за пределами черепной коробки

Что, если бы однажды мне выпала счастливая возможность получить всё потерянное обратно?

***

тогда.

Сону любил квантовую физику, потому что она давала людям больше одного шанса. Жизнь, которую мы имели всего лишь в количестве «одна» — казалась слишком ничтожной. Но квантовые законы убеждали, что мы никогда не осознаем своей смерти. А потому — во всех возможных реальностях для самих себя будем живы. — Если закрыть кота в коробке и выпустить туда ядовитый газ, — говорит себе под нос Сону, пока печатает отчёт, — то перед тем, как мы откроем коробку, реальность распадётся на множество разветвлений. Так… Сократим до двух — два разветвления: в первом он останется жив, во втором — мы увидим мёртвое тело. Но сам кот никогда не осознает своей смерти — его разум автоматически перенесётся в ту реальность, где он в полном порядке. Выдыхает. Пальцы горят после долгого стука по клавиатуре. «Я всегда мечтал проверить эту теорию на практике. Если не рассматривать эксперимента над чёрным котом и попробовать проделать то же самое с человеком… Когда кого-то сбивает машина, вселенная снова распадается на параллели. В тысячи вселенных — этот кто-то мёртв, а в одной единственной — отделался лишь царапинами». — Сегодня, 21 марта 2022 года я, Ким Сону, попробую этот эксперимент на себе. Сону заканчивает печатать и нажимает на сохранение статьи. Согласно планируемому эксперименту, для самого себя Ким останется жив; в той единственной, далекой от миллионов других вселенной, но. Что делать с оставшимися? Поэтому, даже зная, что не умрёт для самого себя, Ким оставляет записку и растения. «Выброси цветы, когда они завянут. Не храни в книжках, как привык. И ещё… Прости меня». Где-то обязательно найдутся разветвления, в которых Сону окажется мёртв и в каком-нибудь из них его обязательно обнаружит Чонсон. А не хотелось бы уходить вот так. Не попрощавшись. Он поднимается, замирает в центре комнаты и покрепче сжимает пистолет. Белая рубашка мнётся под давлением металла — Ким вплотную приставляет его к левой стороне груди, а затем медленно поднимает на уровень виска, чувствуя каждое касание и упиваясь этим. Сону запрокидывает голову, всматриваясь в потолок так, будто там — небо. «Только вот законы квантовой физики работают не только со смертью. Знаешь, Чонсон, существует просто невероятное количество вселенных, в которых мы с тобой так и не встретились. Но я безумно рад, что попал именно в ту, в которой у нас всё пусть и коротко, но получилось». — Счастливого пути, — молвит он пересохшими губами, улыбнувшись. И жмёт на курок.

Белый окрашивается в алый, растекаясь ярким пятном и кляксой на занавесках, обоях, пока тело падает на пол, но, почему-то… Летит дольше и гораздо ниже: словно сталкивается не с твёрдой плиткой, а ныряет в неё, как в глубокое море. И проваливается с к в о з ь.

***

— Хён, да, ты можешь спрашивать всё, что хочешь. Чонвон всё время плачет, а Хисын даже и не знает, что ему сказать и как успокоить. — Он… То есть я… То есть он… Абсолютно точно ненавидел солнечную погоду и горячую еду. Он любил есть остывший суп и дождь, и Пак Чонсона он тоже любил больше всего на свете, — Чонвон рыдает взахлёб. — Я не могу это из себя вырезать. Да и не хочу…— ладони, сжатые в кулаки, настойчиво трут глаза. Создатель Чонвона что-то знал, когда давал ему способность, отобранную стрессом и апатией у некоторых людей. Способность плакать. Горько и взахлёб — но так, чтобы тебя покинула вся грусть. Чонвона, конечно, не покинет, потому что она была дарована ему вместе с умением выпускать воду из глаз, но тем не менее. На одной из лекций преподаватель говорил: — Невозможно создать робота, подобного абсолютно новому человеку, новой личности. Все роботы, в конце концов — всего лишь точная копия своих создателей, либо тех, кого они когда-то любили или любят до сих пор. — А ещё он хотел, чтобы Чонсон посмотрел на кое-что… Эта папка недавно открылась сама по себе — последняя, которую я ни разу не видел. Но это так ударило по мозгам… — Ты можешь видеть последнюю прямо сейчас? — Ли не знает, что происходит — не спит ли он вообще? Но понятно одно: когда Сону создавал Чонвона — ничего не было сделано просто так, по-случайности. Всему — каждый эмоции, каждой линии, каждому сантиметру, из которого он состоял — всему была своя причина. И всё равно, даже восхищаясь реалистичностью и чистотой Чонвона, Хисын не может избавиться от других мыслей. Сону, влюбившийся в свою долбанную квантовую физику, давно планировал выстрелить себе в башку; чёртова королева драмы. — Я хотел перевести это на экран и показать Чонсону… Он должен увидеть, когда демобилизуется, — Чонвон начинает говорить более разборчиво, всхлипывая не так сильно, как пару секунд назад. Хисын жмёт на начало скачанной записи, не желая медлить, хоть и трёт собственные заспанные глаза — сейчас не время плакать как Вон, нужно хотя бы попытаться послушать то, что покойный старший скажет Чонсону. [— Привет, мой Чонсон-и, — слабая улыбка, румяные щёки — вот, каким Сону запомнился каждому. Дышащим жизнью и любовью к свободе. Хотя сейчас в его взгляде точно читается сожаление и лёгкое чувство вины. — Наверное, у тебя много вопросов ко мне. И если ты сейчас смотришь это видео, значит ты находишься в той реальности, в которой я — умер. Долгая пауза, уделённая вдоху и неловкому глотку воды. — Сейчас я представляю, что говорю всё это тебе в лицо, Чонсон. Так что, для начала… Правда, мне жаль. Прости меня. Он в своей любимой белой рубашке, с растрёпанными волосами, выкрашенными в светло-розовый — как же давно он снимал это видео?.. — Знаешь, сейчас я создаю робота. Не знаю, в какой из вселенных тебе придётся смотреть это видео, но раз уже смотришь — послушай внимательно. Поскольку для тебя меня не станет хотя бы где-то… Я создам человека, максимально на себя похожего. Немного другого внешне, но очень напоминающего характером. Я загружу в него свои воспоминания и эмоции, я обещаю — он будет таким же реальным человеком, поэтому пожалуйста… Хорошо прими другого меня, — Сону лучезарно улыбается. — Я горжусь этой разработкой — Чонвон просто замечательный и повышает мне самооценку каждый раз, когда вспоминаю, что это Ким Сону его создал. Но он не один в один как я. Он — это если бы ты и я были одним человеком. Поэтому его имя похоже на твоё, а характер — на мой. Что-то типа… Нашего ребёнка? Только не нужно мысленно бить меня, слушая это, понятно?! хаха Больше не буду говорить много, лишь надеюсь, что мой эксперимент будет удачным. — А! — вскрикивает паренёк, — чуть не забыл, ещё кое-что важное. Ты ведь… Всегда говорил, что мир жестоким делает любовь. Сейчас я не скажу тебе, что думаю по этому поводу, но это сделает за меня Чонвон. Он точно знает, поэтому спроси у него. Я хочу, чтобы самое главное ты услышал не через эту запись. Сону протягивает руку к камере и перед тем, как её выключить, проговаривает: — Увидимся, когда я вернусь к тебе в новом виде, Чонсон]. Хисын переводит взгляд на Чонвона, понимая, что самое главное, что он должен сказать — не получится перекачать с помощью флешки.

***

Чонсон поправляет лямки тяжелого рюкзака в военном окрасе. Он долго топчется по лужам в своих берцах на рифлёной подошве и пинает камушки, попадающиеся на пути, пока идёт к остановке. Сегодня был дембель — всех сослуживцев встречала заплаканная счастливая семья, парни и девушки, братья и сёстры, женихи и невесты. Милая атмосфера, чуждая самому Паку — его не встречал никто и с праздничной части он просто сбежал. И знаете, ничуть не жалеет; все эти растёртые по лицу чужими руками сопли ему ни к чему. Непривычно и странно. Ты вроде возвращаешься в свой город, в котором ничегошеньки не изменилось, но всё ощущается как-то по-другому. Потому что изменился ты сам. Чонсон хорошо помнит эту остановку — конечная в северной части города, если сесть перед его университетом и случайно уснуть, то можно доехать прямо сюда, к военной базе. Пак поднимает голову к небу и протягивает руку, понимая, что туча, нависавшая над головой — сдвинулась, и теперь от надоедливых лучей солнца остаётся прикрываться широкой ладонью. — Что слушаешь? — улыбается розововолосый парень, ослепляя своей красотой, подобно солнцу, и бесцеремонно вытаскивает из уха Чонсона один наушник. — Попробуй послушать и угадать сам, — фыркает Пак. — Я же тебе не Шазам, — дуется Ким, начиная слышать незнакомую мелодию в левом ухе. — И вообще, я так хочу спать, что на твоём месте не отбирал бы у меня наушники. Мне любая песня подойдёт, раз она доносится из твоих. — Ты и так приватизировал у меня всё, что только мог, — хмыкает Чонсон, сам про себя подмечая, что первым в списке этой приватизации стоит его собственное сердце, так небрежно украденное Сону. Они слушают slowdive — sleep на повторе, но засыпают не одновременно. Пока Сону медленно сползает по плечу Чонсона, отдаваясь в руки миру Морфея и в руки самому Паку, он осознанно пропускает свою остановку. Ничего, если уедут на конечную. С Сону хоть на край света. С того момента прошло уже столько лет, а в наушниках у Чонсона на повторе всё та же песня. Абсолютно новым он возвращается в те же места, которые ничуть не изменились. Более мужественным, более сильным — наконец-то собственное лицо не кажется слишком детским. Подобравшийся к тридцати годам, Чонсон наконец-то стал настоящим мужчиной. По улицам, наверняка, даже ездит тот же самый 215й автобус, только на этот раз уже с другими влюблёнными внутри него. И они едут либо домой, либо… В никуда. Главное, что вместе, не так ли? И Чонсон оказывается прав — такие автобусы правда ездят до сих пор. Один из таких, подпрыгивая на кочках, останавливается перед ним спустя одиннадцать минут. Недолго медля, Пак поднимается. Сначала на одну ступеньку, а затем на вторую. Этот автобус отвезёт его до дома, только вот Чонсон не уверен, что хочет ехать. Автоматическая дверь пищит, закрываясь, пока Пак, всё ещё в военной форме, замирает в полупустом транспорте, цепляясь взглядом за ныне неброский чёрный цвет. Он шагает вперёд и из всех пустых мест выбирает именно то, возле которого сидит брюнет со знакомым кошачьим разрезом глаз. Автобус газует, разбавляя тишину только скрипом и воющем ветром, что забивается в щели не до конца закрытых окон. Но погода в снежное утро стоит невероятно солнечная. — Прости, что так долго, — тихо проговаривает Чонсон, усаживаясь рядом, но ни разу так и не обративший на него внимание Чонвон, о чудо, отвечает: — Ничего. За время службы Чонсона они ни разу не встретились. Но это к лучшему. Чонвон сегодняшним утром сбивал ноги, забивая на то, что такими темпами брожения по снегу, они рано или поздно заржавеют. Но без конца бежал к остановке, надеясь не опоздать. Сону очень любил Чонсона, и все его чувства — теперь в этой кучке металлического сплава. И может у Чонвона пока нет личных причин для чувств к Чонсону, он готов попробовать дать имена уже существующим — принять их. — Я хотел бы узнать, что он сказал мне напоследок, — Пак явно узнал о последней папке от Хисына. — Его ранило то, что в твоей голове оставались те болезненные мысли, — Чонвон протягивает руку, и осторожно касается прохладной ладони Чонсона. — Сону хотел сказать, что все те пропавшие животные, сломанные игрушки, потерянные друзья и даже любимые люди… Они не должны заставлять тебя думать, что всё, что ты любишь — уходит. Чонсон впервые за длительный период сталкивается с этими глазами. Чонвон сидит на месте, которое всегда занимал его Ким — у окна. И солнце, что всегда норовило уткнуться поцелуем в макушку Сону — на этот раз отдаёт всё своё тепло Яну. А тот, в свою очередь, делится им с Чонсоном. Картинки подменяют друг друга, и приходится жмуриться до шипящих белых экранчиков перед глазами, чтобы развидеть давно исчезнувший с лица Земли образ. И увидеть реальность. Чонвон шумно выдыхает и устало кладёт голову на плечо Чонсона — словно она весит тонны. Он умиротворенно прикрывает глаза, мягко улыбаясь: — Потому что своим примером они показывают обратное: всё, что ты любишь, в итоге обязательно находит обратную дорогу к тебе.

Всё наше всегда к нам возвращается.

В новой форме, не похожее на привычное — но положенное нам, оно обязательно находит нас и приходит на наш порог снова.

— Мир жесток не из-за любви, а из-за её отсутствия. Из-за мыслей о том, что её нет, — говорит Ян, так и замерев в этой позе. — Это то последнее, что он хотел тебе сказать. — Я больше не буду спрашивать о нём, — голос становится похож на колыбельную: тише и глубже, намного спокойнее. — Спасибо тебе, Чонвон. Да. Всё, что ты любишь — исчезнет. Но однажды обязательно вернётся к тебе в новом виде. Сону ведь вернулся к Чонсону в виде Чонвона. — Придёшь ко мне на день рождения? — Когда? — Я придумал себе редкую дату — двадцать девятого февраля. Буду праздновать впервые.