столетний дождь

ночной ветер поднял с земли вихрь пыли и упорно понёс его в закрытое окно, форточка которого всё же поддалась и слегка приоткрылась с высоким скрипом. если бы миша спал, он бы запросто проснулся даже от такого, даже несмотря на то, что в шумном внедорожнике он спал, как убитый, но сейчас юноша просто лежал, слушал мычание димки сквозь сон и всматривался в неравномерно заштукатуренный потолок дома, что им выделили на время пребывания здесь. такой дом дали и паше с артёмом, но когда они услышали, что кровати во всех хатках одни на двоих, почему-то очень засмущались. интересно, кто-то из них из принципа уснул на полу или всё же покоился сейчас на мягком матрасе? парень испытывал сильное желание покурить у крыльца дома. он взглядом карих глаз нашёл в темноте примятую пачку сигарет с никотиновой отравой на чёрный день и покоившиеся спички рядом с ними, которые словно норовили подпалить что-нибудь и оказать мише медвежью услугу, отравив его лёгкие ещё на пару грамм смола. миша, стараясь не пробудить ещё и по-младенчески очаровательно спящего диму, привстал босыми ногами с кровати и на цыпочках пошёл в сени, захватив с собой пачку "кэмела". даже не нацепив на себя и самого лёгкого кожуха, он выскочил на улицу в просторной рубахе, льняных штанах и солдатских сапогах — то, что под руку попалось. пристройка к дому представляла из себя уютное крылечко с небольшой оградой и крышей над ним; дерево было потрёпанным от времени, но до аварийного состояния ещё, благо, не доходило. миша облокотился о кованую ограду, что была ему чуть ниже груди, зажал зубами сигарету и подпалил её только со второго раза, потому что в первый спичка упала ему под ноги и скоропостижно потухла. в десятках метров от него прошмыгнул какой-то больно прыткий соседский мальчишка, стремительно пересекая воздух ногами в валенках. миша, даже не думая про слишком позднее время для таких салок, невольно улыбнулся и посмотрел на руку с сигаретой. им повезло нарваться на село с минимальным уровнем радиации, да вот только он и тут нашёл способ испоганить себе здоровье. мама бы по головке его не погладила... мама... когда люди слышали это слово, перед глазами, вероятно, всплывало родное лицо и крайне тёплые воспоминания, а вот миша при упоминании, по идее, самого близкого человека вспоминал только то, как к майе яковлевне чуть ли не каждый день захаживали какие-то мужчины очень болезненного вида и брали с её рук что-то взамен на пару купюр, от чего женщина усердно старалась отгородить мишу, но себя от этого отгородить не смогла — когда федотов изрядно подрос и возмужал, майя яковлевна потухала на его глазах всё больше, и когда её некогда молодое лицо с аристократическим еврейским носом стало больше походить на череп с остатками впавших щёк на нём, отошла в свет иной, оставив на мишкином сердце огромный болючий рубец. первое время он очень сильно плакал, зарываясь носом в подушку и будто стирая пережитое на ней своими горькими слезами... а потом решил для себя, что это нужно спрятать — кому он будет нужен, как он думал, такой размазнёй? — но, к сожалению, это повлияло на него ещё сильнее, пока одним днём не встретил смешного, немного застенчивого парня, что сидел на поверхности совсем без патронов и сводил концы с концами. этот слишком миниатюрный и светлый для военного юноша никогда не терял боевого духа и надежды, вплоть до того момента, когда не знавший его тогда федотов снабдил фильтрами и патронами и завёл с ним дружбу, а потом это спасло их обоих: диму от холодной смерти, мишу — от намыленной петли. его друг всеми усилиями зашивал его сердечную рану ниткой своего жизнелюбия, которое он потихоньку прививал мише, чтобы тот забыл хотя бы на время о всех бедах, что с ним произошли — и у него получилось! юноша благодарил бога за то, что они познакомились в правильном месте в правильное время, да и не могли они не встретиться: так уж было предначертано судьбой. даже сквозь всю пережитую боль миша с тёплой улыбкой вспоминал, как его мама, ещё задолго до употребления сидела с ним на кухне, пока он хлебал борщ с форшмаком и спрашивала, когда же он наконец найдёт себе спутницу жизни. миша смущённо отнекивался, мол, "что вы, мамо, такое говорите? рано мне ещё, да и неинтересно", а майя яковлевна только смеялась и обдавала тёплыми лучами своих ореховых, прямо, как и у мишки, глаз, попутно собирая чернявые длинные волосы в строгий пучок. сейчас же он был готов выслушивать хоть сто лекций насчёт невест и даже не заикаться, только лишь бы мама была жива... миша почувствовал, как к его глазам начинают подступать слёзы и поспешил быстренько вытереть их рукавом рубашки, как будто его бы сейчас кто-то увидит и засмеёт за обычное проявление эмоций. он посмотрел на своего спящего друга через окно с надеждой, что то, как он грустно шмыгал носом, слышно не было. потухший окурок полетел в пустую пепельницу-банку от тушёнки, а федотов, решив, что лишний раз сон харитонова беспокоить не стоит, спустился по лестнице в село и ушёл исследовать, что тут да как, чтобы уже быть в курсе и на утро рассказать приятелям. всё-таки, даже разрядка для ног никогда не помешает, да и ночное время мише импонировало для таких похождений намного больше. он завернул на какую-то улочку, но там не было ничего интересного: только бесчисленные и одинаково белёсые дома — все, как на подбор. вдали виднелась длинное и приземистое здание фермы, что предназначалось, скорее всего, для лошадей или быков. слишком маленькое количество радиации позволяло людям даже садить что-то из злаков и овощей, но всё вырастало либо слишком маленькое, либо невызревшее до конца, а жаль: ведь столько сил было в это вложено... село было довольно маленьким, но очень уютным: чуть дальше домов и фермы виднелся купол полуразрушенной церквушки с проростающими сквозь неё деревьями, своего рода единственный отпечаток войны в этой местности. миша даже успел пожалеть, что, скорее всего, это достояние культуры восстановить не удастся — слишком уж плачевно она выглядела. он грустно почесал шею и наконец вышел на улочку, на которой стоял, судя по всему, коровник, ибо здание, возле которого стоял юноша, несло за собой соответствующий запах. в нём бы не было ничего настораживающего или неинтересного, если бы миша вовремя не заметил, что щеколда на калитке настолько заржавела, что не может защёлкнуться. почему за этим никто не следит? может, стоит зайти и проверить сохранность бурёнок? рука федотова дотронулась к калитке, отчего она скрипнула петлями и осторожно отшатнулась, приглашая юношу вовнутрь. он аккуратно переступил порог коровника, и в нос ему ударил чёткий запах сена. — темнота, хоть глаз выколи... — буркнул себе под нос миша и вздрогнул от движения с правой стороны. — кто зд... ай! что-то очень большое и увесистое подхватило его тощую задницу и вытолкнуло с коровника так, что он аж подлетел в воздух, беспомощно зажмурившись, пока ему вслед раздавалось раздражённое мычание коровы... но он не упал. его кто-то подхватил. довольно сильные руки уверенно держали его под коленями и спиной, как будто он невеста, которую торжественно выносят из загса, но сквозь тонкую ткань он чувствовал, что это явно не грубые трактористские ладони. наконец он нашёл в себе смелость открыть глаза, и... на него, ошарашено хлопая выгоревшими на кончиках ресницами, смотрела подхватившая его девушка. миша так сильно растерялся, что, не в силах сказать ни слова, просто втупую рассматривал её завернувшиеся с разные стороны кончики тёмных волос, что доходили ей до губ; тёмные-тёмные, как два жука-носорога глаза, прямой вытянутый нос и румяные щёки. её удивление нежданно перешло в сердитость, и она заговорила первой. она оказалась обладательницей немножко сиплого и местами низкого голоса: — и каждый день тебя так незнакомки ловят? — пусти меня немедленно! я тебе не говядина с привоза! — огрызнулся на неё миша вместо благодарности и задёргался у неё на руках, что держали его крепкой хваткой, пока он краснел всё сильнее. — да пусти же, ну! — а ты одесский, — усмехнулась она и, наконец сжалившись, опустила его на землю. — я тоже украинка. с кривого рога. теперь миша охуел ещё больше, хотя бы потому, что встретил здесь землячку, но, соприкоснувшись ногами с неизменной опорой, он не упустил шанс ядовито ответить: — ну спасибо, что хоть не в грязь. неожиданно незнакомка засмеялась, что почему-то слишком сильно смутило мишу, будто он рассказал какой-то очень тонкий каламбур. наконец она сложила руки на груди и посмотрела на него, пока федотов с непонятной ему эмоцией заметил, что она почти такого же роста, как и он: — интересно... что бы ты делал, если бы я не проснулась посреди ночи и не сходила бы проверить, почему щеколда на двери не закрывается и какой безумный идиот полез к коровам при живой-то зорьке? миша застыл на месте с отвисшей челюстью. перед ним стоял второй человек, которому удалось сделать так, чтобы юноше не было всё равно на то, что кто-то поимел неосторожность его построить. бесстрашная, прямо, как димка... он сглотнул застоявшийся воздух: — з-зорьке?.. — ну, да... зорьке, — она хохотнула и кивнула головой на коровник. — а, ты же не местный... есть у нас бурёнка одна, с буйным нравом: никто её не может усмирить, кроме одной доярки здесь, а всех остальных под зад рогами. я прямо аж тебе сочувствую. миша уже откровенно жалел, что вообще туда полез: ягодицы пульсировали от боли – наверняка там уже есть два увесистых синяка, – да ещё и опозорился... но лучшая защита — нападение: — мне интересно, зачем ты меня вообще спасла?! — хм, и правда, такого наглеца бы лицом в навоз, в воспитательных целях, — она приподняла подбородок и задорно улыбнулась, не отводя смелого взгляда от потерянных мишкиных глаз. — а сейчас бы бежал по селу весь в дерьме и с позором... но как скажешь, спасать больше не буду. после её слов он совсем поник, но внутри зародилось очень хорошее ощущение и некое одобрение: когда человек не боится прямо ответить другому — это, безусловно, прекрасно, и миша это ценил в людях больше всего, но таких встречал крайне мало. он был готов даже взаправду опозориться, но чтобы увидеть со стороны другого нужную ему прямолинейность. он, недолго думая, робко заговорил: — ладно... не люблю это делать, но ты уж извини. погорячился, — миша посмотрел на свою застывшую в воздухе руку, будто решался, делать, что хотел или нет... но всё же подал ладонь своевольной девчушке: — я михаил... миша. — да что уж так официально-то? аля я, алевтина! — театрально сделала акцент на своём полном имени девушка и энергично потрясла его руку, так, что самого мишу чуть не затрясло. — не самые лучшие обстоятельства для знакомства, но ладно, главное, что оно есть... а щеколду я попрошу заменить. федотов заметил необычайную шелковистость алиной кожи и аж смутился, но упорно держал себя в руках: — а ты здесь доярка, что ли? аля засмеялась ещё пуще, повергая мишу в какое-то ватное состояние: — да какая же я доярка? вообще постовая, бывает, охраняю ворота от всяких хулиганов. оттуда и знаю, что новенькие у нас. говорят, с тобой ещё трое приехали? — увидев утвердительный кивок, она продолжила. — много людей — это хорошо, но если у них голова на плечах есть. надеюсь, вы уедете отсюда только с хорошим осадком. — это да... — мишкины кудри плавно заколыхались на ветру, а сам он и не заметил, как он идёт куда-то вглубь села вместе с новой знакомой. — да по тебе видно, что ты охранница, вся такая... — он показал руками что-то невнятное, видимо, стараясь похвалить алю. — ну... статная! фигурная бровь девушки вопросительно приподнялась: — ого... мне ещё такого никто не говорил, — она наконец искренне улыбнулась, чем выпустила ещё больше тепла для миши где-то в области солнечного сплетения. — у меня раньше и коса была до колен, толстая такая... — а что потом? — а потом обстригла по ненадобности. глаза федотова чуть не налезли ему на лоб: — как? так просто?! — ну да, — она улыбнулась ещё раз и посмотрела на него так, словно миша был последним дурачком, сказавшим невиданную глупость. — для меня она никогда ценной не была, да и мешала очень, вот и обстригла... а вот мать ругалась. — я бы тоже, наверное, ругался, такие волосы обстричь... — а ты не зарекайся! да и какая тебе разница, кто и что стрижёт? дарёному коню в зубы не смотрят, — к чему была эта фраза, он так и не понял, но почему-то, исследуя вместе со своей случайно знакомой местные улицы в глубокой ночи, что-то очень тяжёлое душевно начинало его отпускать. он чувствовал себя совершенно легко и даже не хотел уходить, хотя попал в уж очень неловкую ситуацию, да и нарычал на неё.. стыдно должно быть, михаил константинович, стыд-но! не думал он, что будет ходить по незнакомому посёлку и с упоением слушать новую знакомую, что вещала ему о своём месте, говорила с ним про родину, спрашивала про него самого, да и вообще... просто по-человечески с ним разговаривала. обычно из-за его выправленного характера люди относились к нему предвзято и грубо присекали, кроме дорогого друга и новой приятельницы, и в кои-то веки он был ей благодарен даже хотя бы за то, что он не ударил лицом в грязь в прямом смысле этого слова. когда из-за алых облаков начало виднеться рассветное солнце, они наконец остановились недалеко от мишкиного дома. почему-то отпускать её не хотелось: больно уж запала она ему в душу. он ухватился рукой за локоть и стеснительно улыбнулся. — ну, мне пора... спасибо, что, кхм, словила. можем как-нибудь ещё сви... — а ты хороший парубок, миша, — вдруг в федотовском животе затрепетали бабочки, а щёки опять заметно окрасились багровым. — сердитый, правда, моментами, но хороший. интересный. он разглядывал родинку у линии челюсти этой девушки и мягко улыбался, пока они стояли в тишине, мысленно обмениваясь пережитыми трепетными ощущениями... *** подозрительная гостеприимность — главная загадка этого села. неужели так просто довериться каким-то людям, которых видишь первый раз в жизни? не спрашивая откуда они, чем занимались, что при них и с чем их вообще есть. или для них главный признак того, что людей можно впустить — это то, что они люди? не мутанты? нам даже убежище своё выделили, слишком странно. у нас в метро-то не принято такое, а на поверхности... любой бы нормальный человек засомневался, потому мы с рейнджером решили походить, послушать, посмотреть, побыть... паше пришлось прервать своё письмо из-за лёгшей ему на плечо увесистой руки: — да я это, чё дергаешься... — артём стоял перед его повернутым лицом, решаясь на что-то, явно нужное им обоим. — я тут хотел... — эй, ребя... э-э, павел игоревич, артём! — из-за дверного проёма показалась всклокоченная ветром шевелюра и задорные глаза димки. — быстрее идите сюда, покажу кой-чего! морозов устало вздохнул: в который раз ему не удаётся нормально поговорить с рейнджером и выяснить, наконец, отношения, да и димке, наверное, пора бы научиться стучать. — пойдём, посмотрим, что там такое, — он кивнул головой на выход, догоняя харитонова в сенях. он показал куда-то влево на две чётко видных фигуры: — мишка-то наш, женихается! — ну ты, дима, как маленький, честное слово, — паша пригляделся ко двум статным силуэтам и подозрительно сощурился. — амурные дела, они, конечно, всегда нужны, но я бы здесь никому не доверял. опасно это. село неизвестное, люди новые... в общем, передай михуиле, чтобы поосторожнее был. — уже пять утра, люди просыпаются. может, пройдёмся? — предложил артём, выглядывая на улицу из-за пашиной спины. — и одеваться особо не надо: вон, миша в рубашке щеголяет, а... девушка? рядом с ним вообще, вон, в штанах лёгких. их поколению вообще, видать, никакие морозы не страшны. — "поколению"? д'артаньян, ты хоть себя видел? — с издёвкой хохотнул морозов. — ты ненамного старше их, успокой свои таланты... — вы одевайтесь давайте и не выдумывайте, я сегодня ночью чуть не замёрз!.. — ну, правильно, я видел, как ты в дом в одних труселях заходил, совсем сдурел, что ли? — засмеялся паша, но, завидев деланно грустное лицо димы, поспешил его успокоить касанием руки: — ну ла-адно, было жестоко... но ты всё равно одевайся! а сейчас бегом давайте, куртки нацепили и вперёд. нам бы поесть где-нибудь... армейская оперативность дала о себе знать: уже через минуту все трое стояли на крыльце дома одетые, как новогодние ёлки, и хотели было выходить, но к ним подошёл почему-то очень довольный миша: — утро доброе, а чего вы это так встали рано?.. — а ты чего такой допытливый и довольный, а? — подшутил над ним паша, но очень удивился, когда не заметил никакой реакции от федотова. — э-эй! ты заболел, что ли? раньше бы меня уже хуями покрыл... — паша, нашёл время! пошли уже! — артём обернулся к харитонову. — а ты, как придём, поговори с ним, что у него там такое. дима лишь многозначительно моргнул, и вояки уверенно зашагали на главную улицу, оставляя позади растерянного и слегка "треснутого" мишу. картина им предстала явно поярче, хотя бы просто потому, что смотрели они на посёлок и работающих здесь людей при дневном свете, а не в кромешной тьме. дома аж белели от штукатурки, а бегающие возле домов дети давали проходящим мимо новичкам какое-то утраченное, но очень тёплое воспоминание. правда, не дошли они до пресловутого коровника, да и не надо было — неожиданно их остановила местная девушка: — здравствуйте! слышала, вы новенькие здесь, — она гостеприимно улыбнулась и протянула паше глиняный кувшин с молоком. — не хотите попробовать? утреннее! павел, недолго подумав, осторожно взял с её рук кувшин и сделал пару приличных глотков, осушив ёмкость почти наполовину. он смачно вытер губы рукавом кожуха и благодарно покосился на девушку: — сто лет такого не пил, ну оно у вас и доброе! — а у нас недоброго не бывает, — подмигнула ему сельчанка и приняла свой кувшин обратно, случайно заставив стоящего сзади артёма понуро опустить глаза. — вы, наверное, голодные? — да, хозяюшка, есть такое, — павел приветливо улыбнулся незнакомке, на что она тут же затараторила: — слушайте! у нас вот тут, за поворотом, скоро застолье будет, день села сегодня, представляете, с михайловым днём совпало! есть у вас михаилы знакомые? майор и дима переглянулись с лёгким удивлением: — ну, имеется один товарищ. — ой, как хорошо! — девушка радостно покачала головой, отчего платочек на её белёсых волосах сполз на собранный сзади хвост. — ну, вы приходите через часик! у нас угощения вкусные, хлебушек домашний, овощи, мясцо вкусное, самогонка имеется! баба нюра постаралась. ждём вас очень... — дело доброе, мы обязательно придём, а взамен дров вам наколотим! правда, мужики? — он повернулся с загоревшемуся харитонову и отчего-то поникшему спартанцу. — ну вот, согласны мы! придём, хозяюшка, не переживайте, с радостью придём. услышав утвердительный ответ, девушка радостно кивнула и чуть ли не вприпрыжку побежала домой: видимо, готовиться и впечатлять пришедших кулинарными качествами. уже идя обратно к дому, паша с грустью подметил унылое состояние рейнджера. он осторожно взял его за запястье: — ты чего, ковбой, нос повесил?.. — да так, своё, — вяло отмахнулся артём. тут и дурной поймёт, что здесь замешано далеко не "своё". точнее, "своё", или хотелось бы, чтобы этот кто-то был "своё"... и такие работяги неприкаянные, как артём, тоже способны на ревность, вот так открытие. он понимал, что и причин тому особо нет, что тут и обычное дружелюбие сельское, и пашина вежливость, но сердечко всё равно недовольно трепалось в грудной клетке. не хотел он утратить всё навёрстанное за одну поездку, и думать даже об этом не хотел. паша лишь пожал плечами, но руки его не отпускал. мало ли, что там случиться могло, "своё" и "своё", но рядом быть надо всегда. поддержка — вещь сейчас очень нужная. на крыльце их встретил всё так же смирно сидящий, как ягнёнок, миша. он докуривал вторую сигарету за утро и по-дурацки улыбался практически до ушей. паша забрал у него окурок и выбросил его в постепенно наполняющуюся банку, но тот даже не заметил: — ты чего это балу... мишка? ты здоров вообще? — я вполне, а вы? — глупо вытаращился на него миша и тихо рассмеялся, подпаливая новую сигару. — у меня всё хорошо... — да я наблюдаю, судя по твоему виду дебильному, тебе вообще пиздато! ану брось сигарету! — паша сделал сердитую попытку забрать у него никотиновую палочку, но тот был словно под гипнозом. — ай, ну тебя... в баню! димка, разбирайся... а я пойду в комнате уберусь, за ночь срач такой развели, ей-богу... когда двое мужчин скрылись в дверном проёме, дима присел рядышком с мишей и осторожно потряс его за плечо. спутанные локоны на голове юнната не были привычно собраны красной ленточкой на затылке, да и вообще их бы стоило по хорошему счёту вымыть; но дима в такие моменты был очарователен по-особенному. — эй, ты чего взлетевший такой? манна небесная сверху свалилась, а, мишка? — свалилась, как снег на голову... — миша вознесённо вздохнул и символично посмотрел в небо. — она такая... хорошая... — кто? манна? — да нет же! — шикнул на него миша и мечтательно положил голову на плечо другу. — знакомка ночная... — дима уставился на федотова озадаченным взглядом, но тот поспешно его успокоил. — да не в этом смысле! — а в каком тогда? — да там ситуация случилась одна, вот и познакомились... — миша упорно не хотел признаваться, при каких обстоятельствах он узнал про существование своей новоиспечённой влюблённости, и посчитал это отличным повод слегка перевести тему. — не представляешь себе, какая она смелая... сильная... красивая, в конце-концов! скуластая, хоть арбузы режь, а глаза... — он с придыханием выдал из себя последнее слово, и вдруг как будто проснулся из долгого сна. федотов изменился в лице, и сердито зыркнул на диму. — что ты мне это расспросы здесь устроил? лучше бы морозову пошёл помог!.. — узнаю нашего мишку... — харитонов мягко улыбнулся и осторожно привстал с деревянных ступенек. — ты бы на холодном не сидел, докури и поспи немного, небось, не спал совсем со своими похождени... — ещё хоть одно слово, и я тебя больно покусаю. успокойся, — уже спокойно заявил ему миша и облокотился о придерживающую крышу балку, снова о чём-то грезя. дима вспомнил про то, что у него совсем немытая голова, и быстренько заглянул в зеркало, висевшее в скромной ванной. собственное отражение его не особо порадовало: колтуны, петухи по всем волосам, а лицо заспанное и немного отекшее. решение проблемы нашлось быстро: холодный отрезвляющий душ — правда, шампуня под рукой у него не оказалось, да и не до них было... выкрутился на этот раз хозяйственным мылом, и ладно! зато через двадцать минут баньки кончик его симпатичного аккуратного носа чуть ли не блестел, а волосы в аккуратном хвостике красиво переливались мёдом на солнышке вместе с алой повязкой на лбу. он вышел из ванной уже приодетый в миловидную рубашку, найденную как приданное в шкафу, что прилагался к их домику. штаны он брать застеснялся и нацепил свои местами потёртые камуфляжные, но они ни капли не испортили его скромной изящности. — ай, жених! девчата, берегитесь! — успел похвалить его морозов и горделиво приобнял его за плечо. — ну, красота какая! уже так быстро собрался? — да, а чего резину тянуть? всегда оперативность должна быть, павел игоревич, — он робко опустил глаза и улыбнулся своим мыслям. — а вы как там? успели прибраться? — обижаешь, димыч! забирай героя-любовника своего и айда на застолье, — он потрепал димку по русой голове и двинулся к себе. — я, если честно, голодный... страх! *** сбор был слишком чудесным, ибо майор уже давно таким обилием еды не баловался: не было когда и не было чем баловаться. когда он подошёл к столу, у него буквально разбегались глаза, да и местные деликатно совали ему под нос различные окорока, куриные ножки, салаты, узвары, щи и окрошки, даже пельменям место нашлось! павел с удовольствием поедал всё, что ему предлагали, а вот молодёжь налегла на спирт и через добротное время лежала отключенными лицом в салат. особенно сильно "нарезался" дима, даже несмотря на то, что сегодня, по идее, именины михаила и сильно напиться, по идее, должен был он. пока артём пытался впихнуть в себя хоть что-то из овощей, паша мило болтал с сегодняшней девушкой с кувшином немного в стороне. рейнджер сохранял бдительность даже после выпитой стопки, да и происходящее его не совсем радовало: слишком уж фамильярно морозов разговаривал с таинственной девчушкой. он осторожно потянул со стакана узвар и чуть не поперхнулся, потому что пашина спутница вдруг привстала и робко чмокнула его в щёку. а они с морозовым, вроде как, собирались поговорить о делах амурных... не выдержав такого удара по сердцу, он тихо встал и ушёл, судя по всему, к себе в новоиспечённый дом: это лучше, чем терзать себя и дальше. жаль, что спартанец в этот момент не смог разглядеть неловкого выражения лица павла. он зарыл носком сапог землю и робко обратился к девушке: — вы знаете... зря вы так. вы не обижайтесь, но есть у меня уже кое-кто... и я этого человека люблю и жалую. девушка резко посерьёзнела и просто понимающе кивнула, но это было вторичное по сравнению с тем, что морозовские слова чудесным образом разбудили пьянющего харитонова. он резко вынул голову из салата, что-то довольно промурчал себе под нос и снова начал засыпать, неуклюже клюя носом воздух. — извините, мне пора, у меня, вон, два гаврика напились, как сыновья, блин! — паша с трудом вытащил их с лавки у стола, а мишку так точно с раза третьего: он засыпал прямо у него на руке и снова ложился лицом на стол. в какой-то момент майору это просто надоело и он подхватил двух юнош за талию, забросил за грузные плечи и, придерживая их под ягодицами, аккуратно понёс к их убежищу. благо, дверь в их дом они благополучно забыли закрыть, и для их открытия понадобился всего лишь лёгкий пинок ноги. паша заметил для себя, что внутренняя обстановка дома от их с артёмом не отличалась ничем, кроме положения кровати: у этих двух она стояла ближе к окну, как и водится, с расписным ковром над ними, а у них она стояла впритык к стене, да и до самого окна было далековато. если не учитывать это, в остальном всё было идентично: два стула для вещей, шкаф с запасными вещами и маленькая душевая... но сейчас особо вглядываться в интерьерные различия у него времени не было: он уложил юннатов на кровать прямо в парадной одежде и заспешил домой, предусмотрительно закрыв дверь — мало ли, бабай украдёт?! он осторожно приоткрыл дверь своего дома и навострил уши, ибо ему послышалось, что с их с рейнджером комнаты доносились тихие всхлипы. морозов бесшумно закрыл дверь за собой, оперативно расшнуровал жмущие сапоги и сделал первый шаг в комнату. слух его не подвёл: артём лежал, повернувшись лицом к стене, и почему-то мелко трясся. неужели опять "своё"? павел подлетел к нему с пониманием, что поддержка ему нужна, как никогда, и всё оборвалось в момент, когда он робко тронул его за предплечье. к нему повернулся спартанец, и вдруг паша почему-то крайне сильно расстроился. он ещё не видел артёма таким замученным, похудевшим и... заплаканным. он и в целом не видел, чтобы рейнджер хоть когда-нибудь пускал даже самую скупую слезу, так что картина перед ним была ему то ли открытием, то ли новым уровнем доверия. на него грустно и с обидой глядели красные от слёз глаза, и, видя то, что морозов слишком шокирован для разговора, их обладатель наконец заговорил: — чего смотришь?.. — ты чего такой заплаканный-то, а? не рассказываешь мне ничего... — а я вижу, ты мне много чего рассказываешь, особенно то, о чём ты с той дояркой воркуешь... — а чего это тебя вдруг интересу... — неожиданно павел прозрел. он наконец всё понял. ему хватило хотя бы понимания того, что он тогда, в машине, сказал ему ту самую фразу далеко не зря. так вот оно что... — чего я интересуюсь?! а тебе только повод дай!.. паша, робко улыбаясь, с чувством, что он всё делает правильно, нежно положил ему кончики пальцев на губы. когда артём удивлённо замолчал, мужчина утёр ему слёзы большими пальцами и позволил сесть в кровати напротив него перед тем, как он начал говорить: — смешной ты, тёмыч, смешной до ужаса... коль мне бы действительно нужен был лишь только повод, я бы на венеции жил и даже не лез бы оттуда. а тут так получается, что зачем-то вдруг ушёл с красной линии, почему-то оставил насиженное место, какого-то хрена выкрал ценные документы, зачем-то выкрал продовольствие, с хрена зелёного поехал хуй пойми куда, хотя кто знает, зачем это тебе вообще... вот ты знаешь вообще, что завтра будет? мы, может, сляжем все завтра, кто его знает?.. я поехал в божьи ебеня, потому что туда поехал один человек, который мне дороже всех слитков золота, должностей и идеологий всяких, а потом я вижу недоверие, слышу такие слова... — он грустно усмехнулся, — ха, повод... то ли я что-то не так делаю, то ли этот человек мало что понимает, если не ничего... артём внимательно посмотрел на павла, кажется, всё для себя решив. если бы паша действительно действовал неискренне, он бы и правда не был бы готов даже умереть за него, глупого, просто глупейшего на свои двадцать шесть мужчину... почему он не думал об этом раньше? вот и поговорили. — паша... — хриплым от слёз голосом начал чёрный, — то, что ты сказал — правда?.. — нет, я пошутил, блять... — паша, не веря своим глазам и тому, что делает, уже смело положил руку прямо на щеку рейнджеру. — ну конечно правда!.. вдруг морозов заметил, что артём принялся подозрительно близко наклоняться к его лицу и внимательно наблюдать за его губами, и внутри всё сжалось. сейчас произойдёт то, чего он ждал все два мучительных года, а он и не думал, что это так сложно... сердце неистово забилось в груди, предвещая приятную катастрофу, а тем временем их лица наклонялись всё ближе, и, когда их губы почти соприкоснулись... — пвел игревичщ!.. ртём!.. — в комнату неизвестно какими чертями занесло колыхающееся тело димы, что вмиг испортил всю романтику, но добавил немного своей навалившимися, но невероятно согревающими объятиями. — я вс так-х лблю! просто-о невер-рьятно!.. двое мужчин лежали на гостеприимных плечах харитонова и смотрели на друг друга с понимаем того, что времени наговориться им хватит примерно на всю жизнь... и нацеловаться тоже.