. Я хочу заниматься своей собственной жизнью, а не следить за тем, чтобы он не просрал свою! – слова были слишком грубыми, обычно я не рисковал так высказываться при маме, но эта ситуация действительно утомляла и выводила из себя, – к тому же, если он решит наделать глупостей, единственное, что мне останется – упасть ему в ноги и слезно просить этого не делать. Ты его видела? Он - раскаченный капитан баскетбольной команды! – До этого у тебя не плохо получалось, – не поспоришь, вот только единственное, что я могу вспомнить из своей университетской жизни – как напряженно слежу за Ле-Клермоном и не позволяю себе расслабиться. За все это время у меня кроме случайных перепихонов и отношений-то нормальных не было. – Мам, это нечестно, – я с тоской обвел глазами ее темный, погруженный в кататоническое спокойствие кабинет. Уютно потрескивающий камин составлял приятный уху дуэт с каплями дождя, бьющими по карнизу. Очень хотелось укутаться в эту тяжелую сонную духоту маминого кабинета, не спорить больше, не решать важные для моего будущего вопросы и не ехать в Стэнфорд. – Это – моя молодость. Я хочу запомнить ее счастливой. - Ну хорошо, если бы ты не следил за Алексом, что бы ты делал, Лекс? – она задала этот вопрос неожиданно, будто бы совсем меняя тему. Я сосредоточенно смотрел на языки пламени, ощущая будто бы мир вокруг растворяется, и нет больше ничего кроме света, треска и жара. Губы от такого близкого знакомства с огнем высохли и начали шелушиться, пришлось облизать их несколько раз и все же снова посмотреть на маму. – Не знаю, нашел бы себе парня, например, - мне больше ничего не пришло в голову, хотя кажется еще 5 минут назад я точно знал, что ответить. – Алекс не мешает тебе строить отношения. Да и к тому же, два месяца, пока ты был дома, тебе не нужно было ни за кем следить. Но я видела тебя в саду с книгой чаще, чем на крыльце с каким бы то ни было парнем. Она, как всегда, победила, не начиная кричать, не пытаясь унизить меня или доказать, что мое мнение неверно, она растоптала все мои аргументы, указала на отсутствие логики и добилась своего. Рядом с ней я был маленьким, беспомощным и глупым ребенком, но стоило мне сделать шаг за пределы ее кабинета, и в груди снова просыпалась уверенность в том, что мне 23, я самостоятельный, взрослый парень. Излишне быстро поднявшись на ноги, я в несколько шагов оказался за спасительной дверью и, кажется, только сейчас смог дышать свободно. На улице бушевала стихия, заливая все вокруг тоннами воды. Тугие струи тут же намочили пиджак, брюки и рубашку, очки запотели, все остатки гнетущего, сладкого, каминного тепла кабинета матери исчезли, и я, наконец, смог улыбнуться и вдохнуть полной грудью. *** Ноги гудели, руки будто бы растянулись и вышли из суставов – все прелести сломавшегося лифта. Меня хватило лишь на то, чтобы бросить чемоданы на пол и упасть на кровать. Отложенное время вылета из-за плохой погоды, невозможность покурить почти 10 часов, пробки, сломанный лифт... Если я сейчас еще столкнусь с Ле-Клермоном, день окажется самым «удачным» за последний месяц. Хотелось есть и курить, но все же немного меньше, чем не вставать с кровати, поэтому я достал телефон и продолжил чтение, хотя, казалось бы, за время в дороге мне должно было это надоесть. Дверь стукнулась о стену и на пороге, счастливо улыбаясь, застыл Виктор. Кажется, ничто не могло стереть с его лица расслаблено-довольное выражение. Все четыре года до этого только его присутствие рядом, и еще, конечно — Хел и малыша, не давало мне сделать последний решительный шаг в сторону беспросветной черной меланхолии. – Колингвуд, что читаешь? – вместо приветствия спросил он. – Гейскую подростковую романтику, – я помахал ему телефоном, хотя бы пытаясь сохранить остатки хороших манер. – Значит, каникулы не очень задались, – друг тут же присел у меня в ногах, удивительно, но он не выглядел как человек, который только что оттащил кучу чемоданов на 4 этаж. – Обычно, когда у тебя все хорошо – ты читаешь специальную литературу, если тебе грустно – уходишь с головой в мировую классику, да желательно потоскливее, ну, а если все совсем дерьмово – читаешь вот эту гейскую лабуду. – Может, тебе стоило пойти на психологию? Анализ человеческого настроения с помощью списка его любимой литературы. Но, – я махнул рукой, – может, в чем-то ты прав. Тут все так по-дурацки сопливо, сначала у героев очень все хреново, а потом мимолетный взгляд, только обязательно глаза в глаза, страсть, буря и у них все сказочно хорошо, непременно куча денег и свадьба. Вик задумался, кажется, на факультете журналистики они не проходили такие произведения, а ему бы в голову не пришло читать такое добровольно. – И они же все там сногсшибательные, глаза обязательно зеленые или синие, волосы шелковистые, скулами можно резать масло, торс их – словно доска для стирки, а членами можно пробить потолок. – Ты не думаешь о том, что это – особый вид мазохизма, так плеваться, но все равно читать? – замечание было не лишено логики, но меня это не остановило, и я продолжил. – И с первой главы понятно, кто с кем будет, а еще обязательно должен быть конфликт: сначала они ненавидели друг друга, а потом оказалось, что каждый в тайне дрочил на второго в душе. – То есть, по логике этих книг, у вас с Алексом должна начаться неожиданная любовь в этом году? – Томпсон сощурился, рассматривая меня. – Хорошо, что мы не в гейской подростковой романтике, – взвешивая каждое слово, ответил я, – к тому же, ни в одном месте об меня нельзя стирать белье, а членом Ле-Клермона вряд ли можно хоть что-то разбить. Он, кстати, еще не прилетел? – Я не видел, а ведь я здесь уже со вчерашнего дня, даже лифт успел застать, – все тайное становится явным, вот почему он такой отдохнувший, – умираю с голода, пойдем поедим в городе? Похоже, я уже дошёл до той стадии, когда желания желудка ценятся немного выше, чем мольбы усталых ног. За последние сутки во мне побывал только дерьмовый кофе и черствые круассаны, правда, и они надолго не задержались. Самолеты – демонические посланники, возможно, если остаться с самолетом один на один в ангаре, он раскроет свою отвратительную морду и пожрет тебя. С помощью друга я смог подняться и выйти в общую гостиную как раз в тот момент, когда дверь открылась. А, да, как я и предполагал, этому дню можно давать грамоту как самому дерьмовому дню в этом месяце. На пороге стоял Александр Ле-Клермон, одновременно пытаясь совладать с парой чемоданов, сумкой на плече и прядью волос, упавшей ему на глаза. – О, привет, девчонки, – он весело нам помахал и все же уронил один из чемоданов. – Пошел к черту, Алекс, – мне пришлось помочь ему втащить вещи в комнату, во-первых, потому что он мешал нам пройти, а во-вторых - не забываем про мое очень важное секретное задание. – И почему Лекси сегодня не в духе? – ему все же удалось убрать прядь волос за ухо, в котором болтался черный католический крест, надеюсь, тебя сожгут на костре религиозные фанатики, мудила. – Ле-Клермон, знаешь, если слишком часто получать по голове баскетбольным мячом, можно стать таким, как ты, и мне искренне жаль твоих преподавателей, которые вынуждены идти на сделку с совестью и брать взятки, чтобы тащить тебя дальше. – Уделал, – улыбнулся, демонстрируя выбеленные зубы, Алекс. – Один - ноль, Лекс, в этом году будет еще интереснее. Мы с Виком показали ему средние пальцы почти одновременно. Не понятно, что больше раздражало, что Ле-Клермон считал, что мы ведем какой-то счет и упражняемся в остроумии или что в этой несуществующей игре он не всегда был проигравшим. Вообще, если быть честным, одинаково раздражало и то, и другое. А еще то, что он мог травмироваться на тренировках, и приносить бинты и обезболивающее приходилось мне. Он приводил кого-нибудь поразвлечься, и я отдавал ему свои последние презервативы, в противном случае он бы обошелся без них, а поход к венерологу с ним для меня стал бы последней каплей. Алекс Ле-Клермон испортил мне всю студенческую жизнь.