Ловушка для инквизитора

— Тяните его сюда. Сюда! Бросай! — яростные крики пронизывали ночной воздух. Десяток дюжих мужчин волокли по стылой лесной земле трепыхающееся на верёвке тело. Аугуст только-только вошёл в элитный состав сторонников святого трибунала, но он уже, конечно, понимал, что происходит, — инквизиторы поймали ведьму — сегодняшняя ночь будет пропитана чудовищными криками и запахом пыток. Аугуст быстрым шагом пробрался через кучку зевак, чтобы рассмотреть всё поближе. Его первая вылазка на охоту оказалась плодотворной. Они успели обшарить всего одну деревню и половину леса у крайних домов, как ведьма попалась. Его распирало мощное любопытство, потому что Аугуст не увидел своими глазами ни одной казни — пока он учился в Болонье, вся ересь была сконцентрирована в Милане и его пригородах. Когда он добрался до потасовки, тело на земле перестало брыкаться, смиренно замерев под сапогом на своей груди, который тяжело придавил его к земле. Аугуст удивлённо уставился на замызганную плоть под своими ногами, шаря глазами по туловищу в разорванной рубахе, еле прикрывающей жестокие побои. Дойдя взглядом до лица, он вздрогнул, когда над самим его ухом проорали: — Не смотри ему в глаза! Не смотри в глаза ведьме, идиот! — Но это же… — Аугуст запнулся, отводя глаза. — Мужчина? Я думал, ведьмы бывают только женского пола. — Распространённое заблуждение, — буркнул Альберик, Аугуст узнал его грузную тушу даже боковым зрением. — Мужчины, женщины, дети — всё мерзкое отродье. Чёрное семя. — Он ударил носком сапога в бок ведьмы, отчего тот протяжно простонал и поджал ноги. — На чём он попался? — Аугуст заинтересованно блуждал взглядом по телу, стараясь найти типичные ведьмовские признаки. — Четверо ночей назад на него донесли. Был свидетель, как этот сжёг изображение Папы одним взглядом. — Это правда? — Ну, свидетеля долго опрашивали — всё-таки серьёзное обвинение. Дела инквизиционного трибунала облекаются строгой таинственностью, поэтому всех подробностей процесса не знаю, но когда его позвали на аудиенцию — той же ночью он пропал из деревни. — Да, весьма подозрительно, — согласился Аугуст. Он был знаком с процедурой расследования только в теории из трактатов и докладов опытных инквизиторов, но в этой ситуации не нужно быть высокого ума, чтобы сложить цепочку. Всякие еретики, евреи и мавры всегда пускались в бега, как только лишь намекалось на их связь с ересью или колдовством. Будто подвергаясь массовой истерии, не пытаясь даже оправдать и очистить своё родовое имя — просто пытались поспешно исчезнуть, перетекая из одной деревни в другую. Это ли не первый показатель признанной ими вины? При любом раскладе, насколько Аугуст имел представление, от Святой Инквизиции уходили лишь самые резвые и отчаянные. Однако ж недалеко. — Да ты и погляди на него — истинный ворожила. Уста алые, будто делил чашу крови с самим Дьяволом, а кудри длиннющие, да вьются безупречно, как у херувима — разве ж по природе так бывает? Даже кожа без единого изъяна... — Аугуст посмотрел на руки и шею парня — единственное, что не было прикрыто драной одеждой. На шее чернело что-то, чего он не мог разобрать под трепещущим светом факела: то ли тень, то ли темные следы от удушения, то ли колдовские знаки. — Но тут мы уже всё поправили. — Зло ухмыльнулся Альберик, проследив за взглядом Аугуста. — После усмирительных побоев изъянов хоть отбавляй. Да и эту дьявольскую отметину на лице ты и сам видел. — Альберик мотнул головой вниз, кивая на человека на земле; Аугуст провёл взглядом туда, куда он указывал и увидел, что Альберик имеет в виду — на кончике ведьмовского носа была отчётливо видна родинка. — В глаза не смотри! — напомнил ему зычный голос. — Я один раз наткнулся… Зеленющие, с прищуром, глядит немигаючи, аж душу в узел закручивает. — Альберик трижды перекрестился, а потом смачно харкнул себе под ноги, попадая тягучим плевком прямо на щёку ведьме. — Фридрих, завяжи твари глаза, пока он не испепелил кого взглядом. Тот, кого назвали Фридрихом, осторожно подошёл к ведьме, и, склонившись над его телом, оторвал грязный длинный лоскут с его же рубахи. Когда Фридрих потянулся повязать кусок ткани на глаза парню, тот резко дёрнулся на земле и что-то низко прошипел, заставляя всех вокруг него вздрогнуть. За что он тут же получил очередного тумака в живот и болезненно сжался, не произнося больше ни звука. Когда глаза его были завязаны, двое из инквизиторов подняли его верёвку, которой были связаны руки за спиной, и поволокли в сторону повозки с клеткой. Путь до тюрьмы был долгим и муторным. Аугуст даже чувствовал, как внутри него зарождается семя жалости — Ведьму везли в последнюю обитель перед завтрашней казнью.

⊱⊷╍━━━┅❴✠❵┅━━━╍⊶⊰

Аугуст хотел подняться в библиотеку епископа Филлипа, когда его позвали для вечернего служения. Помимо привычного тюремного караула, ведьм, которые не хотели сдаваться без боя или за которыми приходилось поохотиться, охранял ещё и член святого совета. Сегодня пришла очередь Аугуста заступать на пост. Признаться, его недурно трясло от того, что ему придётся сидеть у камеры ведьмы всю ночь. Но он не собирался давать кому-то причины для обсуждения его страхов, поэтому он взял из папской библиотеки труды Коттона Мэзера, проверил серебряный крест на груди, и, пробормотав короткую молитву, уселся перед камерой на шаткий деревянный стул. Он бросил косой взгляд за ржавые прутья решётки, разглядывая в темноте камеры ведьмовское тело — тот лежал на сырой подвальной земле не двигаясь, отчего Аугуст еле заметно облегчённо выдохнул и уткнулся в книгу. Спустя пару часов мимо него прошёл Эбигейл — один из инквизиторов, что участвовал в последней охоте. Он остановился между ним и камерой, прищурившись, стараясь привыкнуть к темноте внутри, чтобы рассмотреть ведьму. Удовлетворённый увиденным, он кинул через плечо: — На рассвете выведешь его, Аугуст. — Что? — не понял он. — Он кажется тихим — его изрядно попинали ночью, — сказал Эбигейл, будто не услышав вопроса. — Думаю, ты справишься с ним один. Притащишь тварь уровнем ниже, где камеры для пыток. Если что — зови караул, они помогут. — Эбигейл снова всмотрелся в камеру. — Возможно, он уже полудохлый. Он двигался? Просил что-то? — Нет, — ответил Аугуст. — Он пролежал в том углу все часы, что я сижу здесь. — Хитрая сука, уверен, что он заставляет тебя потерять бдительность. Смотри не купись на его слабость, мы вчетвером его чуть скрутили там, в лесу. И повязку на глазах проверь, а то не заметишь, как отродье опутает твои мысли — своими руками себя удавишь. Аугуст послушно кивнул, продолжая с опаской кидать взгляды в темноту камеры. Ему на секунду показалось, что из мрачной глубины мелькнуло две зелёные вспышки — он тут же зажмурил глаза и перевёл взгляд на спину уходящего Эбигейла. Встав со стула, молодой инквизитор подошёл к крошечному подвальному окну. По его ощущениям до рассвета оставалось около четверти часа. Он широко зевнул, когда услышал позади себя перекаты низкого бархатного голоса: — Меня будут пытать? Аугуст рывком повернулся на звук и увидел, что ведьма подобрался ближе к прутьям решётки, но его лицо всё ещё покрывала плотная тень. Он промолчал, не зная, из-за чего: то ли боялся иметь хоть какой-то контакт с ведьмой, то ли от того, что никогда не говорил человеку, что ему предстоит казнь. — Ты поведёшь меня туда? — не дождавшись ответа на первый вопрос, он попытался снова. — Да, — выдавил из себя Аугуст. — Ты делал это раньше? Тащил человека на смерть? Аугуст не хотел признаваться, что ещё не имел никакого опыта в своём деле, что его только-только приняли в ряды итальянской инквизиции. На его руках ещё не было крови и смерти. — Я не должен с тобой говорить, ведьма! — Я не ведьма, — вдруг сказал юноша, придвигаясь ещё ближе к решётке. Аугуст ошарашенно поднял глаза. Он, конечно, осознавал, что любой преступник будет до последнего настаивать на своей невиновности, но почему-то именно эта отчаянная боль в голосе чуть было не вывела его из равновесия. — Ты же хочешь мне поверить, ведь так? Аугуст ничего не ответил, но слегка прикрыл глаза, помотал головой из стороны в сторону, будто пытаясь скинуть морок и зашептал молитву, стараясь заглушить ей глубокий голос пленника. — Я наблюдал за тобой, пока ты стоял там, в лесу. И пока читал тут всю ночь. — Замолчи! — рявкнул он, принимаясь проговаривать защищающую молитвенную мантру пуще прежнего, сжимая между пальцев серебрянный нагрудный крест. Ведьму, казалось, совершенно не смущала его молитва. Он не начал шипеть, корчиться, извергаться проклятиями в муках, как там, в лесу... Он просто грустно смотрел на него внимательными глазами из-за бронзовых прутьев. Аугуст не знал, почему он ожидал, что молитва должна сработать на это клятое существо именно как-то так — на деле совершенно ничего не происходило. — Ты явно начитанный муж, ты не похож на тех, для кого доказательством преступления являются одни лишь чьи-то лживые доносы. Я не ведьма. Я не могу воспламенять вещи взглядом. Иначе я лежал бы тут со скрученными верёвкой руками, передавишей всю кровь, если бы мог делать это? Аугуст не хотел слушать его, не хотел чувствовать откуда ни возьмись нарастающее ощущение жалости, но он слышал и чувствовал, потому что был всего лишь человеком. — Тогда как ты объяснишь сгоревший портрет Папы? — не выдержал он. — Сквозняк от резко открывшейся двери перекинул пламя со свечи на холст, масло вспыхнуло и картина сразу запузырилась и загорелась. Я не успел ничего сказать, как клеймо ведьмы уже нависло надо мной. Мне пришлось бежать, в надежде скрыться в пригороде, но далеко я не ушёл. — Почему ты не сказал этого на аудиенции? Аугуст услышал, как тот усмехнулся, — лица его всё еще не было видно. — Охота на ведьм практически достигла своего апогея. Уже давно никто не уходил от трибунала оправданным. Я собственным взором видел, как молодую девушку топили живьём, чтобы найти доказательства её ведьмовства. Она должна была утонуть, чтобы её признали невиновной, но кому от этого легче? После смерти уже нет дела до того, кем тебя считали при жизни. Аугуст смотрел перед собой во все глаза, пытаясь сопоставить все свои знания о святой борьбе с ересью и тем, что говорил этот человек. Зерно сомнения уже зародилось в его сердце, но он упорно старался не принимать этого. Он учился столько лет и вдруг именно сейчас почувствовал, будто это какая-то ошибка? Будто он совершенно не готов к этой ответственной, благородной работе инквизитора? Что за вздор... Ему не нравились эти чувства, но он никак иначе не мог вразумить себя не слушать ведьму. С ним было что-то не так... Если бы разум его был кристально чист, а душа спокойна и огрождена от колдовской мути, то он бы ни на миг не прислушался бы к тонкому голосу сомнения, возникшему всего после нескольких реплик этого отродья. Это всё морок! Так и есть! Он молчал уже несколько минут, разбираясь с противоречивостью своих мыслей, когда ведьма вцепился тонкими пальцами в ржавые прутья и подтянул своё тело, подставляясь под свет. Аугуст не ожидал этого резкого движения, поэтому тут же уставился на освещённое мягким светом настенного факела лицо. Несмотря на все издевательства и грязь тюремной камеры, его кожа выглядела нежной и свежей, а волосы хоть и сбились в уродливый грязный комок, но в нём всё ещё угадывались мягкие густые локоны, даже на таком расстоянии. Аугуст лишился воздуха, когда вдруг понял, что глазная повязка сползла с одной стороны и он смотрит прямо в его чарующую радужку. Ведьма не опуская взгляда, потерся лицом о металлические прутья камеры, сбрасывая кусок ткани со своего лица окончательно. Изумрудный дурман окутал Аугуста, выражая лишь крайнюю степень надежды. Аугуст встрял в его глубину, как в тягучую трясину болота, с той лишь разницей, что из неё не хотелось выбираться. Блеск его глаз никак не вязался с остальной картиной изломанного и надруганного тела — они были тёплыми, живыми и влекли с невероятной силой. В одном из этих глаз он увидел еще одну тёмную родинку, выделяющуюся даже за пышным рядом нижних ресниц. Это было настолько же страшно, насколько и притягательно. Аугуст ощутил, как сделал короткий шаг навстречу, будто ведомый, и именно тогда он понял, что натворил. Отскочив к стене, он зажмурил глаза и потряс головой, сбрасывая наваждение. — Ты можешь смотреть на меня… — услышал он голос ведьмы. — Это всё враньё про глаза… Я такой же обычный человек, как и ты. У меня тоже есть имя и есть прошлое… — Но… — Аугуст запнулся, осознавая то, что собрался сказать. — Ты так красив. Это морок… Бесовство! — Природа сделала это со мной, — отозвался он, упираясь лбом в свои руки на ржавых прутьях. — Мои мать и отец, по воли Бога… Это не ворожба! Разве звёзды винят за то, что они могут излучать сияние, Аугуст? В голосе его было столько мягкости и горечи одновременно, что Аугуст почувствовал, как его жилы крутит изнутри. А его имя, произнесённое искусанными, алыми губами под явной ведьмовской меткой, заставило его сердце пришибленно клокотать. Он уверял себя, что это было настоящее помрачение рассудка; ведьма путал его сознание, он ощущал это, потому что не мог контролировать собственное дыхание. Но ещё он почувствовал, как больше не может сопротивляться, когда луч рассветного солнца через мелкое подвальное окно полоснул по светлому лицу в камере и его изумруды блеснули слёзной росой. — Я просто человек. И у меня есть имя… Я не тварь — меня зовут Тэа. И, кажется, тебе пора вести меня на казнь… «Тэа…» — шепнул в своём сознании Аугуст и, звякнув тяжёлой связкой ключей, отпер клетку.

⊱⊷╍━━━┅❴✠❵┅━━━╍⊶⊰

Аугуст бросил ведьму в руки другого инквизитора и вышел из пыточной. В тёмном коридоре он вдавился в сырую стену и зажал ладонями уши, чтобы не слышать леденящие кровь крики. Он ещё успел увидеть, как конец верёвки, связывающей руки за спиной ведьмы, перекинули через кольцо лебёдки у потолка, а к его обнажённым ногам привязали тяжёлый груз. Теперь он слышал крики за дверью и был уверен, что этим пытка не ограничилась — его тело, скорее всего, рвали щипцами. «Ведьмин паук» был любимым орудием пыток Люция, а именно к нему сегодня попал Тэа. Аугуст повторял его имя снова и снова в своей голове, вспоминая, каким чистым светом лучились глаза Тэа в предрассветных лучах солнца. В его ушах звенел надрывный крик того голоса, что ещё недавно так мягко произносил его — Аугуста — имя. На его руках всё ещё горели места на коже, которым достались случайные касания Тэа, когда он вёл его на пытку. Они не были грубыми или яростными, Тэа не вырывался из его рук, только обречённо держался, стараясь передвигать вывихнутыми от побоев ногами. Кожа его пальцев была тёплой и мягкой, а касания — неожиданно желанными. Едва ли после начала пыток, Аугуст успел завернуть в узкий проход между камерами, когда его болезненно скрутило и вырвало прямо на пол. Он слышал, как Люций орёт, что пленник должен сознаться в своих ужасных преступлениях, признать вину и отречение от Папы и Бога, чтобы спасти свою душу, но Аугуст слышал в ответ лишь слабый голос, неустанно твердивший: «Я не виновен! Я не виновен!», а после лязг железных щипцов и очередной ужасающий крик боли. Аугуста снова вырвало, рассыпая по всему телу болезненные спазмы. Так ушла половина часа, но Аугусту, бледневшему от каждого хрипа за стеной (измученное тело было более не способно на полноценный крик), казалось будто минул целый день. Это был всего первый его неверный Господу отступник в инквизиторской карьере, но он вдруг попытался вообразить своё будущее, которое красочно рисуется подобным жизни и должности Люция — вот кем Аугуст может стать. Он не понимал, как люди, называющие себя служащими Бога могут с такой ненавистью и больным садизмом издеваться над живыми людьми. Даже если он и ведьма — он никого не убил, не покалечил, не надругался… За что он несёт эти муки и молит о смерти? Аугуст боялся, что следующим распоряжением в его сторону будет принятие из камеры пыток изучевенного, бездыханного, мёртвого, но всё еще красивого тела... Возможно, ему самому придётся тащить его на себе куда-то, где происходит погребение таких, как Тэа. Он был настолько ошеломлен сейчас, что даже не мог припомнить, где находится такое место... Он видел плененных отступников, но никогда прежде не видел покойников. — П-п-прошу! Прошу, я н-не виновен... — из-за стены раздались очередные мольбы и Аугуст не может поверить, что у Тэа еще есть силы на связную речь. Но он был рад, что тот всё еще жив. Однако за мольбами последовал новый истошный крик и Аугусту стало нестерпимо тошно и далее находиться в этом месте. Уходя по коридору от пыточных, молодой инквизитор стыдливо утёр рукавом слёзы. Не смотря на то, что он чувствовал, он не хотел, чтобы кто-то увидел его сострадание преступнику. По пути к камере Тэа он боковым зрением увидел, как в одной из таких же камер в грязном полотняном мешке лежит тело осуждённого, который не пережил этой ночи. И тут он кристально ясно вспомнил, что происходит с мертвяками. Замученного пытками покойника теперь даже не потащат на костёр — слишком много мороки, из которой нельзя сделать представление. На площадь в полдень выведут того, кто ещё способен кричать, дёргаться в агонии и сыпать проклятия на горожан. На костёр выведут Тэа, который никак не хотел сознаваться под пытками и терпел до последнего, а значит инквизиция посчитает, что только отродье Дьявола способно вынести подобные муки и не признать вины. Его казнят на многолюдной площади, где на его обнажённое обуглившееся тело будет смотреть каждый городской зевака, радостно сотрясая воздух криками во славу удавшегося представления. В это же время, за три четверти часа до полудня, этого везунчика из соседней камеры, который не дожил до казни, выволокут в полотняном мешке через задние двери темницы и столкнут в ров за лесом. Если не поленятся донести. Если вообще не вышвырнут тело в мелкую реку, сразу за стенами тюрьмы, торопясь не опоздать на главное представление на площади. План созрел за считанные минуты. Аугуст пошарил рукой в глубоких карманах и вытащил связку ключей. Подобрав нужный, он отпер камеру и, оглядевшись по сторонам, вытащил мертвеца из мешка, заталкивая тело в самый тёмный угол, куда не доставал свет от факела. Мешок он набил той жалкой кучкой грязной соломы, которую нашёл тут же на полу. Она воняла гнилью и мочой, но на брезгливость не было времени. Он выбежал из камеры, оглядываясь за спину, чтобы проверить, выглядит ли внутри камеры всё так, как было до этого. Мешок не казался слишком набитым, чтобы принять его за труп, но ему оставалось только надеяться на то, что никто не будет слишком всматриваться. Он оставил дверь-решётку камеры чуть приоткрытой, потому что знал, что ему скоро придётся сдать ключи следующему по вахте. Осталось только ждать полудня и молиться о том, чтобы Тэа пережил пытку.