столетний дождь

чуть сверкнув приятной для глаз желтизной, утреннее и совсем не греющее солнце скрылось за облаками, погружая подъехавшую к безобразному зданию заправки машину в гнетущую тень. внедорожник мягко завернул за угол, пристраиваясь там, где раньше была стоянка, скрипнул колёсами и остановил свой ход. — выползайте давайте, приплыли, — морозов выскользнул с пассажирской сидушки на землю и пригласил сделать то же сидящих сзади лёгким жестом руки. — надеюсь, еда здесь найдётся... — а чего не найдётся? вон какая махина стоит, что-то да и будет, — артём почему-то зарделся, упорно стараясь не смотреть на стоящего на земле. — главное, чтобы консервы не вздутые... нам опять придётся разделиться. кто-то будет только на складе, а кто-то парой пойдёт в другой его корпус и ещё и на улице пошарится, фильтров у нас тоже в обрез. — я пойду с павлом игоревичем! — дима вылетел из машины и вцепился в предплечье майору, но, увидев пашины испуганные глаза, отпустил его с виноватым взглядом. — ну, мало ли что, опять с мишкой повздорит... если бы артём подумал о том, что он ни капли этому не расстроен, он бы громко соврал самому себе, а ведь с морозовым так хотелось поговорить... но харитонов так харитонов, ничего не сделаешь, да и отказ рейнджера на это выглядел бы странно. он посмотрел на всё ещё сидящего мишу и напоролся на его сердитый взгляд, явно не предвещающий душевных разговоров за тёплым чаем да обсуждение суженных-ряженых. наконец он, не отрывая суровых глаз от спартанца, сцедил слова, как лишнюю воду сквозь зубы: — тогда я с рейнджером, получается. — не поубивайте только друг друга! потому, что если вы горшки побьёте, боюсь представить, что было бы с павлом игоревичем... — харитонов с опаской посмотрел на калаши в руках мужчин. — может, у вас оружие отобрать, а? вдруг паша хлопнул его по спине так, что тот чуть не улетел в бок внедорожника: — ну ты, димка, выдал! а как же они падлюк отстреливать будут? из пальцев? — главное, чтобы себя не поподстреливали... — так, — грозно отрезал артём, уже стоя на потресканном асфальте. — мы что, дети малые? устроили здесь... павел, идите вы, наверное, с димой вглубь склада, а мы пойдём за вами и здесь порыщем. всё же уловив разочарованный неудачей перед разговором вздох артёма, павел наобум отдал честь и кивнул диме головой, пока тот держал фонарь наготове. он и сам совсем не был рад тому, что вообще ляпнул несколько лишних слов при их со спартанцем последнем личном разговоре. морозов думал, что артём так рвётся с ним поговорить, лишь бы только плюнуть ему под ноги и лишний раз упрекнуть его в таких необычных позывах... но с другой стороны, это бы наконец расставило всё между ними и павел бы уже не так бездумно вздыхал и грезил возможной удачей, не съедал себя ещё больше, мол, авось он всё поймёт и откликнется, но ему после собственного бездумного поступка оставалось только тонуть в тоске и вести за собой харитонова всё глубже в помещение с фонарём в руке. тусклые мысли прервал немного хриплый от нещадящего ноябрьского холода голос димки: — павел игоревич... мы вчера с мишуткой ходили пока, случайно вас с артёмом увидели... — и тут паша был готов поклясться, что он почти пережил остановку сердца. он, похолодев внутри и не проронив ни слова, всё же решил дослушать больно зоркого юношу. — а о чём вы говорили? — ась? в смысле? — как говорил паша самому себе, "быть умным – вовремя прикинуться тупым". — ты уж загадками не говори, димыч. какие-такие разговоры? — да вы так сидели близко, что я уж ненароком подумал, что вы... фонарик димы резко замигал и вдруг совсем выключился, смыкая возле двоих непроглядный мрак. паша встрепенулся: — так... а что это такое? он прекрасно знал, что уж если на каких-то местностях поверхности отключается свет, то в этих местах трепещут особые, аномальные зоны, но просто посчитал это отличным поводом для перевода темы разговора, продолжая грызть себя нехорошими мыслями, как и артём, шарящий по складу чуть ближе ко входу. — может, нам пора на улицу? — голос федотова чётко отбивался от стен, лишь подбешивая снующего по помещению артёма. он мрачно сдвинул брови: — а может. — может, ещё тщательнее поискать на пол... — а может. миша возмущённо вскинул подбородок: — я нормально спрашиваю, а ты меня перебиваешь. в чём твоя проблема? — моя проблема ни в чём, а насчёт твоей я бы тебе рассказал, — рейнджер грозно вытянулся над мишей, будто именно он был выше его на полголовы, а не наоборот. — знаешь, что, федотов? вот если бы у нас чуть ли не каждый вояка был не на вес золота, я бы тебя уже давно пристрелил за излишнюю вредность. я прямо сейчас без труда могу набить тебе брюхо свинцом, но не делаю этого из-за харитонова, потому что особыми данными ты не отличаешься, даже в сторону морозова из-за соломы в голове не стрелял... — а чего это вы так яро этого коммуниста защищаете? последними чертями его не так давно крыли!.. — ещё одно слово насчёт морозова, федотов, и ты побежишь за машиной, — грубо оборвал его артём и совершенно случайно заметил на полу пару фильтров. — о... бери, и пошли на улицу. миша недовольно цокнул языком и хотел было возразить, но, завидев свирепый взор зелёных глаз, покачал головой и сгрёб фильтры в охапку, следуя за спартанцем. улица встретила их уже вышедшим солнцем, но артём, которому было далеко не до этого, сел на корточки и подобрал под затасканным дорожным конусом несколько консерв и патроны. — видимо, кто-то из местных себе припас, но забыл, — объяснил он и так всё понимающему мише. тот хмыкнул: — прям, как белки. — белки хоть умнее будут — в землю нужное садили и дуб пробивался, а здесь ничего не пробьётся, только испортится или износится, — он подошёл к машине и выложил найденное в багажник, краем глаза наблюдая за мишей-бездельником. — хочу заметить, ты не нашёл вообще ничего и даже не пытался. — хочешь опять меня упрекнуть в моей "бесполезности"? — федотов поднял бровь и пнул ногой пустую банку от тушёнки. — ну, я хоть говорить красиво умею. — да каждый дурак трепать языком сможет, а вот делом заняться... о, идут, — со здания склада бодрым шагом вышли майор и его спутник. красная ленточка на голове у второго смешно развевалась на ветру, будто лента на картузе у юнги. — явились, не запылились! показывайте, что нашли. — да вот... — дима оставил павла позади и развернул руки к рейнджеру: в них осторожно лежало несколько банок тушёнки, ожидая своей участи. — а павел игоревич вон две канистры воды принёс! у нас поначалу, правда, фонари отключились, но мы вон как справились, на тушёнку и воду... — а вы чего, собственно, долго так? — мишка залихватским движением головы отбросил отрастающие чёрные кучери назад и сложил руки на груди в несменной позе. — я думал, пока вы дойдёте, я прямо здесь ласты и склею. — а ты, федотов, не умничай, вообще, поди, ничерта не сделал! — крикнул издалека морозов, демонстративно поставив канистры на землю. — вот и отработаешь сейчас... неси давай! — с дуба рух... — артём снова метнул в мишу яростный взгляд, словно напоминая о своих словах, и тот нехотя поплёлся за своим грузом. — вот же... — иди-иди, может, мозги появятся! — ядовито подзадорил его павел, но вмиг смутился, посмотрев на артёма. он вспомнил, что на его голове сейчас восседает смешная "ушанка" и покраснел ещё больше, ковыряя носком замызганных сапог землю. — а хорошо ты придумал... пусть носит, он действительно так ничего и не нашёл, — уши обоих вспыхнули с новой силой, выдавая их хозяев с потрохами. — нам уже дальше ехать пора, вы с димой идите, садитесь... — да... так, ану погодь, тёмыч... — сначала артём не понял, что именно делает этот клятый коммунист, но за вихрем его рук смог разглядеть, как он снимает с себя теплейшую шапку-ушанку с завязками под "бородой" и нежданно водружает ему на голову. — вот, для хорошей дороги! — он, криво натянув шапку с советской эмблемой, горящей в день, как вечный огонь, сел на пассажирское сиденье и вдруг подмигнул совсем смущённому рейнджеру, заставляя покраснеть его до корней волос. окрылённый простым действием морозова, он хотел было сесть к рулю, но все его планы обломал харитонов: — подождите! я ехать отказываюсь. паша внимательно посмотрел на него, не скрывая удивления: — с чего это вдруг?! — да потому что... понимаете, не годится это! ни в какие ворота не лезет! мы вот так все перессорились бездумно, а мириться-то нужно... давайте сделаем это, а потом уже поедем – дорога ведь не заладится. миша открыл рот, будто хотел подрассказать диме, кто он такой и с чем его есть, но почему-то так ничего и не сказал, а вместо этого просто кивнул, показательно нахмурившись. — может, он и прав... — артём задумчиво почесал затылок и кивнул самому себе, подтверждая мысль, понятную только ему одному. — а что ты сделать хочешь-то? — а вот я рядышком площадку заметил детскую, точнее то, что от неё осталось... там вот присядем и поговорим! — о чём? — миша саркастически хохотнул. — о днях суровых? — вы всё увидите! — харитонов уже развернулся и побежал по направлению к указанному месту с гитарой в руках, на что артём тяжело вздохнул: ничего не поделаешь, надо идти. от самой детской площадки здесь, как и говорил дима, осталось только название, ненормально заржавевшая карусель и потрёпанные жизнью лавочки с углями между ними: видимо, предыдущие посетители палили здесь костёр. аккуратно переступив через поваленную качель, миша равнодушно бросил: — и что мы здесь будем делать? — но увидел акустическую гитару рядом с димой, и его голос стал походить на рык: — нашёл время! — садись давай, — харитонов подвинулся ближе к стоящему мишке с очень жирным намёком, — первым петь будешь! он недовольно хмыкнул уже с гитарой в руках: — и что же мне петь?! — да то, что в душе, то и пой! — хм... — он слегка призадумался, пока паша и артём рассаживались, неловко наталкиваясь на друг друга ногами, но тут заговорщически улыбнулся. — о! он принялся осторожно прощупывать аккорды на грифе, начиная играть их всё увереннее, пока дима, узнав мелодию, уже смирно добавлял проигрышу "человек и кошка" красок своим голосом и раскраснелся, когда миша наконец обнажил свой голос:

— человек и кошка плачут у окошка, серый дождик каплет прямо на стекло. к человеку с кошкой едет неотложка: человеку бедному мозг больной свело. доктор едет-едет сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везёт, человек и кошка порошок тот примут, и печаль отступит, и тоска пройдет...

павел тем временем подбивал ритм ногой, но принципиально не подпевал — гляди, федотов и на голову сядет, если увидит одобрение. тем временем он продолжал распинаться, уже не замечая никого вокруг себя:

— человек и кошка дни с трудом считают, вместо неба синего – серый потолок! человек и кошка по ночам летают, только сон не вещий – крыльев не дает... доктор едет-едет сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везёт, человек и кошка порошок тот примут, и печаль отступит, и тоска пройдет...

дима осторожно подмахивал руками, завлекая павла и рейнджера в задорное пение друга, но те лишь слушали его рычащий голос:

— где ты, где ты, где ты, белая карета?! в стенах туалета человек кричит! но не слышат стены — трубы словно вены, и бачок сливной как сердце бешено стучит... доктор едет-едет сквозь снежную равнину, порошок целебный людям он везёт, человек и кошка порошок тот примут, и печаль отступит, и тоска пройдет...

наконец он рвано закончил песню после последнего припева и нервно сглотнул, словно подозревал, что кому-то могло не понравиться, но харитонов таки смог успокоить его одним лишь взглядом и тёплым подмигиванием. он осторожно взял гитару из крепких рук федотова и с улыбкой объяснил: — каждый из нас должен спеть по песне: такие правила! песню "камнем вниз" знаете? — знаю, чего же не знаю? — паша с интересом поглядел на гитару, надумывая, что же он будет играть. — бессмертные "пик и клаксон"! — ну, вот, сейчас вы её и услышите... — как только дима прикоснулся к инструменту, с него полился тёплый и знакомый многим здесь перебор, как будто они сидели вовсе не на задрыпанной площадке, а где-нибудь возле лагерного костра. павел решил поддержать его и осторожно забарабанил по лавочке, как в песне. тут дима тихенько, но чисто и уверенно запел:

— я хотел бы найти того, кто мог бы назваться мной. и уже почти нашел его: я ошибся процентов на сто. он предложил мне то, что я давно нарисовал, что я нанес на белый лист. в этом не виноват никто, и я понятливо кивал, а слышал непонятный... свист.

павел сидел и почти не дышал, наблюдая за этим юношей с извечной смешной повязкой на голове, перебирающий струны и вытягивающий голову в процессе пения, как маленький птенчик. он очень гордился им, даже с какой-то сильной отцовской любовью, хотя разница между ними была не очень-то и большой. может, так повлияло на майора отсутствие отца в его жизни, и он заполнял эту дыру такой скрытой заботой, но сейчас он сидел и точно знал, что этот юнец много чего добьётся и просто так не пропадёт. в нём, наивно-воздушном человеке, крылся стержень огромной силы, полученный, как и часто это случается, при очень грустных, а порой и трагичных обстоятельствах... но сам он, хоть не превышал и ста семидесяти сантиметров ростом, был слишком большой души для этого мира человеком, что проявлял это даже в мелочах, как заботливый перебор струн.

— тяжелую узду я оставил одну внизу, и уже почти забыл её: я ошибся опять на все сто. скинув грязное пальто, я топтал вершины скал — я хотел их своими назвать. в этом не виноват никто я только шкуру себе содрал, не лучше ли птицей летать... и вот с крыши я повис, и вот лечу я камнем вниз, я пролетаю стаи птиц, я вижу среди них синиц, заметил клумбу с высоты: как пахнут хорошо на ней цветы...

дима завершил свою песню уютным перебором, кажется, передав всё, что ему нужно было донести. он одарил сидящих миловидной улыбкой и передал свою гитару майору: — ух, какая! хоть куда... — он взвесил её руками и решительно взялся за гриф, уже зная, что он будет петь:

— с головы сорвал ветер мой колпак. я хотел любви, но вышло всё не так... знаю я, ничего в жизни не вернуть, и теперь у меня один лишь только путь...

на припеве он замер, и вдруг ударил по струнам, неожиданно заметив, что вместе с ним на всю округу поёт наглый голос федотова:

— разбежавшись, прыгну со скалы! вот я был, и вот меня не стало! и когда об этом вдруг узнаешь ты, тогда поймёшь, кого ты потеряла...

артём вглядывался в обрёвшее на мгновения свободу лицо и начинал кое-что подозревать. или же мысли о том, что он поёт песню про них — всего лишь глупые догадки? павел же, абсолютно не замечая вдумчивого лица, будто и не для него поёт он вовсе, слишком громко пел свою песню прямо в небо, попутно забыв даже о перепалках с федотовым. наконец он дошёл до последнего куплета:

— гордо скину плащ, в даль направлю взор, может, он...а ждёт? вряд ли, это вздор. и... издав дикий крик, камнем брошусь вниз...

— у вас всех, что ли, сегодня будут песни про камни? — засмеялся миша и получил пинок локтем под рёбра от димы. он, ухая от полученного удара за неудачную шутку, всё равно подхватил решающий припев:

— разбежавшись, прыгну со скалы! вот я был, и вот меня не стало! и тогда себя возненавидишь ты, лишь осознав, кого ты потеряла! кого ты потеряла...

эхо унесло последнее пашино слово куда-то дальше по воздуху, а сам майор довольно опустил голову, словно исполнил очень важный долг перед собой. он поднял голову на артёма вне терпения услышать и его песню: — вот, держи, тёмыч... — сильно смущаясь от, как ему показалось, дурацкого прозвища для спартанца, морозов аккуратно вложил инструмент в руки артёма. он с благодарностью покосился на майора и перевёл тёплый взгляд на гитару. он уже знал, что будет играть, как только увидел гитару в диминых руках. лукаво улыбнувшись сидящему рядом, он принялся играть почему-то очень знакомую паше мелодию, но когда тот запел... сердце второй раз за день сделало очень сильный кульбит и бухнуло в пятки, гулко пульсируя. а всё, потому что...

— полуарлекин-полумонах, я люблю кататься на слонах, всё кувырком. я тороплюсь, как на пожар, я утром молод, а под вечер уже стар...

спокойный голос артёма в душе павла заигрывал с ошеломительной громкостью, чуть ли не разрывая его изнутри от переизбытка чувств. он обволакивал его, сдавливая черепную коробку, как умиротворённый удав. он всё-таки не спал тогда. пальцы рейнджера для майора перебирали струны совершенно по-особенному, сам он воспевал так, как не пели даже братья из этой самой славной группы, а его мирный, погружающий в сон взгляд сверкал круче любых изумрудов. пашина грудь волнительно вздымалась, к переносице приливал жар, а он даже и не замечал за этой бешеной лихорадкой димино "что это с ним?" и удивлённый взор мишиных глаз, следящих за его бредом, как две середины макового цветка. артём делает это ненамеренно или?.. вот наивный. артём мирно посвистывал, как и братья в песне, играя не только на струнах гитары, а ещё и на струнах пашиной души. он лёгкими движениями добывал из них чистый, местами тоскливый звук, но всё это было чертовски хорошо — и сама песня, и состояние эйфории, в котором пребывал майор. песня закончилась, все размирились, вот только двое мужчин вылупились на друг друга так, словно два барана на мосту. первым заговорил паша. язык еле шевелился: — ты... помнишь?.. артём уже почти ответил, но пашу окликнул харитонов, махнув ему рукой: — пойдёмте уже, женатики! — ну я тебе! — погрозил кулаком морозов и подошёл вместе с умиротворённым рейнджером к юношам. — ночь уже на дворе, а вы буяните, для сна вредно. — так я могу машину повести, — предложил миша на удивление спокойно, выдавив из себя подобие улыбки. — мне нетрудно, вы высыпаетесь. и плюсом вину искуплю. паша недоверчиво посмотрел на федотова, повернув голову вбок: — а с каких-таких макаров? — почему, если я что-то предлагаю, то это сразу воспринимается плохо? — он нахмурился и театрально отвернулся. — ну, моё дело предложить, ваше... — нет-нет, веди, конечно, — паша кивнул ему на руль. — всё в твоём распоряжении, только машину не разбей. тут дима встрепенулся, колыхнув русым хвостиком: — всё в порядке! я за ним послежу, чтобы не уснул, без проблем... павел на секунду замолчал, потому что понял, что всю дорогу он будет сидеть на задних вместе с артёмом. да и не просто сидеть, а и спать вместе... интересно, как это, лежать с ним рядом? от одного понимания, что ему предстоит это узнать через пять минут, он закляк на месте и снова почти перестал дышать. наконец он смог подать голос, но во рту словно покоилась непроглоченная каша: — ну, ладно... тогда поехали? миша уже величественно сидел на водительском, наблюдая за тем, как рассаживаются вояки. когда все уселись, он вальяжно завёл внедорожник и нарочито медленно принялся выжимать сцепление. паша, чувствуя тепло тёминого тела рядом с собой, нетерпеливо прикрикнул: — да заводи ты уже, ну! федотов лишь хмыкнул и под сонным, но довольным взглядом димы выехал со стоянки и осторожно поехал по ночной дороге, освещаемой только лишь фарами дальнего виденья. артём устроился поудобнее на левой сидушке, чуть развернувшись к паше, и ошарашил его одной только фразой: — распологайся. паша дико опешил, а его рука зависла в воздухе, указывая на филейную часть рейнджерских ног: — с-сюда?.. — ну, да, а что такого? мы же в дороге, подушек нет... ложись, мне не жалко. понимая, что шанс упускать нельзя, майор поспешно бухнулся на ноги артёму и довольно распластался на задних сидениях в чуткой неге под крайне охуевший взгляд федотова. он, так ничего и не сказав, снова загляделся на дорогу: больно тактичный. — вот, а ты боялся! — по-доброму засмеялся артём и добил пашу положенной на его грудь рукой. паша почувствовал тепло в районе сердца не только от широкой ладони и довольно заулыбался, глядя в потолок и постепенно засыпая. на сегодня доза счастливого блаженства была уже перевыполнена. *** в машине царила тишина, да такая, что было слышно лишь шорох колёс и мирное посапывание димы у федотова под крылом. они ехали уже часа четыре под нужные в такие моменты блажь и беззвучие, что и увлекло в сон майора, спартанца и юного ганзовца. всё же не уследил. самое стойкое желание миши в этот момент было просунуть себе под веки спички и ехать так, пока он не дочалит до ближайшего села, в котором можно хотя бы по-человечески лечь, отоспаться, набрать припасов и поехать дальше с божьей помощью, но пока впереди виднелась только трасса и пустыри по обе стороны от неё. их чернота неприятно облепливала окна и как будто молила федотова съехать в кювет и утонуть в сгнивших от времени и радиации остатков кукурузы, но тот неотрывно глядел на почти смытую с дороги разметку. он крепко держал руль, словно штурвал и тонул в своих корабельных грёзах на родном одесском порту, как вдруг справа блеснули фары. миша насторожился и, нахмурившись, плавно остановил машину у обочины так, чтобы не разбудить товарищей. — и кто же там такой высекает, а?.. — он схватил ружьё, что всё время лежало в ногах и осторожно выскочил на улицу. впереди всё так же виднелись бездонные пустыри. он сошёл вниз и принялся осторожно пробираться через то, что когда-то называлось початками кукурузы, которые сейчас были ему чуть ниже колена. они неприятно покалывали его икры даже сквозь плотную ткань штанов, но он, не обращая внимания, пробирался всё дальше, но никого видно не было. пройдя добрые сто метров, он остановился, внимательно огляделся ещё раз, но так ничего и не увидел. что ж, придётся возвращаться обратно, да и, наверное, скоро должно появиться близлежащее село. а тем временем, спрятавшись в трухлые кусты, на него смотрели несколько пар пристально следящих глаз. *** где-то в три часа ночи, проезжая всё по той же трассе, федотов смог разглядеть тускло светящие фонари, судя по всему, сельской вахты. кажется, село северное? потихоньку начали просыпаться артём и павел, а за ними и дима, что клялся до этого смотреть за тем, чтобы миша не уснул в оба глаза: — ну что, приехали уже? — почти, — отчеканил миша, осторожно надвигаясь на свет и приметив почти перед носом металлические, но не очень прочные ворота. по крайне мере. их внедорожник бы такие протаранил. — а как заех... вдруг сзади послышался голос, что явно не принадлежал ни рейнджеру, ни майору, грозно отдавая в темноту своё эхо: — кто такие? выходите, по одному! делать нечего — сонные мужчины потихоньку вынырнули со своих укромных мест, вытянув руки возле головы. — с какой целью здесь? — да мы, вот, путешествуем, — дружелюбно заулыбался артём, стараясь убедить злого дядьку, что был, судя по всему, головой села, чтобы их пустили на ночлег: в машине ночевать ему не охота. — пустите нас, а мы вам можем работу какую сделать! дрова поколоть, например... паша лишь хмуро смотрел на это наивное представление, но слегка удивился, когда суровый мужчина изменился в лице: — а, ну... проезжайте! ребята вы вроде хорошие, а мы к чужакам обычно мнительные очень.... проезжайте... в мыслях морозова было только одно — не к добру это, не к добру...