столетний дождь

столичное солнце последние дни казалось уж слишком бурым даже для заката. оно обходило разбитые дома, выглядывало из побитых окон и освещало своим алым светом медленно едущий сквозь время внедорожник. павел, сложив руки на груди, смотрел в окно автомобиля и содрогался внутри от каждого поломанного дома, заросшей тропинки и от каждой прохудившейся крыши, оставаясь при этом всё таким же неприступным для человека, сидящего за рулём и мечтающего поспать хотя бы капелюшечку. — может, ты уже за руль сядешь? любишь кататься... — ...женись на "кататься", артём, как заладил, — ушанка майора слегка сместилась набок, отчего он был похож на сторожа советского магазина норковых шуб, и дробовик тоже при нём. — я тоже, бывает, устаю, представляешь? — и от чего же ты, позволь поинтересоваться, устал? всяким пешкам насчёт себя лапшу на уши вешать? ещё придумал так, "новый вид", "мельник"... — артём раздражённо цокнул языком, глядя на дорогу. — тебе бы в сценаристы, морозов. — ну, тут, изволь, я и сам разобраться смогу! — чуть ли не сквозь зубы шикнул майор, всё ещё рассматривая остатки цивилизации через прочное стекло. — если бы не я, сейчас бы не ехал себе спокойно, а ноги отбивал... — лучше уж так, чем с тобой разъезжать и тошноту твою выслушивать. — кто ещё от кого выслушивает... — слова про себя павел привычно пропустил мимо ушей. он повернулся к артёму с многозначительной ухмылкой. — нужен ведь я тебе, дурачок! чёрному оставалось только сильнее сжать руль и проехать мимо здания с менее выбитыми окнами, чем где-нибудь ещё. неожиданно паша повернулся прямо к нему, и бросил артему, не отрывая взгляда: — останови, пожалуйста. школа это, моя... — а мне-то зачем? — но всё же остановил. павел с упрёком взглянул на рейнджера, равнодушно махнул рукой и, почти переходя на бег, зашагал по направлению к бывшей школе. когда павел уже скрылся из виду, артём облокотился о руль и обеспокоено вздохнул, а ведь он правду сказал.... нужен майоришка ему, нужен, да ещё и позарез. компаньон ужаснейший, докучает, злит одним своим присутствием, но он — единственный знающий окрестности за москвой человек в окружении спартанца, да и... одна голова — хорошо, а две, как говорится, лучше в разы, так что лишним паша точно не будет... если, конечно, опять не предаст. размышления артёма оглушительно прервал послышавшийся в здании напротив выстрел, а затем ещё два таких же. случиться могло абсолютно что угодно, и поэтому артёму уж точно нельзя было медлить ни минуты. он, даже не запирая машину, сорвался с места и побежал ко входу, влетел в дверной проём и увидел перед собой лестничную площадку. сверху прозвучал ещё один выстрел, громко отбивая звук от стен. артём перепрыгивал через три ступеньки, как школьник и всё думал, с какого же этажа был слышен этот беспредел. в здании их было всего четыре, а последний выстрел прозвучал уж слишком далеко — однозначно четвёртый. спартанец не обращал внимания на опускающую на землю задышку и летел через лестницы, как угорелый, лишь бы только не опоздать — паша очень важный человек... информационно. наконец он пропорхал последнюю ступеньку, чуть не выломав при этом перила, и вскинул калаш в полной боевой готовности, мало ли кто тут может объявиться. он осторожно прошёлся к концу узкого школьного коридора, как неожиданно что-то обдало круговым холодом спину артёма даже сквозь плотную униформу. он замер там, где встал, поджидая нужного момента. неужели красная порось пашку нашла, но приняла его за морозова?.. лысину сквозь наспех нацепленную старую пашкину шапку пилота невозможно было различить, так что эта версия звучала вполне правдоподобно. артём уже было хотел развернуться и пустить в нападающего отведённые ему девять грамм свинца, но сзади послышался заливистый смех паши: — боже, да не бзди ты! это я тварей подстрелил, под ногами мешались, хе-хе... и правда — где-то за спиной павла, головой в помещения лежали несколько кровавых тушек, явно недовольные таким раскладом. рейнджер раздражённо буркнул: — ты совсем обалдел?! — злобный голос артёма гулким эхом раздался по всему заброшенному зданию, возможно, оглушив ещё несколько мутантов. — ну у тебя и шуточки, противные... — а ты не мылься, бриться не будешь, — уголки пашиных губ невольно взлетели вверх. — а я-то не перестану!... ну, ладно, — он, будто пытаясь загладить вину, неловко тыкнул пальцем в плечо рейнджера. — я тут все одиннадцать коридоров отшагал, пройдёмся? понимая, что выбора у него нет, артём нахмурился так, что его брови стали почти одним целым и вяло поплёлся за довольным своей проделкой майором. спартанец мог и догадаться, что над ним жестоко пошутили, но всё же стоит проверить, иначе получится, как в притче про пацана и волчью стаю. пашины глаза светились всё больше с каждым лестничным пролётом, и он бодро расхаживал из стороны в сторону, переступая через обломки плитки и показывая остатки его лучших времён: — вот здесь у нас был класс географии, любил я её очень, но училка была... сердце с перцем, к каждой мелочи придиралась! не знаю, жива ли ещё, но пусть икнётся, если что, — павел показательно поднял указательный палец в воздух. — только из-за её капризов топографическим кретином не стал! а вот там, если чуть пройти, подсобка технички, женщина-вулкан была... артём, слушая наполненный красочными и житейскими, даже отцовскими интонациями голос майора, на время забыл, кто перед ним стоял и с упоением разглядывал плакаты про пожарную безопасность на убитых стенах со склонённой набок головой. он вглядывался в его лицо, не сменяя грозной физиономии, и удивлялся, как такой с виду жёсткий человек растопился при виде бывшей школы жизни. впрочем, даже самый крепкий камень способен обратиться в пыль. вдруг паша завернул направо в просторный класс, что был местами заставлен партами поближе к стене. на них висели портреты выдающихся физиков, нарисованных, судя по всему, бывшими учениками и пару пустых рамок с разбитым стеклом: время в паре с войной, конечно же, достали и их. на повешенной наискось доске красовалась полустёртая дата, судя по всему, последнего учебного дня. пока артём разглядывался по сторонам, паша выскочил в коридор, словно что-то искал и вдруг резво тыкнул пальцем прямо в стенку напротив: — гляди, о какой был! на обшарпанной стене с оббитой голубой краской висела огромная таблица с выцветшим, но громогласным названием "доска почёта" из огромных потускневше-красных букв. на ней среди многих и неизвестных артёму лиц красовалось больно знакомое, но молодое личико: ещё не покорёженное равнодушием войны. на фотографии был изображён озорной, ещё далеко не майор морозов с огромной русой копной волос на голове. он с бегающими в глазах чёртиками смотрел в объектив и широко улыбался тому, кто бы ещё подошёл и посмотрел на него сквозь долгие года. артём почувствовал приятное жжение в переносице от сих видов, но просто молча проглотил это, продолжая наблюдать за отважно жестикулирующим пашей: — да-а, были времена! не лысый ещё, красивый, знаешь, сколько девчонок за мной бегали? о-о-о... как вспомню, так и плохо становится, — паша залихватски вскинул подбородок вверх, но тут же засмеялся, сглаживая театральное тщеславие. артём ахуевал всё больше. — тут с тех пор тетрадей осталось много, всякое попасться может, по крайней мере, было так, когда я сюда три года назад приходил... вот, смотри, — он нагнулся над лежащей среди беспорядочно разбросанных школьных принадлежностей тетрадкой, отряхнул с неё штукатурку и прочитал надпись на разметке обложки: — ученицы одиннадцатого "а" класса... корневой аллы, — паша улыбнулся и покачал головой, — помню её ещё третьеклассницей, солнечная такая девчушка была, всегда в чудо верила, даже с батей-алкашом, никогда надежды не теряла... нам бы, взрослым, у этого дитя верить поучиться... — паша тускло улыбнулся и открыл первую страницу: — о, с первой страницы и уже сочинение, — майор показательно прочистил горло и наконец принялся читать. артём, казалось, даже перестал дышать. — "что всплывает в моей голове, когда мне говорят про отрочество? наверное, большинство ответят ничего серьёзного или же и вовсе сдадут на стол учителю пустую тетрадь, ну а я... для меня период всей моей жизни до этого момента является чем-то особенным, даже интимным. из-за жизненных обстоятельств, которые, впрочем-то, не очень меня любили все мои шестнадцать лет, мне приходилось радоваться даже вышедшему из-за облаков пораньше солнцу. друзей у меня почти не было, если не сказать, что не было вовсе, поэтому всё моё время я и до сих пор провожу в одиночестве — не столько гордом, сколько умиротворённом. я часто сидела под деревом возле нашей школы и вычитывала всякие мотивы в книге про тома сойера. я глотала слова, как сладкий квас на медовухе, переживая всё произошедшее с тем мальчишкой, а потом, ложась в кровать под пьяный бред за стенкой, мечтала о лучшей жизни, выдумывая себе очередную кошку с обретённой сквозь тернии жизни свободой, прямо, как том сойер. и что-то было в этих мечтах... что-то такое, будто я и вправду когда-нибудь просто заживу. кто-то имеет в виду под этим словом деньги, славу, что-то ещё, а мне просто хочется жить. жить и дышать полной грудью, так, чтобы выпускать это воздух самым-пресамым звонким смехом. впрочем, я никогда не теряю надежду, пока я есть сама у себя..." — под конец сего текста улыбка с лица павла стремительно сползала, и руки с закрывающейся тетрадью опускались к коленям. мысли путались, а буквы перед глазами сбрелись в одну большую невиданную кучу. рейнджер наблюдал за этим всем в молчаливой тоскливости, опуская взгляд к рукам майора и уловив на секунду в них слабоватый тремор. его настолько впечатлило сочинение старшеклассницы, спонтанно найденное посреди класса заброшенной школы?.. лучше и не сказать. сочинение тронуло его за сердце, разбив его на мельчайшие кусочки. паша прокручивал у себя в голове прочитанные строки и думал о том, как же была устроена природа этой девушки. любой человек уже давно бы пустил себе пулю в висок, но она никогда не теряла своего духа, её силе можно было по-настоящему позавидовать. вот только... война. она перечеркнула жирной линией всевозможные судьбы, и если до этого люди находили повод для радости даже в мелочах, то сейчас это было сделать невозможно: война — вещь беспощадная. да и скорее всего, что... этой девочки уже давно нет в живых. причин для этого могло быть много: одурманенный спиртом отец, радиация, обстрел... это морозова и убивало. осознание того, что ты уже ничего не сделаешь с тем, что в этом мире каждый день гаснет один из самых ярких лучей солнца, подобные але, а вместе с ними теряются и малейшие грёзы светлого будущего, ведь такие люди — и есть будущее. павел почувствовал, что он медленно начинает задыхаться из-за наступающей панической атаки. стараясь собрать себя в кулак, он медленно поднял голову и вдруг очень внимательно посмотрел на артёма, будто... искал в нём опору. поддержку. его объятия. спартанец впервые за всю его "дружбу" с майором увидел проступающую сквозь маску безразличия некое, очень сильное бессилие и... страх. камень и правда медленно, но верно обращается в пыль. павел очень старательно скрывал от сидящего напротив то, что сейчас пронизывающий его живот холод скручивал все внутренности и заставлял думать о том, что единственное, что он заслужил: лечь прямо здесь на ледяной пол и умереть, быстро и без мучений — ещё успеет настрадаться. он нашёл силы на то, чтобы поднять руки к бокам ушанки и натянуть её практически до носа, дабы скрыть смертельную бледность лица... а бледность ли? он, изо всех сил внушая себе не смотреть на чёрного, вышел на улицу сквозь как будто невидимых два лестничных пролёта, не проронив ни слова. артём, не думая ни секунды, выскочил за ним следом. тхнущий тревогой и невъебенной тоской воздух даже сквозь плотный противогаз вселял в рейнджера что-то холодное, скользкое и уродливое. спартанец оглянулся и увидел, что павел уже сидел в машине без какой-либо защиты на лицо, склонив голову так, словно он шёл на расстрел. наконец артём хлопнул дверью и завёл бессмертный внедорожник, изредка поглядывая на убитого в пух и прах майора. наконец он решился подать голос: — а как ты думаешь... — никак я не думаю, поехали уже скорее. пока артем вымученно выжимал сцепление, внезапно подумал о том, что, кажется, голос паши предательски дрогнул, но мало ли, что фантазия подкинет, наверное, привиделось... вот только повёрнутый к окну павел протянул к лицу мизинец как раз-таки только для того, чтобы незаметно смахнуть с щеки проступившую слезу.