Легенды рассказчика Легбы

Ошоси, мой милый младший брат… В своих краях он был богом растений и животных, чувствуя каждое живое создание как клетку собственного тела. Он отвечал лемурам на их языке, пел песни вместе с птицами, без страха гладил пятнистых пантер, отдыхал на широких ветвях высоких тропических деревьев. Когда-то он был очень энергичным, но последнюю пару сотен лет словно увядал: стал пассивным, скрытным и скромным. Лишь меня неизменно встречал с улыбкой. Я украдкой посмотрел на брата, скрываясь за деревом. Ошоси сидел на камне у небольшой речки, и его тёмная кожа отдавала приятным бронзовым оттенком на проникающих под кроны лучах солнца. Две пары белоснежных крыльев путались в коротких кучерявых волосах цвета кофейного зерна, и ещё пара маленьких крылышек белели на фоне его тёмно-зелёных мешковатых одежд. Я осмелюсь сказать, что с Ошоси наша связь была особенно крепка. Он был слаб и нерешителен, что отличало его от старшего Огуна; он был слишком закрыт и одинок, чтобы быть похожим на неумолкавшего Шангу; зато он был таким же внимательным, как я. — Эшу, не прячься. — высокий негромкий голос Ошоси был сравним с птичьей песней, и он растягивал слова, точно пропевал их. Язык, которым он обладал, сам по себе был мягким, шипящим, как шелест листьев. Я раздвинул папоротники и присел рядом с ним на большом корне исполинского дерева. Он заглянул в открытую мной книгу и, не разобрав ни слова из чужого языка, стал смотреть на меня. Вблизи его глаза казались ещё больше, ресницы пышнее, а угольный узор на лице — отчётливее. — Зачем ты пришёл, Эшу? — спросил он ласково и любопытно. — У меня новости. Увы, новости не добрые. Наши братья, Огун и Шангу, погибли. Я был свидетелем их смертей. — Расскажи, как это произошло. Мне нравятся твои истории. Тогда я перелистал на нужную страницу и в подробностях описал битву Огуна против вражеского племени. Потом — несколько страниц спустя — месть богини Ошун богу грозы Шангу. Ошоси слушал внимательно, не перебивая. — Йеманжа знает? — Конечно. Она была первой, кому я рассказал об этом. — Она сильно тоскует? — как-то жалостливо спросил Ошоси. Он вряд ли переживал о том, что мать терзает печаль. Лишь надеялся, что она ещё с искренней теплотой вспоминает о нём. — Йеманжа всегда заботилась судьбами Огуна, Шангу и твоей. Она всегда слушает меня с интересом. — Одного интереса мало. Испытывать эмоции после услышанного о предмете твоего интереса — это совсем другое. — Она просто не держит в сердце пустых переживаний. — Но иногда так важно знать, что о тебе кто-то переживает. — он обратил взгляд на кусочек неба, видневшийся за высокими кронами. — Сразу чувствуешь себя нужным этому миру. Понимаешь?.. Конечно не понимаешь, Эшу… Иногда я завидую твоей бесчувственности. Стало как-то неловко, и я решил сменить тему. Вот только выбрал не самую удачную. — Я был в людском городе. Твой народ не перестаёт удивлять. Город расширяется, население растёт, они изобретают всё новые замысловатые изделия… Ошоси вздрогнул и глубоко вздохнул. Мне показалось, что он вот-вот заплачет, уткнувшись в моё плечо. — Они добились всего сами. Я был их богом лишь в давние времена, когда эти люди ещё во всём полагались на природу. Из крохотных семян я вырастил стены зелёных лесов, чтобы дать людям укрытие. Я наполнил реки рыбой и призвал в леса животных, чтобы люди охотились. Я поделился секретами траволечения, чтобы людей обходили болезни. Своими руками я создал для них всё — лишь бы процветали в спокойствии. И всё же мне уже не вспомнить, когда в последний раз возносили молитвы богу леса и охоты. Я почувствовал опасность. Ошоси и раньше жаловался, но сейчас помимо грусти он звучал отчаянно — точно выговаривался в последний раз. Тихо и жалобно, точно лёгкое птичье крыло, голос младшего брата разрезал воздух: — Люди настолько же смышлёны и развиты, насколько жестоки. Правнуки тех людей, с которыми я общался лично, уже не уважают ни природу, ни меня. Да, они изобретают и всё меньше полагаются на окружающий мир… Но они осмелились ещё и разрушать его. Они срубают все деревья, без разбора убивают животных — и им всё мало. Это почти что последний из сохранившихся лесов! Их не заботит даже, как их дети однажды задохнутся в токсичном дыме с построенных ими же заводов. Стоит ли винить короткую людскую жизнь или их лицемерие? Мне всё равно. Мой народ уже обречён. Мир не спасти. После этих слов я понял, на что наконец решился Ошоси после сотен лет страданий и наблюдений за эгоистичными подопечными. Огун уважал своих людей и руководил ими. Шангу презирал людей и недооценивал их. А Ошоси был предан людьми и обижен на них. Увы, я уже читал подобные истории, в которых люди, как неразумные звери, кусали руку кормящего. Сильный «кормящий» моментально бы одёрнул руку и обратил милость в гнев. Ну а слабый, такой как мой братец… Позволит съесть себя вместе с предложенной пищей. — Не ходи в лес. — шепнул я, наклонившись к нему и коснувшись губами перьев на его ухе; он дёрнул этим крылом, словно отмахиваясь от моих слов. Разве могла одна моя фраза потушить пожар в его чуткой душе!.. — У меня нет выбора. Они больше не нуждаются в бесполезном боге леса, если живут среди холодного металла. Он обнял меня — порывисто, резко, словно в странном наваждении — я ощутил прикосновение худых рук и его щёку на своей щеке. Вблизи от него пахло цветами. «Прощай», — прошелестело последнее слово. Ошоси так же быстро отстранился, и я увидел лишь, как зелёные одежды исчезли в лёгкой лесной дымке среди ветвей папоротников. Превратившись в белую мышь, я засеменил меж трав и корней следом за ним. Ошоси ослабевал на протяжении долгих лет. С каждым срубленным деревом тело становилось слабее, а разум неустойчивее. И я только догадался, что его голос был не просто тихим, а обессиленным. Вот, предчувствуя скорую погибель, он решил отринуться от божественности и навсегда сбежать от проблем. Я видел, как брат теряет сознание от дурнящего аромата цветов, как лианы на пару со змеями оплетают его шею, как обезьяны вырывают его крылья, а яркопёрые попугаи выклёвывают его глаза. Останки оплетают корни деревьев, и они тонут во влажной почве. Тропический лес шумит листвой, звери и птицы срываются на крик — природа повиновалась саморазрушающей воле своего бога и готова оплакивать его. Мне было жаль брата, но всё же я посчитал, что Ошоси был неправ. Несмотря на все его знания о флоре, фауне, методах врачевания и устройстве мира, он был совершенно не научен мудрости жизни. Скрываясь и от людей, и от богов средь трав и зверей, он не знал ничего о храбрости и силе воли, а потому так легко сдался. Конечно, люди были виноваты в своих разрушительных действиях, но Ошоси с самого начала был повинен в своём безответственном бездействии. — Одинокий Ошоси. Твоя могила зарастёт прекрасными цветами, твоя плоть станет их удобрением. И много лет пройдёт до того момента, как брошенные тобой люди найдут это место и разграбят его, воздвигая на месте леса новые поселения.