Сладкая плоть: Ритуал слияния

Павел знал, что в морге бывает тихо, но это была другая тишина. Она казалась плотной, как застоявшийся воздух в комнате, где что-то умерло, но не успело исчезнуть. На металлическом столе лежало тело мужчины. Сначала обычное: тридцать с небольшим, худощавое, слегка вытянутое лицо. Но при ближайшем рассмотрении что-то в нём не складывалось. Кожа. Она блестела, как влажный пластик, а на ощупь — липкая. Павел провёл рукой по предплечью трупа, и его пальцы с трудом отклеились от поверхности, оставив на латексе тонкий слой странного налёта. Он понюхал его. Сладко. Не резкая, едва заметная сладость. А приторная, плотная, как запах дешёвого сиропа, который заполняет ноздри, прилипает к языку и вызывает невольное напряжение в горле. — Что за... — Павел проглотил подступающую тошноту. Он взял скальпель. Лезвие сверкнуло под холодным светом ламп. Разрез был плавным, привычным, но что-то пошло не так. Кожа не просто разрезалась, она лопнула, как переспелый фрукт, выпуская изнутри густую жидкость. Звук. Влажный, мерзкий треск. Из-под кожи потекло нечто густое, цвета сгущённого молока с кровавыми прожилками. Жидкость была настолько густой, что тянулась за скальпелем, будто не хотела отпускать. Павел замер, чувствуя, как запах стал сильнее. Его голова закружилась, а язык обжёг вкус, которого не должно было быть. — Блять... Он схватился за стол, пытаясь унять подступающую тошноту. Взял пинцет, подцепил кусочек кожи. Она не просто отходила — соскальзывала, обнажая слой блестящей ткани, похожей на расплавленный сахар. Павел вскрыл грудную клетку. Разрез был чистым, но он не мог отделаться от ощущения, что ткань словно сопротивляется. Грудина треснула, и изнутри вырвался запах. Такой сладкий, что его желудок сжался. — Это уже перебор... — пробормотал он. Внутри всё было... неправильно. Органы выглядели так, будто их кто-то засахарил. Почки, печень, лёгкие — всё покрыто блестящей коркой, которая трескалась при малейшем прикосновении. Павел осторожно взял сердце. Оно было плотным, тяжёлым, и при первом касании его пальцев раздался звук. Хруст. Словно он сдавил кусок льда. Сердце начало крошиться, выпуская жидкость, вязкую, как патока. Она текла по его перчаткам, растекалась по столу и капала на пол. Но дело было не в жидкости. Жидкость двигалась. Она не просто стекала, она сгущалась в тонкие нити, которые тянулись к краям стола. Павел уронил сердце, но оно не упало. Оно прилипло к его перчаткам. И тут он услышал звук. Сначала тихий, еле уловимый. Писк? Нет. Хихиканье. Оно доносилось из самого тела. Павел замер, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Мёртвое лицо шевельнулось. Сначала дрогнули губы. Они были покрыты той же липкой массой, и когда раздался первый звук, из них вырвался пузырь. Он лопнул с влажным треском, разбрызгивая сладкую жидкость. — Ты... чувствуешь это? Павел вскрикнул, отшатнулся, но споткнулся о стол. Липкая масса уже стекала на пол, распространяясь, словно живая. Она дотронулась до его ботинка, и ему показалось, что подошва плавится. Труп приподнялся. Голова повернулась, а из разорванной грудной клетки раздался звук. Глухой, тяжёлый треск. Лёгкие наполнились воздухом, а из трещины на сердце послышался влажный плеск. — Хочешь попробовать? Слова были размытыми, словно говорили через слой слизи. Павел попятился, чувствуя, как липкость подбирается к его рукам. Запах стал невыносимым, как будто карамель кипела прямо у него в лёгких. Он открыл рот, чтобы закричать, но вместо воздуха почувствовал сладость.