за пределами черепной коробки

Никто и никогда не выбьет меня из моих костей, пока на них выцарапано…

Твоё имя.

***

Чонвон смотрит в самую душу и с домашним теплом улыбается прежде, чем обхватить лицо Пака своими тонкими пальцами. Идеальность стали, отсутствие дрожи, выверенность движений и цифры вместе букв — в нём всё, что Пак, как сам себе рассказывал, так отчаянно ненавидит; но в то же время внутри черепной коробки Ян Чонвона — всё, что Чонсон так горячо любил и продолжает... И если фраза о том, что люди состоят из воспоминаний правдива, то Чонсон не сможет спорить. Внутри его черепной коробки — Ким Сону. Сейчас Чонвон — это единственное, что возвращает Чонсона назад, к нему. С того дня, когда он помог младшему с проверкой на вирусы, не было ни единого разу, чтобы Чонсон взглянул на Чонвона без боли. Жаль, никто не знает. Те самые важные три слова можно написать не только буквами, но и двоичным кодом — то есть цифрами. Значит ли это, что у стали, в чьих глазах Чонсон видит такую знакомую для себя вселенную — тоже есть чувства? Или же это просто копия когда-то существовавшего человека, пережившая операцию «копировать-вставить»? Сердце болит, очень болит и ныть, похоже, будет вечно. — Ему бы хотелось, чтобы ты навсегда остался таким, Чонсон, — говорит он. Они с Чонвоном встречаются чаще, чем положено в отношениях «программист-заказчик» или хотя бы «парень и парень из университета». Папки в голове Яна открываются одна за другой и каждый раз он, приходя к Чонсону, просто садится рядом и рассказывает всё, что видит. Те воспоминания, которые становятся перед взором разложенной правильной стороной книгой. И Чонсон может узнать всё то, чего никогда, ни разу в жизни не говорил ему, но чувствовал Сону. Посмотреть на их общую историю с его стороны. — Люди меняются по ходу жизни, потому что она не щадит никогда и никого. Использует самые жестокие методы воздействия, лишь бы сломать тебя, а не просто выгнуть. Когда смотришь на некоторых людей, тебе, бывает, кажется: им следует поменяться. Но когда я смотрю на тебя, то понимаю — мне бы и через много лет хотелось бы видеть того Чонсона, которого я знаю сейчас. В отношениях всегда есть тот, кто любит больше. И Чонсон мериться таким никогда не хотел, но отчего-то по умолчанию принял тот факт, что Сону его — совсем слабо; и спасибо на том, потому что отказ получить было бы более невыносимо, и видеть его с кем-то другим — тоже. Чонсон просто принял тот факт, что Сону не из тех, кто открывает сердце кому-нибудь, а для Пака просто сделал это сильнее, чем для других людей. Это нормально, бывает так, что: среди всех существующих людей я люблю тебя больше всех, но больше тебя я люблю только свою профессию. И это, наверное, нормально. Сердце закрыто для всех, но для тебя — приоткрыто, грех жаловаться; Чонсону ведь не под силу стать квантовой физикой. Разумеется, что услышать о том, как безумно ошибался — открытие. Чонсон был уверен, что любви к науке у Кима была куда больше, раз он так просто его оставил. Самого в этом мире… — Пожалуйста, не позволяй жизни сделать тебя чёрствым и жестким. Сохрани себя, останься собой. Даже если кто-то попытается вырвать тебя от тебя — не позволь им. — Он считал именно так? — Мгм, — Чонвон коротко кивает, всё ещё глядя в глубокие, бездонные глаза того, кто превозмогает его в росте. Пак слабо улыбается, а затем кладёт руку на мягкие волосы младшего, чтобы осторожно погладить. Чонвон чувствует на своей коже все поцелуи, когда-либо оставленные Чонсоном на Сону. Так работают чередующиеся в папках воспоминания: отныне всплывают не только картинками, но и следами однажды оставленных прикосновений. — Пойдём? — Да, пришло время. Чонсон садится на низкий стул и прикрывает глаза, ощущая, как перебирают его растрепанные пряди чужие руки. — Я начну, постараюсь осторожно. Чонвон включает машинку и касается головы старшего, сосредоточенно водя вверх и вниз. А Чонсон, тем временем, смотрит себе в ноги, наблюдая за тем, как волосы цвета вороньего крыла сыпятся на противоположный им, белый кафельный пол. По нему рассыпается всё больше и больше прядей. — Я хочу пойти с тобой, хён. Проводить до самых ворот. Чонсон просит не делать этого. Он вообще думал, что возненавидит Чонвона, но, почему-то, просто не смог. После всего случившегося единственное, на что он был способен — это побег. Нужно было взять перерыв от всего, что окружало его в повседневной жизни: знакомые, привычные занятия, повседневность, затаскивающая в трясину безысходности и даже вид собственной квартиры, в которой всё напоминало о нём. Срок побега ровно на два года. От Чонвона нужно спрятаться тоже, потому что видеть его больно. А пока не переболит — на глаза друг другу лучше не попадаться более. Чонсон вообще творил странные вещи и до сих пор чувствует себя не намного лучше, когда думает о том, что даже во время поцелуев и другого у Чонвона, который просил его всему научить, привычки такие же, как у Сону. Но это как-то неправильно — видеть в другом человеке ещё одного, даже если это просто робот, созданный по подобию. Нужно их отделить друг от друга. Нужно принять тот факт, что всё осталось в прошлом, а Чонвон — Чонсон даже и не знает — либо временное утешение, либо пинцет, который ему подогнали, чтобы было удобнее подковыривать старые ранки и тем самым не давать им прекращать кровоточить. — Я надеюсь, что ты вернёшься в целости и сохранности, — решительно кивает Чонвон и надевает на голову старшего самодельный венок из ромашек. Так по-детски и так по-кимсонувски. Аж голова идёт кругом. Внутри программы Чонвона одна не открытая папка — но Пак не хочет лезть туда и узнавать ещё больше, чем узнал на данный момент. Сону, оказывается, никогда и не был тем, кто «менее», раз после себя оставил ему целого Чонвона — нежного и заботливого. Чонсон, побритый почти налысо, улыбается пересохшими губами и хлопает младшего по плечу, не оставляя ему напоследок даже поцелуя, пока Чонвон оставляет ему целое: — Я буду тебя навещать! Только вот в корейской армии навещать людей не так уж и легко, если не считать отпускных, в которые Чонсон не захочет видеть Чонвона. Ему, человеку с кожей и артериями, подобно роботу — нужна полная перезагрузка.

***

В один из заснеженных дней(бессовестный со стороны раннезимней погоды), Чонвон увязывается вслед за Сонхуном, который идёт чинить какого-то робота. Прошёл уже год с тех пор, как Чонсон ушёл в армию и всё, что есть у Чонвона — это те чужие и собственные воспоминания, которые он успел пригреть у сердца и ровно один поцелуй, который был подарен ему Чонсоном; только вот закрывший веки Пак явно представлял Сону, вместо того, чтобы видеть того, кто перед ним был. Кто-то может подумать, что роботы ничего не чувствуют — и может даже окажется прав, потому что именно такую истину вбили в голову красноволосого, который вот уже ровно год, как не красился в красный. И он принял свою участь — быть заменой, копией, которая только выдаёт заранее ожидаемые, заданные от начала и до конца реакции. Чонвон уверен — он не может испытывать правильных эмоций, тех, что есть у людей. У него нет индивидуальности — всё, что есть, вписано кем-то другим с помощью программы. Он может только получить их готовыми, либо же скопировать. Но самая настоящая эмоция у него всё же присутствует — это тупой скулёж в центре груди, который просит обратить внимание на то, что Чонвон вовсе не ограничен описанием «металлический» и «созданный кем-то». В конце концов, все мы были созданы кем-то. И все мы на кого-то похожи. Если человек — это в большинстве своём просто набор тех качеств, что он когда-то встретил у других и оставил себе…Почему Чонвон не может так же? — Ох, вы наконец-то пришли! — радостно вскрикивает женщина, когда видит на пороге Сонхуна и его стальной прицеп. — И вы не один! Какая радость, проходите скорее внутрь, на улице же метель! Женщина довольно взбалмошная, носится из стороны в сторону, то пытаясь угодить с новыми тапочками под ноги пришедших, то пытаясь разлить согревающие напитки по чашкам из серванта каких-то дальних родственников. Сонхун естественно принимает все подношения, потому что иногда такое заботливое отношение совсем незнакомых тебе людей греет даже больше зарабатываемых на них же денег. — Здравствуйте, — радостно улыбается парень, прибежавший сюда из гостиной. — Вы снова пришли, господин Сонхун, господин Чонвон! Женщине лет на вид сорок и любой бы мог сказать, что они с пришедшим секунду назад мальчиком выглядят как мать с сыном. Она заботливо целует в лоб, смачно причмокивая, и водит хороводы вокруг своего ребёнка. Так оно и есть — мать и сын, только вот последний — его точная копия, а не он сам. Настоящий погиб пару лет назад в жуткой аварии, не оставив матери ничего, кроме праха и разбитого сердца. Разработка великого Ким Сону внедрялась в систему всё лучше, благодаря человеку, создавшему Чонвона, обычные люди так же были подключены к программе внедрения роботов-копий и, судя по всему… Счастливы. За этим было интересно наблюдать — Сонхун предоставлял услуги починки, а так же вёл отчёт о проверках: насколько хорошо робот прижился, насколько удовлетворены его поведением родственники погибшего и насколько правильно он функционирует. Работа не из лёгких — но благородная, и Сонхун гордится тем, что может воплощать в реальность что-то подобное. — Ники, как поживал всё это время? — завязывает с ним разговор Чонвон, и одиннадцатилетний парнишка подбегает поближе, чтобы с упоением рассказать о прошедших мимо днях. — Не считая того, что я повредил ногу, пока падал на льду, — шепчет Ники Чонвону на ушко и они оба начинают смеяться, потому что для робота нет ничего сложнее, чем удержать равновесие на льду, — всё просто отлично. Сонхун-хён починит меня сегодня, не уточняя перед мамой, что не так, и я забуду обо всех неудобствах. — Вот и славно, — искренне радуется за него Чонвон. — Ну, чая попили, а работу-то никто не отменял, — прокашливается Хун и подзывает Ники к себе, чтобы увести его подальше от глаз матери — ей не стоит видеть, как снимают стальной каркас и внедряют необходимые флешки, как заменяют проржавевшие провода — это, фактически, как операция. — Ники, пойдём. А у роботов есть такая особенность: как бы хорош ни был материал, из-за погодных условий (высокой влажности, дождя и снега) мелкие детали, которые просто не могут быть изготовлены из другого материала — ржавеют, а потому нуждаются в периодической замене на новые. У Чонвона тоже так. В ближайшее время ему бы следовало заменить некоторые детали в рёбрах. Чонвон остаётся наедине с разговорчивой женщиной как развлекатель-аниматор, слушая её монолог и иногда даже вступая в диалог. —…И всё-таки, я так рада, что мы вместе… Её разговоры заставляют и без того задумчивого Чонвона задуматься пуще прежнего. Как живут те, кто потерял дорогих людей, но получили вот такую вот замену? Любят ли они эту замену? Ненавидят ли?..Достаточно ли её, чтобы почувствовать успокоение в израненной душе хотя бы на йоту? Или всё это — просто глобальный самообман, а робот в итоге окажется отключенным и доставленным на свалку, когда хозяевам надоест себя обманывать? — Люди, они…Могут говорить, что хотят, но я никогда не жалела, что взяла к себе Ники. Чонвон поворачивает лицо в сторону женщины. Она выглядит как типичная мама-домохозяйка, которая часами стоит на кухне и смотрит вечерние ток-шоу с покупным шоколадом домашними кексами в обнимку. — На самом деле, я скажу тебе кое-что, что останется только между нами. Потому что я доверяю роботам вроде тебя, — она улыбается так искренне и естественно, что мгновенно располагает к себе Чонвона. — Он был похож на него только в самом начале, когда получил воспоминания… Моего Рики. Но со временем, в его голове начались какие-то изменения. Я ни разу не обращалась в службу и не указывала этого в недочётах, не хочу говорить об этом самому Ники или Сонхуну, потому что…Меня всё устраивает. Рики, всё-таки, умер, и было бы неправильно видеть его в каком-то другом человеке. Но за это время я полюбила Ники не меньше, представляешь. Чонвон опускает глаза в пол, не зная, что сказать. Значит, люди получают утешение в несколько другом виде. — Мой первый сын навсегда останется тем, кем был. Но теперь у меня, можно сказать, появился второй — и он мне как новый смысл жизни. Глупая фраза о том, что любому можно найти замену — это неправда, потому что нельзя, Чонвон-и, — она вновь глядит на Яна, как будто может видеть его переживания, так напоминавшие собственные рассуждения. — Но никто и не говорил, что нужно кого-то заменять. Пусть переболит, пусть боль себя проживёт и изживет, а время смоет, как волной, оставив только напоминание, что когда-то это любимое у тебя было. А потом всё равно нужно двигаться дальше и принимать на ставшее чистым место в сердце — новое, чтобы продолжать любить. Это ведь особенность человека, ему необходимо продолжать чувствовать что-то светлое. Потому что пока ты любишь, даже зная, что в любой момент можешь потерять вновь — ты продолжаешь жить. Положенная нам любовь ведь всегда витает в воздухе, находится где-то рядом — осталось только научиться разглядывать её не только в привычном, но и в прежде незнакомом. Чонвон сглатывает, вдруг ощутив…Ники такой же, как он — но его любят. Его считают и признают настоящей личностью, которая, пусть и стартовала с чужими воспоминаниями и под гнётом чужих ожиданий и мечт — всё равно стала индивидуальной, какой-то новой, неповторимой. Значит Чонвон тоже сможет. Он стартовал с любви к Чонсону — осталось построить отдельного себя. Того нового человека, которого можно будет полюбить без привязок к предыдущему, на которого он отчасти похож. — Это замечательно, — соглашается Ян. — Спасибо, что сказали об этом мне. Думаю, каждый робот мечтает, чтобы о нём так думали, а потому Ники очень с вами повезло. Да — никто никого не заменит. Но никто и не должен.