Праймы не ходят на вечеринки

Жилье Оптимуса оказалось ровно настолько унылым, как Мегатрон и ожидал, — уж точно более приземленным, чем когда-либо было у Ориона Пакса. Комната была меньше, потолок — ниже, а на стенах не было ни карт звездного неба, ни картин, ни фотографий друзей. Был письменный стол, рабочее место и удобное кресло, чтобы смотреть в одно-единственное панорамное окно, которое он себе позволил. Платформа. Мойка. Всё было простым, строгим и утилитарным, и Мегатрону было неприятно даже смотреть на эту квартиру. И тут он осознал: это было сделано не напоказ. Это было наказание. Оптимус Прайм наказывал себя за преступления, которые, по его мнению, он совершил: жизни, которые он не сберег; меха, которого ему не удалось убедить; планету, оскверненную войной, которую он не смог предотвратить. Оптимус не считал себя заслуживающим какой-либо роскоши — даже той, которая была у него до начала войны. Оптимус все еще лежал, свернувшись калачиком, на груди Мегатрона, готовый перезарядиться, судя по тусклой оптике. Его тело было горячим, что не было ни удивительным, ни приемлемым. Его нужно охладить, прежде чем оставить. Мегатрон сосредоточился на стоящих перед ним в данный момент задачах, борясь с чувством вины, и понес Прайма к моечным стойкам, включив струю холодного растворителя. Оптимус винил себя за упрямство Мегатрона. Он винил себя за планету, которую они уничтожили вместе. Он наказывал себя за грехи Мегатрона так же, как за свои собственные, и это было трудно вынести сейчас, когда Оптимус так легко открыл ему свою искру. Возможно, он верил, что его искра — это просто еще одна жертва, которую он должен принести. Мегатрон тихо зарычал и уселся под душ с Оптимусом на коленях, позволяя холодному растворителю обрушиться на них обоих. Может быть, поток ледяной жидкости выведет его из этого меланхолического настроения. Оптимус недовольно фыркнул, когда его грудь и брюшные пластины оказались под потоком воды, и он проснулся. — Холодно, — пожаловался он, пытаясь придвинуться поближе к Мегатрону. — А ты перегрелся, — ответил Мегатрон, снова насильно переворачивая его обратно. — Я пытаюсь охладить твое тело, чтобы температура не находилась в опасной зоне. Не двигайся. Оптимус издал недовольный звук, потянувшись к сервоприводу Мегатрона. — Ты же знаешь, что существуют более приятные способы достичь этой цели? Праймус. Мегатрон невольно рассмеялся. — Не пока партнер пьян. Думаю, я изложил свою позицию по этому поводу еще до войны. Оптимус фыркнул, но улыбнулся, положив шлем Мегатрону на плечо. Его оптика была почти полностью закрыта, а веки держались ровно настолько, чтобы он мог при желании взглянуть на соправителя. — Вот ты где, — пробормотал он, неуклюже нащупывая фейсплейт десептикона. — Мой Мегатрон. Тот, которого только я когда-либо видел. Зачем так прятаться? Мне не хватает тебя. Искра Мегатрона сжалась в его груди. Он долго размышлял, гадая, как много Оптимус будет помнить завтра, сколько файлов памяти сможет восстановить. Если он сможет вспомнить, что Мегатрон был слишком честен… — Я не думаю, что тебе когда-либо приходило в голову, что этот Мегатрон скрыт только от тебя, — наконец сказал он с горечью. Оптика автобота резко открылась. — Что ты имеешь в виду? Мегатрон на мгновение задумался, пытаясь дистанцироваться, несмотря на яростные протесты своих подсистем. — Я доверил тебе то, чего никогда не удостаивался никто другой: свою искру. С тобой я поделился мечтами, планами, самыми мрачными мыслями. Я работал над будущим, где ты бы всегда был рядом со мной; а затем, в считанные мгновения, ты исчез. Я нашел для тебя место в своей искре, а ты покинул его. Ты предал меня. ::Орион Пакс, возносящийся к роли, которая, как они договорились, будет принадлежать Мегатрону. Тень архивиста, преследовавшая его неделями. Пустота в груди, которую он никогда больше не сможет заполнить.:: — Возможно, Мегатрон, которого ты хочешь увидеть, никогда не откроется, потому что он больше не доверяет тебе, — закончил он. Рука Оптимуса упала с его плеча, а в голубой оптике появилось растерянное и сердитое выражение. — Что это за бредовая чушь? Я «исчез» только потому, что ты не оставил мне выбора! Мегатрон неосмотрительно оттолкнул от себя Оптимуса, шипя от ярости. — Кстати о чуши… — Нет, не смей, — прорычал Оптимус, карабкаясь обратно, чтобы смотреть в лицо Мегатрону. — Не смей винить меня и в этом. Я буду нести бремя войны, своих неудач, своей неспособности убедить тебя отступить – но не этого, Мегатрон. Не нас. Оптимус активно вентилировал, его ежеминутно трясло — но в его оптике не было ни милосердия, ни прощения. Это был самый чистый вид гнева, который Мегатрон когда-либо видел от него: рана, разорванная и оставленная кровоточить снова. — Ты действительно забыл, сколько раз я пытался связаться с тобой, как долго я умолял тебя сказать хотя бы одно слово? — требовательно спросил он. — Я написал тебе примерно тысячу раз и не получил ответа. Я пришел к тебе, когда связь не помогла, и был встречен отрядом гладиаторов, которые сразу же выгнали меня. Когда во время моего третьего визита я смог прорваться сквозь них, я стоял у твоей двери и умолял выслушать. Часами, Мегатрон. Часами я кричал у твоего порога, пока мой вокализатор не вышел из строя и не сработал статический заряд. Не смей говорить, что ты меня не слышал! Мегатрон застыл, обездвиженный. Перед ним открывалась пропасть, холодный, мрачный страх, который всегда клубился вокруг этого болезненного воспоминания — страх, которого он до сих пор избегал. Он мог солгать и себе, и Оптимусу и заявить, что не слышал ни криков за дверью, ни хриплого шепота, последовавшего за ними, ни бесконечных мольб, которые наконец сменились безнадежной тишиной, когда в другой день взошло солнце. Он мог солгать и заявить, что ничего из этого не помнит, что память Оптимуса дала сбой, что того, о чем он говорит, никогда не происходило… Он мог бы солгать, но не сделал этого. Мегатрон сглотнул, борясь с демоном своей гордыни, и наконец выдавил: — Я тебя слышал. Оптимус всплеснул руками. — Мои просьбы остались без ответа, мои звонки игнорировались, каждая моя попытка увидеть тебя отвергалась, — сказал он. — Что ты хотел, чтобы я сделал? Преследовал до тех пор, пока к тебе не пришло бы более милосердное настроение, без уверенности, что это когда-нибудь произойдет? В тот момент, когда Высший Совет выбрал меня, вопреки моему явному отказу, ты ясно дал понять, что титул, который мне был предоставлен, для тебя важнее, чем я когда-либо был. Его оптика сияла ужасным, устрашающим светом, как будто сама сила Праймуса светилась внутри него. — Я никогда не предавал тебя, Мегатрон. Ты предал меня. Чем дольше он говорил, тем грубее становился его голос, низкий и трясущийся от гнева, словно надвигающиеся грозовые тучи. Его поле было открытым и наполненным болью, которая так и не прошла полностью: болью от того, что Мегатрон позволил титулу разделить их, хотя однажды дерзко пообещал Оптимусу само солнце. За эти годы Мегатрон убедил себя, что его уязвленная гордость была достаточной причиной, чтобы отвергнуть Ориона Пакса; что Орион хотел стать Праймом, несмотря на его протесты; что никакие слова архивиста не могут изменить его мнение. Но где-то в самых темных уголках своей искры он знал. Он всегда знал, что этот простой и болезненный ответ был правдивым: он отвергнул бота, которого любил и которому больше всего доверял, из-за гордыни и жажды власти. Он потерял ту самую звезду, что вела его, в тот день, когда сделал этот выбор. Посмотрев правде в глаза, Мегатрон почувствовал, что балансирует на краю темной пропасти; что вина, которую он отрицал на протяжении веков, ревела, поглощая его. — Было так легко? — спросил Оптимус. Мегатрон ошеломленно поднял оптику. — Что? Оптимус теперь был уставшим — уставшим и грустным. Пламя, которое так напугало Мегатрона, погасло, оставив после себя лишь печаль. — Было так легко перестать любить меня? Эти слова полностью вывели его из строя, выбив воздух из вентиляции и затуманив зрение. — Перестать? — повторил он недоверчиво. — Перестать, Оптимус? В какой вселенной ты жил, что верил, что я когда-либо переставал любить тебя? Оптика Оптимуса сузилась, а затем округлилась, вспыхнув кристально-голубым светом. — Я… война? — Война была необходима, — сказал Мегатрон, рукой рассекая воздух между ними. — Я всё пытался заставить тебя это понять. Без кровопролития не было бы перемен. Так или иначе дошло бы до конфликта. То, что именно ты возглавил атаку против меня, только усложнило ситуацию. Ты был и остаешься единственным мехом, у которого когда-либо был шанс стать равным мне. Ты ведь знаешь это? Оптимус смотрел в никуда с озадаченным выражением лица. В затянувшейся паузе Мегатрон воспользовался возможностью просканировать системы Прайма, чтобы проверить его температуру. Его внутренние органы значительно остыли, и теперь температура была более безопасной, чем раньше. Мегатрон ногой пнул регулятор растворителя, перекрывая поток. — Вот. Чувствуешь себя лучше? — Нет. Оптимус поднял оптику на Мегатрона, внимательно его рассматривая. — Мегатрон, мы больше не воюем. Эти несколько коротких лет доказали, что мы можем многого добиться вместе. Война, если она когда-либо и была необходима, сейчас уже точно не нужна. Какие бы маски ты ни носил, чтобы защититься от меня, теперь ты можешь их снять. Мегатрон невесело рассмеялся. Он поднялся и протянул Оптимусу свой сервопривод. — Зачем? Оптимус схватился за него, чтобы встать; дрожащий, но более трезвый, чем ожидал Мегатрон. — Ты правда думаешь, что я тоже когда-либо переставал любить тебя? — спросил он. — Через миллионы планет и сотни галактик я преследовал тебя, умоляя заключить мир, а ты верил — чему? Что я ничего не чувствовал к тебе? Что я буду преследовать любого так же? Мегатрон стиснул челюсти, изо всех сил стараясь не вздрогнуть. — Ты пьян, Оптимус. Ты не понимаешь, что говоришь. — Я прекрасно понимаю. — Он стоял неуверенно, но теперь самостоятельно, опираясь на тяжелую стеклянную дверную раму. — Больше всего на свете я хотел закончить войну, чтобы ты был на моей стороне. Даже когда это было неразумно и опасно, я стремился убедить тебя, что нам не нужно сражаться друг с другом. Мне неоднократно говорили, что я был и остаюсь слишком мягок с тобой, и, честно говоря, они правы. Ты слишком многое для меня значишь, — он поднял оптику и тяжело провентилировал. — Во что бы ты ни верил, что бы ты ни вспоминал о том дне в Высшем Совете, ты никогда не должен сомневаться в том, что то, что я чувствовал – то, что я чувствую – останется в моей искре, пока я не погибну. Возможно, неразумно так говорить, но это правда, и мне нужно, чтобы ты ее услышал. Автобот выпрямился и сделал шаг в его сторону. На мгновение Мегатрон почти поверил, что Оптимус сыграл в пьяного просто для того, чтобы поговорить наедине — а затем колено Прайма согнулось, и он споткнулся, тяжело упав на грудь Мегатрона. Мегатрон что-то проворчал и подхватил Оптимуса, потащив его в спальню. — Давай заключим сделку, а? — предложил он. — Скажи мне это завтра, когда протрезвеешь, и тогда, может быть, я тебе поверю. Хорошо? — Ладно, — пробормотал Оптимус. Он сомкнул сервоприводы вокруг Мегатрона и снова прижался к нему. — Останешься? — Я намерен это сделать, хотя бы для того, чтобы ты не захлебнулся от полупереработанного энергона, если твои баки решат опустошиться, — ответил Мегатрон. — Однако не в твоей кровати. Оптимус открыл оптику, все еще стеклянную, но ярче, чем раньше. — Почему нет? Боишься, что не сможешь устоять перед моими пьяными чарами? — Меня больше беспокоят твои собственные блуждающие сервоприводы, — сухо ответил Мегатрон. — Ты, должно быть, слишком перегружен, раз просишь о моих прикосновениях. — Ты так думаешь? Эти желания, как и мои чувства к тебе, никогда не слабели. — Оптимус позволил своей оптике снова закрыться. — Останься. Я был дураком сегодня вечером и уверен, что утром заслужу твои полностью оправданные насмешки, но я не могу позволить тебе уйти. Еще нет. Мегатрон ненавидел то, как сильно горела и болела его искра от этих слов, ненавидел, как сильно он жаждал того же в ответ. — Как удачно, что твой Защитник не настроен тебя покидать, — сказал он. Мегатрон положил Оптимуса на койку — простую металлическую платформу, оборудованную только для одного, как будто он никогда не собирался иметь партнера. Ты наказываешь себя еще и одиночеством. Зачем, если ты так многого заслуживаешь, если без тебя у нас почти наверняка не было бы мира? — Отдыхай, Оптимус. — Ты отдыхай, — приказал Оптимус с закрытой оптикой. Мегатрон глухо рассмеялся, колеблясь у края платформы. — Маловероятно… но ради тебя я попробую. Он остановился. Посмотрел, как тело Оптимуса расслабилось, когда тот наконец провалился в оффлайн. Мегатрон наклонился и поцеловал его шлем, шепча в металл: — Спокойной ночи, любимый.

***

Оптимус проснулся от острой боли в процессоре. Застонав, он попытался вжаться в свою койку еще сильнее, молча желая смерти. Что он сделал, чтобы заслужить такую агонию? Вечеринки были для него болью, которую он предпочитал избегать, но это редко получалось. Он, ворча, потер сервоприводом оптику и с раздраженным фырканьем плюхнулся обратно на спину. Он был Праймом, и сам свет Праймуса жил в его груди, наделяя сверхъестественной силой; и все же он не мог выдержать ни одного вечера, попивая сверхзаряженное с друзьями. Как неловко. Грубый рывок за предплечье заставил его сесть. Рэтчет, без сомнения, здесь, чтобы вылечить от идиотизма, который привел Прайма в такое состояние. Он оказался сильнее, чем ожидал Оптимус. Автобот снова застонал и потер глаза, не удивившись, когда к его дерме прижали куб медицинского назначения. — Пей. С благодарностью Оптимус жадно отпил из предложенного куба. Ему было одновременно плохо и больно, и его процессор пульсировал в агонии. Куб помог с переполненными баками, хоть и не сильно облегчил головную боль. Он предположил, что эта конкретная боль будет только усиливаться, когда Рэтчет начнет свою лекцию, что неизбежно. Оптимус приготовился к тому, что должно было произойти, и вернул пустой куб. — Спасибо... Наконец он поднял глаза. И застыл. Мегатрон маячил у его кровати, когтистыми пальцами осторожно поднимая куб и откладывая его в сторону. Он выглядел как настоящий благородный военачальник, грозный и гордый, оценивающий Оптимуса отстраненным взглядом. Удовлетворенный увиденным, он свернулся в кресле рядом с койкой Оптимуса. Должно быть, он перетащил его, пока автобот спал, поскольку тот обычно стоял у окна с панорамой. — Доброе утро, Оптимус, — прогремел он, и легкая ухмылка осветила его лицо. Оптимус уставился на него, парализованный. Мегатрон был здесь, в его квартире, наедине с ним? Как? Почему? Он отчаянно пытался вспомнить, но ничего не получалось. Все его недавние файлы памяти были повреждены и все еще работали над восстановлением. Его эмоциональные подсистемы предоставили кое-что из того, что он чувствовал: такие слова, как {ФЛИРТ} и {НЕЖНОСТЬ}, {ЗЛОСТЬ} и {ЖЕЛАНИЕ}, появлялись в виде мигающего синего кода на дисплее. Конечно же, он не… конечно же, они не… Оптимус с трудом выдавил вопрос: — Мегатрон, я… мы…? — Не неси чушь, — усмехнулся Мегатрон, закатив глаза. — Конечно нет. Когда я наконец привел тебя сюда, ты был почти на перезарядке и далеко не так последователен, чтобы взаимодействовать. Мегатрон лениво взглянул на свои когти, изучая их так, будто они хранили в себе важную тайну. — Я бы попросил прощения за то, что остался, но, поскольку я всего лишь заботился о твоей безопасности и благополучии, я надеюсь, что извинения не требуются. Оптимус смиренно вздохнул, проведя сервоприводом по фейсплейту. Почему-то осознание того, что Мегатрон позаботился о нем как о простом спарклинге, было хуже, чем осознание того, что у них был интерфейс. — Спасибо, что присмотрел за мной. — Хммм. — Мегатрон еще раз неодобрительно взглянул на него, сузив оптику. — На мне как на Лорде Верховном Протекторе отразилось бы очень плохо, если бы я вернул Прайма домой только для того, чтобы на следующее утро его нашли на полу мертвым. — Как предусмотрительно, — протянул Оптимус. Он заерзал, встревоженный, и плюхнулся обратно на подушки. — Ваше внимание было принято к сведению, милорд. Двигатели Мегатрона тихо заурчали, когда Оптимус произнес его титул, а оптика вспыхнула. Затем он снова помрачнел, изучая Оптимуса с настороженным любопытством. — Вряд ли я мог отказаться, — сказал он. — Знаешь, ты только и делал, что умолял меня остаться. Я даже подумать не мог, что ты так жаждешь моего присутствия, Оптимус! — Автобот вздрогнул, но Мегатрон не дал ему времени ответить на комментарий. — Кроме того, мой клятвенный долг — защищать тебя, не так ли? Оптимус слегка улыбнулся. — Пожалуй, так оно и есть. Они уставились друг на друга, погрузившись в молчание. Оптимус возился со своим покрывалом, не зная, что сказать и что сделать. Прайм мало что помнил о вечеринке, но, должно быть, он сильно перестарался, если Мегатрон был здесь. Унижение пронзило его поле. — Я… не помню, что произошло, — признался он наконец, краснея. Мегатрон рассмеялся. — Я бы очень удивился, если бы ты помнил. К концу вечера ты был довольно навеселе. Оптимус вздрогнул. — Полагаю, ты захочешь позлорадствовать по поводу. Мегатрон неопределенно пожал плечами. Совершенно нетипично, что он не воспользовался возможностью, которую ему предложил Оптимус. Прайм ждал, изучая фейсплейт Мегатрона. Тот стойко держал невозмутимое выражение лица, словно дополнительный доспех, спокойное и уравновешенное, абсолютно ничего не выдающее. Это… нервировало. — Правда, Мегатрон, — настоял Оптимус. — Насколько всё плохо? Мегатрон слабо улыбнулся, сложив сервоприводы на коленях. — Сегодня утром я просмотрел Сеть и обнаружил, что поговорка «Праймы не ходят на вечеринки» была обновлена и теперь включает в себя сноску: *за исключением Оптимуса Прайма, — он наклонил шлем, глядя на автобота. — Праул, Саундвейв и Джаз пытаются справиться с пиар-катастрофой, которую ты для них устроил, но, учитывая твои действия, они могут лишь отчасти контролировать объем ущерба… Одно из самых заметных, насколько я понимаю, включает в себя словесную баталию с ньюспарком, который осмелился сделать несколько неприятных замечаний обо мне и моих десептиконах, — здесь выражение его лица наконец смягчилось. На мгновение Оптимус ощутил вспышку благодарности и… осмелится ли он в это поверить? - привязанности. — Полагаю, я должен поблагодарить тебя за защиту, как бы плохо она ни кончилась. Оптимус с внезапной ясностью вспомнил самодовольное лицо упомянутого ньюспарка, хотя его имя уже исчезло из памяти. — Кажется, он сделал замечание о способности рабочих создавать великие произведения искусства и литературы — или об ее отсутствии, по его мнению. Едва ли я мог позволить подобные замечания; я слишком хорошо знаю, что они неправдивы. Было еще что-то — Оптимус знал, что было еще, — но он не мог вспомнить подробностей. — Я… боюсь, я мало что помню из того разговора. — Я так и понял, — сказал Мегатрон немного кисло. — О чем ты думал, Оптимус? В любом случае, потерять контроль… — Я знаю, — простонал Оптимус, уткнувшись лицом в сервоприводы. — Я знаю. Мне не нужна лекция по этой теме. Мои действия, хотя и глупые, не были преднамеренными. Чья-то насмешка не выходила у меня из головы, а потом Рэтчет предложил мне выпить, и мой бокал, казалось, только продолжал наполняться, и я… ну. Когда я понял, насколько пьян, было уже слишком поздно. — Значит, ты обвиняешь меня в этом маленьком промахе, не так ли? – сухо спросил Мегатрон. — Мне не следует удивляться. Знаешь, я ведь говорил тебе остановиться. Эти слова вызвали файл воспоминаний, теперь восстановленный: Оптимус бродит, смотрит на фонари, а затем думает: «Я должен сказать ему… Он хотел бы услышать, как я это говорю…» — Ты ведь сказал, да? — вздохнул Оптимус. Это была импульсивная и, вероятно, плохая идея, но, поскольку они были одни, и поскольку Мегатрон всё еще не задушил его, он посчитал правильным поделиться. — Мои недавние банки памяти сообщают мне, что вчера вечером у меня была именно такая мысль. В какой-то момент я понял: «О нет, я переборщил. Мегатрон был прав. Я должен сказать ему. Я знаю, как ему бы хотелось услышать это от меня». Мегатрон удивленно рассмеялся, но быстро заглушил смех, перезагрузив вокалайзер. — Воистину, это тот редкий случай, когда ты признаешь, что я был прав! Наконец, какая радость. Оптимусу тоже хотелось рассмеяться, но его мысли уже двигались вперед. Все больше и больше изображений формировались: испуганные лица мехов, нависшие над ним, злобный взгляд Старскрима. Его собственный голос слишком громко отдается эхом в тишине переполненной комнаты. Его сервоприводы покоятся на груди Мегатрона. Я вовлек слишком много мехов в это. Позволил себе потерять контроль, и вот что произошло. Я заслуживаю любого презрения, даже со стороны Мегатрона. Оптимус уставился в потолок, избегая тяжелого взгляда своего собеседника. — Полагаю, мне придется принести какие-то публичные извинения, если Джаз и Праул одобрят это. Народу не следует верить, что Прайм не признает своих ошибок. — Может быть. Возможно, в этом и не будет необходимости, если Саундвейву удастся удалить имеющиеся записи данного события. Оптика Мегатрона все еще была направлена на него, пылая знакомым жаром. Странно, что он все еще сидел здесь, теперь, когда его уверили, что с Оптимусом все в порядке. Не должен ли он уходить ликовать по поводу своей социально-политической победы? Если подумать, почему Мегатрон поручил Саундвейву убрать доказательства оплошности Оптимуса? Прайм ожидал, что вместо этого Мегатрон будет распространять информацию везде, где только сможет. Оптимус взглянул на него, задаваясь вопросом, почему он на самом деле остался. Да, это правда, что он должен заботиться о соправителе; но они враждовали на протяжении тысячелетий, и даже сейчас, в мирное время, сражались друг с другом изо всех сил, хоть и на другой арене. Мегатрон мог бы убить его прошлой ночью, но он этого не сделал. Он мог бы позволить Оптимусу унижаться еще больше, но он этого не сделал. Он мог бы позволить репортерам и обозревателям поделиться этой историей по всей Сети, но он этого не сделал. Почему он этого не сделал? Оптимус прищурился, внимательно его изучая. — Ты чего-то ждешь. Мегатрон издал уклончивый звук, во второй раз взглянув на свои заостренные когти. — Я? Оптимус прищурился еще сильнее и сел. Он вызывал файлы кратковременной памяти, чтобы попытаться собрать воедино то, чего ему не хватало, но большая часть кадров была нечеткой и искаженной, в самых важных шли сбои. Он вспомнил, как флиртовал с Мегатроном; эта часть уже сама по себе была убийственной. Он вспомнил, как думал о том, чтобы сказать Мегатрону, что он прав, и вспомнил лицо этого незнакомца... Он вспомнил оптику Мегатрона: большую, яркую и более нежную, чем он когда-либо видел. Его лицевой щиток светился странным синим светом… Память остановилась на образе открывающихся нагрудных пластин, сиянии его искры, ошеломленном лице Мегатрона… Оптимус замер, и его оптика расширилась. О, Праймус. Внезапно ему все стало ясно. Мегатрон привел его сюда не из-за своих обязанностей. Мегатрон привел его сюда, потому что он обнажил свою искру перед военачальником, выставив себя перед пресс-ботами, мошенниками, мехами из всех слоев общества, и он умолял - нет, он требовал ответа, будет ли этого достаточно. Впервые за столетия он позволил своим эмоциям взять над собой верх; вся боль, которую он чувствовал и от которой прятался во время войны, наконец-то вырвалась наружу. Он открыто признался перед сотнями кибертронцев, что все еще любит Мегатрона, что он глупо, отчаянно влюблен в него настолько, что дал ему свою искру посреди переполненной комнаты, не заботясь о том, кто видит или кто слышит. — Оу, — слабо сказал Оптимус, пока ужас расползался по его полю. Мегатрон фыркнул. — Оу, это верно, — ответил он. — Я так понимаю, ты вспомнил? — Детали пока не совсем ясны, но да, память начала возвращаться. Кусочки того, что он сказал, дошли до него. — Я… Мегатрон, то, что я сказал… То, что я сделал… — Я, конечно, знал, что ты упрятал то, что когда-то чувствовал, за тщательно охраняемую стену, — сказал Мегатрон почти обыденно: слишком легкомысленно, слишком небрежно. Он делал вид, что произошедшее не повлияло на него, но это не так. Тогда бы он не остался. — Но даже я не ожидал, как много ты раскроешь, когда наконец позволишь этой осторожной, дипломатической маске спасть. Ты говорил так пылко, что я чуть не решил, что ты снова мой архивист. Мой архивист. Искра Оптимуса пульсировала, и боль, которую он подавлял веками, снова вырвалась наружу. — Так и есть, — сказал он. — Я всегда им был. Оптимус Прайм и Орион Пакс — это не разные личности, так же как Мегатронус и Мегатрон. Мы с тобой такие, какими всегда были, просто… старые. — А ты знаешь, как сделать меху комплимент, — протянул Мегатрон. — Не то чтобы я не согласен. Он вздохнул и протянул сервопривод: в нем находился чип данных, вроде тех, которые пресс-боты обычно используют для съемки изображений и видео. — Я не уверен, насколько хорошо этот конкретный бот заснял твои пьяные проделки, но данных может быть достаточно, чтобы заполнить пробелы. Оптимус уставился на него, нахмурившись. — Я не уверен, что хочу, чтобы мое собственное унижение воспроизводилось на экране. — Возможно, тебе следовало подумать об этом прежде, чем выставлять себя напоказ на вечеринке, — прорычал Мегатрон. Был ли это намек на ревность, услышанный Оптимусом в его тоне? — Я, конечно, могу стереть записи для тебя, но ты, возможно, захочешь вооружиться полным осознанием серьезности своей ошибки. Оптимус медленно провентилировал, желая возразить, но зная, что Мегатрон прав. Он с большой неохотой взял чип у десептикона и осторожно поднялся на ноги, вздрагивая, когда его зрение поплыло. Он споткнулся, остановился, прижал пальцы к оптике и выругался. — Тогда позже, — подхватившие его сервоприводы Мегатрона были теплыми, а в его поле внезапно отразилось беспокойство. Должно быть, он чуть ли ни спрыгнул с кресла, чтобы поймать Оптимуса, прежде чем тот упадет. Автобот удивленно поднял голову, когда Мегатрон решительно начал вести его обратно к койке. — Когда почувствуешь себя лучше. — Я в порядке, — протянул Оптимус, раздраженный — раздраженный и втайне довольный. Мегатрон беспокоился о нем. Сколько времени прошло с тех пор, как это случалось в последний раз? Это было драгоценно, и отвратительно: в конце концов, Оптимус снова и снова доказывал свою силу и умение против Мегатрона. Ему не нужно, чтобы над ним трясся лорд-протектор, даже если это было ужасно мило и чудесно. Даже если из-за этого его искра пропустила удар несколько раз подряд. Он протянул руки, как будто пытаясь отстранить Мегатрона, но обнаружил, что не может заставить себя оттолкнуть военачальника. Его сервоприводы, прижавшиеся к обшивке Оптимуса, ощущались… — Я точно достаточно здоров, чтобы пройти через свою собственную… Он поднял глаза, что было ужасным просчетом. Мегатрон был прямо тут, лицом на волосок от лица Оптимуса, и Прайм внезапно осознал, что сейчас стоит на идеальной высоте для поцелуя, что ему едва придется приподняться, чтобы преодолеть это расстояние... — … спальню, — слабо закончил он. Мегатрону хватило наглости ухмыльнуться. Оптимус запоздало осознал, что его поле обернулось вокруг десептикона, неосознанно тянувшись к нему, как это когда-то было привычно. Он случайно выразил эту болезненно романтическую идею, и теперь Мегатрон задумчиво смотрел на его губы, которые были ужасны, чудесны и мучительны... — Я не помню подробностей моего похмелья после Зала Чемпионов, но, по-видимому, я был достаточно в форме для интерфейса, — выпалил Оптимус с гораздо меньшим ядом, чем намеревался. Ах, да, чудесная смена темы. Хорошая работа, как всегда. Мегатрон рассмеялся, и этот низкий грохот из глубины его двигателей пронзил каждую линию Оптимуса. — Если память мне не изменяет, ты проявил большой энтузиазм тогда, — ответил он. — Однако теперь ты намного старше и, конечно, не заинтересован в интерфейсе. — Я все еще вполне способен…! Автобот умолк, сильно покраснев. Ответная ухмылка Мегатрона грозила бы военачальнику, возможно, ударом в лицевую панель, если бы Оптимус чувствовал себя лучше. — Да? Способен… на что, Оптимус? Прайм зарычал и отдернул свои сервоприводы от Мегатрона, обошел его широкое тело и с ворчанием потащился к своему рабочему месту. — Ты сказал, что этот чип содержит видео с вечеринки? — Я сказал, что там могут быть записи некоторых твоих выходок, — ответил Мегатрон. Было ли это воображением Оптимуса, или он звучал… разочарованно? — Я не предполагал, что просмотр отснятых материалов — настолько неотложная задача, что ты готов пренебречь своими гостями ради нее. Оптимус снова сделал паузу, взглянув через плечо на теперь уже нахмурившегося лорда десептиконов. Его искра подскочила к горлу, когда их оптика встретилась. О, только что — вкус поля Мегатрона, и теперь Оптимус точно знал, что Лорд разочарован. Он хотел, чтобы Оптимус закончил мысль. Флиртовал с ним. Поступил точно так же, как он сделал накануне вечером, когда здравый смысл покинул его… Оптимус отвел взгляд в сторону с легкой улыбкой. — Пренебречь, говоришь? Мне не хотелось бы, чтобы меня сочли негостеприимным, особенно после того, как ты так любезно принял мое приглашение. Оптика Мегатрона вспыхнула, и к ней вернулась искра интереса. — Полагаю, я могу дать тебе минутку, чтобы исправить свою ошибку. Оптимус мягко рассмеялся. — Как щедро! Очень хорошо. Как мне лучше всего развлечь тебя, Мегатрон? Мегатрон наклонил шлем. Внезапно он стал ужасно серьезным, и блеск озорства в его оптике исчез, когда он искал в лице Оптимуса… что-то. Что он искал? — Вчера вечером ты предложил мне гораздо большее, чем просто приглашение в гости, — задумчиво сказал он. — Возможно, тебе следует начать с этого. Ах. Верно. Оптимус почувствовал, как жар пронзил его тело, когда он вспомнил образ своей открытой груди и сияющей искры, отраженной на фейсплейте Мегатрона. Потрясенные взгляды множества мехов вокруг померкли на периферии. Оптимус мгновенно поднял руку к своей искровой камере, как будто снова открывая ее. Взгляд Мегатрона устремился вниз, и его двигатели заглохли. Между ними возникла статика. Момент ожидания растянулся, казалось, на столетия, пока они изучали друг друга, пытаясь определить, что каждый будет делать дальше. Мегатрон наконец нарушил молчание. — Ну? Оптимус моргнул. — Ну… что? Мегатрон закатил оптику. — Только не говори мне, что ты вдруг стал застенчивым, хотя прошлой ночью раскрыл себя перед сотнями мехов, просто чтобы убедить меня в своей искренности. Оптимус сглотнул ком в горле. — Сотнями? — спросил он. — Я их даже не заметил. Единственным мехом, которого я видел, был ты. Поле Мегатрона вспыхнуло. Он резко выпрямился, и всё его насмешливое презрение испарилось, пока он исследовал поле Оптимуса в поисках ответов. Каждый дюйм его тела излучал гнев, страх и нежную, дикую надежду, неверие и тоску по войне. Оптимус никогда еще не любил его так сильно. Он был потрясен интенсивностью того, что чувствовал, необходимостью прикоснуться и успокоить. Моя любовь, моя искра, разве ты не видишь, что это реально? Это жестокое, хрупкое чувство, которое я пытался скрыть на протяжении веков, сейчас столь же сильно и истинно, как и всегда. Не беги. Не в этот раз. Не отталкивай меня... пожалуйста. — Когда я проснулся, я сначала не понял, почему ты остался со мной, — произнес Оптимус. Ему нужно было сказать это Мегатрону сейчас, пока он еще мог: пока Мегатрон действительно его слышит. — Почему ты не ушел в тот момент, когда узнал, что со мной все в порядке. Но теперь я вспомнил. Ты хотел услышать это от меня, когда я буду трезв, да? Ты хотел знать, имел ли я это в виду. Пластины Мегатрона задрожали, что было самым ярким признаком его ужаса от этих слов. Во всем остальном он был совершенно неподвижен и просто ждал. — Что ж? Имел? Оптимус импульсивно сократил небольшое расстояние между ними, сжимая шлем Мегатрона обеими руками. — Ты правда не знаешь? — пробормотал он, всматриваясь в лицо старого военачальника. — Всё это время, Мегатрон, все эти столетия – и ты верил, что я больше не люблю тебя так, как когда-то? Мегатрон издал сдавленный звук, его оптика широко и ярко вспыхнула. — После всего, что я сделал… что я сделал и пытался сделать, чтобы навредить тебе, я не смел предположить, что ты сможешь… Оптимус еще сильнее сжал его шлем. Ему нужно было, чтобы Мегатрон услышал это, прочувствовал всем своим существом. — Я люблю тебя, — яростно сказал он. — Мегатрон, я люблю тебя и никогда не переставал, несмотря ни на что. Моя искра искала твою сквозь вечность и будет продолжать это делать, пока свет в моей груди не угаснет. Ты должен поступать так, как велит тебе твоя собственная искра; но если бы меня было достаточно для тебя… Мегатрон торопливо провентилировал, и вдруг его теплые ладони схватили Оптимуса за плечи. — Как ты мог представить себе иное? — прохрипел он. — Ни одно существо никогда не было тебе равным, ни на этой планете, ни на какой-либо другой. Я пытался представить будущее без тебя и каждый раз обнаруживал, что этого недостаточно; но с тобой... Искра Оптимуса пропустила удар, и улыбка озарила его лицо, словно солнце, встающее на рассвете. — Это да? Мегатрон попытался выглядеть раздраженным, но с треском провалился. — Многое нужно обсудить, — сказал он. — Есть вещи, в которых я не уступлю даже тебе, как есть и вещи, в которых, я знаю, ты не уступишь мне. Есть политика, некоторые аспекты наших ролей и довольно запутанный вопрос публичности… — Позже, — радостно выдохнул Оптимус. Ему казалось, что его искра вот-вот прорвется сквозь броню. — Сегодня вечером. Или когда мой процессор перестанет болеть. Мегатрон рассмеялся, и напряжение исчезло. — Ах, да. Ты на мгновение стал настолько красноречив, что я даже забыл о твоем похмелье. — Я тоже… на мгновение. — Оптимус позволил своим сервоприводам блуждать по доспехам Мегатрона, едва веря, что ему разрешено прикасаться к нему вот так: лаская серебряное покрытие, гладя Мегатрона по бокам, талии, его идеальным брюшным пластинам. — Я бы подарил тебе само солнце, если бы ты попросил. Мегатрон схватил Оптимуса за подбородок и приподнял его шлем. — Оставь свое солнце себе, — ответил он. — Я не хочу его. У меня есть все, что мне нужно, прямо здесь. Искра Оптимуса вспыхнула, и в следующий момент он преодолел этот последний разрыв между ними, целуя Мегатрона со всей свирепостью и нежностью, свойственными его телу. Мегатрон издал мрачный голодный звук, схватив Оптимуса за бедра и грубо развернув его в сторону платформы, заслужив рев двигателей Прайма - И затем, внезапно, Мегатрон остановился, нахмурившись. — Что? — встревоженно спросил Оптимус. — Что такое? Мегатрон с сомнением посмотрел на платформу. — Не хочу оскорблять твой причудливый выбор декора, милый, но, возможно, моя кровать окажется более подходящей для нас двоих. В отличие от тебя, я нашел более приятное место для проживания. Оптимус пожал плечами, весело покачивая шлемом. — Мне здесь достаточно комфортно, без какой-либо особой роскоши. — Скорее ты не веришь, что заслуживаешь ее, — сказал Мегатрон, усмехнувшись. — Ты наказываешь себя за войну так, словно это только твое бремя. Больше нет, любимый. — Он снова поймал подбородок Оптимуса, пристально глядя на его губы. — Позволь мне отвезти тебя в Каон? По крайней мере, у меня есть кровать, на которую мы оба сможем поместиться. Оптимус усмехнулся, смущенно моргая. — О? Нужна ли нам такая кровать, милорд? — Я ощущаю довольно острую необходимость сказать тебе пару комплиментов, которые я не мог озвучить публично, — сообщил он, ухмыляясь. Он обнажил клыки, и Оптимус вздрогнул: жар заливал его тело и скапливался под доспехами. — Я с тем же успехом могу показать, что имею в виду, у стены, на стуле или на столе, если ты действительно этого хочешь… Оптимус редко чувствовал такое головокружение и восторг. — Я открыт для всего вышеперечисленного и даже больше, милый… но, возможно, ты прав насчет кровати. — Конечно я прав. — Мегатрон ухмыльнулся, задумчиво глядя на Оптимуса, а затем поднял свой сервопривод к аудиосистемам. — Саундвейв, земной мост по моим координатам. Я возвращаюсь в Каон. После короткой паузы последовало закатывание глаз. — Да, Оптимус будет сопровождать меня. Я уверен, он благодарен тебе за твою осмотрительность. — Боюсь, уже слишком поздно, — грустно сказал Оптимус. Его банки памяти все еще восстанавливались, но с каждой деталью его унижение росло. — Я все равно благодарен за все его усилия. — Вот, видишь? — Мегатрон сделал паузу, а затем позади них послышался звук земного моста. Саундвейв, должно быть, счел этот ответ удовлетворительным. Мегатрон слегка улыбнулся и поклонился, пропуская Оптимуса. — После тебя, мой Прайм. Оптимус наклонил шлем, скрывая ответную улыбку, и шагнул через портал, пока искра вспыхивала от осознания того, что ждет его на другой стороне.